Бернар Вербер
Смех Циклопа

25

«В далеком канадском лесу охотник начинает заготавливать дрова в преддверии больших холодов.

Через час он делает перерыв и задумывается: «Хватит ли мне дров, чтобы продержаться всю зиму?»

Тут появляется старый индеец, шаман-ирокез.

– Скажи, мудрец, – обращается к нему охотник, – суровая будет зима?

После долгих раздумий индеец отвечает:

– Да, бледнолицый, суровая зима.

Охотник, решив, что нужно еще дров, возобновляет работу.

Еще через час он снова задумывается, не довольно ли нарубил дров, и снова спрашивает шамана-ирокеза:

– Ты давно здесь живешь, скажи, зима и вправду будет суровой?

И снова индеец отвечает, глядя на него:

– Да, очень суровая зима.

Испуганный охотник снова начинает махать топором.

Индеец опять появляется через час, опять слышит вопрос и опять предупреждает:

– Суровая-суровая зима.

Охотник прерывает работу и спрашивает мудрого индейца:

– Как же вам удается предсказывать погоду?

– У нас есть старая поговорка, – отвечает шаман. – Чем больше дров заготовит бледнолицый, тем суровее будет зима».

Из скетча Дариуса Возняка «Странные иностранцы».

26

По извилистым улочкам гуляет ледяной ветер.

Март на дворе, а похоже на разгар зимы.

На обратном пути Лукреция Немрод останавливается у зоомагазина и покупает золотую рыбку, вернее, сиамского императорского карпа. В дополнение к карпу приобретается аквариум, гравий, баночка дафний, флуоресцентная лампа, насос, набор пластмассовых водорослей, домиков и разных предметов.

Дома она вываливает свои покупки на стол, рядом с компьютером.

Засыпает дно аквариума цветным гравием, монтирует насос, раскладывает по дну пластмассовые украшения, наливает воду, включает лампу, запускает насос. Вверх поднимается столбик пузырей.

Отлично.

Лукреция запускает карпа в его новое жилище.

Возможно, у меня не такие способности к журналистским расследованиям, как у Исидора, зато у меня есть рыбка. Для начала подберем ей имя. Что-нибудь посолиднее, чем Джон-Пол-Жорж-Ринго. Например, имя страшного кита – Левиафан. Быть тебе сказочным Левиафаном!

Молодая журналистка наблюдает за рыбкой, подносит палец к круглому люку.

– Давай, Левиафан! Знаю, я почерпну у тебя вдохновение!

Она сыплет в воду щедрую горсть дафний.

– Не бойся разжиреть! Если ты сильно вымахаешь, я переселю тебя в более просторный аквариум. Кто знает, может, я еще познакомлю тебя с рыбками из аквариума Исидора. Они, конечно, мастера выпендриваться, но на самом деле симпатичные ребята. У акулы, конечно, невроз, но тебе так только спокойнее.

Карп выпускает несколько пузырьков, гадая, что за чудовище маячит за прозрачной стенкой.

Потом, с достоинством махнув волнистым оранжевым хвостом, он исследует свою новую квартиру, отдает должное рифу, пускающему пузыри миниатюрному пиратскому кораблику и водорослям, смекает, что угодил в стеклянную тюрьму, и прячется за рифом, чтобы там, в покое, осмыслить все предшествовавшие пятьдесят дней своей жизни.

– Рыбка станет рыбиной, – говорит Лукреция. – Пусть мы меньше некоторых, это еще не значит, что у нас не получится надавать им по физиономии, ты согласен, Левиафан?

Она строит гримасы, и рыбка говорит себе: «Пока опасность так близко, я будут прятаться за камнем. Уберется – тогда, так и быть, помассирую себе брюшко пузырьками».

Рыбка ждет. «Только без паники. Здесь меня все пугает, но есть же у этой ситуации какой-то смысл? Где моя мать? Мои братья? Мои друзья? Куда подевалась Природа? Я – свободная рыба, а не неодушевленная цифра! Глядите-ка, еда! Наилучший способ побороть стресс – насытиться. Фу, сушеные трупики!»

Лукреция Немрод довольно наблюдает, как карп поедает замороженных дафний.

– Уверена, малыш Левиафан, мы с тобой натворим больших дел!

Она решает принять душ и заодно вымыть голову.

Она долго стоит под горячим душем.

Выйдя из ванной с мокрыми волосами, она подумывает, не посетить ли салон – для нее это лучшая психотерапия. Она всегда считала, что среди людей, способных слушать про чужие беды, первые места распределяются так:

1) парикмахеры-стилисты,

2) гадалки,

3) психоаналитики.

Предпочтение без всяких оговорок отдается стилистам: они не только вас слушают, но при этом еще и массируют вам скальп.

Увы, ее финансы находятся в плачевном состоянии, и она вынуждена признать, что стилисты – самая дорогая для нее профессия «слушателей». Тем более что ее мастер с недавних пор величает себя «ландшафтным дизайнером по уходу за волосами», и это сразу серьезно увеличило его тариф за консультацию.

– Ничего не поделаешь, – бормочет она.

Придется уделить время совершенно необходимым в кризисный момент процедурам: 10 минут на обработку шевелюры шампунем, 5 минут на втирание в кожу головы освежающего геля-бальзама, 15 минут на сушку, расчесывание, укрепление волос при помощи профессионального суперфена «Самсунг» мощностью 2000 ватт – последнего писка сушильной моды и самого ценного оружия в ее арсенале.

Суша волосы, она раздумывает о своей хрупкости и уязвимости. У нее разработана система выживания, препятствующая новым суицидальным порывам:

1) обильное потребление «Нутеллы» (при этом она втайне лелеет надежду, что в продаже появится «Нутелла» с нулевой жирностью, хотя это было бы чудом, а в чудеса ей слабо верится);

2) обгрызание ногтей (это занятие заброшено пять лет назад, но может быть возобновлено при любом пикировании настроения);

3) стилист Алессандро заразил ее страстью (в порядке убывания) к Элтону Джону, принцессе Диане, фильму «Приключения Присциллы, королевы пустыни», спортивным велосипедам марки «Ралей» и греческой кухне на оливковом масле (правда, в данный момент он переживает личную драму и ходит мрачный);

4) анксиолитики в смеси с солодовым виски 15-летней выдержки (крупное неудобство – сильная изжога);

5) изгнание своих любовников (правда, она только что это проделала – и не исцелилась).

Можно было бы добавить шестую позицию: завести настоящего друга.

Высушив волосы, она навещает свою рыбку.

Как насчет того, чтобы стать моим другом, Левиафан?

– Чувствую, ты не станешь меня обманывать, в отличие от других побывавших здесь самцов.

Чмокнув аквариум, она случайно роняет на пол целую банку дафний и вынуждена собирать их кофейной ложечкой.

Может, я слишком нервничаю?

Далее она приступает к занятию, не доставляющему ей сильного удовольствия, но помогающему справиться с чувством тревоги. Оно идет под седьмым номером и называется «удаление рыжих сорняков» – волос с тела.

После длительных колебаний и очередной констатации, что гардеробчик маловат, она выбирает, что надеть.

Забыла про еще один способ расслабиться: 8) шопинг. Какая женщина посмеет признаться мужчине, что настоящая точка G – та, которой заканчивается слово «шопинг»?

Она улыбается. Эта шутка тоже из репертуара Дариуса. Она тут же решает вернуться к расследованию гибели утраченного друга.

Она запускает видео с подборкой самых знаменитых сценок Дариуса Великого «Друзья наши звери».

Что сказал Исидор? Что Дариус либо воровал чужие шутки, либо ставил свое имя под безымянными. Может быть, но он умел представлять их на сцене – этого у него не отнять.

Она вспоминает белобрысого человечка в розовом костюме, с черной повязкой на глазу и красным носом.

Какая энергия! Какой мимический талант, какой постановщик, какое обаяние! Он играл легко.

Теперь, когда она кое-что знает о его прошлом, его скетчи о смерти отца, о смерти сестры, о матери-проститутке кажутся ей верхом честности и небывалой отваги.

Он по-своему подвергал себя психоанализу, призывая миллионы людей в свидетели своих терзаний. Смех как способ справиться с несчастьем.

Лукреция Немрод останавливает видео с Дариусом и закуривает сигарету.

Справиться с несчастьем.

Она вспоминает «дни после происшествия с Мари-Анж».

Сперва неделя прострации в своей комнате.

Ни прически, ни «Нутеллы», ни анксиолитиков в виски, ни золотой рыбки, ни любовника, которого можно было бы выставить за дверь. Только и оставалось, что до крови грызть ногти.

Естественно, весь приют Нотр-Дам-де-ла-Совгард был в курсе «происшествия 1 апреля». Ей объявили бойкот. Ее избегали, как прокаженную, как будто боялись заразиться ее несчастьем.

Юная Лукреция Немрод перестала посещать занятия, и никто ее за это не корил.

Никто ее не беспокоил. Работница столовой приносила ей на подносе еду.

Она стала полнеть. Много спала. Не желала никого видеть.

Потом одна девушка все же захотела с ней поговорить. Сказала, что поступок Мари-Анж был «неправильным», что воспитанницы обсудили его и сожгли все фотографии.

Молодая Лукреция надменно ответила:

– Жаль, уверена, среди них были очень удачные.

Она включила запись скетча «Эскимос и рыба» и внимательно прослушала, как будто искала в анекдоте скрытый смысл.

Рыба здесь не водится… Это директор катка.

Ее вывод: она тоже неверно ставила проблему, цель, зря злилась. Вместо рыбалки надо было встать на коньки, раз это был каток. Надо было меняться.

Одна шутка ее убила.

Другая шутка спасла.

Новая шутка возродит.

Но сначала предстояло принять болезненные решения.

При линьке змея слепнет.

Она взяла на кухне большой мясницкий нож и пошла убивать Мари-Анж.

…Так кончаются хорошие шутки, думала она, сжимая рукоятку ножа. В голове уже звучал ее собственный голос, произносящий при погружении ножа в сердце: «Апрельская рыба!»

Удар ногой – и замок не выдержал, дверь распахнулась. Мари-Анж не оказалось в комнате.

Ее мучительница сочла за благо улизнуть. Но она оставила ей записку: «Не обижайся, Лукреция. Это была просто шутка. Я тебя люблю и всегда буду любить. Твой ангел Мари».

К записке была приклеена скотчем фотография, сделанная 1 апреля.

Так и не смогла удержаться от смеха.

Девушка порвала фотографию с невыносимым чувством, что у нее украли месть.

В голове сложилась фраза, чтобы остаться там навсегда: «Никогда больше я не буду жертвой».

После этого она стала усиленно осваивать боевые искусства. В корейском тхэквондо она обнаружила подходящий для нее уровень насилия и эффективности боя. Китайское кунг-фу она сочла танцем, японское карате – слишком первобытным. Сочетание тхэквондо с израильской крав-мага показалось ей приемлемым способом достойного выхода из безвыходных с виду ситуаций. Это сочетание она назвала сначала «приютским квондо», потом «квондо Лукреции». В нем не было запрещенных приемов, рекомендовались самые сокрушительные.

Проверяя действенность своего искусства, она заделалась хулиганкой. Она обожала драки, искала конфликтов, наносила первый удар, не вступая в спор.

Малейший жест мог вызвать у нее ярость.

А поскольку слабых неудержимо притягивает насилие сильных, особенно неспровоцированное, у Лукреции появлялось все больше подруг. В конце концов она стала главарем банды.

Отныне законы в спальнях Нотр-Дам-де-ла-Совгард диктовала она.

Ее размышления прерваны настойчивым стуком в дверь.

Возвращение к действительности.

Она смотрит в глазок и видит за дверью любовника, выгнанного накануне.

– Прости, я виноват. Я сожалею! – слышит она.

Лукреция позволяет ему позвонить раз, другой, третий, после чего отпирает дверь. И, ни слова не говоря, наносит удар головой. Звук как при ударе молотком по кокосовому ореху. Парень отшатывается, качается, его лоб разбит в кровь.

– Знаю, это паршиво выглядит, просто я собираюсь бросить курить и заранее нервничаю.

После этих слов она захлопывает дверь и закуривает.

Она ждет, он не возвращается.

Она бредет обратно в комнату, садится, запускает последний скетч Дариуса, заканчивающийся словами: «И тогда он прочитал последнюю фразу, расхохотался и умер».

Ее тревожит эта фраза.

Неужели Дариус знал, что умрет? Может, он этого хотел? Если так, то это был не пророческий скетч, а вызов убийцы.

Она смотрит на Левиафана, взбодренная новым поворотом.

– А что смешит тебя?

Карп подплывает к стеклу и, глядя на тревожащую его массу за стеклом, выпускает пузырь.

27

«Жилец спорит с хозяином.

– Уверяю вас, в моей квартире есть мыши.

– Ничего подобного, – отвечает хозяин, – эта квартира без изъянов.

Жилец кладет на пол кусочек сыра, и мышь шмыгает через комнату так быстро, что ее трудно заметить.

– Мало ли что… – бормочет хозяин.

Жилец бросает несколько крошек сыра. Появляется одна, вторая, третья мышь, золотая рыбка, четвертая мышь.

– Ну, теперь видели?

– Видел. Еще я видел золотую рыбку. Что это значит?

Взбешенный жилец кричит:

– Сначала разберемся с мышами, проблему сырости будем решать потом!»

Из скетча Дариуса Возняка «Друзья наши звери».

28

Громыхающий, плюющийся выхлопом «Гуцци» останавливается перед дверью, за которой, судя по крупной надписи по бронзе, расположена фирма SKP, «Стефан Крауз Продакшен».

Само здание, одно из детищ барона Османа, громоздится в 16-м парижском округе. Пол в холле выстлан толстым зеленым ковром.

Секретарь направляет гостью в комнату ожидания, где уже томятся несколько человек. Всем, похоже, не по себе, как будто их ждет прием у немилосердного дантиста.

Никто не разговаривает, даже не поднимает глаз. Девушка пилит ногти, молодой человек заучивает наизусть текст. Солидный мужчина читает несвежий журнал с принцем и принцессой на обложке.

Афиши на стенах зовут на представления Дариуса и других, не столь знаменитых исполнителей.

Дверь открывается, из нее выходит человек в состоянии полной подавленности.

Изнутри доносится:

– …И не возвращайтесь! Убогий юмор двухтысячных уже не ко двору!

Изгнанный удаляется с понурой головой, его место торопится занять другой… терпящий не менее позорную неудачу.

– …Вам позвонят. Спасибо. Следующий! – зычно зовет все тот же голос.

Свежий изгнанник делает жест, означающий пожелание всем остальным не меньшей порции удовольствия.

Наконец наступает очередь Лукреции Немрод.

Кабинет встречает ее огромными фотографиями Стефана Крауза, пожимающего руки или обнимающего звезд музыки, кинематографа и политики.

У самого героя всех этих фотографий удлиненная голова, тонкие очочки, двухдневная щетина. На нем черная кожаная куртка и модные джинсы. Сидя в полосатом, как зебра, кресле, он колотит по клавишам лэптопа. Тут же красуются заброшенные на стол ноги в ковбойских сапогах.

Лукреция Немрод ждет. Сначала она думает, что он составляет список прослушиваний, потом замечает, что он сидит в социальной сети и общается одновременно с несколькими собеседниками. Через некоторое время он, не глядя на нее, цедит:

– Ну, рассмешите меня.

Заученным жестом, даже не здороваясь, он переворачивает песочные часы.

– У вас три минуты.

Молодая женщина хранит молчание. Он бросает на нее взгляд.

– Теряете время, мадемуазель.

Струйка песка неумолима. После падения последней песчинки человек за столом снова утыкается в свой компьютер.

– Не судьба.

Он нажимает на кнопку переговорного устройства.

– Карин, сколько вам повторять, не допускайте сюда случайных людей, крадущих мое время! Следующий!

Но Лукреция Немрод не намерена уходить.

– Я пришла не с целью вас насмешить, – четко произносит она.

Он озадаченно скребет щеку.

– Вы актриса?

– Еще чего!

– Надо было догадаться, у вас не вид истерички. Сейчас угадаю… Вы из налоговой инспекции? За этот год ваши церберы посещали меня уже дважды, пора и честь знать.

– Снова мимо.

В дверь уже просовывает нос следующий кандидат.

– Вас вызывали? Не видите, я занят с мадемуазель!

Посетитель явно испытывает облегчение оттого, что его прослушивание откладывается. Он бормочет извинения и бесшумно закрывает дверь.

– Игра в угадайку продолжается. Не комик, не актриса, не из налоговой. Если вы моя дочь от одной из любовниц, то учтите, шантажировать меня бесполезно, я признаю вас своей наследницей только после анализов в медицинском центре, который сам назову.

– Опять не то.

– Торгуете страховыми полисами? Кухнями, стеклянными дверями?

Он засовывает пальцы под подтяжки.

– Все, сдаюсь.

Она дает ему визитную карточку.

– Журналистка. Меня зовут Лукреция Немрод. Я работаю в «Геттёр Модерн».

– Надеюсь, речь пойдет не о Дариусе.

Он хмурится. Лукреция перебирает в голове свои отмычки.

Какой ключик подошел бы здесь?

Передо мной законченный эгоист. Как всякий, живущий чужими талантами, он мечтает о восхвалении его собственного таланта.

– Дариус нас, конечно, интересует, но никто не знает, что без вас он был бы никем. Вот с какой точки зрения мы хотели бы подготовить большой материал об «истинном творце феномена Дариуса».

Она побаивается, как бы ключ не оказался слишком грубым и не застрял в замочной скважине.

– Карин? – говорит он в переговорное устройство. – Пять минут. Никаких звонков. Никого не впускай.

Он смотрит на молодую журналистку.

– Я хочу прочесть статью до публикации, это понятно? Даю вам право задать пять вопросов.

– Почему именно пять?

– Потому. Четыре.

Но ее не сбить с толку.

– Я знаю от Тадеуша Возняка, что вы судились с Дариусом. Он хотел вернуть себе права на свои первые альбомы. Это правда?

– Правда. Остается три вопроса.

– Вам грозил проигрыш в суде по причине неотъемлемых, согласно французскому закону, «моральных прав художника на свое творчество». Приговор должны были вынести через неделю. Его кончина делает это решение бессмысленным и позволяет вам по-прежнему использовать его произведения. Это я тоже знаю от Тадеуша. Вы это подтверждаете?

– Подтверждаю. У вас еще два вопроса. Интересно, вы действительно готовите обо мне хвалебную статью?

– Таким образом, вам выгодно его исчезновение за несколько дней до решения суда. Оно вас не только спасает, но и обогащает. Вы переиздаете дебютные альбомы, самые любимые публикой, потом выпускаете избранное, устраиваете гала-концерт в память о нем в «Олимпии». Все права на исполнение и на штамповку DVD у вас. Я права?

– Да. Жду последнего вопроса.

– Это вы убили Дариуса?

– Нет. – Продюсер широко улыбается. – Вы меня провели. Больше не могу терять время. Благодарю, мадемуазель. Всего хорошего. Либо я читаю статью перед печатью, либо отправляю к вам моего адвоката. Он работает за проценты и очень сильно мотивирован. К тому же по личным причинам имеет зуб на прессу.

Глядя на него, Лукреция Немрод идет ва-банк.

– Думаю, вы лжете. Это вы убили Циклопа.

Стефан Крауз окидывает взглядом свою коллекцию брелоков – резиновых человечков с кнопкой на животе. Взяв один, он жмет на кнопку. Раздается взрыв смеха.

– Знаете, что это? Машинки для смеха. Когда у меня нет желания шутить, я прибегаю к такой игрушке. Очень практично при моей профессии. Так я щажу лицевые мышцы и предотвращаю появление морщин. Знаете, вы мне симпатичны, возьмите, это подарок. Можете выбирать. Вот этот, например, «смех крестьянина».

Он нажимает на другой брелок, и раздается утробный смех.

– Это не ответ, мсье Крауз.

Он кладет брелок и пожимает плечами.

– А как вам такое? – Он берет третий брелок в виде хорошенькой девушки. – Смех испуганной юной девы.

Раздается пронзительный смех, перемежаемый икотой. Он становится все громче и начинает смахивать на вопли при оргазме.

– Примите мой дар. Нет, не надо благодарностей. Я заказываю их в Китае, это моя реклама.

Она берет странную игрушку и видит на ярлыке аббревиатуру SKP.

– Каков же ваш ответ? – невозмутимо спрашивает она.

– Ваше обвинение настолько смехотворно, что достойно одного – механического смеха. Как вы себе это представляете? Я что, умею проходить сквозь стены или проник в гримерку Дариуса по тайному подземному ходу и задушил его, пока его телохранитель стоял за дверью?

Стефан Крауз нажимает на брелок с надписью «Смех старого маньяка» и перестает улыбаться.

– Поймите, мадемуазель: злиться непрофессионально. В этом ремесле ничто не стоит на месте, все движется, сегодняшние друзья завтра становятся врагами, а послезавтра, гладишь, они снова друзья неразлейвода. Суды, ссоры, угрозы, крики – а потом примирение. Шоу-бизнес прежде всего – большая семья, суматошная, но, что бы ни думали те, кто в него не вхож, дружная. Уличные скоморохи, умельцы, веселящие толпу, ремесленники расслабления – сплоченный народ. У нас социальная функция, мы сродни врачам. Да что там, мы важнее врачей, без нас люди не могли бы выносить своих коллег, начальников, подчиненных, жен, детей, любовниц, мужей, налоговых инспекторов, не говоря о болезнях.

– Вы не отвечаете на мой вопрос.

– Довольствуйтесь этим ответом.

Он вздыхает.

– Да, Дариус меня подвел. Я был зол на него за то, что он от меня отвернулся, даже предал меня. Да, я с ним судился. Я проиграл бы суд, что правда, то правда. Но этим представлением в «Олимпии» я увековечу его славу. Можете думать что хотите. Но здесь дело не в деньгах. Если он сейчас наблюдает за мной из рая, то, знаю, единственное, что ему хочется мне сказать, – «спасибо, Стефан».

Продюсер прижимает руку к сердцу и устремляет взгляд в окно, за горизонт. А потом жмет на еще один брелок, издающий визгливый хохот.

– Где вы были в момент его смерти? – спрашивает она.

– В зале, аплодировал тому Дариусу, которого извлек из безвестности и который вознесся на вершину мастерства. В соседнем кресле сидел министр культуры, хотите, спросите у него. Такое алиби сгодится?

Лукреция отвечает ему искусственным смехом подаренной ей резиновой девицы.

– Поговорим серьезно. Кому, кроме вас, выгодна смерть Дариуса?

– Тадеушу, его брату. Настоящий наследник – он. Теперь он – главный в «Циклоп Продакшен».

– Кто мог бы хотеть его убрать, не считая Тадеуша?

– Если побудительная причина – не деньги, значит, слава. В этом случае я бы сказал, что если это преступление, то оно выгодно в первую очередь его главному сопернику, становящемуся первым номером в мире смеха.

Он теребит фигурку в виде клоуна.

– Кстати, у него эксклюзивный контракт с «Циклоп Продакшен».