Айн Рэнд
Голос разума. Философия объективизма. Эссе
Именно такое намерение, сокрытое в доктрине, поддерживается мнением церкви относительно так называемых ритмических (календарных) методов контроля за рождаемостью, которые энциклика одобряет и рекомендует.
«Церковь верна себе и своему учению, как тогда, когда выносит суждение, что супругам дозволяется учитывать бесплодные периоды, так и тогда, когда осуждает как всегда незаконное использование тех средств, которые прямо препятствуют зачатию, даже если поступающие этим (недозволенным) образом приводят [в свое оправдание] аргументы, кажущиеся достойными и серьезными… Хотя нельзя отрицать, что в обоих случаях супруги по взаимному согласию желают по уважительным, быть может, причинам избежать рождения потомства и таким образом уменьшить число детей, однако следует также считать, что только в первом случае супруги могут воздерживаться от интимной близости в периоды, когда зачатие более всего вероятно, всякий раз, когда по уважительным причинам деторождение нежелательно; когда же они вступают в интимную близость в периоды, непригодные для зачатия, они используют эту близость для свидетельства взаимной любви и для сохранения обещанной ими супружеской верности. И конечно же, поступая так, они воистину являют свидетельство всецело праведной любви» (пункт 16).
На первый взгляд, этот постулат вообще не имеет смысла, и церковь часто обвиняют в лицемерии или компромиссах, поскольку она разрешает крайне ненадежный метод контроля за рождаемостью в то время, как запрещает все остальные. Но посмотрите на эти утверждения с точки зрения их намерений, и вы увидите, что церковь действительно «верна себе», то есть последовательна.
В чем психологическое различие между «ритмическим методом» и другими способами контрацепции? Различие кроется в том факте, что, используя «ритмы», супруги не рассматривают сексуальное наслаждение как самоцель и свое право. Они лишь прячутся под покровом лицемерия и пытаются отхватить хоть немного личного удовольствия, одновременно оставляя половой акт «открытым для продолжения рода», таким образом признавая, что деторождение – единственное моральное оправдание секса и что только по милости календаря они не способны зачать.
Такое признание – любопытный намек энциклики на то, что «воздерживаться от интимной близости в периоды, когда зачатие более всего вероятно» является добродетелью (воздержание, которое не требуется при других способах контрацепции). Только такое признание придает значение в противном случае бессмысленному утверждению, что, используя «ритмический метод», супруги «воистину являют свидетельство всецело праведной любви».
Часто говорят, что основная причина, по которой католическая церковь противостоит контролю за рождаемостью, кроется в желании увеличить численность католиков. Отчасти эта причина может быть истинной, что и прослеживается в мотивах поведения некоторых людей, однако все не столь очевидно. Если бы эта причина была истинной, то церковь бы запретила и «ритмический метод» наряду с остальными контрацептивами. И, что более важно, католическая церковь не стала бы бороться за отмену законов в области рождаемости: если численное превосходство было бы ее целью, она бы запретила контроль за рождаемостью для своих последователей, закрепив бы его за членами других конфессий.
Мотив церковной доктрины в рассматриваемом вопросе гораздо глубже и хуже указанного, если взглянуть на него в философском ракурсе. Здесь цель не метафизическая, не политическая и не биологическая, а психологическая: если человеку нельзя считать секс самоцелью, то для него и любовь, и собственное счастье не будут целью самой по себе. Идем дальше: его жизнь также не будет целью самой по себе, и тогда он никогда не будет обладать собственным достоинством.
Энциклика направлена не против уродливых, животных, физиологических теорий или сексуальных практик, а против духовного назначения секса в жизни человека (под «духовным» я имею в виду сферу сознания). Она направлена не против случайных и бездумных половых связей, а против романтической любви.
Для большей ясности позвольте мне кратко изложить рациональный взгляд на роль секса в жизни человека.
Секс – это физическая способность, а варианты ее реализации определяются разумом человека, его выбором ценностей, принятых им сознательно или подсознательно. Для рационального человека секс – это выражение его чувства собственного достоинства, чествование себя и жизни. Для человека с отсутствием самоуважения секс – это попытка подделать чувство собственного достоинства, завладеть его иллюзией.
Романтическая любовь в полном значении этого понятия – эмоция, возможная только для индивида (мужчины или женщины) с ненарушенным чувством собственного достоинства; это его ответ на высшие ценности в другом человеке, целостная реакция души и тела, любви и сексуального желания. Такой индивид (мужчина или женщина) неспособен испытывать сексуальное желание, оторванное от духовных ценностей.
Процитирую из романа «Атлант расправил плечи»: «Люди, думающие, будто богатство приходит из материальных источников и не имеет интеллектуальных корней, считают также, что секс – физиологическая способность, независящая от разума, выбора или системы ценностей… Но на деле сексуальный выбор человека – результат и сумма его базовых убеждений… секс – наиболее эгоистичное из всех человеческих деяний, которое невозможно совершить ни по какому мотиву, кроме собственного наслаждения. Разве можно подумать о том, чтобы заниматься любовью по причине бескорыстного милосердия? Секс невозможен в состоянии самоуничижения, он – выражение тщеславия, уверенности в том, что вы желанны и достойны желания… Любовь – наш отклик на наши высшие ценности, и ничем иным быть не может… Только мужчина, превозносящий чистоту любви, лишенной плотского желания, способен на безнравственность плотского желания без любви».
Другими словами, сексуальная неразборчивость должна презираться не потому, что секс – это зло, а потому что он – добро, слишком великое и важное, чтобы обращаться с ним неподобающе.
По сравнению с моральной и психологической важностью сексуального счастья вопрос продолжения рода незначителен и, по сути, не относится к делу, за исключением смертельной угрозы, – и благослови Бог изобретателей таблеток!
Способность зачинать новую жизнь всего лишь потенциал, который человек не обязан использовать. Решение иметь или не иметь детей морально опционально. Природа наделяет человека возможностями, и его разум решает, согласно индивидуальной иерархии рациональных целей и ценностей, что из данного он хочет использовать. Способность человека убивать не означает, что его обязанность – стать убийцей. Поэтому тот факт, что человек обладает физической возможностью продолжать род, не означает, что его обязанность – совершать духовное самоубийство, превращая размножение в свою первичную цель, а себя – в быка-осеменителя.
Только животные вынуждены адаптироваться к физическому окружению и к биологическим особенностям своего тела. Человек адаптирует свое окружение и использует свои биологические особенности для самого себя, своих нужд и целей. Именно такой подход отличает его от остальных живых существ.
Для животного появление потомства – вопрос временных циклов. Для человека дети – пожизненная и серьезнейшая ответственность, которая не может быть взята индивидом беспричинно, безрассудно или случайно.
Первичное право в моральных аспектах контроля за рождаемостью заключается не в «праве» неродившегося ребенка, семьи, общества или Бога. Здесь первичное право – то, которое мало кто осмеливается произнести вслух: право мужчины и женщины на собственную жизнь и счастье, право не считаться средствами ни для какой цели.
Человек – цель сама по себе. Романтическая любовь – глубокая, возвышенная страсть на всю жизнь, которая объединяет человеческие разум и тело в половом акте, живом свидетельстве принципу целостности.
Именно такой взгляд на человека и цель его жизни энциклика пытается разрушить или, выражаясь точнее, стереть, как если бы подобного видения не существовало и не могло существовать.
Заметьте презрительные отсылки к сексуальному желанию как «инстинкту» или «страсти», как если бы слово «страсть» было ругательством. Заметьте ложную дихотомию, предлагаемую энцикликой: человеческий выбор – это либо бездумное, «инстинктивное» соитие, либо брак, то есть институт, представленный не как союз страстной любви, а как единство «непорочной близости», «особой личной дружбы», «упражнений для очищения», бескорыстного долга, сменяющихся раундов отчаяния и беременности и такой невыносимой, второсортной скуки, что каждое полуживое существо было бы вынуждено бежать, чтобы спасти себя, в ближайший бордель.
Я отнюдь не преувеличиваю. В качестве своего последнего свидетельства взглядов католической церкви в вопросе о сексе я приберегла отрывок, где в переплетениях эвфемизмов и экивоков образовалась брешь, обнажившая истину.
Вот он:
«Разумные люди достаточно смогут убедиться в истинности учения, которое предлагает Церковь в этом вопросе, если обратят внимание на то, что может воспоследовать, если применять средства и доводы для искусственного сдерживания деторождения. Во-первых, они должны задуматься, как широк и легок путь, который таковой способ действий может открыть для супружеской неверности и для повсеместного падения нравственной дисциплины. Не требуется даже большой жизненный опыт, чтобы человек мог осознать свою слабость и понять, что люди, особенно молодежь, столь подверженная вожделениям, нуждаются в стимуле для соблюдения нравственного закона, и было бы нечестиво открывать для них легкий путь для нарушения этого закона. Следует также опасаться, чтобы мужья, привыкшие к этим способам предотвращения зачатия, не забыли о должном уважении к женщине и не стали использовать их как инструмент, служащий удовлетворению их вожделений, в ущерб телесному и душевному равновесию женщин, и более не воспринимать их как спутниц жизни, к которым следует относиться с любовью и уважением» (пункт 17).
Мне трудно себе представить рациональную женщину, которая не хочет быть инструментом эгоистичного наслаждения своего мужа. Мне трудно себе представить душевное состояние женщины, которая пожелала бы или смирилась с наличием мужа, который не испытывает эгоистичного наслаждения от секса с ней. Мне трудно себе представить человека, мужчину или женщину, способного поверить в то, что сексуальное удовольствие способно разрушить любовь и уважение мужа к своей жене, и в то, что относиться к ней как к племенной кобыле, а к себе – как к быку поможет сохранить и любовь, и уважение.
Зло слишком огромно, чтобы и дальше обсуждать эту тему.
Все же мы должны принять во внимание первую часть данного отрывка. Там утверждается, что «искусственная» контрацепция «может открыть для супружеской неверности» «широкий и легкий путь». Таков реальный взгляд энциклики на брак: супружеская верность покоится исключительно на страхе забеременеть. Не так уж много житейского опыта требуется для понимания того, что этот страх никогда никого не останавливал.
Теперь заметьте бесчеловечную жестокость, где в отрывке идет ссылка на молодежь. Допуская, что молодежь «подвержена вожделениям», и говоря, что молодые люди «нуждаются в стимуле для соблюдения нравственного закона», энциклика запрещает им использовать контрацептивы, тем самым демонстрируя свою идею морального стимула: она состоит в терроре – полном, неистовом терроре юношей и девушек, зажатых между первыми пробами в любви и примитивной грубостью моральной системы старшего поколения. Разумеется, авторы энциклики прекрасно знают о том, что жертвами запрета станут не малолетние маньяки и проститутки, а невинная молодежь, которая рискует жизнью в поиске любви: беременная девушка, брошенная своим парнем, или молодой человек, пойманный в ловушку нежеланного и преждевременного брака. Игнорировать агонию таких жертв (бесконечные самоубийства; смерти от рук неумелых врачей, делающих аборты; тяжелые жизни, потраченные на то, чтобы нести крест «бесчестия» и нежеланного ребенка) во имя «нравственного закона» – означает насмехаться над моралью.
Другая, подлинно невероятная насмешка проглядывает из того же пункта. В качестве предупреждения против использования контрацептивов энциклика утверждает:
«Наконец, надо тщательно взвесить, какую опасную власть даст это земным правителям, которые нимало не заботятся о соблюдении нравственных законов и заповедей… Кто запретит общественным властям благоприятствовать насаждению искусственных методов, препятствующих рождаемости, которые они будут насаждать как более эффективные или, более того, предписывать всем в обязательном порядке, если посчитают это необходимым? И это, конечно же, случится, если люди возжелают избежать трудностей, внутренне присущих божественному закону и испытываемых как отдельными лицами, так и семьями и обществом в целом, и с этой целью позволят правительствам вмешиваться в глубоко интимный и присущий лишь супругам дар [передачи жизни]» (пункт 17).
Никакая земная власть не пыталась (да и никакая частная группа никогда не призывала ее к этому) навязывать контрацепцию верующим католикам. А если вспомнить, что именно католическая церковь инициировала законодательный процесс в области контроля за рождаемостью по всему миру и поместила «самое личное на милость властей», то подобное утверждение становится еще более возмутительным. Если бы не вежливость по отношению к папской должности, то содержание энциклики можно было бы назвать дерзкой наглостью.
Теперь мы подошли к позиции энциклики на вопрос абортов и к другому примеру бесчеловечной жестокости. Сравните завуалированную сентиментальность стиля документа, когда в нем обсуждается «супружеская любовь», с ясным, грубым и военным тоном, в котором произносится следующее: «Мы должны еще раз заявить, что совершенно недопустимо использовать в качестве законного способа регулирования числа детей прямое прерывание уже начатого рождения и в особенности прибегать к аборту, даже если он делается в целях исцеления» (пункт 14, курсив добавлен).
После превознесения добродетели и святости материнства как высшего долга женщины, как ее «вечного призвания», энциклика повышает ее риск погибнуть при выполнении этого долга: бессмысленной смерти в присутствии врачей, которым запрещено спасать женщину, как если бы она была лишь кричащим сгустком зараженной плоти, не могущим даже подумать о своем праве на жизнь.
Именно такие меры отстаиваются сторонниками энциклики во имя их беспокойства о «святости жизни» и «правах» – правах эмбриона.
Полагаю, что только механизм психологической защиты заставляет этих людей обвинять своих оппонентов в настроенности против жизни.
Заметьте, что люди, придерживающиеся такого понятия, как «права эмбриона», – это люди, отрицающие и нарушающие права живого человеческого существа.
У эмбриона нет никаких прав. Права относятся не к потенциальному, а только к актуальному бытию. Ребенок не может обладать какими бы то ни было правами, пока он не родился. Живущее всегда идет впереди того, что еще не родилось.
Аборт – моральное право, которое должно быть оставлено на усмотрение женщины: с позиции морали ничто, кроме ее собственного желания, не должно быть задействовано в принятии решения. Кто вообще имеет право диктовать ей, как она должна распоряжаться собственным телом? Католическая церковь ответственна за позорные и варварские законы против абортов в США, законы, которые должны быть отменены и ликвидированы.
Степень важности, которую католическая церковь вкладывает в свою доктрину о сексе, измеряется количеством выраженного в энциклике безразличия к человеческим страданиям. Ее авторам хорошо известно, что человек должен зарабатывать на жизнь собственными усилиями и что на земле, в любой цивилизованной и не очень стране, нет той супружеской пары любого уровня дохода, которая бы смогла прокормить то количество рожденных ею детей, если бы буквально подчинилась энциклике.
Все так и будет, даже если мы возьмем богатейшую семейную пару и включим «выходные» в периоды «чистоты», поскольку физические и психологические усилия «призвания» родителей будут настолько огромны, что от них ничего не останется, особенно от матери, к сорока годам.
Возьмите положение средней американской семейной пары. Что стало бы с их жизнью, если бы они вырастили, скажем, 12 детей, работая с утра до ночи и участвуя в отчаянной гонке с регулярными поездками в роддом, оплатой аренды, продуктов, одежды, медицинских счетов, учебников, с корью, свинкой, кашлем, рождественскими елками, кино, мороженым, с летними лагерями, платьями, свиданиями, открытками, больницами, колледжами, с каждой зарплатой отца-трудоголика, проглоченной до того, как получена. Что бы осталось у них к концу жизни, кроме надежды на предварительную оплату за свое место на кладбище?
Теперь подумайте о положении, в котором пребывает большая часть человечества, существующая на уровне доисторической бедности. Никакие усилия даже самого способного и добросовестного отца на земле не помогут родителям прокормить даже одного ребенка, не говоря уже о взводе. Невыразимое убожество чахлых, болезненных, хронически недокормленных детей, которые толпами умирают в возрасте до 10 лет, широко известно. Папа Павел VI, в конце энциклики упоминающий свой титул земного представителя «святейшего и милосерднейшего Бога», не может не быть осведомлен об этих фактах, но может их игнорировать.
Этот вопрос безответственно отбрасывается в энциклике:
«Ибо мы вполне осознаем, какие сие дело повлечет за собой трудности для правителей, особенно в тех странах, которые стремятся к прогрессу. И мы, видя их справедливые заботы, угнетающие их, издали энциклику “О развитии народов”, в которой указали на оные проблемы… Мы считаем, что эту проблему можно решить только тогда, когда экономический и социальный прогресс будет поставлен на службу как отдельным гражданам, так и всему человеческому обществу и будет приумножать подлинные блага, достойные этого имени.
Воистину, речь идет о большой несправедливости, когда Божественному провидению приписывается то, что в действительности происходит от неразумного управления государством или от недостаточного чувства социальной справедливости, или от непомерного личного обогащения, или, наконец, от упорного нежелания взять на себя труды и заботы с тем, чтобы улучшить благосостояние народа» (пункт 23).
В энциклике «О развитии народов» отстаивается отказ от капитализма и установление тоталитарного, социалистического и фашистского режима, так называемого мирового государства, в котором основным принципом будет право на «необходимый для жизни минимум», а все «остальные права, в том числе на собственность и свободу торговли, должны будут подчинены основному принципу» (за подробным обсуждением этой энциклики обращайтесь к статье «Реквием по человеку»[14]).
Если отчаянный, поглощенный борьбой за жизнь человек из Перу, Китая, Египта или Нигерии примет заповеди данной энциклики и будет стремиться быть нравственным, но увидит своих детей умирающими, то единственный совет, который ему даст сей документ, будет следующим: подождите установления мирового государства. Что, во имя Бога, он должен делать до этого времени?
В философском плане отсылка к более ранней энциклике чрезвычайно важна: Папа как бы указал на мост между двумя документами и их общее основание.
Мировое государство, отстаиваемое в энциклике «О развитии народов», – кошмарная утопия, где все порабощены физическими нуждами других; его жители – обезличенные машины, запрограммированные быть альтруистичными, не иметь собственных амбиций, разума, гордости и чувства собственного достоинства. Но это чувство – упрямый враг всех утопий, и до конца непонятно, сможет ли только экономическое порабощение разрушить его внутри индивида. Цель, которую энциклика «О развитии народов» хотела достичь извне, затрагивает физические условия жизни человека, тогда как энциклика «О человеческой жизни» намеревается ее достичь изнутри, путем разрушения человеческого сознания.
«Не позволяй людям быть счастливыми, – говорит Эллсворт Тухи в романе “Источник”[15]. – Счастье самосодержательно и самодостаточно… Счастливые люди свободны. Поэтому убей радость в их жизни… Заставь их почувствовать, что само личное желание – зло… Несчастные придут к тебе. Ты будешь им нужен. Они придут за утешением, за поддержкой. Природа не терпит пустоты. Опустоши душу – и можешь заполнить это пространство, чем угодно тебе».
Лишенные амбиций, но приговоренные к бесконечному труду; лишенные наград, но вынужденные постоянно производить; лишенные сексуального удовольствия, но обязанные продолжать род; лишенные права на жизнь, но неспособные умереть – только в состоянии живых мертвецов добросовестные последователи энциклики «О человеческой жизни» будут готовы перейти в мир энциклики «О развитии народов»: им просто некуда будет больше идти.
«Если б кто-нибудь вроде Хью Экстона, – говорит Хэнк Риарден в романе “Атлант расправил плечи”, – сказал мне, что, принимая теорию секса мистиков, я принимаю теорию экономики грабителей, я бы рассмеялся ему в лицо. Теперь уже я этого не сделал бы».
Тем не менее ошибочно предполагать, что в подсознательной иерархии мотивов авторов двух энциклик вторая, «О человеческой жизни», была лишь духовным средством для достижения условий первой, «О развитии народов», выступающей материальной целью. Думаю, было наоборот: энциклика «О развитии народов» стала материальным средством для энциклики «О человеческой жизни» как духовной цели.
«…[С] предшественником нашим блаженной памяти Иоанном XXIII, – говорит Папа Павел VI в энциклике «О человеческой жизни», – повторяем сии слова: “Это проблемы… надо решать так, чтобы человек не прибегал к путям и доводам, которые противоречат его достоинству; которые не стыдятся ему предлагать те, которые считают, что сам человек и его жизнь должны объясняться только материальными причинами”» (пункт 23, курсив добавлен).
В понятиях реальности ничего нет более материального, чем существование, посвященное кормлению целого мира и рождению детей в количестве, ограниченном лишь физическими показателями. Однако когда они говорят «материальный», то имеют в виду все, что относится к человеческому разуму и земному миру; когда говорят «духовный», то имеют в виду все античеловеческое, настроенное против разума, жизни и прежде всего возможности счастья на земле.
Конечной целью доктрины обеих энциклик выступают не материальные преимущества, которые могут получить правители мирового государства. Ее конечная цель – духовное обессиливание и деградация человека, истребление его любви к жизни, к чему и призывает энциклика «О человеческой жизни», тогда как энциклика «О развитии народов» это целеполагание воплощает и увековечивает.
Способ разрушения человеческого духа – незаслуженная вина.
Мои слова в «Реквиеме по человеку» о мотивах «О развитии народов» с небольшим изменением приложимы к «О человеческой жизни». «А может, вы хотите сказать, что идеи энциклики никогда не претворятся в жизнь? Они на это и не рассчитаны. Они рассчитаны не на то, чтобы облегчить страдание или отменить бедность, а на то, чтобы вызвать чувство вины. Они рассчитаны не на то, чтобы их принимали и осуществляли, а на то, чтобы их приняли и нарушили из-за эгоистичного желания жить, которое сочтут постыдной слабостью. Люди, принимающие как идеал нереальные, недостижимые цели, никогда не смогут поднять голову и никогда не смогут узнать, что только склоненная голова и была достигнутой целью».
В указанном эссе я говорила, что энциклика «О развитии народов» была создана ощущением жизни не индивида, а социального института, чья движущая сила и одержимость питается желанием сломить человеческий дух. Сегодня я говорю то же самое и с большей уверенностью об энциклике «О человеческой жизни».
В этом и состоит основополагающая проблема, которую ни одна из сторон сегодняшнего конфликта не берется полностью определить.
Консерваторы, или традиционалисты, католической церкви, независимо от созданных ими рационализаций, вроде бы знают, что таковы истинное намерение и значение их доктрины. Либералы кажутся более невинными, по крайней мере в этом вопросе, и борются за то, чтобы не сталкиваться с проблемой лицом к лицу. Однако они поддерживают глобальный этатизм и в противостоянии энциклике «О человеческой жизни» просто ведут праведную битву по неправедным причинам. Если они выиграют, их социальное видение будет вести к тем же результатам.
Восстание жертв, то есть обычных католиков, несет оттенок здорового самоутверждения. Однако, если они отвергнут энциклику и продолжат пользоваться «искусственными» методами контроля за рождаемостью, но при этом будут считать их уделом своих слабостей и вины, то энциклика выиграет: именно такого результата она хочет достичь.
Американские епископы католической церкви, якобы старающиеся найти компромисс, выпустили обращение, в котором говорится, что контрацепция – это объективное зло, хотя применяющие ее индивиды необязательно виновны или греховны. Подобные утверждения косвенно указывают на отказ человека от морали и могут углубить в нем чувство вины.
Такова трагическая тщетность попыток бороться с экзистенциональными последствиями философской проблемы, не разбираясь в сути и не ставя под сомнение породившую их философию.
Вскрытая проблема не ограничивается католической церковью и значительно глубже, чем вопрос контрацепции: это моральный кризис, восходящий к своей кульминации. Ядро проблемы – видение Западом человека и его жизни. Сущность этого видения зависит от ответов на два взаимосвязанных вопроса – «Является ли каждый отдельно взятый человек самоцелью?» и «Имеет ли он право быть счастливым на земле?».
Всю свою историю Запад пребывал в глубокой нерешительности в ответах на эти вопросы: его величайшие достижения приходятся на периоды, когда оба ответа были «да», но, за редким исключением, философы, как выразители взглядов своих эпох, провозглашали «нет».
Ни индивид, ни цивилизация не способны долго существовать с таким нерешенным конфликтом. Наш век за него платит. И именно наш век должен его разрешить.
