Айза Блэк
Рабыня для чудовища востока
Глава 1
– Очнитесь! Молодой человек, немедленно покиньте мою постель! – у меня ступор. Шок.
Я не знаю, как реагировать. Не каждый день, выходя из душа, обнаруживаешь у себя в постели незнакомого обнаженного мужчину.
Он лежит как ни в чем не бывало. Глаза закрыты. Он что спит? Осторожно подхожу к нему. На мне лишь полотенце. Когда я шла в душ, в квартире никого не было.
– Вы, скорее всего, ошиблись квартирой! – тыкаю его пальцем в плечо, – Эй, мужчина! Просыпайтесь! – от страха сводит желудок.
До меня доходит – он не дышит! Еще теплый! Тормошу сильнее. Паника накрывает волной. Что делать?! Искусственное дыхание. Вызвать скорую! Его надо откачать!
Шатаясь, подбегаю к трюмо. Хватаю мобильный. Странно бутылка шампанского, бокалы, конфеты… откуда? Когда я пришла домой, всего полчаса назад этого тут точно не было! Времени на размышления нет. Вызываю скорую. Надо помочь человека. Возможно, еще есть шанс его спасти!
Бегу снова к мужчине. Запрыгиваю на него. Вспоминаю, все, что знаю об оказании первой помощи. Пытаюсь откачать. Но даже затуманенным рассудком понимаю – поздно.
– Глазам своим не верю! – в комнате раздается оглушительный свист. От неожиданности подпрыгиваю на покойнике. – Муж только вышел за двери, а ты уже любовника притащила? Уж не думал, Лика, что благодаря тебе превращусь в героя пошлого анекдота!
– Серж, все не так! Помоги, пожалуйста, – из груди со свистом вырывается вздох облегчения. Муж рядом! Он вернулся раньше! Сейчас любимый поможет во всем разобраться!
– То есть мне до свадьбы ни-ни! На сухой паек посадила. А пока я как идиот ждал, ты преспокойно приделывала мне рога! Так, дорогая, да?! – его голос звенит от ярости. – Еще сказками про особенный первый раз, про невинность пичкала. А я ведь реально козел рогатый раз верил тебе!
– Пожалуйста, прекрати! Все совсем не так! – глотаю горькие слезы. Поток обидных оскорблений режет, как ножом. – Он мертв…помоги мне… прошу… – протягиваю к нему руку.
Он же моя половинка. Мой самый близкий человек. Он должен понять, почувствовать.
– У тебя еще наглости хватает помощи просить? – Серж хмурит брови, делает несколько шагов в кровати. – Ты, его… это… залюбила до смерти?!
– Что ты говоришь! Как можешь!
– Посмотри на свой видок. Передо мной так своими прелестям не светила, – окидывает меня наглым взглядом.
Только сейчас замечаю, что полотенце спало. Осталось только между мной и мертвым мужчиной. А я сижу нагая. Выглядит все глазами Сержа действительно странно. Понимаю, почему он подумал про меня все эти гнусности. Но ведь я бы никогда… Он должен верить… знать…
Сползаю с покойника. Стыдливо прикрываюсь руками. Подбегаю к шкафу. Достаю халат и быстро его натягиваю.
– Я позвонила в скорую. Они сейчас должны приехать. Серж, поверь, все совсем не так, я не знаю этого мужчину. Я вышла из душа, а тут…
Не успеваю договорить. Серж извергает такие ругательства, которых я прежде и не слышала. Мой культурный, интеллигентный муж, у меня на глазах превращается в циничного и жестокого хама.
– Ты в своем уме?! Ты хоть понимаешь, чей это сын?! На деньги повелась? Мало тебе, да? Решила сыграть по-крупному? Или ты намеренно его грохнула? Лика, отвечай, дрянь! Что ты задумала? Ты понимаешь, что теперь будет?!
Нет, я определенно ничего не понимаю. Смотрю то на мужа, то на покойника и хочу проснуться. Этот кошмар не может происходить в реальности.
– Я не знаю, как он оказался тут… – бормочу онемевшими губами. – Никогда его прежде не видела…
– Ты себя слышишь? Натворила делов, а теперь под дуру косишь? Это сын Эдуарда Максимовски, и ты думаешь, я поверю, что отпрыск самого влиятельного человека в городе, забрел в твою постель случайно? И ко всему внезапно коньки отбросил?
Серж достает мобильный. Набирает номер. Изучает внимательно тело. Не прикасается к покойнику. Я вжалась в угол. Боюсь пошевелиться. Отчаяние съедает изнутри. Как доказать ему, что я ни в чем не виновата? Что действительно хранила его для себя. Что ни о каких любовниках даже не помышляла.
Вскользь бросаю взгляд на все еще лежащее на кресле свадебное платье. Вчера я сама счастливая невеста. А сегодня… труп… обвинения мужа… Нет это все происходит не со мной.
– Да, полиция. У меня в квартире труп. Жена убила любовника…
– Нет! Зачем ты так! Скажи им правду! – подбегаю, хватаю его за руку. Заглядываю в глаза. Умоляю.
Серж с презрением откидывает мою руку. С такой силой, что падаю, не в силах устоять на ногах.
– Заткнись! – шипит на меня, прикрыв аппарат рукой. – Я не собираюсь за твои грехи лямку тянуть. И врать полиции я не намерен, – отворачивается от меня, вновь возвращается к телефону. – Записывайте адрес… – он еще что-то рассказывает, отвечает на их вопросы. На моих глазах счастье разлетается на осколки, и каждый осколок летит в меня, режет, пробирается под кожу, кромсает внутренности.
– Родной, за что ты так?! Почему ты мне не веришь? – смотрю на него, так и не поднявшись с пола, сквозь пелену слез.
Только бы обнял. Заключил в объятия и прошептал, что все будет хорошо, мы справимся. И я выстою, справлюсь, ведь с любимым ничего не страшно. Мы ведь семья. Мы только вчера поклялись быть друг с другом в горе и в радости.
– Верить? – запрокидывает вверх голову и хохочет. – Со мной целка, а как оказалось, на тебе пробу негде ставить! Еще и убийца, чем тебе любовничек не угодил? А, Лика, расскажи?
– Ты сам говорил про первый раз. Сам говорил про особенный момент. И вчера бы все у нас произошло, если бы тебя срочно не вызвали на работу. Серж, ведь наша любовь – это непустой звук. Все у нас было. И я хранила себя для тебя. Поверь! – я, то кричу, то голос срывается на жалкий шепот. Пытаюсь убедить мужа. Пусть услышит меня! Пусть поверит!
– Своим поступком ты убила любовь. Ты хладнокровно уничтожила все, что между нами было! – опускает голову. Закрывает глаза. Морщится. – Я не знаю, как оправится от твоего предательства.
– Нет никакого предательства! – подползаю к нему, хватаюсь за ноги. – У меня, кроме тебя никого нет в мире. Только ты… больше никого…
Звонок в дверь звенит у меня в ушах погребальным колоколом.
– Отцепись от меня, – с омерзением откидывает мои руки. – Я допускаю, что ты могла не специально его грохнуть. Но теперь это не имеет значения, смерть Василия Максимовски тебе не простят. Тебя живьем закопают, дражайшая женушка, – бросает, перед тем как открыть дверь, и я замечаю триумфальную, злорадную ухмылку, на тех губах, что еще вчера клялись мне в вечной любви.
Глава 2
Дальше началась вакханалия. Врачи, полиция, еще какие-то люди. Они снуют туда-сюда по дому. Копаются в моих вещах. Перевернули все вверх дном. Задают мне какие-то вопросы. А у меня ступор, я ничего не слышу, не понимаю. Только твержу как заведенная: «Я его не знаю!».
Муж… он даже не посмотрел на меня. Ни разу! Словно я действительно перестала для него существовать. Неужели он верит во все это?
Дальше начался спор врачей и полиции, кто сообщит отцу о смерти сына. По их побледневшим лицам и трясущимся рукам стало понятно, что они как огня боятся этого загадочного Максимовски.
А я пока пребываю в шоке. Боязни нет. Я ведь ничего не сделала. Полиция разберется. Как иначе? И муж поверит мне. Еще прощение будет просить. Все у нас наладится. Такими мыслями я стараюсь привести себя в чувства.
– Что вы ему подсыпали? – меня кто-то теребит за руку.
Поворачиваю голову, лицо говорящего расплывается перед глазами.
– Что…
– Я спросил, какой препарат или яд вы подсыпали жертве? – начинает теребить меня за плечи. – Вы будете писать чистосердечное?
– Типа это ей поможет, – раздается незнакомый мужской хохот над моей головой.
– Серж, милый, – пытаюсь найти глазами в этой толпе мужа, – Пусть они перестанут меня трогать! – чужие прикосновения омерзительны.
В голове отчетливо сидит установка – только он может защитить. Только ему я доверила жизнь. С ним хоть в огонь, хоть в воду. Он сейчас одумается, успокоится и все поймет.
– Тебя еще не так потрогают, мадам, в том месте, куда тебе дорога, – полицейский смеется мне в лицо, обдавая перегаром.
– Я все же попрошу уважения к моей супруге. Никто не давал вам права вести себя подобным образом, – от слов любимого в глазах загорается надежда. – Максимовски сообщу я. Раз у наших бравых защитников духу не хватает.
Слабо улыбаюсь, пробую поймать взгляд Сержа, но он не смотрит на меня. Сдержанный. Интеллигентный. Это именно тот мужчина, которого я полюбила. Он возвращается. Ему просто надо было время все обдумать и понять!
– Зад ты ему хочешь подлизать, – выдает коп, что лапал меня. Заросшее лицо. Помятый весь. Отвратительный тип.
– Сообщив о смерти сына? – вздергивает вверх бровь. – И такие «гениальные» кадры стоят на страже закона. Печаль.
– Слышь, ты умник! Сейчас договоришься! – полицейский вскакивает и приближается вплотную к Сержу. – А вдруг вы на пару с ней Максимовски грохнули? В камеру закрою, а там умничай, сколько душе вздумается.
– Как закроете, так и откроете, – муж смотрит на него с высока. Уверенный, красивый, зеленоглазый блондин.
Это выводит меня из ступора. Страх совсем отступает. Когда есть надежная опора, никакие испытания не страшны.
– Что мы тут лясы точим! Поехали, прокатимся, мадам, – достает наручники и защелкивает их на моих запястьях. Холод металла обжигает. – После этих хором, – окидывает взглядом комнату, – Вас ожидают дивные апартаменты.
Мне все равно, что он там говорит. Смотрю только на мужа. Отстранилась от всего этого кошмара, закрылась своей любовью, как стеной.
– Андрюх, закончишь тут, а мы поедем, – полицейский обращается к одному из коллег, склонившемуся над телом.
– Лика! – его голосом мое имя звучит как песня.
– Да! – муж оживляет меня, словно цветок, согревшийся в лучах солнца, после морозной стужи.
– Я попробую помочь, посмотрю, что можно сделать, – хоть былого тепла в его голосе нет. Скорее вежливость, холодная учтивость. Но я уверена, все вернется. Только бы этот кошмар прекратился. А что все скоро образуется, в этом я не сомневаюсь. Ведь я невиновна, ни перед мужем, ни перед законом.
Если бы я только знала, как он мне поможет. Если бы знала… Хотя… я бы все равно ничего не изменила. С этого момента моя судьба больше мне не принадлежала.
– Никак не пойму, вроде баба молодая, все есть, а все равно ищет приключений на свой зад, – протягивает задумчиво полицейский. – Оно разве того стоило? – ловит мой взгляд в зеркале.
– Это страшное, очень странное, но всего лишь недоразумение, – после слов Сержа меня не смущают даже наручники на запястьях.
Я уплываю в мечтах. Представляю, как после всех испытаний мы отправимся к океану в свадебное путешествие. Моя мечта осуществится, как и обещал любимый. Ведь в своей жизни я никогда не видела моря. Не плескалась в ласковых волнах. И он на свадьбе обещал, что мы наверстаем все. Родной покажет для меня все краски мира, и навсегда сотрет из памяти ужасы трущоб, в которых я выросла.
– Сними розовые очки, потом больнее будет, – в зеркале отражаются глаза полицейского, красные, заплывшие, и там отчетливо читается отчужденная жалость.
Как бы и жалко, но это мимолетно, пожалели и забыли. Это чувство я узнаю всегда. Так на меня смотрели прохожие, когда в детстве я стояла на коленях и просила милостыню. Конечно, бывали и другие взгляды, злобные, жестокие, иногда и поколотить могли. А вот кто жалел, нередко денюшку кидали. Только вот от этого помятого мужика я вряд ли дождусь чего-то хорошего. Да и не нужна мне его милостыня, теперь у меня есть защитник.
– Муж наймет мне адвоката, проведут экспертизы, во всем разберутся. А может, удастся под залог выйти… – это я вспомнила сюжет из детективов, которые так полюбила смотреть в последнее время.
Даже в моей непростой жизни, я никогда не опускалась до кражи. И тюрьма оставалась для меня чем-то мифическим и страшным, что никогда меня не коснется.
– Вот я и говорю, взрослая баба, а все на розовых слониках летаешь, – достает из пачки сигарету, закуривает прямо в салоне. – Если бы по бытовухе загремела, там бы еще и срок скостили по первой ходке. Где-то на жалость надавить, где-то баблом поблагодарить. А тут ты залезла в такую дремучую задницу, – присвистывает, – Максимовски за своего единственного сына тебя живьем закопает и заставит нас всех твою могилку земелькой присыпать.
– А кто он такой, этот Максимовски?
– Точно из лесу вылезла, – издает глухой смешок. – Без ведома Эдуарда Валерьевича в городе ни одна муха не пролетит. Что там мэры, власть, он давно все в своих стальных клешнях зажал. Вытянула счастливый билет, сидела бы тихо. Какие же вы бабы дуры, вам все больше и больше подавай. Моя бывшая такой же была…
Полицейский замолчал. Жалость пропала из его глаз. А вместо нее появилась неприязнь, замешенная на чем-то его личном. Словно я наступила ему на больную мозоль.
Когда он выводил меня из машины, на его мобильный поступил звонок. Мужчина, как-то сразу вытянулся в лице. Отвечал испуганно, скомкано. Потом посмотрел на меня.
– Все допрыгалась…
А я все еще не понимаю, что окажусь в камере предварительно заключения. Я действительно держусь за все хорошее, инстинктивно пытаюсь отодвинуть кошмар. За моей спиной шепчутся. Женщины в форме смотрят на меня со злорадством, узнав кто я такая. Семь месяцев назад обо мне писали в прессе. И теперь невольная мимолетная популярность играет против меня.
Страх вернулся вместе сыростью и ненавистью, царившими в этом ужасном месте. Меня досматривают, грубо, цинично, унизительно. А я продолжаю тешить себя надеждой, что скоро муж во всем разберется, и я проведу тут от силы сутки. Надо просто пережить. Все.
Когда я вошла в камеру, я готова была ползать на коленях, умолять, просить, лишь бы меня выпустили. На меня уставилось три пары злобных глаз. Сама камера больше напоминала кадр из фильма ужасов. Запах плесени, сырости, со стен капает вода. Облупившая синяя краска. Две металлические двухъярусные кровати и подранные вонючие матрасы. И три взлохмаченных женщины, на первый взгляд, явно не в себе.
Одна оскалилась, зашипела, и крадучись стала приближаться ко мне.
– Ммм… какую птичку нам подкинули, – протянула руку с грязными ногтями, схватила меня за волосы и рывком кинула на пол. Холодный, бетонный, устланный каким-то мусором и песком.
Две другие закружили вокруг меня. Они дергали, щипали, не столько больно, сколько омерзительно, унизительно.
– Не трогайте меня, пожалуйста, – пропищала я не своим голосом. – Я тихо лягу и вы даже не заметите меня… – поползла на четвереньках к замызганному железному подобию кровати. Мне бы скрутиться калачиком и подождать освобождения.
– Ишь какая неженка… – снова дернула меня за волосы первая, – Койку еще заслужить надо. А пока покантуешься в углу.
Она поволокла меня за волосы в дальний конец камеры. Рывком подняла на ноги. Оставила стоять в углу! На голову капает ледяная вода. Рядом дырка, заменяющая туалет. И как только я пытаюсь сесть, или пошевелится, она тут же бьет меня какой-то тряпкой.
– Не рыпайся! – скалится.
И я так и стояла, вжавшись в холодную стену, с одеревеневшими от постоянного стояния ногами. Когда принесли еду, женщины жадно на нее набросились. Мне же не позволили сделать и глотка воды. Ночью моя надзирательница не сомкнула глаз, все караулила меня, чтобы ее жертва не смела присесть. К утру, у меня не было сил даже плакать.
Когда меня повели к следователю, я, кажется, была готова на все, только бы больше не возвращаться обратно в этот кошмар.
Глава 3
Грузный мужик лет пятидесяти, который еле помещается в кресле, смотрит на меня из-под кустистых, подернутых сединой бровей. А меня уже ноги не держат. Дико хочу пить и присесть. Хоть на пол, хоть куда, только не стоять больше. Напротив него стоит стул, делаю шаг по направлению.
– Стоять. Я не разрешал садиться, – дикий контраст жирный боров и писклявый голосок.
– Я очень устала, пожалуйста… – мне так больно, что еще немного и рухну.
– Тут тебе не курорт, – фразы этим голосом, звучат комично, никак не угрожающее. Но сути это не меняет, надо мной продолжают издеваться. – Вначале откровенная беседа, а потом сможешь и передохнуть.
– Я откровенна. Мне нечего скрывать. Перед законом чиста. Это просто недоразумение. Я действительно не могу объяснить, как тот мужчина оказался в нашей с мужем спальне, – выпаливаю на одном дыхании, и ощущаю, как язык прирастает к небу.
– Недоразумение говоришь, – берет в руки какие-то бумаги, перебирает их толстенными волосатыми пальцами, – Вот распечатка ваших разговоров за последний месяц. Вы созванивались по меньшей мере раз в три дня, – бросает лист на стол, ближе к краю. – Идем дальше. Яд найден в бокале с шампанским. На котором только твои отпечатки и почившего Василия Максимовски. Также они обнаружены и на самой бутылке, – снова бросает лист, – Есть свидетели, которые видели жертву недалеко от твоего дома, незадолго до преступления. Картина маслом, Гранина Анжелика Александровна, приплыли.
– Этого не может быть! – подхожу к столу, хватаю бумаги. Перед глазами разноцветные круги, все плывет. Пытаюсь найти ошибку. Ведь он явно что-то не так понял?! Ведь нет ни одного логического объяснения вышеперечисленному бреду. – Я никогда не видела, незнакома, не созванивалась с этим вашим Василием! Шампанское я не пила. Ни о каких ядах даже представления не имею. Зачем мне убивать незнакомого человека? Я только вышла замуж! У меня жизнь наладилась! А вы! – меня трясет как в лихорадке. Я уже не отдаю отчет в своих действиях и словах. Они убивают меня без ножа. За что?! Почему?! Как доказать им свою невиновность?!
Хватаюсь за спинку стула. Комкаю бумаги. Рыдаю. Навзрыд. Хочется выплакать всю свою боль, чтоб вышла наружу. Оставила меня. Хватит. Достаточно. Больше не могу.
– А я почем знаю твои мотивы. Чет, видно, не поделили. Или мужика поменять захотела, да не вышло. Тут уж ты мне сама расскажешь. И прекрати тут цирк устраивать. Представление не заказывал, – сейчас он мне своим писком напоминает комара, что летает над ухом и никак не отцепится. Только этому надо больше чем капля крови, он хочет поломать мою жизнь. Уничтожить все, что подарила мне судьба.
– Мне нужен адвокат! Я больше не намерена с вами разговаривать!
Скорее бы Серж разобрался. Мне его помощь сейчас необходима как воздух. А вдруг ему покажут эти бумаги полные клеветы? А что если он поверит? Отчаяние, смешанное со страхом жуткий коктейль, подобный самому сильному яду. Он отравляет медленно, безжалостно, но так, что убивает в тебе все.
Он ухмыляется, тонкими как ниточка губами. Достает бутылку минералки, открывает ее. Характерный шипящий звук приковывает мой взгляд к воде. Горло сжимается до диких судорог, когда вижу, как он пьет жадными глотками. Кадык следователя дергается, по подбородку стекают капли воды. Как же я хочу пить. Немыслимо. Дико. Кажется, от жажды я теряю способность мыслить.
– А мне нужно, чтобы ты запела как соловейко, – вытирает рот тыльной стороной ладони. – Что будем делать?
Я поняла, как ломают людей. Как признаются в том, что не совершали. Я сейчас на грани. А ведь – это только начало. Если Серж меня не вытащит, они будут продолжать и продолжать.
Уже даже сейчас у меня мелькает кощунственная мысль, признаться в чем угодно, только бы мне дали попить и присесть, хоть немного отдохнуть.
– Где эта тварь! – дверь кабинета с грохотом открывается. Я вижу мужчину. Высокий, широкоплечий, с проседью на темных волосах и бешеным взглядом.
Смотрит на меня, лицо искажается в дикой гримасе. Подлетает и хватает за горло. Стальные пальцы вмиг перекрывают кислород. Судорожно хватаю ртом воздух. Ощущаю, как сознание покидает меня. Все расплывается.
– Эдуард Валерьевич, миленький, не марайте свои руки. Мы во всем разберемся. Накажем по всей строгости, – пищит противный комар над ухом. Вижу его расплывчатый силуэт, как суетится вокруг нас.
Мужчина смотрит мне в глаза. Пристально. Ощущаю запах сигары и парфюма. Внезапно откидывает меня к стене. Сползаю вниз. Я ударилась, кажется, тело превратилось в один болезненный синяк. Но не телесная боль страшна, а страх, животный, удушающий. Я боюсь остаться тут навсегда. Это гораздо хуже, чем побираться на улице и спать в картонной коробке. Я тогда жила, чувствовала себя человеком. А теперь я даже не могу передвигаться без разрешения. Клетка захлопнулась.
Осталась одна надежда на любимого. Мне надо его увидеть. Он не может оставить меня тут. Это ведь мой Серж, нежный, заботливый, умный. Он докопается до правды.
– Что Василий в тебе нашел, серая блеклая мышь, – мужчина все еще стоит надо мной. Но больше не трогает.
– Погибель нашел, Эдуард Валерьевич, – продолжает пищать следователь.
– Послушайте меня, пожалуйста, – хриплю, из последних сил пытаюсь донести свою правду, – Я никогда не встречалась с вашим сыном. Все эти экспертизы ложные. Вы же влиятельный человек, Эдуард… – язык заплетается, – Валерьевич, проверьте! Найдите настоящего виновника трагедии!
Смотрю на него, не вижу лица, сквозь поток непрекращающихся слез.
– Вот же комедиантка! – следователь хватает меня за руку, поднимает с пола и тащит силком к двери, – Верните ее в камеру! – говорит кому-то.
Теряю связь с реальностью. Ноги больше не слушаются. Меня передают кому-то в руки. Хочу крикнуть: «Только не в камеру!» а вместо этого изо рта вырывается какое-то жуткое мычание.
– Вы не представляете, Эдуард Валерьевич, на что только не пойдут преступники, чтобы отбелить себя, – последнее, что слышу перед тем, как следователь захлопнул дверь.
– Я тебе не носильщик, давай сама, вперед, – незнакомый грубый голос.
Отрицательно мотаю головой. Не могу я. Нет сил. Не чувствую ног. Меня все же тащат. Слышу мат. И кажется, возвращаюсь туда в прошлое, в грязь.
Перед глазами снова камера. Страх на время придает сил.
– Пожалуйста, я не хочу туда! Не надо! Прошу вас! – смотрю на него, задыхаясь от рыданий.
– А я не хочу возиться с полоумными девками, а кто меня спрашивает? – открывает железную дверь и грубо вталкивает внутрь.
Лежу на грязном холодном полу. И не могу подняться. Вижу расплывчато чьи-то ноги, но не реагирую. Меня снова тащат в тот самый угол. Бьют по щекам.
– Эй, давай глазены свой разуй! – в нос ударяет смрад. Она дышит на меня, пустой желудок скручивает до спазмов. Хочется вывернуть себя наизнанку, так тошнит.
– Еще нагадь мне тут! – трясет меня за плечи. – Только попробуй!
Она еще некоторое время стоит около меня. Потом выдает трехэтажную конструкцию жутких слов. Сплевывает. Возвращается к своим сокамерницам.
Я хотя бы осталась сидеть в углу. Ноги гудят. Но это передышка. Маленькая, но такая долгожданная. Вода капает мне на волосы. Поднимаю голову, подставляю язык и ловлю грязную, ржавую воду, и каждая капля слаще меда.
– Она до утра не откинется? – слышу их шепот.
– Кто ж знал, что бабенка хилая такая. Не должна. Счас покемарит, да очухается…
– Смотри, прилетит нам, если она раньше времени того, – раздается крякающий звук.
А я уношусь мыслями в прошлое. Это не сон, какое-то забытье. Кадры моей жизни проносятся перед глазами, проживаю все снова, словно и правда впереди меня ждет конец…
Моя мать была в молодости очень красивой женщиной. И ужасно невезучей. Возможно, все ее неприятности от скверного характера, а может быть, ей просто судьба к ней была не благосклонна.
Мы жили в маленькой комнатушке на окраине города. Скрипящие половицы, потрескавшийся лак, мебель доисторических времен. Тут никогда ничего не менялось, кроме мужчин. Мама была одержима поисками идеального спутника жизни.
По рассказам, она влюбилась в моего отца, но он выставил ее за двери, как узнал о беременности. С тех пор я превратилась в вечное напоминание, о ее несостоявшемся счастье.
Она хотела найти себе мужчину лучше, успешнее, красивее. Доказать, что все у нее в жизни еще наладится. И с годами одержимость ее только росла. А я все больше раздражала. Я была некрасивой, блеклой, худой и нескладной. Мама часто сокрушалась, при таких красивых родителях, как у нее могло родиться такое нечто.
«Нечто» – это было моим именем. Другого я была недостойна. Как бы я ни старалась угодить мамочке, всегда получала лишь брань в свой адрес. Я прилежно училась. Делала все по дому. Старалась стать незаменимой помощницей. А была лишь обузой на пути к ее счастью. О чем она неустанно, день за днем мне напоминала.
Мама работала в продуктовом магазине. Всю жизнь, сколько помню, один и тот же магазин. Зарплата была копеечной. Но она и не пыталась найти работу лучше. Даже соседки не раз предлагали, пойти в супермаркет, там зарплата была гораздо выше. Но мама наотрез отказывалась что-то менять. Она считала, что вот-вот на горизонте появится новый мужчина, и все ее проблемы мигом исчезнут.
Мама тратила львиную долю зарплаты на себя. Чтобы сиять и блистать. Пусть даже в нашей обветшалой халупе. А мужчины действительно появлялись. Много, разных, они менялись так быстро, что скоро я перестала их различать, запоминать имена.
И все как один они исчезали. Никто долго не задерживался. И никто явно не походил на принца, которого она искала. Скорее на оборванцев. Но мама продолжала поиски. Я же мешала. Раздражала. Портила ей жизнь.
Вскоре меня стали выгонять из дома. Чтобы мама с очередным дядей могла уединиться. И собирала свой рюкзак с учебниками и шла на улицу. Я научилась сооружать домики из картонных коробок. И мне было так уютно там. Никто не кричал. Никто меня не обзывал.
Когда голод становился непреодолимым. Я пешком шла в центр и просила у людей милостыню. Сначала было унизительно. Страшно. Потом привыкла. Я ведь не ворую. Мне дают, сколько, кто может. А мне много не надо. Булочку бы купить, и уже день можно пережить.
А в итоге получалось так, что с этих денег я еще и приносила маме продукты, в те редкие дни, когда возвращалась домой. Когда она расставалась с очередным «принцем», она впадала в ступор, смотрела в потолок, не выходила на работу. Я помогала ей в это время, как могла. Кормила с ложечки. Гладила по голове и шептала, что все будет хорошо.
Мама постепенно приходила в себя. Потом на горизонте появлялся новый мужчина, и я вновь возвращалась на улицу, в свои коробки. Я научилась даже зимовать и не замерзать. Хорошо, что особо сильных морозов у нас не было. Да и люди иногда выбрасывают такие теплые вещи! Закутаешься и ничего не страшно.
Я не забрасывала школу. Хоть там со мной никто не общался. Меня все считали замызганной оборванкой. Так это и было. Но ведь главное знания! Я выучусь, пойду работать и смогу помочь маме. Она увидит, чего я добилась, и наконец-то полюбит меня!
Когда мне исполнилось шестнадцать, я уже подрабатывала в кафе. Выполняла любую работу на кухне. Мне катастрофически нужны были деньги. Мама заболела, и мне надо оплачивать ее лечение. Больше в нашем доме не появлялись мужчины, она перестала работать, и только неустанно причитала, что я испортила ей жизнь.
Так прошло три года. Я окончила школу. Работать пошла на завод. Там платили значительно больше. Брала дополнительные смены. Все что угодно, лишь бы заработать, лишь бы купить лекарства мамочке. Мне удалось поставить ее на ноги. А через месяц, вернувшись со смены, нашла записку:
«Я нашла своего короля. Не ищи меня. Уехала к красивой жизни…»
И больше ни одной весточки о маме. Она исчезла, оставила меня одну. Вычеркнула из своей жизни. А я рада, если у нее действительно наладилась жизнь. Пусть будет счастлива моя мамочка.
А через год на пороге квартиры появился мужчина и сообщил, что я возможно дочь его босса. Необходимо провести анализ ДНК. Обрести отца – когда ты осталась совсем одна на белом свете, это ли не счастье!
Отцовство подтвердилось. Оказалось, что мой отец очень богатый человек. Владелец того самого завода, на котором я работала. За всю жизнь он так и не обзавелся семьей. И я была его единственной дочерью. Вот только вспомнил обо мне он на пороге смерти. Так я стала богатой наследницей. Но такой же одинокой. Я бы променяла все деньги, только бы папочка остался жив. Увы, такого выбора мне никто не предоставил.
А потом в моей жизни не появился Серж. Человек, который заставил меня поверить – жизнь прекрасна. А рядом с ним она похожа на сказку.
– Подъем, на выход, – раздается крик. Сказка расплывается, ее затмевает жуткая реальность. С трудом поднимаюсь, держась за стену, иду к выходу.
– Мы снова к следователю? – как же хочется пить.
– Муженек к тебе пожаловал…
Улыбаюсь. Появляются силы. Верю, все налаживается.
