Айн Рэнд
Источник
XI
Говард Рорк открыл собственное бюро.
Оно занимало одну большую комнату на верхнем этаже старого здания. Широкое окно выходило на соседние крыши. Подойдя к подоконнику, Рорк мог видеть далекую ленту Гудзона[51]. Маленькие стрелки кораблей двигались под кончиками его пальцев, когда он прижимал их к стеклу. У него был письменный стол, два стула и огромная чертежная доска. На стеклянной входной двери висела табличка «Говард Рорк. Архитектор». Он долго стоял в холле и смотрел на эти слова. Потом он вошел и захлопнул за собой дверь. Он снял с доски рейсшину, затем кинул ее обратно, словно бросая якорь.
Джон Эрик Снайт был против. Когда Рорк зашел к нему в бюро забрать свой инструмент, Снайт появился в приемной, тепло пожал ему руку и сказал:
– Рорк! Ну и как дела? Заходи, заходи давай, я хочу потолковать с тобой.
Усадив Рорка напротив своего письменного стола, Снайт громко продолжил:
– Слушай, дружок, надеюсь, у тебя хватит ума не держать на меня зла за то, что я там вчера наговорил. Ты же понимаешь, я немного вышел из себя. И вовсе не из-за того, что ты сделал, а из-за того, что тебе непременно надо было все сделать на беловом рисунке, на том самом… ну ладно, ничего. Так ты зла не держишь?
– Нет, – сказал Рорк. – Нисколько.
– Разумеется, ты не уволен. Ты ведь не принял мои слова всерьез? Можешь сию же минуту приступать к работе.
– А зачем, мистер Снайт?
– Как это зачем? А, ты думаешь о доме Хэллера? Но неужели ты воспринял Хэллера всерьез? Ты же видел его и понимаешь, что этот безумец может менять свое мнение шестьдесят раз в минуту. Он же не даст тебе этот заказ. Понимаешь, не так-то это просто. Так вообще не делается.
– Мы вчера подписали контракт.
– Так подписали? Прекрасно! В общем, понимаешь, Рорк, я скажу тебе, как мы поступим: ты принесешь этот заказ нам, а я позволю тебе поставить свое имя рядом с моим. Джон Эрик Снайт и Говард Рорк. А гонорар поделим пополам. Разумеется, в дополнение к твоему жалованью, кстати, ты получаешь повышение. А далее у нас будут те же условия на любой заказ, который добудешь ты. И… Боже мой, чего ты смеешься?
– Извините, мистер Снайт, больше не буду.
– Мне кажется, ты не понял, – изумленно произнес Снайт. – Так пойми же. Это твой страховой полис. Пока тебе еще рано открывать собственное дело. Заказы не будут сыпаться тебе на голову, в этот раз все вышло чисто случайно. И что ты тогда будешь делать? А если согласишься на мой вариант, у тебя будет надежная работа, и ты будешь постепенно набираться опыта для независимой частной практики, если ты к этому стремишься. Через четыре-пять лет ты встанешь на ноги, созреешь для самостоятельного дела. Так поступают все. Понимаешь?
– Да.
– Так согласен?
– Нет.
– Господи Боже мой, да ты с ума сошел! Начинать в одиночку сейчас? Без опыта, без связей, без… да вообще без всего! Я о таком никогда еще не слышал. Да спроси любого, кто имеет отношение к архитектуре. Услышишь, что они тебе скажут. Твое решение – полное сумасшествие!
– Вполне возможно.
– Рорк, да выслушай меня наконец!
– Я выслушаю, мистер Снайт, если вам угодно. Но, по-моему, мне следует сказать сразу, что ваши слова не будут иметь для меня никакого значения. Если это вас устраивает, я готов выслушать.
Снайт говорил долго, а Рорк слушал, не возражая, не объясняя, не отвечая.
– В общем, если ты настроен так, то не жди, что я возьму тебя обратно, когда ты окажешься на улице.
– Я этого и не жду, мистер Снайт.
– И не рассчитывай, что кто-то другой из архитекторов тебя возьмет, когда они узнают, как ты поступил со мной.
– И на это я тоже не рассчитываю.
В течение нескольких дней Снайт подумывал подать в суд на Рорка и Хэллера, но решил не делать этого, поскольку при данных обстоятельствах оснований для иска не было: во-первых, Хэллер оплатил Снайту все услуги, во-вторых, дом действительно был спроектирован Рорком, а в-третьих, с такими людьми, как Остин Хэллер, никто не судится.
Первым посетителем бюро Рорка был Питер Китинг.
Однажды ровно в полдень он вошел без всякого предупреждения, прошел через всю комнату и уселся прямо на стол Рорка, весело улыбаясь и широко разведя руки в стороны.
– Ну и ну, Говард! – сказал он. – Вот так дела!
Он не виделся с Рорком год.
– Здравствуй, Питер, – сказал Рорк.
– Надо же, собственное бюро, табличка с собственным именем, и вообще!.. Так скоро! Невероятно!
– Кто тебе рассказал, Питер?
– Ну, ходят слухи. Вполне естественно, что я слежу за твоими успехами. Ты же знаешь, что я о тебе думаю постоянно. Надо ли говорить, что я тебя поздравляю и желаю всего самого наилучшего.
– Нет, не надо.
– Хорошо у тебя тут. Светло, просторно. Может быть, не так солидно, как следовало бы, но чего можно ожидать в самом начале пути? А кроме того, перспективы ведь достаточно неопределенные. Согласен, Говард?
– Вполне.
– Ты пошел на громадный риск.
– Скорее всего.
– И ты действительно рассчитываешь чего-то добиться? Я имею в виду, самостоятельно?
– А что, не похоже?
– Понимаешь, пока ведь еще не поздно. Когда я услышал всю эту историю, то решил, что ты обязательно вернешься с этим заказом к Снайту и заключишь с ним выгодную сделку.
– Я так не сделал.
– И неужели не собираешься?
– Нет.
Китинг не мог понять, почему его гложет мучительная злоба, почему он пришел сюда в надежде услышать, что вся эта история просто выдумана, в надежде застать Рорка неуверенным, готовым капитулировать. Бессильная злоба охватила его с того самого мгновения, когда он услышал новости о Рорке, и не покидала, даже когда он забывал о причинах ее возникновения. Злоба волнами накатывала на него в самые неподходящие моменты, и он часто недоумевал: что же, черт возьми, происходит? Что меня сегодня так разозлило? И лишь некоторое время спустя вспоминал: ах да, Рорк; Рорк открыл собственное бюро. И тогда Китинг спешил задать себе вопрос: «Ну и что с того?», понимая, что сами эти слова болезненны и унизительны, как оскорбление.
– Знаешь, Говард, я восхищаюсь твоей смелостью. Честное слово. У меня значительно больше опыта, да и профессиональная репутация повыше – ты только не обижайся, я ведь объективно говорю, – но я не решился бы на такой шаг.
– Не решился бы.
– Выходит, ты первый совершил прыжок. Так-так. Кто бы мог подумать?.. Искренне желаю тебе всяческих удач.
– Спасибо, Питер.
– Я думаю, ты добьешься успеха. Я в этом не сомневаюсь.
– Неужели не сомневаешься?
– Конечно. Ни капельки. А ты разве сомневаешься?
– Я как-то об этом не задумывался.
– Не задумывался?!
– Не особенно.
– Так значит, Говард, ты все-таки не уверен в себе. Так?
– А почему ты спрашиваешь с такой радостью?
– Что?! Нет, конечно, не с радостью. Просто я беспокоюсь за тебя, Говард. Сейчас, в твоем положении, никак нельзя терять уверенность. Так у тебя есть сомнения?
– Никаких.
– Но ты сказал…
– Питер, я во всем совершенно уверен.
– А ты подумал о получении лицензии?
– Я подал заявку.
– У тебя же нет диплома. Тебе придется очень трудно на экзамене.
– Скорее всего.
– Что же ты будешь делать, если не получишь лицензии?
– Я ее получу.
– Что ж, теперь будем встречаться в гильдии, если ты, конечно, не зазнаешься и не перестанешь меня узнавать. Ты ведь как-никак будешь полноправным членом, а я всего лишь в молодежной секции.
– Я не буду вступать в гильдию.
– То есть как это – не будешь? Ты же теперь имеешь право вступить.
– Может быть.
– Тебя пригласят вступить.
– Скажи им, чтобы не тратили силы попусту.
– Что?!
– Знаешь, Питер, у нас с тобой был точно такой же разговор семь лет назад, когда ты пытался убедить меня вступить в твое землячество в Стентоне. Так что не начинай снова.
– Ты не станешь вступать в гильдию, когда у тебя появилась такая возможность?
– Я не стану вступать ни во что, Питер. Никогда.
– Разве ты не понимаешь, насколько это полезно?
– Для чего?
– Для работы архитектора.
– Я не желаю, чтобы мне помогали быть архитектором.
– Ты сам себе все усложняешь.
– Да.
– И знаешь, трудностей у тебя будет много.
– Знаю.
– Если ты откажешься от их предложения, то наживешь в их лице много сильных врагов.
– В их лице я так или иначе наживу врагов.
В первую очередь Рорк поделился новостями с Генри Камероном. Подписав контракт с Остином Хэллером, он на следующий же день отправился в Нью-Джерси. Шел дождь. Рорк застал Камерона в саду. Тот медленно передвигался по мокрым дорожкам, тяжело опираясь на палку. За прошедшую зиму Камерон немного поправился и мог гулять по нескольку часов в день. Ходил он с трудом, согнувшись в три погибели. Он смотрел себе под ноги, на первую траву, пробивающуюся из земли. Время от времени он отрывал палку от земли, поустойчивее опирался на ноги, кончиком палки дотрагивался до зеленого бутона и смотрел, как с него, искрясь в сумеречном свете, стекает капелька росы. Увидев поднимающегося по холму Рорка, он нахмурился. В последний раз он виделся с Рорком всего неделю назад, а поскольку эти визиты так много значили для них обоих, ни один не хотел, чтобы они были слишком частыми.
– Ну? – ворчливо спросил Камерон. – Теперь чего тебе здесь надо?
– Надо кое-что вам сказать.
– С этим можно и подождать.
– Не думаю.
– Итак?
– Я открываю собственное бюро. Только что подписал контракт на первый дом.
Камерон крутил палку, вжав наконечник в землю. Ручка, за которую он держался обеими ладонями, положив их одну на другую, описывала широкие круги в воздухе. Он медленно кивал головой в такт движению, закрыв глаза. Потом посмотрел на Рорка и сказал:
– Так, только не хвастай по этому поводу. – И добавил: – Помоги мне присесть.
Камерон впервые произнес эту фразу. И его сестра, и Рорк давно уже знали, что в присутствии Камерона совершенно недопустимо выказывать намерение помочь ему передвигаться.
Рорк взял его за локоть и подвел к скамейке. Не отводя взгляда от заходящего солнца, Камерон хрипло спросил:
– Какой дом? Для кого? За сколько?
Он молча выслушал рассказ Рорка, а потом долго рассматривал рисунок на потрескавшемся картоне, где поверх акварели были нанесены карандашные линии. Он задал много вопросов о камне, стали, дорогах, подрядчиках, расходах. От поздравлений и комментариев он воздержался.
Только когда Рорк уходил, Камерон внезапно сказал:
– Говард, когда откроешь свое бюро, сделай несколько снимков и покажи их мне.
Потом он покачал головой, с виноватым видом отвернулся и выругался.
– Впадаю в маразм. Не надо никаких снимков.
Рорк промолчал.
Три дня спустя он вернулся.
– Ты начинаешь мне надоедать, – сказал Камерон.
Рорк, не говоря ни слова, протянул ему конверт. Камерон посмотрел на снимки: на широкую пустую комнату, на большое окно, на входную дверь. Отложив остальные, он долго смотрел на фотографию входной двери.
– Так, – сказал он. – Дожил я все-таки до этого дня. – Он положил снимок. – Не совсем то, – добавил он. – Не так я этого хотел, но все же… Похоже на тени, которые, по словам некоторых, мы будем видеть на том свете. Возможно, именно так мне и предстоит увидеть все последующее. Учусь. – Он снова взял снимок. – Говард, – сказал он, – ты посмотри.
Они оба посмотрели на снимок.
– Слов совсем мало. Только «Говард Рорк. Архитектор». Но это как тот девиз, который когда-то вырезали над воротами замка и за который отдавали жизнь. Это как вызов перед лицом чего-то столь огромного и темного, что вся боль на свете – а знаешь ли ты, сколько страданий в мире? – вся боль исходит оттуда, от этого темного Нечто, с которым ты обречен сражаться. Я не знаю, что это такое, не знаю, почему оно выступит против тебя. Знаю только, что так будет. И еще я знаю, что если ты пронесешь свой девиз до конца, то это и будет победа. Победа не только для тебя, Говард, но и для чего-то, что обязано победить, чего-то, благодаря чему движется мир, хотя оно и обречено оставаться непризнанным и неузнанным. И так будут отомщены все те, кто пал до тебя, кто страдал так же, как предстоит страдать тебе. Да благословит тебя Бог – или кто там есть еще, кто один в состоянии увидеть лучшее, высочайшее, на что способны человеческие сердца. Говард, ты встал на путь, который ведет в ад.
Рорк поднялся по тропинке на вершину утеса, где в синее небо поднимался стальной каркас дома Хэллера. Каркас был уже возведен и забетонирован. Большие площадки террас нависали над серебряным покрывалом воды, колышущейся далеко внизу. Сантехники и электрики начали прокладывать коммуникации.
Он посмотрел на квадратики неба, разграниченные стройными линиями балочных ферм и колонн, на пустую кубатуру пространства, которую он вырвал прямо из неба. Руки его непроизвольно двигались, заполняя пространство еще не возведенными стенами, обхватывая будущие комнаты. Из-под его ноги вырвался камень и, подпрыгивая, полетел вниз по холму. Звуки падения разбежались в солнечном ясном летнем воздухе.
Он стоял на вершине, широко расставив ноги, расправив плечи. Он смотрел на шляпки стальных заклепок, мелкие блестки в отесанных глыбах камня, паутину свежих желтых лесов.
Затем он увидел крупную, рослую фигуру, обмотанную проводами, бульдожье лицо, расплывающееся в широкой ухмылке, и небесно-голубые глаза, в которых светилось неистовое торжество.
– Майк! – сказал Рорк, не веря собственным глазам. Несколько месяцев назад, задолго до появления Хэллера в бюро Снайта, Майк уехал на большую стройку в Филадельфии. Так что он не мог быть в курсе дела – или так только казалось Рорку?
– Здорово, рыжий, – нарочито спокойно сказал Майк и добавил: – Привет, босс.
– Майк, откуда ты?..
– Архитектор из тебя тот еще. Такую работу филонишь! Я уж третий день тут тебя дожидаюсь.
– Майк, как ты сюда попал? С каких пор за такие мелочи стал браться? – Он знал, что Майк никогда не соглашался работать на строительстве мелких частных домов.
– Не валяй дурака. Сам же знаешь, как я сюда попал. Уж не думал ли ты, что я пропущу твой первый дом, или как? Или ты считаешь, такая работа ниже моего достоинства? Ну может, и так. А может, и совсем наоборот.
Рорк протянул руку, и грязные пальцы Майка свирепо обхватили ее, словно пятна, которые он оставил на коже Рорка, могли сказать все, что он хотел. И убоявшись, что он все-таки произнесет вслух эти слова, Майк прорычал:
– Давай, босс, беги дальше. Не задерживай работу.
Рорк пошел дальше. В какие-то моменты он мог быть собранным, бесстрастным, мог остановиться и дать указания, словно это был не его дом, а некая математическая задача. Тогда он особенно остро ощущал существование труб и заклепок, а собственная его личность исчезала. Были моменты, когда внутри его что-то поднималось – не мысль и не чувство, а волна какой-то физической энергии, и тогда ему хотелось остановиться, оглянуться, ощутить реальность своего Я, вознесенного стальным каркасом, со всех сторон поднимавшегося вокруг яркого, незабываемого существования его тела, оказавшегося самым центром строения. Он не останавливался, а спокойно шел дальше. Но руки его выдавали то, что он хотел утаить. Они сами по себе вытягивались вперед, медленно гладили балки и узлы. Строители заметили это и говорили друг другу:
– Этот парень просто влюблен в свой дом. Он не может не прикасаться к нему.
Строители любили его. Представители подрядчика не любили. Ему с трудом удалось найти подрядчика на строительство дома. От заказа отказалось несколько лучших фирм. «Мы такими вещами не занимаемся», «Нет, не пойдет. Слишком сложно для такого небольшого заказа», «Да кому, к черту, такой дом нужен? Скорее всего, потом от этого психа и денег не дождешься. Ну его к дьяволу», «Никогда ничего подобного не строил и не знаю, как подступиться. Буду, пожалуй, продолжать строить дома, которые и есть дома». Один подрядчик быстро просмотрел планы и, отшвырнув их в сторону, решительно заявил:
– Он стоять не будет.
– Будет, – сказал Рорк.
– Да ну? Кто вы такой, чтобы меня учить, мистер? – небрежно протянул подрядчик.
Рорк нашел маленькую фирму, которая нуждалась в работе и приняла заказ, запросив втридорога на том основании, что сильно рискует, ввязываясь в бредовый эксперимент. Строительство закипело, прорабы были мрачны и послушны, молчанием выражая свое неодобрение, словно ожидая, что их предсказания сбудутся, и казалось, что они будут даже счастливы, если недостроенный дом рухнет им прямо на головы.
Рорк купил старый «форд» и выезжал на площадку гораздо чаще, чем того требовала необходимость. Трудно было сидеть в конторе за столом, стоять у кульмана, силой заставляя себя не ездить на стройку. На стройке же возникали моменты, когда ему хотелось забыть о своем кабинете, о доске, схватить инструменты и начать непосредственно строить дом, как он делал в юности. Ему хотелось построить этот дом собственными руками.
Он шел по площадке, легко переступая через груды досок и мотки проводов, вел записи, хриплым голосом отдавал короткие распоряжения. Он избегал смотреть в направлении Майка. Но Майк следил за его перемещениями по растущему дому. Всякий раз, когда Рорк проходил мимо, Майк ему понимающе подмигивал. Однажды Майк сказал:
– Сдерживай себя, рыжий. Ты открытый, как книга. Господи, да просто неприлично быть таким счастливым!
Рорк стоял на утесе рядом со стройкой и смотрел на окружающий пейзаж, на широкую серую ленту дороги, извивавшуюся вдоль берега. Мимо, со стороны города, пролетела открытая машина, набитая людьми, направлявшимися на пикник. Возник хаос ярких свитеров и шарфов, трепетавших на ветру; хаос голосов, перекрикивавших ревущий мотор, утрированных приступов смеха. В автомобиле боком сидела девушка, перекинув ноги через бортик. Ее мужская соломенная шляпа сползла на нос. Девушка отчаянно дергала струны гавайской гитары, издавая пронзительные звуки, и вопила: «Хэ-эй!» Эти люди наслаждались одним днем своей жизни; они визжали, радуясь, что сегодня свободны от работы, от тягот пережитых дней. Они работали и несли эти тяготы во имя определенной цели – и это была их цель.
Рорк посмотрел на машину, мчавшуюся мимо. Ему подумалось, что есть различие, очень важное различие, между тем, как ощущают этот день они и как ощущает он. Он попытался осмыслить это различие. Но мгновенно забыл о нем. Вверх по холму с натугой поднимался грузовик, груженный сверкающими плитами шлифованного гранита.
Остин Хэллер часто заезжал посмотреть на дом. Он наблюдал за его ростом с любопытством и непреходящим недоумением. С одинаковой скрупулезностью он изучал дом и Рорка. Ему казалось, что одно как бы не совсем отделимо от другого.
Хэллера, борца против насилия, Рорк приводил в замешательство тем, что был настолько невосприимчив к принуждению, что и сам становился своего рода принуждением, ультиматумом чему-то. Чему именно, Хэллер затруднился определить. Через неделю Хэллер знал, что нашел друга, лучше которого у него не будет никогда, и что в основании этой дружбы лежит совершенное безразличие Рорка к его, Хэллера, персоне. В глубине своего существа Рорк вообще не сознавал, что есть такой Хэллер, не испытывал в нем никакой нужды, ни привязанности, ни потребности. Хэллер чувствовал, что проведена черта, переступать которую он не имеет права. Рорк ничего у него не просил и ничего ему не давал. Но когда Рорк смотрел на него с одобрением, когда Рорк улыбался, когда Рорк хвалил одну из его статей, Хэллер испытывал на удивление чистую радость от похвалы, которая не была ни взяткой, ни подачкой.
Летними вечерами они вместе сидели на выступе скалы на полпути к вершине холма и беседовали, а тьма медленно окутывала перекрытия дома, возвышающегося над ними. Последние лучи солнца отражались на стальных наконечниках стоек.
– Что же мне так нравится в доме, который ты мне строишь, Говард?
– Дом, как и человек, может быть цельным, – сказал Рорк. – Но и в том и в другом случае это бывает крайне редко.
– То есть как?
– А ты подумай. Каждая деталь здесь присутствует лишь потому, что она совершенно необходима дому, и ни по какой другой причине. Отсюда видно, как распланированы интерьеры. Соотношение масс определяется тем, как распределен объем внутри. Украшения определяются методом строительства, тем самым подчеркивается принцип, на котором основано здание. Ты собственными глазами видишь каждое напряжение, каждую опору, благодаря которым дом стоит. Когда смотришь на здание, видишь все стадии его строительства, можешь проследить каждый этап, видишь, как оно возводилось, знаешь, как оно сделано и за счет чего держится. Но тебе доводилось видеть здания с колоннами, которые ничего не поддерживают, с ненужными карнизами, с пилястрами, лепниной, фальшивыми арками и окнами. Ты видел дома, которые выглядят так, будто в них всего один огромный зал: у них массивные колонны и сплошные окна высотой в шесть этажей. Но внутри обнаруживаешь те самые шесть этажей. Наоборот, есть дома, в которых один-единственный зал, но фасад разделен поэтажными фризами, рядами окон. Понимаешь разницу между этими домами и твоим? Твой дом создан из его собственных потребностей. Остальные же созданы из потребности произвести впечатление. Лейтмотив твоего дома – в самом доме. Лейтмотив других домов – в публике, которая будет на них смотреть.
– А знаешь, я ведь тоже по-своему это чувствовал. Мне казалось, что, когда я перееду в этот дом, у меня начнется совершенно новая жизнь и даже в самых обыденных моих занятиях появится некая честность, некое достоинство, которое мне трудно определить словами. Не удивляйся, если я скажу тебе, что у меня такое чувство, будто и я сам обязан стать достойным такого жилища.
– Этого я и добивался, – сказал Рорк.
– И кстати, спасибо за то, что ты, похоже, очень основательно подумал о моем комфорте. Здесь я замечаю многое, о чем раньше никогда не думал, но ты все распланировал так, словно знал мои привычки. Например, кабинет – самая важная для меня комната, и ты отвел ему доминирующее положение в доме. Это, кстати, видно и снаружи. И его соседство с библиотекой, удаленность от гостиной и комнат для гостей, чтобы я мог никого не слышать, когда мне этого не надо… и прочее в том же роде. Ты проявил ко мне большое внимание.
– Знаешь, – сказал Рорк, – я ведь о тебе вообще не думал. Я думал только о доме. Возможно, именно поэтому я и сумел проявить к тебе такое внимание.
Дом Хэллера был закончен в ноябре 1926 года.
В январе 1927 года «Трибуна архитектора» опубликовала большую обзорную статью о лучших домах, построенных в Америке в прошедшем году.
Двенадцать больших глянцевых страниц были посвящены фотографиям двадцати четырех домов, которые редакторы отобрали в качестве наивысших достижений архитектуры. Дом Хэллера упомянут не был.
Нью-йоркские газеты в рубриках, посвященных недвижимости, каждое воскресенье публиковали краткие сведения о достойных внимания новых жилых постройках в городе и окрестностях. Сведений о доме Хэллера не было.
Ежегодник Американской гильдии архитекторов, представивший великолепно выполненные репродукции зданий, которые гильдия сочла лучшими в стране, под заголовком «Глядя в будущее», ни словом не обмолвился о доме Хэллера.
Было немало торжественных собраний, на которых ораторы поднимались на трибуны и обращались к аудитории с речами о выдающемся прогрессе в американской архитектуре. О доме Хэллера ни один из ораторов не сказал ни слова.
Некоторые мнения высказывались в клубных комнатах гильдии.
– Это позор для всей страны, – заявил Ралстон Холкомб, – что не запрещено строить такие штуки, как дом Хэллера. Это марает всю нашу профессию. Необходим закон…
– Вот такие сооружения и отпугивают клиента, – сказал Джон Эрик Снайт. – Посмотрят на такой домик и сразу решат, что все архитекторы чокнутые.
– Не вижу никаких причин для негодования, – сказал Гордон Л.Прескотт. – По-моему, это сооружение безумно смешно. Нечто среднее между бензоколонкой и тем, как в комиксах изображают ракету на Луну.
– Подождем пару лет, – сказал Юджин Петтингилл, – тогда и увидим. Эта штука рухнет, словно карточный домик.
– Зачем же говорить о годах? – сказал Гай Франкон. – Эти модернистские штучки выдерживают один сезон, самое большее. Владельцу эта ерунда мгновенно осточертеет, и он сломя голову кинется искать домик в добром старом ранне-колониальном стиле.
Дом Хэллера прославился на всю округу. Люди специально делали крюк и останавливали машины на дороге перед домом, глазели на него, показывали пальцами, хихикали. Заправщики на бензоколонке гнусно ухмылялись, когда мимо проезжал автомобиль Хэллера. Его кухарке приходилось терпеть презрительные взгляды торговцев, когда она ходила за покупками. В округе дом Хэллера был известен под названием дурдом.
Питер Китинг с довольной улыбкой говорил своим друзьям и коллегам:
– Ну не надо, не надо так говорить о нем. Я давно знаю Говарда Рорка, и он вполне талантлив, вполне. Он даже какое-то время работал у меня. Просто у него в этом случае немножко ум за разум зашел. Но он еще научится. У него есть будущее… Ах, вам так не кажется? Вам серьезно так не кажется?
Эллсворт М. Тухи, без комментария которого отныне не поднималось из американской земли ни одно сооружение из камня, не знал, что построен дом Хэллера. Во всяком случае, судя по его рубрике. Он не считал нужным сообщить своим читателям о существовании подобного строения, хотя бы даже и с целью осуждения. Он молчал.
