Айза Блэк
Нимфоманка для альфы

Глава 8

Даймонд… Моя мать считала, что я разгоню тьму вокруг себя своим светом. Этим именем она хотела стереть всю грязь с моего происхождения. Она верила – это получится. Несмотря на жуткую историю моего зачатия, она любила меня. Приняла всем сердцем. Вплоть до последнего своего вздоха. Мать хотела, как лучше, дав мне это имя, а вышло как насмешка. Хотя… Даймонда больше нет. Наверное, и не было никогда, я хватался за иллюзию, пытался победит тьму. А нужно было ее принять. И стать тем, кем и было заложено судьбой. Жасмин помогла мне осознать – нет веры ни людям, ни волкам, есть лишь предательство, корысть и боль. Они с тобой, пока им выгодно, а потом не задумываясь всадят нож в спину. Еще их может держать страх. Порой уважение. Но всегда, они преследуют свои интересы.

Исключение есть одно – волк, подаривший мне шанс на вторую жизнь. Но и это исключение, лишь подтверждает незыблемую истину. Добро – единичное и очень редкое явление. Я больше не намерен сдерживать тьму. Это моя суть. Я стал тем, кого во мне видели с рождения.

Моя мать – старшая жена альфы. Не истинная. Отчим ее так и не нашел, что не мешает ему день ото дня набирать силу. Источник неиссякаемой силы – маг Захарий, сильнее которого я не встречал на своем веку. Его огромную демоническую силу я испытал на себе. Нет предела злодеяниям колдуна. Подозреваю, что реальная власть сосредоточена в его костлявых руках.

Я появился на свет в результате нападения ворона-оборотня на мою мать. Он похитил ее и держал месяц у себя в лапах. Брал силой. Подавлял волю. Но не смог опорочить ее чистой души. Не смог убить того света, что она пронесла до скончания своих дней. Она смогла полюбить, принять всем сердцем дитя от насильника.

Отчим сразу хотел меня убить. Мать не позволила. Она валялась у него в ногах, молила пощадить. Почему он внял ее мольбам? Сейчас спустя время, думаю, еще не остыл интерес к молодой жене. Хотел снова брать ее. После меня она родила мужу еще двух сыновей. Одного из братьев я убил собственными руками. А Такер остается до сих пор любимчиком, и будущим наследником трона.

В детстве я не раз сокрушался, не раз взывал к небесам с вопросом, зачем мать отвоевала мне жизнь? Я мечтал, чтобы кто-либо прекратил мое существование.

Год я был при матери. Год, которого я, к сожалению, не помню. Наверное, это было лучшее время в моей жизни. Когда меня еще не коснулась жестокость, когда бутон тьмы и ненависти не расцвел в моей душе.

Через год, когда мать забеременела, отчим отдал приказ посадить меня в клетку. Привязать цепью за ногу и кормить раз в день. Если помру, такова моя участь. Я познавал мир именно через толстые металлические решетки. Я не помнил другого существования. Клетка стояла на заднем дворе дома. Члены стаи, их дети, жены приходили посмотреть на меня. Порой мне кидали объедки, а иногда избивали камнями, тыкали палками.

Два раза в неделю на цепи меня выводили погулять. Пока чистили мою клетку. Мать же была под замком. Отчим закрыл ее в доме, сказав, раз она не смогла уберечь себя, то он это сделает за нее. Она смогла отыскать лазейку, по ночам прокрадывалась ко мне и через прутья клетки тянула руки, гладила, рассказывала, что всегда со мной. И гордится своим мальчиком. Она меня любила. Не в словах я это ощущал, в голосе, во взгляде вечно опухших заплаканных глаз. С каждым годом она становилась все тоньше, черные круги пролегли под глазами. Муж утратил к ней интерес, и она превратилась в обычную пленницу. Подозреваю, что были и побои. Порой до меня доносились ее всхлипы и стоны. Но я ничего не мог сделать. Я рос в клетке, в ненависти и презрении.

В пять лет у меня стали расти крылья. Я стал существенно отличаться от сородичей. Крылатый волк – позор для стаи. Бельмо на репутации альфы. Иногда ко мне приходил Захарий, долго смотрел на меня своими белыми глазами, шептал что-то на непонятном мне языке. Он считал, меня еще можно использовать. А казнить – это успеется всегда.

Я привык к плевкам, насмешкам, побоям. Жил, существовал, для чего? Я тогда понять не мог. От нечего делать тренировался. Познавал свою вторую суть. И ждал мать. Всегда ее ждал. Порой она долго не приходила, если отчим проведывал о ее посещениях. Но она была упертой, маленькой хрупкой волчицей, в которой была заключена невероятная сила любви. Она всегда находила способы прийти снова. Только она давала силы жить, ради нее. Ведь если меня не станет, матери будет плохо. А я мечтал, когда-то вырваться из клетки, и забрать ее далеко-далеко. С каждым разом она увядала, угасала ее красота, на изможденном лице пролегла печать страданий.

Еще одно светлое пятно в беспросветном существовании в клетке – Рэймонд. Впервые я увидел его подростком. Он был примерно моего возраста, и приехал вместе с отцом и братом из соседней стаи. Он был племянником моего отчима. Это я узнал из общения с ним.

Волк подбежал ко мне. Долго смотрел. А потом так серьезно заявил.

– Я тебя вытащу! – сверкнул золотом глаз, и там пролегла боль.

– Мне не нужна твоя жалость! – рыкнул в ответ.

– Я не жалею, я ищу пути выхода, – и протянул мне свою руку через решетку.

И я принял его руку. Тогда еще я не утратил веры в доброту. Маленький загнанный зверек еще верил в чудеса. Хотя в отношении Рэймонда, я никогда не пожалел о своем решении. Он стал больше чем другом, соратником, братом. Тот золотой луч надежды во тьме моего существования.

Полагаю, мне никогда с ним не расплатиться. За свое воскрешение, за власть, за помощь и поддержку. И я искренне рад, что небеса вознаградили его по заслугам. Подарив истинную самку, и счастье, к которому он всегда стремился.

А тогда, Рэймонд действительно выполнил свое обещание. Он пробрался ночью и помог мне бежать. Тогда я впервые вкусил запах свободы. Невероятное ощущение, когда ты можешь двигаться, не сдерживаемый прутьями решетки. Как мало нам порой надо в жизни. А в итоге – это мало, оказывается непомерной роскошью.

Нас поймали быстро. Что делали с Рэймондом, я до сих пор не знаю. Но полагаю, мой побег ему дорого обошелся. А меня закидывали камнями, избивали кнутом, как взбесившееся животное. После наказания, я еще долго не мог подняться. Руки и ноги не слушались. Обратиться, чтобы залечить раны тоже не мог – это уже Захарий постарался.

Больше попыток сбежать я не предпринимал, вплоть до того страшного дня, когда мой мир взорвался на миллиард окровавленных кусочков. И в каждом из них отражались страдания единственной женщины, которая меня любила. Материнской светлой любовью. Только ей я был нужен. В тот день я осиротел. И мой зверь вырвался на поверхность, осатаневший от агонии непоправимой потери.

Глава 9

Мать кричала так, что в ушах лопались барабанные перепонки. Отчима в этот момент не было дома, я видел как он вместе с Такером куда-то уехал. Вначале даже понять не мог, что произошло, кто посмел. Я и ранее слышал ее крики, выл, бился головой о железные прутья, ощущая, какое я ничтожество. Жалкое отродье, которое не в состоянии защитить родного человека. Но сегодня, нутром учуял, грядет катастрофа. Она надвигается на нас, как жужжащий локомотив. И нет времени, чтобы отбежать в сторону, невозможно укрыться, горе раздавит нас.

Крики стали еще громче, жуткий стон боли и отчаяния. И во мне что-то разорвалось, острые шипы проткнули сердце. Я внутренне захлебывался кровью и сатанел. Не помню, как выломал прутья, как принял волчий облик, и с трудом взлетел. Я не умел летать, перекидывался редко, но во мне бурлила лишь одна мысль: «Спасти!». Она давала силы, пробуждала потаенные резервы организма, наполняла дикой первобытной яростью.

Я выбил окно, откуда раздавался крик. Мой брат душил ее. Мог разорвать, но он упивался медленной агонией своей матери.

– А ну, брысь уродец, – посмотрел в мою сторону. Нездоровый блеск в глазах. И жажда боли, такая острая, что пошатнулся.

– Оставь ее, – рычу.

– Она ответит за нелюбовь, за все дрянь ответит, – замахивается рукой, которая тут же трансформируется в волчью лапу.

Перехватываю его клешню, со злостью выкручиваю, ломаю. Мама лежит неподвижно, меня накрывает острой болью, она разрывает меня в клочья, и я выплескиваю все на брата. Рву его на куски. Не могу остановиться, бешеная ярость, смешанная с отчаянием, берет верх над разумом.

Брат уже не вопит. Он превратился в кусок мяса. И только тогда осознаю, что убил его. Подлетаю к матери. Улавливаю тонкий хрип. Она оборотень, она не может умереть от удушья! Она сильная! Моя хрупкая, любимая мамочка! Но я понимаю, что по непонятной мне причине жизнь вытекает из ее тела.

– Мам, держись, прошу тебя, – кричу, принимая человеческий облик.

– Даймонд, – глаза широко распахиваются, они стекленеют на моих глазах, – Ты мой бриллиант, ты должен сверкать ярче всех. Разгони тьму… ты победишь… люблю тебя сынок… единственное мое сокровище в жизни… мой бесценный алмаз…

Это были ее последние слова. Она была тем оплотом чистоты, что поддерживала мой свет. Давала веру, что мир состоит не только из жестокости. Все в один момент исчезло. Одиночество, как огромный валун ударило по голове, и расползлось по телу. И изменился вот там, у ног ее бездыханного тела. Я хотел рвать, кромсать и мстить. Свет в конце туннеля погас. Тьма окутывала меня все плотнее. Мой личный монстр внутри оживал, разминался и точил когти.

Волки из стаи, те что изо дня в день смотрели на меня как на уродца в клетке, потешались, били, плевали, сейчас вломились в комнату и накинулись. Кто-то в облике человека, кто-то перекинулся. Не знаю, откуда взялись силы, что пробудилось во мне. Но я уничтожил их всех. Я хотел еще больше крови. Разрывал им глотки и кидался на следующего. Не чувствовал их укусов, ударов. Я осатанел. Расправив крылья, до конца не перекинувшись в волка, я заливал пол кровью. И выл от отчаяния. Я все еще не мог поверить… мамы больше нет…

Дикий немой утробный вой разрывал гортань и легкие. Я менялся. Боль меня меняла. И я бы сейчас, не задумываясь, отдал свою жизнь, лишь за один вздох мамы.

– Что ты натворил, адское дитя! – Захарий стоял, осматривая гору трупов.

– Помоги ей! Рон убил ее… сделай все, что сможешь! И я отплачу, сделаю все, что попросишь, – принимая полностью человеческий облик, вцепился в полы цветастой мантии мага.

Посмотрел на меня, нахмурив седые косматые брови. Зло сверкнул белыми глазами. Наклонился над матерью. Она лежала, словно спала. Красивая, идеальная. Она напоминала статую. Сам ощущал – в этой оболочке больше нет жизни.

– Тут смерть победила. Я не всесилен, – поднялся и вновь уставился на меня. – Ты не имел права проливать кровь своих братьев. Ты сеешь смерть. Ты помутнил рассудок Рона. Только ты во всем виноват! И в наказание, будешь маяться на земле. Никогда и негде тебе не найти покоя, – он достал что-то из кармана мантии, прошептал слова на непонятном языке, и комната озарилась черным едким дымом.

Я почувствовал – задыхаюсь. Упал на кровавый пол, скорчился в судорогах, что-то едкое, как кислота бежало по крови. Оно выкручивало меня наизнанку. Мрак плотным облаком проникал через кожу. Застилал глаза. Я корчился в крови, умирал от страшной агонии, и уже готовился встретиться с матерью. Но вдруг все резко прекратилось. Дым развеялся. Я все еще лежал на полу. Захарий смотрел на меня, сверху вниз. Выражение его глаз не понять. Костлявые руки дрожат.

– Теперь на тебе проклятье черной крови. Ты изгнан из мира оборотней. Изгой. И не найдешь покоя, ни в одном уголке земного шара. Ты лишен истинной пары. И никогда тебе не заиметь потомства, – сказал пустым голосом. Без выражения, эмоций. И каждое слово вонзалось в мозг, проходило под кожу и оставалось там занозой.

– Ты не альфа, чтобы принимать подобные решения, – выдавил из себя. Слова давались с трудом, черный дым застрял в легких, в горле, и я не мог от него избавиться.

– Мое решение поддержат все. И альфа. И вожаки всех стай, – горделиво вздернул подбородок. – А тебе, адское дитя, следует меня поблагодарить за снисходительность. Целовать мне ноги, и восхвалять мою милость.

Я поднялся на ноги. Посмотрел на мать. Мне было плевать на свою судьбу. Я ничего не ожидал больше от жизни. Сегодня я утратил самое ценное. Перевел взгляд на мага.

– Когда-то ты будешь валяться у меня в ногах, и просить пощады, – взял бездыханное тело матери и пошел прочь. Я сам отправлю ее в последний путь. Не хотел, чтобы после смерти руки отчима и братьев оскверняли ее.

Я похоронил ее сам. В горах. Нашел живописное место и провел там больше месяца. Сидя на ее могиле. Отлучался, только чтобы перекусить и вновь возвращался. Я говорил и говорил, и порой мне казалось, кто-то держит меня за руку или гладит по голове. Спал я тоже в обнимку с могилой. Только этот маленьких холмик был самым важным в жизни. Больше у меня ничего не осталось.

А потом мне приснился сон. Мама плакала и просила меня продолжать жить. Ради нее. Она обнимала меня, я ощущал тепло от ее рук. Ее любовь согревала сердце. Проснулся. На щеках влажные дорожки от слез.

И я пошел к людям. Начал познавать мир, которого никогда не видел. Учился жить. Впитывал знания. Намного позже я понял, что есть проклятье черной крови. Его преимущества, силу, и власть пробудившихся пороков. В моих жилах теперь текла черная кровь. Она меняла меня, подчиняла своим законам. Но где-то в душе, все еще горел свет. Я все еще верил, кроме жестокости, в мире есть нечто прекрасное. Я хотел его ощутить, почувствовать, познать иную, яркую сторону жизни. Какой-то извращенный романтик жил внутри и не хотел умирать.

А еще жила жажда доказать самому себе, что я могу вопреки проклятью подняться на вершину. Могу победить, как хотела моя мать. И в то же время я осознавал – мне не жить на свету.

Я подминал под себя теневой бизнес. Медленно вникал в людские законы. Изучал их психологию. Ночь – мое время. Я собирал свою армию. Позже, осмелев и почувствовав силу, стал переманивать волков из своей и окрестных стай. Все неугодные оборотни, рано или поздно оказывались под моим крылом. Это были мелкие пакости. Но я рос и развивался. Хотя в округе говорили, что я все больше и больше преклоняюсь тьме. Что я посланник ада на земле. И мне нравился страх в их глазах.

А потом мою жизнь рассекли всполохи пламени. В огне я увидел ту, что ненадолго показала, те краски мира, которые я столько лет искал. Она оживила мои грезы, позже превратив их в пепел.

Ночью я учуял запах дыма. Ненавидел его, еще со времен Захария и проклятия. Но что-то дернуло меня помчаться на этот запах. Горел огромный дом. Языки пламени безжалостно сжирали все.

Увидел утонченный силуэт в окне, на третьем этаже. И что-то кольнуло в груди. Непреодолимо захотелось прижать к себе эту хрупкую фигуру. За время, проведенное среди людей, я познал много их самок, в полной мере познав сладость порока. Но это было нечто другое. Она манила. Звала. А огонь нещадно подбирался к ней.

Расправив крылья, взметнулся вверх. Разбил окно, и тут же в лицо ударили искры пламени. Воздух раскален до предела. Она лежит на полу, придавленная деревянной балкой. Не обращал внимания на огонь, опаливший крылья. На проваливавшийся под ногами пол. Еще немного и тут все рухнет. Вытащил ее. Прижал к себе. И в душе расползлось нечто невероятно сладкое. Моя тьма озарилась яркими всполохами, словно я нашел, что так давно искал.

Вылетел из окна. Сжимаю свою ношу. Внизу раздается вой пожарных сирен. Меня ничего не волнует. Только эта странная девушка. Отлетел на безопасное расстояние. Остановился возле фонаря. Немного отстранился, чтобы рассмотреть ее.

Медные волосы блестят в уличном свете. Сияние пробивается даже через сажу и какие-то обгоревшие щепки, застрявшие в волосах. И сквозь запах гари, отчетливо пробивается аромат жасмина. Такой насыщенный дурманящий, что голова идет кругом. Я пьянею.

– Жасмин, – шепчу, жадно вдыхая ее запах.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут, – поднимает голову, и мир взрывается яркими, сочными фейерверками. Миндалевидные зеленые глаза смотрят на меня с нескрываемым восхищением. Они сияют как два изумруда. Пушистые ресницы подрагивают. Она рассматривает меня, с улыбкой, от которой все внутри сводит судорогами наслаждения. Вся измазанная в саже, с обгоревшими кончиками волос, и невероятно чистая, волшебная.

Да, даже тогда я уловил некий ореол магии, окутавший ее. Тогда я не обратил на это внимания. Зря. Но в тот миг, мир сузился до размеров этой крохотной девочки. А когда она протянула руку и коснулась моей щеки, меня пронзило дикое, сумасшедшее ощущение, словно знаю ее всю жизнь. Словно обрел, неотъемлемую часть себя. И если бы не знал, что истинной у меня быть не может, то решил бы – это именно она.

Хотя в тот момент – это все не имело значения. Это был какой-то особый миг. Когда мир остановился. Время замерло. Были только мы и невероятный магнетизм. Мы смотрели друг другу в глаза, и между нами рождался энергетический луч, он прошивал нас, даруя невероятное ощущение гармонии и счастья.

– Поцелуй меня, – пошептала, заворожено глядя на меня. Никто и ни разу не смотрел на меня вот так. Я таял, плавился под этим взглядом.

Это были мои ощущения. И я верил во взаимность. Чувствовал ее. Нет, я просто сам себя обманывал. До сих пор, по прошествии стольких лет, я не понимаю, как она могла так играть? Насколько лживыми и сладкими были ее объятья. Я пил каждую эмоцию, и не чувствовал в ней фальши. А она искусно оплетала меня своей паутиной. Я прозрел слишком поздно, когда она забрала все.

Глава 10

Я совершил самую большую ошибку в жизни – поцеловал ее. Едва прикоснулся к губам и пропал. Нежные губы, словно лепестки цветка, они трепетали подо мной. А по телу разряды тока в тысячу вольт. Тогда я потерял себя, растворился в ней. И тонул, даже не пытаясь выпутаться.

Но сам, не ведая того, я разбудил ее тьму. Насытил силой демонов. Печать черной крови, нашла отражение в ней. Мне надо была бежать без оглядки. Отгородись от нее. Забыть. Не трогать. Не прикасаться. Но я растворялся в дивном великолепии моей Жасмин. Пил ее аромат, и заживлял раны. Позже, они вернутся, появятся новые, и вместо агонии безумного наслаждения придут нечеловеческие муки. Она не заживляла раны, лишь обезболила их на время. Чтобы потом со всей жестокостью терзать мою душу.

Одним поцелуем, она вспорола мне нутро. Сделала своим преданным волком. Я ослеп. Надолго утратил зрение. В моих глазах днем и ночью была лишь она. Женщина, девушка, мое божество, которому я исступленно поклонялся.

Она притянула меня к себе. Раскрыла губы, позволила исследовать ее рот. Нашла мой язык и высекла искры страсти. Она как зажигалка, распаляла меня, доводила до предела. Я шел босиком по раскаленным углям в самое пекло, горел от ее касаний. И думал, что вот сейчас в эту минуту я родился по-настоящему. А до… я не помнил, что было. Забыл все. Была только она. Цветок Жасмин полностью завладела моим разумом.

Один поцелуй и смущение, страх, все было тотчас погреблено под волнами похоти. Желание как цунами обрушилось на нас. Меня пронзило ощущением, словно знаю ее всю жизнь. Вот так правильно. Так должно быть.

Я отбросил логику, размышления, растоптал свою осторожность. Один поцелуй, изменивший меня в корне, до основания. И я менял ее, сам того не ведая. Греховная искусительница, созданная самим сатаной, пробуждалась на моих глазах.

Взметнулся в небо. Пролетел к ближайшей крыше дома. Вдалеке все еще полыхал дом. Отблески пламени падали на ее волосы, и казалось, они горят, подстегивают желание, выманивают моего зверя из укрытия. А в огне, ярче звезд сверкают два изумруда, в них я вижу сочную зеленую листву, усыпанную росой. Там свежесть,  прохлада, и ненасытная жажда, пить, жадно погружаться. И никогда не насытиться.

– Ты настоящий? – шепчет мне в губы. Пока усаживаю ее на выступ, на крыше. – Таких как ты не бывает, в природе не существует, – трогает мои опаленные крылья. И столько эмоций в глазах. Неподдельных. Ярких. Впервые мной восхищались. Вот так. Откровенно. Порочно. Соблазнительно. И как тогда считал, искренне.

Это сейчас понимаю, что возгласы моих мимолетных самок, были куда более честны, чем ложь Жасмин. Но ее оружие попадало точно в цель. Сладкий мед лился на израненную одинокую душу.

– Не боишься моей тьмы? – я все еще делал попытки остановиться. Инстинкт самосохранения издавал слабый писк.

– Я хочу ее попробовать на вкус, – расстегнула пуговки на своей блузке. Одежда вся в саже, а под ней белизна кожи, срывает крышу, окунает с головой в безумство.

– Откуда ты такая взялась? – голос хриплый, говорю с трудом, по горлу сочится запах жасмина. Наклоняюсь к ее шее, пробую кожу на вкус. Издаю гортанный вой. Ничего более дурманящего в жизни не пробовал.

– Тебя ждала, – стонет. Ее тело покрывается мурашками, она дрожит.

– Меня? – отрываюсь от изучения ее кожи, поднимаю голову, – Ты знаешь кто я?

– Я чувствую тебя, вот тут, – берет мою руку и кладет себе под грудь, – Этого достаточно…

И я ведь ее ждал. Не понимал. Но ждал только ее. Свой рай и свое вечное проклятье. Срываю лифчик. Заворожено смотрю на упругие молочные полушария с возбужденными сосками. Она не смущается, нет. Наоборот, выгибается. Подставляет грудь моему жадному рту. Она уже застегнула ошейник на моей шее. Только затуманенный похотью, я не ощущаю, как шипы сдавливают горло.

Беру в рот сосок. Провожу по нему кончиком языка. Она кричит. Так сладко, что в паху все раздирает. Сжимается от непреодолимого желания. А я не могу оторваться от груди. Исследую ее руками, языком, губами. Я пью ее наслаждение, ее реакцию, упиваюсь сладостью. Мне мало, хочу еще больше стонов. Голодный, одичалый волк, прирученный вот так по щелчку пальцев. Зависимый от ее тела, от глаз, от нежного голоса, что эхом проходится по коже, пробирается внутрь и разжигает, распаляет, доводит до крайней степени безумия.

Она пробирается руками под мою рубашку. Исследует тело. Проходится ноготками по груди. Порочная, бесстыдная, совершенная, в каждом жесте, в движении ресниц, каждом вздохе. И невинна… Вместе с ароматом жасмина, ощущаю запах непорочности.

Ее поведение не вяжется с этим открытием. Снимаю с нее брюки, вместе с трусиками. Ни капли сопротивления. Наоборот, шире раздвигает ноги, откидывается назад, раскрываясь моему взору.

Аккуратная, нежная розовая плоть, что сочиться соками для меня. Встаю на колени. Уже не осознанно преклоняюсь перед моим божеством. Зарываюсь в ее манящий бархат. Провожу языком по истекающей промежности. Шалею. Дурею. Она кричит, зажимает мою голову бедрами.

Обхватываю клитор, он пульсирует и наливается желанием у меня во рту. Горячий, сочный, вкусный. В нос бьет аромат невинности. Ошибки быть не может. Обвожу пальцами вход в лоно. Осторожно просовываю указательный, она сжимает его. Так сильно, что член разрывает штаны. С неистовой силой просится на волю.

– Ты невинна, – шепчу ей в половые губы, – Скажи и я остановлюсь… – тогда я еще мог притормозить. С трудом. Но мог дать заднюю. Она еще не до конца заслонила собой реальность. Еще слабые проблески здравого рассудка теплились во мне.

– Только не останавливайся, – кричит, срывая мне тормоза. – Я так хочу тебя… Только тебя… – и как искренни были эти крики. Ни на сотую долю процента я не усомнился в ее желании.

Она соткана из дьявольской похоти. И я тогда пробудил ее. Дал окрепнуть этой силе. Жажда плотского удовольствия – это единственное, что в ней было настоящего. Остальное все фальшь, ложь, жажда растоптать в угоду своим интересам.

– Сама напросилась, – зарычал, всасывая ее клитор. Бил по нему языком, высекая очередные надсадные крики.

– О, даааа, – ее голос – это мое пробуждение, я ликовал, погружаясь в нее ртом. Волна экстаза прошла по телу, опутывая меня цепями, заставляя срастаться с ней. И я не понимал, как жил без этого запаха, как существовал. В этом маленьком хрупком цветке отныне была заключена вся моя жизнь.

Надавил сильнее, просунул палец глубже и она взорвалась. Ее наслаждение, ее оргазм был гораздо важнее моего удовольствия. Отныне я всецело зависел от ее желаний. И я был счастлив в своем лживом безумии. Одинокий волк, никогда не знавший искренности.

Лишенный матери. Заключенный в клетку жестокости. Проклятый. Изгнанный. Я упивался этими эмоциями.

Она смотрела, как я расстегиваю ширинку, ее миндалевидные глаза широко раскрылись.

– Ты великолепен, – слова окутаны поволокой удовольствия. Тело все еще сотрясается после оргазма. – Хочу тебя внутри, – подзывает меня ближе.

– Уверена? – беру ее за подбородок, тону в изумрудном сиянии.

– Уверена… как никогда… только тебя… сейчас… уже … немедленно… – обхватывает стройными ногами мои бедра.

Привлек ее к себе, смотрю в глаза и не могу налюбоваться. Не в силах разорвать контакт. В этот миг ощущаю родство, свою половину. Так я знаю, бывает у истинных. Только у меня не может быть. И все же судьба смилостивилась, дала попробовать, каким бывает счастье на вкус.

Потом я дорого заплачу, за эту иллюзию. Но даже зная я об этом в тот момент, я бы уже не остановился. Никакие силы не смогли бы оторвать меня от нее.

Черная кровь вскипела, тьма поднималась на поверхность. Она окутывала нас, предвещая грозу. Но перед бурей, перед тем как разверзнутся небеса, мы упиваемся минутами блаженства, дарованными свыше.

Вошел в нее, почувствовал, как порвалась девственная плева. Запах крови питал зверя. Она сжалась вокруг меня, раскрыв глаза. Вцепилась мне в плечи. Поддалась вперед.

– Не останавливайся, – ни криков боли, только удивление и жажда. Один голод на двоих. Похоть правила нами.

И я вошел на всю длину. Еще. И еще. Исследовал лоно. Узкое, горячее. Впился в ее губы. Дышал ею. Проникал внутрь. Хотел войти весь. Раствориться в ее сладких глубинах, и больше никогда не покидать этот рай.

Ее сердце билось в унисон с моим. Мы кричали, и звуки голосов сливались в единую мелодию страсти. И с каждым толчком, с каждым проникновением, моя тьма вливалась в нее. Она менялась на глазах. Становилась яростей, ненасытней. Царапала меня с остервенением, и умоляла сильнее.

Жасмин больше не выглядела хрупкой. Она впитывала мою тьму. Исступленно принимала мои пороки. И содрогалась в сладострастных конвульсиях. Я брал ее жестко. Оставляя следы от пальцев на теле. Кусал нежную кожу. Хотел пометить. Хотел оставить следы. Она моя. Только моя. Больше не отпущу. Не смогу.

Из моих глаз вырвалась тьма, и она ее приняла, раскрываясь еще сильнее, поддаваясь вперед, принимая каждый жесткий толчок. Оплетая мою плоть своей. Воздух заискрился от магических всполохов. Наши тела вплавлялись друг в друга, порождая новую форму энергии.

Я не осознал сразу, что кроме ударов удовольствия, нас окутал мрак. Плотный едкий туман, как тогда, во время проклятья Захария. Только теперь его целью стала Жасмин. Не только я вонзался в нее, но и раскаленные прутья рожденной похоти. Они пронизывали ее, усиливая, то, что итак было дано от природы.

Меня охватило изумрудное пламя, я сгорал, хрипел, и вонзался в нее все сильнее. Контроль… мы его потеряли. Теперь мы шли на зов диких, первобытных инстинктов. И уже было непонятно, где она, где я. Мы слились, тьма соединила нас.

Жасмин закричала мне в губы, и я увидел в ее глазах бескрайние луга, их испепеляла огненная страсть. Ее плоть судорожно сжимала меня. Бешено сокращалась, доводя до пика, до той черты, за которой рушится мир, если нет ее. Единственной, желанной.

Я орошал ее лоно семенем, а она продолжала биться в агонии удовольствия. Искренняя. Открытая. Она проникала в меня все глубже. К тому моменту напрочь снесла все мои защитные барьеры. Я уже дышал ей. И обычный кислород был для меня отравой.

– Пошли домой, – сказала, немного отдышавшись, все еще прижимаясь ко мне. Словно боялась, что убегу. Хотя ее послушный пес был намертво прикован к ногам своей госпожи.

– Где ты живешь?

– Не знаю, мой дом там, где ты, – сказала так просто. Как истину. Словно по-другому и быть не может.

И я счастливый понес свое сокровище домой. Еще не осознавая, что несу, укрывая ото всех, ревностно оберегая от посторонних взглядов, свою погибель.

Из ее уст позже узнал историю. А точнее, то, что мне было положено знать. Она из детдома. Вначале танцевала стриптиз в клубе. Но там было слишком много похотливых самцов, и Жасмин устроилась работать горничной. А потом пожар, и наша встреча. Только я у нее был. И я поверил. Хотел поверить.

Еще она вскользь упомянула, что обладает некоей магией. Но она слабая и почти не проявляется. Это было сказано, чтобы окончательно усыпить мою бдительность. И я растворился в ней. Наслаждался днем и ночью. Окутал той теплотой и лаской, на которую был способен. Даже сейчас осознаю, жил по-настоящему только рядом с ней. Загадочное слово «любовь» обрело смысл. Я пропитался ей полностью. Видел перед собой только сверкающие изумруды, и копну медных волос. Все было так, словно мы знали друг друга всю жизнь. Сразу и намертво.

Ослепший, я не видел и не чувствовал фальши. Не распознавал ложь. Мое волчье чутье молчало. А прозрение, порой я думаю, лучше бы и дальше оставался слепцом. Жил в иллюзорной сказке, и никогда не познал реальности. Жасмин никогда мне не принадлежала. Предательство, его до конца никогда не пережить. Я не должен чувствовать боль, сердца больше нет. Но отчего-то все равно, ежесекундно тело сдавливают стальные обручи. Сложно дышать, без аромата моего цветка.

Ее дар все же проявился. Моя чернота сделала свое дело. Долгое время я чувствовал угрызения совести, старался загладить перед Жасмин свою вину. Я помог дьяволице обрести силу. Ту, что теперь дает ей неограниченную власть над самцами.