Александр Беляев
Хойти-Тойти
I. Необыкновенный артист
Огромный берлинский цирк Буша был переполнен зрителями. По широким ярусам, как летучие мыши, бесшумно сновали кельнеры, разнося пиво. Кружки с незакрытыми крышками, означавшими неудовлетворенную жажду, они сменяли полными, ставя их прямо на пол, и спешили на призывные знаки других жаждущих. Дородные мамаши с великовозрастными дочками разворачивали пакеты пергаментной бумаги, вынимали бутерброды и пожирали кровяную колбасу и сосиски в глубокой сосредоточенности, не отрывая глаз от арены.
К чести зрителей, однако, надо сказать, что не самоистязатель-факир и не лягушкоглотатель привлекли в цирк такое огромное количество публики. Все с нетерпением ожидали конца первого отделения и антракта, после которого должен был выступить Хойти-Тойти. О нем рассказывали чудеса. О нем писали статьи. Им интересовались ученые. Он был загадкой, любимцем и магнитом. С тех пор, как он появился, на кассе цирка каждый день вывешивался аншлаг: «Билеты все проданы». И он сумел привлечь в цирк такую публику, которая раньше никогда туда не заглядывала. Правда, галерею и амфитеатр наполняли обычные посетители цирка: чиновники и рабочие с семьями, торговцы, приказчики. Но в ложах и в первых рядах сидели старые, седые, очень серьезные и даже хмурые люди в несколько старомодных пальто и макинтошах.
Среди зрителей первых рядов попадались и молодые люди, но такие же серьезные и молчаливые. Они не жевали бутербродов, не пили пива. Замкнутые, как каста браминов, они сидели неподвижно и ждали второго отделения, когда выйдет Хойти-Тойти, ради которого они пришли. В антракте все говорили только о предстоящем выходе Хойти-Тойти. Ученые мужи из первых рядов оживились. И, наконец, наступил давно жданный момент. Прозвучали фанфары, выстроились шеренгой цирковые униформисты в красных с золотом ливреях, занавес у входа широко раздвинулся, и под аплодисменты публики вышел он – Хойти-Тойти. Это был огромный слон. На голове его была надета расшитая золотом шапочка со шнурами и кисточками. Хойти-Тойти обошел арену, сопровождаемый вожаком – маленьким человеком во фраке, отвешивая поклоны направо и налево. Затем он прошел на середину арены и остановился.
– Африканский, – сказал седой профессор на ухо своему коллеге.
– Индийские слоны мне нравятся больше. Формы их тела округленнее. Они производят, если можно так выразиться, впечатление более культурных животных. У африканских слонов формы более грубые, заостренные. Когда такой слон протягивает хобот, он становится похож на какую – то хищную птицу…
Маленький человек во фраке, стоявший возле слона, откашлялся и начал говорить:
– Милостивые государыни и милостивые государи! Честь имею представить вам знаменитого слона Хойти-Тойти. Длина туловища – четыре с половиной метра, высота – три с половиной метра. От конца хобота до конца хвоста – девять метров…
Хойти-Тойти неожиданно поднял хобот и махнул им перед человеком во фраке.
– Виноват, я ошибся, – сказал вожак. – Хобот имеет в длину два метра, а хвост – около полутора метров. Таким образом, длина от конца хобота до конца хвоста – семь и девять десятых метра. Съедает ежедневно триста шестьдесят пять кило зелени и выпивает шестнадцать ведер воды.
– Слон считает лучше человека! – послышался голос.
– Вы заметили, – слон поправил своего вожака, когда тот ошибся в счете! – сказал профессор зоологии своему коллеге.
– Случайность, – ответил тот.
– Хойти-Тойти, – продолжал вожак, – гениальнейший из слонов, когда – либо существовавших на земле, и, наверно, самое гениальное из всех животных. Он понимает немецкую речь… Ведь ты понимаешь, Хойти? – обратился он к слону.
Слон важно кивнул головой.
Публика зааплодировала.
– Фокусы! – сказал профессор Шмит.
– А вот вы посмотрите, что будет дальше, – возражал Штольц.
– Хойти-Тойти умеет считать и различать цифры…
– Довольно объяснений! Показывайте! – крикнул кто-то с галерки.
– Во избежание всяких недоразумений, – продолжал невозмутимо человек во фраке, – я прошу спуститься сюда на арену несколько свидетелей, которые могут удостоверить, что здесь нет никаких фокусов.
Шмит и Штольц посмотрели друг на друга и сошли на арену. И Хойти-Тойти начал показывать свои изумительные дарования. Перед ним раскладывали большие квадратные куски картона с нарисованными на них цифрами, и он складывал, умножал и делил, выбирая из груды кусков картона цифры, которые соответствовали результату его вычислений. От однозначных цифр перешли к двузначным и, наконец, к трехзначным; слон решал задачи безошибочно.
– Ну, что вы скажете? – спросил Штольц.
– А вот мы посмотрим, – не сдавался Шмит, – как он понимает цифры. – И вынув карманные часы, Шмит поднял их вверх и спросил слона:
– Не скажешь ли нам, Хойти-Тойти, – который час?
Слон неожиданным движением хобота выхватил часы из руки Шмита и поднес к своим глазам, потом вернул часы их растерявшемуся владельцу и составил из кусков картона ответ: «10,25». Шмит посмотрел на часы и смущенно пожал плечами: слон совершенно верно указал время.
Следующим номером было чтение. Вожак разложил перед слоном большие картины, на которых были изображены различные звери. На других листах картона были сделаны надписи: «лев», «обезьяна», «слон». Слону показывали изображение зверя, а он указывал хоботом на картон, на котором было написано соответствующее название. И он ни разу не ошибся. Шмит пробовал изменить условия опыта: указывал слону на слова, заставлял найти соответствующее изображение. Слон и это выполнил безошибочно. Наконец перед слоном была разложена азбука. Подбирая буквы, он должен был составлять слова и отвечать на вопросы.
– Как тебя зовут? – задал вопрос профессор Штольц.
«Теперь Хойти-Тойти», – ответил слон.
– Что значит «теперь»? – спросил в свою очередь Шмит. – Значит, раньше тебя звали иначе? Как же звали тебя раньше?
– «Сапиенс»[1], – ответил слон.
– Быть может, еще Хомо Сапиенс[2]? – рассмеявшись, сказал Штольц.
«Быть может», – загадочно ответил слон.
Затем он начал выбирать хоботом буквы и составил из них слова: «На сегодня довольно». Раскланявшись на все стороны, Хойти-Тойти ушел с арены, несмотря на протестующие возгласы вожака.
В антракте ученые собрались в курительной комнате, разбились на группы и начали оживленный разговор. В дальнем углу Шмит спорил со Штольцем.
– Вы помните, уважаемый коллега, – говорил он, – какую сенсацию произвела в свое время лошадь по имени Ганс? Она извлекала квадратные корни и производила другие сложные вычисления, отбивая копытом ответ. А все дело сводилось, как выяснилось потом, к тому, что владелец Ганса выдрессировал его так, что он отстукивал копытом, подчиняясь скрытым сигналам хозяина, в счете же он смыслил не больше слепого щенка.
– Это только предположение, – возражал Штольц.
– Ну, а опыты Торндайка и Йоркса? Все они были основаны на образовании у животных естественных ассоциаций. Перед животным помещали ряд ящиков, причем только в одном из них находился корм. Этот ящик, например, мог быть вторым справа. Если животное угадает ящик, в котором находится корм, то автоматически открывается кормушка и оно получает пищу. У животных таким образом должна выработаться примерно такая ассоциация: «Второй ящик справа – пища». Затем порядок ящиков меняется.
– Надеюсь, ваши карманные часы не имеют кормушки? – с иронией спросил Штольц. – Чем же вы в таком случае объясняете факт?
– Но ведь слон и не понял ничего в моих часах. Он только поднес к глазам блестящий кружок. А когда начал подбирать цифры на картонках, то, очевидно, слушался незаметных для нас указаний вожака. Все это – фокусы, начиная с того, что Хойти-Тойти «поправил» вожака, когда тот ошибся в подсчете длины слона. Условные рефлексы – и больше ничего!
– Директор цирка разрешил мне остаться с моими коллегами после окончания представления и проделать с Хойти-Тойти ряд опытов, – сказал Штольц. – Надеюсь, вы не откажетесь принять в них участие?
– Разумеется, – ответил Шмит.
II. Не вынес оскорбления
Когда цирк опустел и огромные лампы были погашены, кроме одной, висящей над ареной, Хойти-Тойти был вновь выведен. Шмит потребовал, чтобы вожак не присутствовал при опытах. Маленький человечек, который уже снял фрак и был одет в фуфайку, пожал плечами.
– Вы не обижайтесь, – сказал Шмит. – Простите, не знаю вашей фамилии…
– Юнг, Фридрих Юнг, к вашим услугам…
– Не обижайтесь, господин Юнг. Мы хотим обставить опыт так, чтобы не было никакого подозрения.
– Пожалуйста, – сказал вожак. – Позовите меня, когда нужно будет уводить слона. – И он направился к выходу.
Ученые приступили к опытам. Слон был внимателен, послушен, безошибочно отвечал на вопросы и разрешал задачи. То, что он проделывал, было изумительно. Никакой дрессировкой и никакими фокусами нельзя было объяснить его ответов. Приходилось допустить, что слон действительно наделен необычайным умом – почти человеческим сознанием. Шмит, уже наполовину побежденный, спорил только из упрямства. Слону, очевидно, надоело слушать этот нескончаемый спор. Он вдруг ловко протянул хобот, вынул из кармана в жилете Шмита часы и показал их владельцу. Стрелки стояли на двенадцати. Затем Хойти-Тойти, вернув часы, приподнял Шмита за шиворот и пронес через арену к выходному проходу. Профессор неистово закричал. Его коллеги засмеялись. Из прохода, ведущего к конюшням, выбежал Юнг и начал кричать на слона. Но Хойти-Тойти не обращал на него никакого внимания. Покончив со Шмитом, выставленным в коридор, слон многозначительно посмотрел на ученых, оставшихся на арене.
– Мы сейчас уйдем, – сказал Штольц, обращаясь к слону, как к человеку. – Пожалуйста, не волнуйтесь.
И Штольц, а следом за ним и другие профессора, смущенные, покинули арену.
– Ты хорошо сделал, Хойти, что выпроводил их, – сказал Юнг. – Нам еще немало дела. Иоганн! Фридрих! Вильгельм! Где же вы?
На арену вышли несколько рабочих и занялись уборкой: подравнивали граблями песок, подметали проходы, уносили шесты, лесенки, обручи. А слон помогал Юнгу перетаскивать декорации. Но ему, видимо, не хотелось работать. Он был чем – то раздражен или, может быть, устал от второго сеанса, в необычное время. Фыркая хоботом, он крутил головой и грохотал передвигаемыми декорациями. Одну из них он дернул с такой силой, что она сломалась.
– Тише ты, дьявол! – закричал на него Юнг. – Почему не хочешь работать? Зазнался? Писать, считать умеешь, так уж тебе не хочется физическим трудом заниматься? Ничего не поделаешь, брат! Это тебе не богадельня. В цирке все работают. Посмотри на Энрико Ферри. Лучший наездник, с мировым именем, а когда не его номер, – выходит в ливрее «парад алле» изображать и становиться в ряд с конюхами. И арену граблями поправляет…
Это была правда. И слон знал это. Но Хойти-Тойти не было дела до Энрико Ферри. Слон фыркнул и направился через арену к проходу.
– Ты куда? – вдруг рассердился Юнг. – Стой! Стой, говорят тебе!
И, схватив метлу, он подбежал к слону и ударил его метельной палкой по толстой ляжке. Юнг никогда еще не бил слона. Правда, и слон раньше никогда не проявлял такого непослушания. Хойти вдруг заревел так, что маленький Юнг присел на землю и схватился за живот, как будто этот рев переворачивал ему внутренности. Обернувшись назад, слон схватил Юнга, как щенка, несколько раз подбросил вверх, ловя на лету, потом посадил на землю, взял хоботом метлу и, шагая по арене, написал на песке: «Не смей меня бить! Я не животное, а человек!» Затем, бросив метлу, слон отправился к выходу. Он прошел мимо лошадей, стоявших в стойлах, подошел к воротам, прислонился к ним огромным туловищем и нажал плечом. Ворота затрещали и, не выдержав страшного напора, разлетелись вдребезги. Слон вышел на волю…
* * *
Директору цирка Людвигу Штрому пришлось провести очень беспокойную ночь. Он начал уже дремать, когда в дверь спальни осторожно постучал лакей и доложил, что пришел по неотложному делу Юнг. Служащие и рабочие цирка были хорошо вышколены, и Штром знал, что нужно было случиться чему-нибудь необычайному, чтобы осмелились побеспокоить его в такое неурочное время. В халате и туфлях на босу ногу он вышел в маленькую гостиную.
– Что случилось, Юнг? – спросил директор.
– Большое несчастье, господин Штром!.. Слон Хойти-Тойти сошел с ума!.. – Юнг таращил глаза и беспомощно разводил руками.
– А вы сами… вполне здоровы, Юнг? – Спросил Штром.
– Вы мне не верите? – обиделся Юнг. – Я не пьян и в своем уме. Если вы не верите мне, можете спросить и Иоганна, и Фридриха, и Вильгельма. Они все видели. Слон выхватил у меня из рук метлу и написал на песке арены: «Я не животное, а человек». Потом он подбросил меня к куполу цирка шестнадцать раз, пошел в конюшни, выломал ворота и убежал.
– Что? Убежал? Хойти-Тойти убежал? Почему же вы сразу не сказали мне об этом, нелепый вы человек? Сейчас же надо принять меры к его поимке и возвращению, иначе он наделает бед.
Штром уже видел перед собой полицейские квитанции об уплате штрафа, длинные счета фермеров за потраву и судебные повестки о взыскании сумм за причиненные слоном убытки.
– Кто сегодня дежурный в цирке? Сообщили ли полиции? Какие меры приняли к поимке слона?
– Я дежурный и сделал все, что можно, – отвечал Юнг. – Полиции не сообщал, – она сама узнает. Я побежал за слоном и умолял Хойти-Тойти вернуться, называл его бароном, графом и даже генералиссимусом. «Ваше сиятельство, вернитесь! – кричал я. – Вернитесь, ваша светлость! Простите, что я сразу не узнал вас: в цирке было темно, и я принял вас за слона». Хойти-Тойти посмотрел на меня, презрительно дунул хоботом и пошел дальше. Иоганн и Вильгельм гонятся за ним на мотоциклах. Слон вышел на Унтер-ден-Линден, прошел через весь Тиргартен по Шарлоттенбургершоссе и направился в лесничество Грюневальд. Сейчас купается в Гафеле.
Зазвонил телефон. Штром подошел к аппарату.
– Алло!.. Да, я… Я уже знаю, благодарю вас… Все возможное нами будет сделано… Пожарных? Сомневаюсь… Лучше не раздражать слона.
– Звонили из полиции, – сказал Штром, повесив трубку. – Предлагают послать пожарных, чтобы загнать слона при помощи брандспойтов. Но с Хойти-Тойти надо обходиться очень осторожно.
– Сумасшедшего нельзя раздражать, – заметил Юнг.
– Вас, Юнг, слон знает все-таки лучше, чем кого-либо другого. Постарайтесь быть возле него и лаской заманить в цирк.
– Конечно, постараюсь… Гинденбургом, что ли, его назвать?..
Юнг ушел, а Штром так до утра и не ложился, выслушивая телефонные сообщения и давая распоряжения. Слон долго купался у Павлиньего острова, затем сделал набег на огород, поел всю капусту и морковь, закусил яблоками в соседнем саду и направился в лесничество Фриденсдорф. Все донесения говорили о том, что людей слон не трогал, напрасных разрушений не производил и вообще вел себя довольно благонравно. Когда шел, – осторожно обходил огороды, чтобы не мять травы, старался идти только по шоссе или проселочными дорогами. И лишь голод заставлял его лакомиться овощами и фруктами в садах и огородах. Но и там он вел себя очень осторожно: не топтал понапрасну гряд, пожирал капусту аккуратно, грядку за грядкой, не ломал плодовых деревьев.
В шесть часов утра явился Юнг, усталый, запыленный, с потным грязным лицом, в мокрой одежде.
– Как дела, Юнг?
– Все так же. Хойти-Тойти не поддается ни на какие уговоры. Я назвал его «господином президентом», а он обозлился и бросил меня за это в озеро. У слонов мания величия, очевидно, протекает в несколько иных формах, чем у людей. Тогда я начал убеждать его разумными доводами: «Вы, может быть, воображаете, – спросил я его, опасаясь титуловать, – что находитесь в Африке? Здесь вам не Африка, а пятьдесят два с половиной градуса северной широты. Ну, хорошо, сейчас август, всюду много плодов, фруктов, овощей. А что вы будете делать, когда наступят морозы? Вы же не будете питаться корой, как козы? Имейте в виду, что у нас в Европе жили ваши прапрадеды – мамонты, но померли из-за холода. Так не лучше ли вам идти домой, в цирк, где вы будете в тепле, сыты и одеты?» Хойти-Тойти внимательно выслушал эту речь, подумал и… обдал меня водой из хобота. Две ванны в продолжение пяти минут! С меня довольно! Если я не простужусь, будет удивительно…
