Грег Бир
Эон
Глава 57
Внутренность корабля, заполненного привилегированными гражданами и высокопоставленными сановниками, отличалась еще более свободными формами, чем корабль Ольми. Цвет поверхностей варьировался от жемчужного до серого, и казалось, нигде не было никаких граней или углов – лишь одна обширная длинная кабина, окружающая цилиндр трехметровой ширины, через который проходил поток и где находились реактивные двигатели. Существа самых разнообразных форм перемещались с места на место, обмениваясь пиктограммами или беседуя по-английски и по-китайски. Некоторые потягивали напитки из свободно плавающих шаров с жидкостью, которым каким-то образом удавалось не сталкиваться со случайно оказавшимися рядом людьми. Сосуды с изяществом огибали препятствия, словно обладали разумом.
Лэньер с трудом смог разобраться, как маневрировать с помощью силовых полей. Фарли это удавалось несколько лучше – она была прирожденной гимнасткой, что вызывало у Гарри некоторую досаду. Он направил все свои усилия на то, чтобы овладеть этим искусством.
– Это восхитительно, – призналась Карен, медленно вращаясь рядом с ним, потом протянула руку и затормозила, коснувшись мягко светящегося фиолетовым силового поля.
Хайнеман и Кэрролсон поддерживали друг друга среди гомоморфов и неоморфов, напряженно улыбаясь, кивая и надеясь, что – как сказал Ольми – здесь практически невозможно совершить что-либо неприемлемое с точки зрения общества. Что бы они ни сделали, какую бы ошибку ни совершили, это должно казаться лишь забавным. В конце концов, они – «диковины».
Патриция пыталась сосредоточиться, сжимая в руках сумку, с электронным блокнотом, процессором и мультиметром. Однако ей никак не удавалось остаться незамеченной.
Сули Рам Кикура подплыла к Патриции и прервала быстрый поток пиктограмм человека с черной блестящей кожей. Тот несколькими простыми пиктограммами извинился за свое предположение, что Патриция знакома с графоречью высокого уровня. Затем на весьма приличном английском – несомненно, изученном скоростным методом за несколько минут до посадки на корабль – он включился в сложную дискуссию на тему древней земной экономики. Кикура удалилась, чтобы сгладить другую неловкость: Лэньера, хотя и медленно, но явно затягивало в промежуток между двумя стройными симпатичными дамами. Дамы были одеты в облегающие трико, а между их руками и ногами была натянута легкая полупрозрачная ткань. Они напоминали фантастических золотых рыбок; и Гарии, и Карен вряд ли могли что-либо совершить, что-либо обескураживающее их.
Патриция несколько минут слушала рассуждения чернокожего, потом сказала:
– Я в этом совершенно не разбираюсь. Моя специальность – физика.
Тот уставился на нее, и она почти услышала, как он переключается на заранее запрограммированную часть своего импланта.
– Да, это замечательно. В ваше время возникло столько новых идей в области физики…
Ольми быстро приблизился и изобразил что-то, чего Патриция не поняла. Чернокожий возмущенно удалился, выстроив вокруг лица тонкий красный круг.
– Возможно, это была не лучшая идея, – заметил Ольми, сопровождая ее к франту, занятому разговором с двумя неоморфами – один имел форму медузы, а в другом она узнала председателя Нексуса Хьюлейна Рам Сейджа.
– Полагаю, нам придется к этому привыкнуть, – сказала Патриция. «А зачем, собственно?» Она не собиралась оставаться здесь навсегда.
– Сер Рам Сейджа, – представил франт, поворачиваясь к ней, – это наш первый гость. – Широко открытые глаза франта, казалось, излучали хорошее настроение и расположение духа. Хотя она сочла слово «гость» не слишком уместным, в устах франта оно не возмущало.
– Я ждал возможности поговорить с вами где-нибудь вне Палат, – сказал Рам Сейджа. – Хотя вряд ли это самый подходящий момент…
Патриция взглянула на лицо, расположенное посреди сферы, служащей телом. У нее появилось ощущение, что она на экскурсии в Диснейленде и видит нечто необычное, чему есть, правда, вполне разумное объяснение. Какое-то время она молчала, а затем внезапно вышла из задумчивости.
– Да, конечно.
– Вам понравится Тимбл, наш мир, – сказал франт. – Мы – давние постоянные партнеры Гексамона. Это очень спокойные, давно открытые ворота.
– Сначала мы отправимся туда, – сообщил Рам Сейджа. – Четырехчасовое путешествие к воротам франтов на отметке четыре экс шесть, а затем двухдневный отдых. Мы надеемся, что президент сможет сделать перерыв в совещании, чтобы встретиться с нами.
«Четыре экс шесть – четыре миллиона километров по коридору – просто прыг, скок и готово, – подумала она. – Каждая тысяча километров – сдвиг на один год вперед во времени; каждая доля миллиметра – переход в альтернативную вселенную…»
Насколько ближе к дому?
– Я буду рада встретиться с ним и посетить Тимбл, – покорно согласилась она.
– Нас зовут на нос, – сказал Лэньер, приближаясь к ней вместе с Фарли. Хайнеман и Кэрролсон уже двигались в нужную сторону. Толпа расступалась перед ними. Патриция никогда не видела столько улыбающихся лиц и не ощущала такого интереса к своей персоне. Она терпеть этого не могла; ей хотелось убежать и спрятаться.
Нащупав через комбинезон письмо от Пола, она последовала за франтом и Ольми в носовую часть корабля.
Там находилась сенатор Ойю вместе с тремя гомоморфами-надеритами из Аксис Торо; все трое были историками. Они улыбнулись и освободили место для прибывших. Капитан корабля, неоморф с мужским туловищем и телом змеи ниже пояса, трехметровой длины, присоединился к ним последним.
– Честь начать наше короткое путешествие принадлежит первому гостю, прибывшему в Аксис, – сказал капитан. Патриция взяла его за руку и переместилась на нос, поближе к потоку.
– Мисс Васкес, не окажете ли честь? Просто попросите корабль стартовать.
– Поехали, – тихо сказала она.
Появился четко очерченный круг диаметром, примерно, в пять метров, открыв Путь. Казалось, они плыли высоко над полосами движения и терминалами у ворот. Сверкающая линия сингулярности ярко сияла прямо перед самым носом. Пока никакого ощущения движения не было.
Патриция повернулась к Ольми, Лэньеру и Фарли. Лэньер улыбнулся ей; она улыбнулась в ответ. Несмотря ни на что, во всем этом было что-то волнующее. Она чувствовала себя избалованным ребеноком, попавшим на вечеринку весьма своеобразных взрослых.
«Мы – гусеницы, они – бабочки», – подумала она.
Через полчаса корабль двигался настолько быстро – свыше ста четурех километров в секунду, – что стены Пути превратились в непрерывное мелькание черных и золотых полос. Они уже преодолели около девяносто четыре тысячи километров и продолжали ускоряться. Впереди пульсировало красное сияние. Патриция почувствовала руку Карен Фарли на своем плече.
– Удивительно, насколько это напоминает прием на Земле, – заметила Фарли. – Не в Хобэе, а в Лос-Анджелесе или Токио. Я летела через Токио в Лос-Анджелес, и во Флориду… Тогда было устроено несколько приемов. Прием в посольстве… – Она покачала головой и улыбнулась. – Где, черт побери, где мы, Патриция? Я ничего не могу понять.
– Это люди, такие же, как мы.
– Я просто не… не всегда верю в то, что происходит. В мыслях я возвращаюсь в те времена, когда была маленькой девочкой в Хобэе и слушала, чему учил меня отец. Я просто убегаю от действительности.
«Принести Рамону почитать «Тьемпос де Лос-Анджелес»…»
– Любые приемы вскоре становятся утомительными. Я бы лучше поработала, – сказала Патриция, – но это не очень красиво по отношению к хозяевам. Ольми хочет, чтобы мы были общительны.
К ним с озабоченным видом приблизилась Сули Рам Кикура.
– Кто-нибудь вас обидел? – спросила она. – Или сделал неудачное предложение?
– Нет, – ответила Фарли. – Мы с Патрицией просто смотрим.
– Конечно… вы устали. Ольми забывает о необходимости сна и отдыха.
– Я не устала, – возразила Патриция. – Я очень взволнована.
– Я тоже, – согласилась Фарли. – Возможно, более подходящее слово – ошеломлена.
– Вы можете уединиться в любое время, когда пожелаете, – сказала Рам Кикура.
– Мы останемся на носу и будем просто смотреть. – Патриция плавала, скрестив ноги в позе лотоса, так же как и Фарли.
– Мы прекрасно себя чувствуем, – сказала Фарли, – и скоро присоединимся к остальным.
Рам Кикура поплыла на корму, к группе неоморфов, обменивавшихся сложными и загадочными пиктограммами.
– Не так уж здесь и плохо, – заговорила Фарли после нескольких минут молчания. – Эти люди не жестоки.
– О, да, – Патрициясогласно качая головой. – Ольми очень любезен, и Кикура мне нравится.
– Прежде чем мы ушли, она разговаривала с Гарри и со мной о наших правах на продажу исторической информации. Или обмен на привилегии, как она это назвала. Очевидно, мы можем получить доступ к любой ценной информации в обмен на то, что есть в нашей памяти.
– Это я тоже слышала, – сказала Патриция.
Через час Патриция, Хайнеман и Кэрролсон уединились в задней части кабины. Пока они спали, франт отгонял любопытных, пока они спали. Лэньер и Фарли были слишком увлечены, чтобы отдыхать; они остались на носу, наблюдая за проносящимся мимо коридором. В середине путешествия корабль двигался со скоростью около четурехсот шестнадцати километров в секунду; затем началось торможение.
Еще через два часа корабль замедлился до скорости, кажущейся черепашьей – всего несколько десятков километров в час. Внизу торжественно летело над трассами множество широких серебристо-серых дисков. На расстоянии были отчетливо видны четыре больших искривленных пирамиды – терминалы перед четырьмя воротами, ведущими в Тимбл.
К ним присоединились два гомоморфа – чуть более радикальные модели того же типа, что и Ольми, автономные и, в большей степени, искусственные. Они были одеты в бело-голубые костюмы, раздувавшиеся вокруг голеней и предплечий. Один из них явно был женщиной, хотя ее волосы были подстрижены так же, как и у Ольми. Пол второго был неясен. Они улыбнулись Патриции и Фарли и обменялись простыми пиктограммами. Патриция коснулась своего ожерелья и ответила; Фарли изобразила какую-то глупость, вызвав добродушный смех. Гомоморф неопределенного пола шагнул вперед, и над его левым плечом внезапно появилось изображение китайского флага.
– Мы незнакомы, – начал он или она. – Я Сама Ула Риксор, специальный помощник президента. Мои предки были китайцами. Мы обсуждали морфологию тех времен. Мисс Фарли, вы редкий экземпляр, не так ли? Китаянка, но с чертами белой женщины. Значит ли это, что вы сделали… то, что называлось пластической операцией – это было возможно тогда?
– Нет… – с некоторым смущением ответила Фарли. – Я родилась в Китае, но мои родители были европейцами…
Патриция поплыла на нос к Лэньеру, Кэрролсон и Хайнеману. Рам Кикура скользнула к ним и сообщила, что скоро они покинут корабль; диск-челнок для очень важных персон уже выходил из терминала, чтобы принять их на борт.
Хайнеман расспрашивал Ольми о личности франта, который их сопровождал, подозревая, что тот мог поменяться местами с одним из девяти других франтов, летевших на корабле.
– Он выглядит иначе. Вы уверены, что это тот же самый франт?
– Во взрослом состоянии они все выглядят одинаково, – заметил Ольми. – Какое это имеет значение?
– Я просто хочу знать, с кем стою рядом, – покраснев, ответил Хайнеман.
– Это действительно не имеет значения, – повторил Ольми. – Они передают друг другу свою память, и когда один уходит, другой может полностью его заменить.
Хайнемана это не убедило, но он решил, что настаивать не стоит.
Диаметр транспортного диска был равен длине корабля. Он поднялся к оси, остановившись в тридцати метрах от нее; по его поверхности бегали молнии заряда, полученного от плазменного поля. Затем сияние соскользнуло с верхней поверхности диска, словно фосфоресцирующая морская пена, и в центре его появилось круглое отверстие.
Затем открылись люки корабля, и гости выпрыгнули наружу, поддерживаемые силовым полем. По очереди, парами и тройками, держась друг за друга, они плавно опускались в отверстие диска. Ольми поддерживал Фарли и Лэньера, а Лэньер помогал Патриции; Рам Кикура держала за руки Кэрролсон и Хайнемана. Сгруппировавшись, они летели следом за остальными.
Диск был по форме не более, чем увеличенным куполом, закрывшим ворота за седьмой камерой. Внизу у него не было ничего, кроме паутины светящихся линий и, к ужасу Хайнемана, никакой платформы или пола, на котором можно было бы стоять. Все просто плавали под диском, поддерживаемые невидимым и всеобъемлющим силовым полем, которое, в свою очередь, создавалось меньшими полями. Все, что отделяло их от вакуума, все, что находилось между ними и стенами Пути в двадцати пяти километрах внизу, было неуловимым энергетическим барьером.
Лэньер увидел у краев диска нескольких пилотов-гомоморфов и значительно больше неоморфов и роботов. Он наблюдал, как похожий на веретено неоморф пронизывает пурпурное силовое поле, а за ним следуют ящики из другой секции корабля. С противоположной стороны восемь франтов тоже ждали своей очереди на посадку. Их собственный франт вернулся к своим товарищам и уже обменялся с ними памятью, сделав вопрос Хайнемана чисто академическим.
Лэньер взялся за тонкую пурпурную силовую линию и, развернувшись, посмотрел на Хайнемана.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Паршиво.
– Неженка, – хмыкнула Ленора, сама немного бледная.
– А я-то думал, тебе понравится, – заметил Лэньер. – Ты же всегда был влюблен во всякие машины.
– Ха, машины! – прорычал Хайнеман. – Покажите мне хоть какие-нибудь машины! Они работают без всяких движущихся частей. Это противоестественно.
Пока они разговаривали, диск начал снижаться. Группы пассажиров возбужденно обменивались пиктограммами; Патриция плавала, раскинув руки и ноги и держась за ту же силовую линию, что и Лэньер.
Она посмотрела вниз на терминал, наблюдая за дисками, которые входили и выходили через ворота у основания пирамиды по всем четырем направлениям. Значительно большее число дисков ожидало своей очереди; они были составлены в стопки, словно блины, или летали по спирали вокруг колонны.
Диск медленно опускался, давая пассажирам возможность наблюдать за движением вокруг терминала. Большинство трасс было заполнено машинами-контейнерами самых разнообразных форм: сферами, яйцами, пирамидами, каплями, состоящими из множества сложных кривых.
Лэньер пытался найти во всем этом какой-то смысл, пользуясь информацией, полученной в библиотеке, но не смог – смысл явно был, но оставался неясным. Патриция подплыла к Гарри.
– Вам понятно все это? – спросил он.
Она покачала головой.
– Не все.
Рам Кикура отделилась от группы ярко одетых гомоморфов и приблизилась к ним.
– Мы пройдем ворота через несколько минут, – сказала она. – Вам следует знать, что я могу сделать вас очень богатыми людьми – если позволят Ольми и Нексус.
– Богатство все так же много значит? – с сомнением спросила Кэрролсон.
– Информация – да, – ответила Рам Кикура. – Я уже переговорила с четырьмя из пяти могущественных распределителей информации.
– Посылаете нас в турне, словно каких-то цирковых уродцев, – проворчал Хайнеман.
– О, поверьте мне хотя бы немного, Ларри. – Рам Кикура коснулась его плеча. – Вам не будет плохо. Я этого не потерплю, и даже если я окажусь – как вы это называете? – дерьмом, вас защитит Ольми. Вы это знаете.
– Знаем ли? – вполголоса сказал Хайнеман, когда она удалилась.
– Не будь брюзгой, – нахмурилась Ленора Кэрролсон.
– Я просто сохраняю бдительность, – раздраженно бросил инженер. – Будучи в Риме, остерегайся общественных уборных.
Лэньер рассмеялся и покачал головой.
– Черт побери, я даже не знаю, что он имеет в виду, – признался он Патриции. – Но я восхищаюсь его осторожностью.
Диск находился теперь на одном уровне с широкими низкими воротами восточной части терминала. Поверхность здания была покрыта материалом, напоминающим молочное стекло, с полосами медно-оранжевого металла, расположенными на кажущихся случайными расстояниях друг от друга.
– Чудесно, – восхитилась Фарли. Патриция согласилась и вдруг почувствовала теплую влагу в глазах; она не могла с уверенностью сказать, из-за чего, но у нее перехватило горло, и она вытерла капли, побежавшие по щекам.
– Что случилось? – спросил Лэньер, придвинувшись к ней поближе.
– Действительно чудесно, – сказала она, подавляя рыдания. Лэньер почувствовал, что и его глаза невольно увлажнились.
– Мы не можем забыть их, верно? – спросил он. – Где бы мы ни были, что бы ни видели – они всегда с нами. Все четыре миллиарда.
Она быстро кивнула. Ольми подплыл к ним сзади и протянул Патириции архаичный и неожиданный носовой платок. Она удивленно взяла его и поблагодарила.
– Если вы будете продолжать в том же духе, – шепотом предупредил он, – вас может в течение нескольких минут окружить толпа. Мы не привыкли видеть плачущих.
– О, Господи, – простонала Кэрролсон.
– Не судите нас строго, – сказал Ольми. – Наши люди могут испытывать столь же сильные чувства, но мы по-другому выражаем их.
– Со мной все в порядке. – Патриция безуспешно пыталась вытереть глаза. – Вы принесли это на случай, если мы?..
Ольми улыбнулся.
– На случай крайней необходимости.
Лэньер отобрал платок и сам вытер ей лицо, потом помахал платком в воздухе, словив несколько случайных капель.
– Спасибо, – поблагодарил он, возвращая платок Ольми.
– Не за что.
Они вошли в терминал. Внутри прозрачного сооружения лучи света прочерчивали пути для транспорта. В центре, примерно, в километре под ними, находились сами ворота – широкое, с расплывчатыми краями, отверстие, ведущее в лишенную каких-либо черт синеву.
– Это наши вторые большие ворота, диаметром пять километров, – пояснил Ольми. – Самые большие имеют ширину семь километров и ведут в мир Тальзита на отметке три экс семь.
– Мы направляемся туда? – спросил Хайнеман. Диск уже возобновил снижение.
– Да. Это безопасно.
– За исключением моего душевного здоровья, – пробурчал Хайнеман. – Гарри, хотел бы я быть маляром.
Теперь они находились прямо над воротами, но за синевой не было видно никаких деталей. Группа из пяти дисков поменьше расчищала им дорогу вниз. У края ворот сотни цилиндров и других машин каскадом летели в величественном управляемом падении.
Яркие путеводные линии, перестроившись, колонной окружили диск. Когда они оказались примерно на одном уровне с краем ворот, Лэньер внезапно различил детали. Мир франтов виднелся сквозь синеву, искаженный, словно старинная картина, нарисованная на цилиндре. Он мог различить океаны, отдаленные горы, чернеющие на фоне ультрамаринового неба, вытянутый сверкающий овал солнца.
– Господи, – прошептала Кэрролсон. – Посмотрите туда.
– Я был бы рад, если бы мне не пришлось этого делать, – заявил Хайнеман. – Как ты думаешь, у Ольми есть немного драмамина?
Плавающие группы гомоморфов и неоморфов испускали яркие круги и вспышки света, оценивая увиденное. Диск завибрировал, и ландшафт плавно приобрел в нормальную перспективу. Направляющая колонна из световых лучей исчезла, и они закончили проход через ворота, внезапно промчавшись на небольшой высоте над ошеломляюще белой поверхностью.
Лэньер, Ленора Кэрролсон и Патриция перебрались в нижнюю часть диска, к самой границе паутинообразных силовых линий, откуда был виден горизонт мира франтов. Со всех сторон между парящими дисками тянулись ряды цилиндров и других транспортов, сбрасывающих свой груз. Лэньер развернулся на триста шестьдесят градусов, разглядывая горы и море за белой приемной зоной. Он никогда не видел столь ярко-голубого неба.
Словно паяльная лампа, описывающая в небе дугу, к морю пронесся метеор. Прежде чем он упал, из-за горизонта вырвались пульсирующие оранжевые лучи и разнесли метеор в куски. Другие лучи уничтожили падающие обломки. Поверхности океана и земли достигла лишь пыль.
– Это история их жизни – в ореховой скорлупе, – сказала Рам Кикура, показывая туда, где нашел свой конец метеор. – Вот почему франты – это франты. – Она взяла за руку Лэньера и протянула другую руку Патриции. Ольми собрал вокруг себя остальных треих. – Идем. Мы скоро высаживаемся. Здесь сила тяжести несколько выше; для начала вам потребуются ремни.
Диск подлетел к выделенной посадочной площадке. Прозрачные поля под ними перестроились, когда они приблизились к белому покрытию, и паутина ярких линий превратилась в воронку.
– Адвокат президента и председатель Нексуса спустятся первыми, – скомандовала Рам Кикура. – Мы пойдем следом, затем франты, затем остальные.
Олиганд Толлер, Хьюлейн Рам Сейджа и их помощники – два рыбообразных неоморфа и три гомоморфа – проплыли к центру воронки и мягко опустились на панель под диском. Ольми поторопил свою группу, и они двинулись тем же путем, опустившись на землю в нескольких метрах от группы президента.
После Пушинки и Пути притяжение Тимбла стало некоторым потрясением, словно на них внезапно навьючили тяжелые кирпичи. Колени Патриции подогнулись, и мускулы ног выразили протест. Хайнеман застонал, а лицо Леноры Кэрролсон стало напряженным.
Подкатились длинные машины размером с автобус на больших белых колесах. Когда гость входил, франты надевали на него компенсационный пояс, дабы снизить эффект гравитации. Неоморфы, неспособные двигаться без силовых полей, получили специальные антигравитационные пояса, которые легко подгонялись под любую форму.
– Вам это понравится, – пообещала Рам Кикура, когда автобус выехал на широкую цвета кирпича дорогу. – Мы едем на пляж.
Мир франтов, как она объяснила, служил курортом для людей и некоторых других дышащих кислородом обитателей Пути. Поскольку уровень ультрафиолетового излучения яркой звезды – желтого карлика превышал тот, к которому привыкли люди, был сооружен атмосферный щит площадью в несколько тысяч квадратных километров. Курорт находился в тени этого щита.
– В океане имеются крупные хищники, но немного – впрочем, вряд ли кто-то из них захочет сожрать человека, – а окружающая среда здесь чиста. Идеальное место отдыха для каждого, кто может позволить себе это – в сущности, для любого воплощенного гражданина.
Длинное низкое главное здание курорта располагалось в идеальном месте: у широкого пляжа, покрытого белым кварцевым песком, на оконечности полукруглой бухты. У каждой комнаты был внутренний дворик и прозрачные двери, предоставлявшие возможность наблюдать неприкрашенную действительность или различные иллюзартовые картины. Мебель, выдержанная в курортном Старой Земли, была настоящей.
Они съели ленч – первый в мире франтов – в ресторане, оформленном в стиле конца двадцатого века, где их обслуживали гомоморфы. Роботов видно не было. После обеда Рам Кикура тщательно осмотрела номера, прежде чем позволить гостям войти. На них все еще были пояса, хотя Лэньер чувствовал, что сможет обойтись без своего. Однако он хотел снять пояс одновременно с Хайнеманом, а инженер, похоже, не собирался этого делать.
Патриция осмотрела свою комнату, затем присоединилась к остальным во дворике у Лэньера. Рам Кикура предложила им отдохнуть несколько часов и поплавать, а она и Ольми будут недалеко – на случай, если они понадобятся.
– Они занимают комнату на верхнем этаже, – понизив голос, сообщила Кэрролсон, когда она ушла. – Я думаю, они любовники.
Патриция открыла металлическую калитку дворика.
– Пойду прогуляюсь. – Она посмотрела на Лэньера. – Если только вы не считаете, что мы должны постоянно торчать все вместе.
– Нет. Вероятно, мы здесь в достаточной безопасности. Идите.
Лэньер смотрел, как она шагает на негнущихся ногах по песку мимо гомоморфов и даже нескольких неоморфов в поясах. Никто не обращал на Патрицию особого внимания. Он с улыбкой покачал головой.
– Это вполне может сойти за Акапулько. С несколькими плавающими странными воздушными шарами.
Фарли обняла его.
– Я никогда не была в Акапулько, но не думаю, что небо там такого цвета.
– Воркующие голубки, – фыркнула Кэрролсон, укоризненно взглянув на Хайнемана. – Ты никогда ко мне так не относился.
– Я инженер, – заметил Ларри. – Я никого не балую, я просто делаю так, чтобы дела шли как надо.
– Действительно делаешь, – хмыкнула Ленора.
– Господи, послушайте: нам просто весело, – простонал Лэньер.
– Патриции не слишком весело, – сказала Кэрролсон. – Я видела, каким суровым становится ее взгляд, когда она видит вас вдвоем. Думаю, она ревнует, Гарри.
– О, Боже. – Лэньер сел в кресло и уставился на ослепительный пляж, и яркое зелено-голубое море и четко очерченный горизонт. – Она была загадкой для меня с самого начала.
– Только не для меня. – Все повернулись к Фарли. – По крайней мере, в чем-то я ее понимаю, – продолжала она. – Я была похожа на нее – не такая умная, но замкнутая. Упрямая. Моя жизнь была убогой, пока мне не исполнилось двадцать пять или двадцать шесть лет и я решила быть более нормальной – во всяком случае, внешне нормальной.
– Завтра ей исполнится двадцать четыре, – пробормотала Кэрролсон.
– У нее день рождения? – спросила Фарли.
Кэрролсон кивнула.
– Я сказала об этом Ольми и объяснила, как празднуют день рождения. Он думает, что это неплохая идея. Видимо, у них нет дней рождения – ведь здесь фактически не бывает биологических рождений. Есть именины, праздники зрелости – в основном, в Аксис Надере. Полагаю, что возраст не значит для них так много, как для нас.
– Так праздник будет?
– Я предложила провести его в узком кругу – мы, Ольми, Рам Кикура. Он согласился.
– Ленора, вы просто чудо, – сказал Лэньер, невольно перенимая тон Джудит Хоффман. Кэрролсон сделала реверанс и прижала указательные пальцы к щекам.
– Нам не просто весело, – пробурчал Хайнеман, глядя на нее. – Мы полные дураки.
Пройдя с полкилометра вдоль пляжа, Патриция увидела впереди Олиганда Толлера. На нем были шорты, открывавшие покрытые светлыми волосами стройные ноги, и кричащей раскраски гавайка.
– Вам нравится? – спросил он, поворачиваясь.
Патриция смутилась, не зная, что сказать.
– И все же, – огорчился Толлер. – Я хотел бы поговорить с вами, если не возражаете.
– Я не уверена…
– Это, возможно, очень важно. Для всех вас.
Она остановилась, слегка наклонив голову и глядя на него, но ничего не ответила.
– Мы можем побродить вместе, – предложил он. – Я бы хотел кое-что объяснить вам до встречи с президентом – если он сможет найти для нас время.
– Что ж, давайте поговорим.
Патриция прошла мимо, Толлер большими шагами догнал ее.
– Мы не враги вам, Патриция, – убеждал он. – Что бы там ни говорил Ольми…
– Ольми ни о ком не говорил ничего плохого, – сказала Патриция. – Просто это мои личные проблемы. Мы… я в эти дни была не слишком счастлива, что вполне естественно.
– Полностью согласен. – Адвокат шел рядом с ней. Никто из купальщиков, казалось, не находил ничего необычного в том, что адвокат президента и женщина из отстоящего на века от их времени прошлого гуляют вместе. На них просто никто не обращал внимания. – Я нахожу здешний курорт великолепным – я часто приезжаю сюда. Он напоминает мне, что значит быть человеком… Вы понимаете?
– Видеть реальность, – подсказала Патриция.
– Да. И хотя бы ненадолго забыть о проблемах. Что ж, это, очевидно, рабочие каникулы, и к тому же короткие – мы не можем задержаться здесь дольше, чем на два местных дня. Но мы решили, что необходимо показать вам, как работает наша система. Мы пытаемся заручиться вашей поддержкой… Патриция! Можно мне вас так называть?
Она кивнула.
– В сложившейся ситуации вы, люди, способны оказать весьма существенное влияние. Мы не можем силой воздействовать на ваш образ мыслей или мнение – наше правительство не использует такие методы. В конечном счете, оно смоделировано по образцу вашего.
Они остановились возле естественного базальтового волнореза, уходящего в море. Патриция обернулась и увидела маленький яркий метеор, пролетевший низко над горизонтом. Никакие лучи его не уничтожили – он был достаточно мал для того, чтобы разрушиться самостоятельно, не причинив никакого вреда.
– Мы помогли франтам создать Небесный Щит, – сказал Толлер. – Когда мы открыли ворота, здесь все еще была эпоха раннего атома. Мы обменялись с ними кое-какой информацией, установили над ними покровительство и предоставили все необходимое, чтобы защититься от комет и метеоров, разрушавших их мир в течение тысячелетий.
– Что вы получили взамен?
– О, за то. что они дали нам, они получили значительно больше, чем Небесный Щит. Мы открыли им Путь. Теперь они – наши полноправные партнеры в трех воротах, включая торговлю с тремя мирами. Взамен мы получили сырье и право на информацию. Но наибольшую ценность представляют сами франты. Вы знакомы с партнером Ольми? Мы считаем их идеальными партнерами – находчивыми, надежными, верными, дружелюбными. И, насколько можно судить, они испытывают подлинную радость от совместной работы с нами.
– Это звучит так, словно они – домашние любимцы, – сказала Патриция.
– Да, такая точка зрения бытует, – согласился Толлер. – Но они, по крайней мере, столь же разумны, как и мы – конечно, без каких-либо усовершенствований, – и никто не относится к ним, как к гражданам второго класса или домашним животным. Вы должны избавиться от некоторых своих предрассудков, чтобы отчетливо видеть нашу ситуацию, Патриция.
– Я избавилась от предрассудков, – ответила она. – Я просто… – Она подняла руки и покачала головой. Ни разу с момента их встречи она не взглянула прямо в лицо Толлеру.
– До того, как мы пришли сюда, Тимбл каждую тысячу лет проходил через поток древних комет. Франты регулярно теряли более половины населения. Их океан – это кометная вода, собравшаяся за миллиарды лет. Видимо, примерно миллион лет назад наступило временное затишье; за это время франты эволюционировали до их нынешнего внешнего вида и заложили основы культуры. Затем падение комет возобновилось. Постепенно франты становились все более и более похожими друг на друга, передавая информацию и черты личности сначала с помощью химических реакций, затем – культурными средствами. Они стали голографическим обществом, которое почти безболезненно могло принять на себя метеоритный удар. Но они никогда не реализовали свои возможности и не были даже близки к этому, пока не открылись ворота. Теперь они разработали собственные технологии: использование высокоскоростных пикторов для пополнения друг друга информацией и даже обмен частями личностей. Так или иначе, я не знаю, кому повезло больше – франтам или нам. Мы могли пасть жертвой джартов много веков назад, если бы франты не помогли нам.
Патриция внимательно слушала, дополняя уже известные сведения тем, на что у нее не хватило времени а Аксисе.
– Почему вы не смогли установить нормальные отношения с джартами?