Айзек Азимов
Я в Марсопорте без Хильды
Это рассказ в стиле Джеймса Бонда, написанный до того, как я услышал о Джеймсе Бонде.
Те, кто читал мои произведения, знают, что я никогда не пользуюсь греховными мотивами в своих рассказах. Можете судить по остальным рассказам в этой книге.
Но один издатель – не буду называть его имени – однажды сказал мне, что подозревает, что я не включаю в свои рассказы любовные сцены, потому что не способен их написать. Естественно, я отверг это предположение со всем презрением, какого оно заслуживало, и сказал в сердцах, что только моя прирожденная чистота и высокая нравственность удерживают меня от этого.
Так как на его лице отразилось явное недоверие, я сказал:
– Я вам покажу. Напишу научно-фантастический любовный рассказ, но не для публикации.
Но оказалось, что это тоже рассказ-загадка, и мне он так понравился, что я решил его опубликовать.
Он показывает, на что я способен, если захочу. Просто дело в том, что обычно я не хочу этого.
Все началось как сон. Я ничего не организовывал, ни к чему не притрагивался. Просто смотрел, как все делается само собой. Может, уже тогда мне следовало ощутить приближение катастрофы.
Началось все с моего обычного месячного перерыва между заданиями. Месяц на задании и месяц отдыха – таково обыкновение Галактической Службы. Я добрался до Марсопорта, где нужно было три дня ждать короткого рейса на Землю.
Обычно Хильда – Боже благослови ее, лучшей жены не было никогда, – ждала бы меня здесь, и мы спокойно и прекрасно провели бы время. Правда, Марсопорт – дьявольская дыра и не подходит для прекрасного проведения времени. Но как это объяснить Хильде?
Но на этот раз моя теща – Боже благослови ее, для разнообразия – заболела за два дня до того, как я достиг Марсопорта, и в ночь перед посадкой я получил космограмму от Хильды. Она сообщала, что останется на Земле с матерью и на этот раз не встретит меня.
Я ответил выражениями любви и сожаления, а также искренним выражением тревоги по поводу ее матери, потом посадка, и вот я здесь.
Пока все еще ничего, понимаете? Пока только рама от картины, кости женщины. Надо нанести цвета и линии на холст, нарастить кожу и плоть на кости.
Поэтому я позвонил Флоре – (Флора – редкий эпизод из прошлого) и с этой целью использовал видеобудку. Черт возьми все расходы, вперед на полной скорости!
Я считал, что десять к одному ее на месте не окажется, она занята, ее видеофон отключен, она умерла, наконец.
Но она оказалась на месте, видеофон не отключен, и она совсем не выглядела мертвой.
Выглядела она лучше, чем когда бы то ни было. Возраст не может изменить ее бесконечного разнообразия. И одежда, которая на ней была, вернее, которой на ней почти не было, помогала этому.
Рада ли она мне? Она воскликнула:
– Макс! Сколько лет прошло!
– Знаю, Флора. Свободна ли ты? Потому что угадай. Я в Марсопорте без Хильды.
Она снова воскликнула:
– Замечательно! Так иди ко мне!
Я вытаращил глаза. Это уж слишком.
– Ты хочешь сказать, что ты свободна?
Вы должны понять, что Флора не бывает свободна без предварительной договоренности. Такая уж она красотка.
Она ответила:
– Ну, у меня есть одно не очень важное свидание, Макс, но я об этом позабочусь. Приходи немедленно.
– Иду, – счастливо ответил я.
Флора – такая девушка… Вот что я вам скажу. В ее квартире марсианское тяготение, 0,4 земного. Машины, избавляющие от марсианской псевдогравитации, дорого стоят, конечно, но говорю вам, дело того заслуживает, а платить ей никогда не было трудно. Если вы когда-нибудь держали в объятиях девушку при тяготении в 0,4 земного, вам объяснения не нужны. А если не держали, мне вас жаль. Тут никакие объяснения не помогут.
А еще говорят о ходьбе по облакам…
И имейте в виду, девушка должна знать, как управляться в низкой гравитации. Флора знала. О себе я не говорю, понимаете, но Флора не стала просто бы так приглашать меня к себе, срывая другие свидания. Даже если бы была свободна. Но она никогда не бывает свободна.
Я кончил разговор. Только перспектива увидеть ее во плоти – и в какой плоти! – заставила меня стереть изображение с экрана так быстро. И вышел из будки.
И именно в этот момент, в это самое мгновение первый порыв катастрофы долетел до меня.
Первым порывом оказалась лысина отвратительного Рога Кринтона из Марсианского отделения, лысина эта возвышалась над бледно-голубыми глазами, бледно-желтым лицом и светло-каштановыми усами. Тот самый Рог Кринтон, со славянской линией предков, о котором все, кто занят полевой работой, думают, что его второе имя Сукин Сын.
Я не встал на четвереньки и не начал биться лбом о пол, потому что отпуск мой начался в ту минуту, как я сошел с корабля.
