Айлин Вульф
Друзья и недруги. Том 2
– Не сомневался, пока не услышал сегодня ее пение. Джеффри, она влюблена, и я почти уверен, в кого именно. Она подарила ему не самого резвого коня, а своего! Куда более явный знак, чем шарф, брошенный на копье! Все, что мне нужно от тебя, – узнать, встречаются они или нет!
– Милорд, это невозможно! – воскликнул Джеффри.
Сэр Гай резко остановился, смерил его взглядом и мрачно усмехнулся.
– Почему? Пришел же он за ней в ту обитель, да еще нескольких ратников уложил в считаные мгновения, и все ради нее.
– Вам же известно, что осенью он дал приказ своим людям оберегать леди Марианну от любой беды. Она попала в беду, и он сам выполнил собственный приказ, вот и все.
– Не все. Он нашел время и для разговоров с ней, а говорил он обо мне, Джеффри. Предостерегал ее от меня. Зачем, если она ему безразлична? Какое ему дело, оказывает она мне предпочтение или нет? Почему он вообще отдал тот приказ?
– Все графство восхищалось ее самоотверженностью в борьбе с мором, поразившим Руффорд. Он не стал исключением.
Сэр Гай яростно помотал головой.
– Нет, Джеффри! Говорю тебе, она влюблена, впервые за все время, что я ее знаю. У нее даже взгляд сегодня иной раз становился таким, что я видел перед собой его, а не ее. Она смотрела на меня и не видела, словно смотрела насквозь, как это делает он. Говоришь, их встречи невозможны? Пусть так, но они могут обмениваться посланиями. Выследи гонца, перехвати письма, доставь их мне, – отрывисто приказывал он и, вспомнив о чем-то, рассмеялся очень злым смехом. – Да! Ты же не знаешь того, что узнал я! Они помолвлены, Джеффри. Их обручили лет десять назад. Она об этом не знала, но он, я уверен, не может пребывать в неведении о том, что касается его самого, и если она небезразлична ему…
Лицо Джеффри омрачилось, он задумался над тем, что ему доверил сэр Гай, потом тихо, но очень твердо сказал:
– Милорд, позвольте дать вам совет: отступитесь от леди Марианны. Если ваши подозрения верны и она обручена с ним, о чем теперь знает…
– Отступиться?! – сэр Гай прорычал так, что я отшатнулась от двери. – Отступиться, чтобы он получил ее? Чтобы и в этом он взял надо мной верх? Никогда! Впредь не смей давать мне подобных советов. Ступай прочь и займись тем, что я приказал тебе. Не спускайте глаз ни с Фледстана, ни с нее самой за пределами его стен.
Я поняла, что Джеффри сейчас выйдет в коридор и столкнется со мной нос к носу. Чтобы избежать встречи с ним, я подхватила пышный подол платья и на цыпочках стремглав бросилась бежать. Оказавшись в своей спальне, я прогнала служанок и с ногами, не раздеваясь, забралась на кровать. Мое сердце билось так сильно, что было готово выпрыгнуть из груди, и я с трудом отдышалась.
Что же происходит? Значит, у леди Марианны есть таинственный защитник, который помог ей бежать от людей дяди Роджера? И этот защитник и есть ее нареченный? В таком случае понятно, почему он приказал своим людям оберегать леди Марианну: ведь она его невеста. А теперь сэр Гай заподозрил, что она влюбилась в своего спасителя? Но ведь это так естественно – влюбиться в того, кто тебя спасает из плена! И сэр Гай почему-то очень не любит этого человека, так сильно не любит, что думает не о леди Марианне, а о нем. Не дать ему одержать верх и в этом… Значит, прежде нареченный леди Марианны одерживал верх над сэром Гаем? В чем и когда? Чтобы понять, надо узнать его имя. Ох, все это казалось мне таким таинственным, романтичным, так волновало мое воображение, что я и думать забыла о ревности. Лишь бы скорее узнать имя!
Увы, леди Клод ничего не смогла выведать у сэра Рейнолда. Выслушав дочь, он приказал ей немедленно забыть все, что она узнала, и никогда не доискиваться ни имен, ни подробностей давней истории с помолвкой леди Марианны. Так и осталось мое любопытство неудовлетворенным.
А вскоре случился целый сонм непонятных и страшных событий. Дядя Роджер наконец получил письменный приказ принца Джона о браке с леди Марианной и занял Фледстан. Барон Невилл погиб от стрел шервудских разбойников, а его дочь исчезла. Дядя Роджер и сэр Гай неожиданно уехали в Лондон. Когда я подступилась с вопросами к дяде Гесберту, он впервые в жизни накричал на меня, запретив упоминать само имя леди Марианны. Считай, что она мертва, сказал он. Леди Клод попыталась что-нибудь разузнать у сэра Рейнолда, но, как и я, потерпела неудачу. Мы с ней упросили Брайана помочь нам, полагая, что с ним и дядя Гесберт, и сэр Рейнолд будут более откровенны, но куда там! Оба наотрез отказались объяснить, что же произошло, и нам с леди Клод пришлось смириться с неведением, надеясь на будущее, которое однажды приоткроет завесу тайны, сокрывшую судьбу леди Марианны.
Я начала подумывать, не вернуться ли в Лондон, ко двору леди Изабеллы. Признаюсь, мысль о том, что в Лондоне находится сэр Гай, сильно подогревала мое желание оказаться поближе к нему. Даже при всей любви к Брайану я больше не видела смысла оставаться в Ноттингеме. У брата была молодая жена, и он уделял леди Клод времени больше, чем мне. Я почти собралась обратиться к дяде Гесберту с просьбой о возвращении в Лондон, как вдруг Брайан получил послание от сэра Гая. Ознакомившись с ним, он улыбнулся и протянул письмо мне со словами:
– Чем ему ответить, Беа? Согласием, отказом или просьбой о времени на раздумье?
Я развернула пергамент, вчиталась и сначала не поверила глазам, а потом меня охватило несказанное счастье. В письме сэр Гай просил у Брайана моей руки.
Глава вторая
Рассвело, пропели петухи за окном, и я очнулась, вернувшись из прошлого в настоящее. В спальне появилась служанка с водой для умывания, я поднялась с кровати. Служанка помогла мне умыться, расчесала и заплела мои волосы, что не заняло много времени. Это раньше у меня была густая копна длинных каштановых кудрей, а за время болезни она сильно поредела. Девушка спросила, какое платье я желаю надеть, и я вдруг захотела облачиться в наряд, в котором венчалась с Гаем. Не выказав удивления, служанка принесла мне платье из пунцового бархата, отороченное по вороту кружевами с золотой нитью, а по краям рукавов и подола – мехом куницы. До сих пор мех блестел как новый, да и золото в кружеве не поблекло, шелковая туника, специально сшитая к этому платью, сияла свежестью и ничуть не пожелтела, чего нельзя было сказать обо мне. Мои волосы давно перестали радовать взгляд блеском, а лицо приняло нездоровый землистый оттенок. И туника, и платье оказались сейчас мне велики, а когда-то были впору, и стоило мне в день венчания появиться в этом наряде, как все гости не смогли сдержать восхищения и наперебой твердили, что я неотразима и они в жизни не видели невесты прекраснее.
Когда служанка закончила зашнуровывать платье, я подошла к зеркалу. На миг мне поверилось, что сейчас я увижу прежнюю юную Беатрис в расцвете пятнадцати лет. У той Беатрис блестели карие глаза, кожа соперничала белизной со сливками, румяные губы улыбались в преддверии счастья, грудь была высока и полна, шея и руки округлы. Отражение в зеркале показало мне ту, которой я стала, какой была сейчас. Испуганные потускневшие глаза, чахоточный румянец на ввалившихся скулах, потрескавшиеся бледные губы, кости выпирающих из-под кожи ключиц, худая шея, истончившиеся руки, груди же не было вовсе. Я поймала в зеркале сочувственный взгляд служанки. Встретившись со мной глазами, девушка тут же отвернулась.
– Сэр Гай скоро выйдет в трапезную? – спросила я.
– Он уже позавтракал, миледи, – ответила служанка. – Подать и вам завтрак или вы спуститесь в трапезную?
Зачем мне идти туда, где его нет?
– Я не голодна.
– И все же вам надо поесть, – мягко и настойчиво возразила служанка. – Обязательно надо, миледи!
Она принесла творог со вбитыми в него сырыми яйцами, теплый хлеб, молоко и ласково усадила меня за стол. Я принялась за еду, чувствуя, как сжимается горло, противясь всему, что я глотала. Но я продолжала есть и вспоминала, опять вспоминала…
****
Дорога в Лондон показалась мне много длиннее, чем раньше. Брайан посмеивался, замечая мое нетерпение, а дядя Гесберт был почему-то невесел, бросал на меня странные взгляды и тяжело вздыхал. Не выдержав, я спросила:
– Дядюшка, почему ты печалишься? Разве ты не рад за меня?
Он улыбнулся и накрыл мою руку ладонью.
– Конечно, рад, Беа. Вернее, буду рад, если при встрече с сэром Гаем уверую в то, что он исцелился.
– Разве ему нездоровилось? – встревожилась я. – Что за хворь с ним приключилась?
Дядя Гесберт усмехнулся и впервые за все это время произнес имя, которое сам же запретил мне упоминать:
– Леди Марианна – вот название его недуга, Беа, и я очень надеюсь, что решение о браке с тобой он принял обдуманно, а не повинуясь сиюминутному порыву.
Моя радость померкла, и я с беспокойством посмотрела на дядю Гесберта, осмелившись спросить:
– Вы же говорили, она все равно что мертва.
– Так и есть, дитя мое, – подтвердил дядя Гесберт с новым глубоким вздохом. – Для всех, и для сэра Гая тоже, о чем он сам мне сказал. Но, отвергнув ее, сумел ли он позабыть о ней? Ради твоего счастья, Беа, я очень на это надеюсь!
Признаюсь, его слова сильно меня опечалили. Заметив это, дядя Гесберт поцеловал меня в щеку и поспешил исправить допущенную оплошность:
– Я не сомневаюсь, Беа, что прошлое похоронено навсегда и что и ты, и сэр Гай обретете счастье в браке. Постарайся как можно скорее порадовать его наследником, а потом и другими детьми. Женщины в нашей семье плодовиты, так что у тебя не возникнет сложностей, лишь прилежно исполняй супружеский долг! – при этих словах я невольно покраснела, и дядя Гесберт рассмеялся: – Ну-ну, малышка! В супружеской близости нет греха, если ее целью являются дети. Я очень люблю тебя, Беа, и всем сердцем желаю добра и тебе, и сэру Гаю.
Когда мы наконец добрались до Лондона и я встретилась с сэром Гаем, предвкушение счастья вернулось ко мне. Он был мил и любезен как никогда. На следующий же день Брайан подписал с ним договор о нашем обручении и условился о дне венчания. До этого дня оставался месяц – так много, чтобы ждать, и так мало, чтобы достойно приготовиться к свадьбе! За обедом в узком семейном кругу сэр Гай сидел рядом со мной и ласково пожимал мне руку, чем возносил меня на небеса. Он улыбался, его глаза были теплыми, даже нежными, и мне было очень хорошо. К тому же беседа, завязавшаяся за десертом, показала, что вовсе не сэр Гай вспоминает о недавнем прошлом.
– Что нового в Средних землях, Гесберт? – незначащим тоном спросил дядя Роджер.
– А что тебя интересует? – осведомился в ответ дядя Гесберт, показывая, что деланое безразличие, с которым был задан вопрос, отнюдь не ввело его в заблуждение.
Лицо дяди Гесберта приняло каменное выражение, и дядя Роджер сдался:
– Слышал ли ты что-нибудь о леди Марианне?
– Слышал ли я о ней? – тягучим голосом переспросил дядя Гесберт и вдруг перекосился от злости: – Я видел ее – и не так уж давно, чтобы забыть, как мне того ни хотелось бы.
Я почувствовала, как пальцы сэра Гая, сжимавшие мою ладонь, едва ощутимо дрогнули. Испугавшись, что его взволновало упоминание о леди Марианне, я подняла на него глаза. Поймав мой взгляд, он улыбнулся, поцеловал мою руку, потом приложил губы к моей щеке, и я совершенно успокоилась. Я ведь тогда еще не знала, как хорошо он умеет владеть собой и скрывать свои истинные чувства.
– Расскажи, – тем временем предложил дядя Роджер.
– Что тебе рассказать? – спросил дядя Гесберт, всем видом выказывая нежелание говорить о леди Марианне. – Где она? В Шервуде. Чем занимается? Разбоем, как и все, кто там скрывается. Как выглядит? Носит мужскую одежду, вооружена и мечом, и ножами, и луком, острижена как овца. Не женщина, а оруженосец лорда Шервуда. Довольно?
– А что, он ее отличает среди прочих своих стрелков? – очень тихо спросил сэр Гай.
Дядя Гесберт бросил взгляд в его сторону и презрительно скривил губы:
– Скорее опекает, как командир новобранца.
После этих слов сэр Гай расслабился, очень довольно улыбнулся и непринужденно поднес к губам кубок с вином. Дядя Роджер, напротив, помрачнел и нахмурился.
– Что с тобой, Роджер? – спросил дядя Гесберт, от чьих острых глаз ничто не могло ускользнуть.
– Все-таки я обошелся с ней чрезмерно жестоко! – признался дядя Роджер и тяжело вздохнул.
– Она это заслужила, – хладнокровно заметил сэр Гай, и дядя Гесберт склонил голову в знак согласия с ним.
– Но что она совершила и в какой жестокости ты себя коришь, дядя?! – не выдержала я.
Вместо дяди Роджера мне ответил сэр Гай:
– Она нанесла сэру Роджеру страшное оскорбление, дорогая Беа, унизила его честь, за что он наказал ее, заклеймив раскаленным железом.
Я не могла прийти в себя от услышанного. Благородную девицу опозорили клеймом? Действительно жестокое наказание! Но чем она оскорбила дядю Роджера, я так и не поняла, а объяснять, судя по лицам и дяди Роджера, и сэра Гая, и дяди Гесберта, мне не собирались. Брайан же ничего не знал и был ошеломлен тем, что услышал, в той же мере, что и я.
– Но как она оказалась в Шервуде? – спросил мой брат. – Ее отца убили люди лорда Шервуда, а она пополнила ряды его войска? Разве такое возможно?
– Ей ничего другого не оставалось, – сказал сэр Гай. – Где она могла найти пристанище? Полагаю, валлийская родня не приняла бы ее, а больше у нее никого нет. Брат с королем Ричардом в крестовом походе, но, думаю, и он отверг бы такую сестру.
Дядя Роджер снова вздохнул и сокрушенно покачал головой:
– Я мог бы отправить ее в монастырь, а не подвергать наказанию.
– Ее не приняла бы ни одна обитель! – отрезал дядя Гесберт. – А если бы приняла, я потребовал бы изгнать ее. Говоришь, ты жестоко с ней обошелся? Нет, Роджер, ты проявил непростительную мягкость. Тебе следовало казнить ее, сжечь прямо во дворе Фледстана, чтобы другим было неповадно грешить так, как она. А ты дал ей сбежать.
– Довольно о ней, мои лорды, – пресек спор сэр Гай. – Жизнь, которую она теперь ведет, и врагу не пожелаешь. Лорд Шервуда не дает спуску своим стрелкам, за каждую оплошность карает без всякого снисхождения. Сами подумайте, какой из нее воин? Не удивлюсь, если плеть гуляет по ее спине пусть не каждый день, но раз в неделю уж точно.
– Какой ужас! – воскликнул Брайан. – Неужели тот, с кем она была обручена, отказался принять в ней участие?
Я навострила уши в ожидании, что сейчас откроется хотя бы одна тайна злосчастной леди Марианны, но сэр Гай с умеренной резкостью произнес:
– Дорогой Брайан, я же просил: достаточно разговоров о ней! Твоя сестра и так была вынуждена услышать слишком много такого, что не может занимать девушку перед свадьбой. Пощадим чувства леди Беатрис.
Ночью я много думала о леди Марианне. Вот как, оказывается, сложилась ее судьба! Была благородной и знатной девицей, о которой мечтали многие лорды, а стала отверженной законом и честными людьми разбойницей, да еще была вынуждена искать покровительства у того, кто убил ее отца! Пусть она и совершила какое-то ужасное, по мнению дяди Гесберта, грехопадение, но мне стало жаль ее. К тому же суровые отзывы о ней сэра Гая окончательно убедили меня, что он пойдет со мной под венец с чистым сердцем, и потому я могла снизойти до жалости к той, в ком видела соперницу.
Приготовления к свадьбе заняли все мое время, и я забыла о леди Марианне. Незадолго до заветного дня сэр Гай сообщил, что ему нужно наведаться в Ноттингем ради дел, не терпящих отлагательства. Он нежно простился со мной, но в мое сердце опять невольно закрался страх: что если эти дела связаны с леди Марианной? Но все страхи улеглись, когда сэр Гай вернулся: настолько он был доволен и весел, заключил меня при встрече в объятия, а после провел в моем обществе весь вечер, обсуждая нашу жизнь после венчания.
****
В день свадьбы я проснулась очень рано, до рассвета, сама не своя от радостного волнения. Ведь я вступала в брак не только с полного одобрения всей родни, я заключала союз с благороднейшим рыцарем, которого горячо полюбила всем сердцем. Редкой девушке выпадает подобное счастье – выйти замуж по любви за равного и достойного мужчину, каким для меня был сэр Гай.
Мне принесли завтрак в постель, потом искупали меня в теплой воде с ароматным розовым маслом, облачили в подвенечный наряд. Сбрызнув тем же розовым маслом мои волосы, их расчесали до блеска и, оставив распущенными, покрыли мою голову прозрачной вуалью – символом чистоты и невинности.
Собор и обряд венчания почтили своим присутствием принц Джон и его супруга. Брайан медленно и торжественно вел меня под руку к алтарю, где ждал сэр Гай, и со всех сторон до меня долетал восторженный шепот. Я старалась держать голову склоненной, как и подобает невесте, отмеченной добродетелью скромности, но знала, что очень хороша собой, как все и твердили вокруг. Брайан вложил мою руку в ладонь сэра Гая, и нас обвенчали. Окутанная розовым туманом безоблачного счастья, я слушала, как сэр Гай приносит брачный обет, и, старательно проговаривая каждое слово, ответно поклялась любить его и повиноваться ему.
В нашу честь звонили колокола, свадебный обед был великолепным. Перемена блюд следовала одна за другой, развлечения сменяли друг друга, музыка услаждала слух, а танцы тешили сердце. Это был очень счастливый день, счастливый в каждом своем мгновении. Но всякий день свадьбы сменяется брачной ночью, и меня увели готовиться к ней. Я немного волновалась и даже начала дрожать, пока с меня снимали роскошное платье и облачали в ничуть не менее роскошную и изысканную сорочку из атласа, украшенную кружевом и вышивкой. Моя матушка умерла раньше, чем я достигла возраста, когда дочери узнают от матерей, что происходит на брачном ложе, поэтому необходимые наставления мне накануне дня венчания дал дядя Гесберт. Меня позабавило то, что он – епископ! – посвящает девицу в сугубо мирские и плотские дела, но я постаралась выслушать его с самым серьезным видом. Из его слов выходило, что мне надлежит просто быть покорной, пока мой супруг удовлетворяет свое желание, делать то, что скажет сэр Гай, а в первую ночь проявить терпение, как и должно невинной девушке, когда она становится женщиной. Дядя Гесберт не вдавался в подробности: откуда бы священнику знать их! Но я заранее расспросила замужних подруг и более или менее представляла себе, что меня ожидает. Правда, рассказы сильно разнились. Леди Клод, например, уверяла, что каждую ночь ложится в постель с радостью и предвкушением, говорила, будто бы Брайан дарит ей невероятное блаженство. А моя лондонская подруга леди Хависа предупредила, что супружеский долг потому и называется долгом, что исполнять его довольно неприятно, а иной раз и очень болезненно. Но отказывать супругу нельзя ни в коем случае – надо лишь прикрыть глаза и молиться, пока муж пользуется своим правом. Молитва же облегчит тяготы обязанностей жены. Вот такие замечательные сведения я получила, и они перепутались у меня в голове. Зная, как происходит соитие с мужчиной, я совершенно не знала, что получу от него – боль или блаженство. В конце концов я так запуталась, что пожалела о разговорах с подругами. Лучше бы я удовольствовалась скупыми словами дяди Гесберта!
Пока я размышляла о том, что меня ожидает, в спальню пришел мой супруг. Его сопровождали подвыпившие гости и дядя Гесберт в епископском облачении. Дядя благословил наше ложе, потом нас самих и довольно решительно выпроводил за дверь всех лордов и дам. Мы с Гаем остались одни, и меня вдруг одолела такая робость, что я не смела поднять глаза на мужа, пока он не позвал меня по имени.
– Беа, не дрожи так! Не съем же я тебя!
Я увидела, что Гай улыбается, и улыбнулась в ответ. Он молча откинул край одеяла и кивком указал мне на кровать. Я забралась на нее, чувствуя на себе пристальный, неотрывный взгляд Гая, и устроилась на самом краешке, подтянув колени к груди и укрыв их одеялом. Гай стал раздеваться, и я отвела взгляд в сторону, смущенная и его наготой, и тем, что сам он вовсе ее не стеснялся. Мягко ухватив за подбородок, Гай заставил меня посмотреть ему в глаза.
– Будь добра, сними сорочку, – сказал он.
Облизав в волнении губы, я повиновалась. Гай разглядывал меня так долго и внимательно, что я едва не прикрылась волосами, но вовремя вспомнила, что обязана повиноваться всем желаниям супруга, а он пожелал смотреть на меня обнаженную. Наконец Гай лег рядом и привлек меня к себе. Признаюсь, тепло его рук и нагого тела было мне очень приятно, как и поцелуи, которыми он одарил меня! Не прерывая поцелуев, он накрыл ладонью мою грудь, что тоже было приятно, и принялся гладить меня.
В отличие от поцелуев и ласк соитие не произвело на меня впечатления. Никакой особенной боли я не почувствовала, но и блаженства тоже не испытала, кроме осознания, что окончательно стала женой горячо любимого мной мужчины. Но как быть с тем, в чем меня уверяла леди Клод? Может быть, я что-то делала неправильно или чего-то не сделала вовсе? После того как все закончилось и Гай перекатился на спину, я осмелилась спросить:
– Довольны ли вы мной, мой лорд?
Он провел ладонью у меня между бедер, поднес ладонь к лицу, и я увидела на ней кровь.
– Да, супруга моя, я тобой доволен, – сказал Гай, вытирая ладонь о простыни. – Ты взошла на ложе девственной, проявила похвальную покорность, так что у меня нет оснований для недовольства. Впредь можешь оставить церемонный тон и называть меня просто по имени.
– Да, мой лорд, – кивнула я и, поймав его быстрый взгляд, поправилась: – Прости, Гай! Мне надо привыкнуть.
Он улыбнулся и поцеловал меня в лоб:
– Привыкай, Беа.
Ночью он еще дважды удовлетворил свое желание, и утром я почувствовала себя разбитой, словно скакала верхом несколько часов. Когда мы встали с кровати и оделись, в спальню пришли гости, пожелавшие убедиться, что наш брак свершился. Меня немного смущало и то, как они разглядывали простыни, на которых остались следы моей крови, и то, как шутили при этом. Но обычай есть обычай. К тому же Гай шепнул мне на ухо, что я должна гордиться, а не краснеть от стыда. Ведь теперь все убедились в моей чистоте.
Улучив подходящий момент, я поделилась впечатлениями о том, как прошло исполнение супружеских обязанностей, с леди Клод, чем сильно повеселила ее.
– Беа, дорогая, ты слишком многого ожидала от первой ночи, когда для девушки главное – стерпеть боль. Нужно немного времени, чтобы твое тело привыкло к плотским утехам, и тогда придет и твой час вкусить наслаждение. Ты только не лежи неподвижно, как колода, вскидывай бедра навстречу супругу, обнимай, касайся грудью его груди. И не забывай ласкать мужа!
– Как ласкать?
– Гладь его, целуй, и не только в губы, но и в шею, и в плечи, и в грудь. Брайан, например, очень любит, когда я целую его – знаешь куда? – и она прошептала мне такое, что я залилась краской и посмотрела на леди Клод с изумлением, чем развеселила ее еще больше. – Правда-правда, Беа! И он так целует меня. Это очень приятно, поверь мне!
Вооруженная новыми знаниями, когда день прошел и наступил час ложиться в постель, я решила вести себя так, как советовала леди Клод. Но Гай оказался совсем не похож на Брайана. Прежде всего он спросил, для чего я сняла сорочку.
– Прошлой ночью ты сам об этом просил, вот я и подумала…
– Прошлой ночью я хотел разглядеть тебя, – сказал он, оборвав меня на полуслове. – Должен же я был убедиться в том, что моя жена хорошо сложена. Я остался доволен тем, что увидел, и этого достаточно. Надень сорочку, Беа, и впредь никогда не ложись в кровать нагой.
Я подчинилась. Когда же я обняла Гая и начала целовать его, он решительно снял с себя мои руки.
– Этого не требуется. Я не малосильный старец, чтобы ты разжигала во мне желание, а ты не гулящая девка, чтобы докучать мне ласками. Подними подол, раздвинь ноги и вытяни руки вдоль тела.
Я сделала так, как он приказал, и все бы прошло мирно, если бы я, в очередной раз вспомнив наставления леди Клод, не вскинула бедра, прижавшись к Гаю всем телом. Он даже отпрянул и посмотрел мне в глаза с непритворным гневом.
– Беа, не смей себя так вести! Я не потерплю от жены похоти и непотребства. Ты должна оставаться неподвижной все время, пока я не закончу. И упаси тебя Господь что-то говорить, тем более вздыхать или стонать, если ты не хочешь разочаровать меня!
Разочаровать его я не просто не хотела, а боялась, и потому вела себя так, как Гай мне сказал. Когда он получил удовлетворение и освободил меня от тяжести своего тела, я все же осмелилась положить голову ему на плечо, очень надеясь, что он обнимет меня. Но Гай поцеловал меня в лоб и отодвинулся.
– Это тоже лишнее, Беа.
– Но почему? – спросила я, впав в отчаяние. – Что предосудительного в том, что супруги засыпают в объятиях друг друга?
Он скосил на меня глаза и усмехнулся:
– Начиталась глупых куртуазных романов? Извини, я воспитан иначе, не на любовных историях. И в жене я желаю найти порядочность и строгость в поведении. Простолюдинки и девки – тем позволительно и ласкать мужчину, и прыгать под ним, и даже визжать. Но ты – знатная дама, моя супруга и должна вести себя так, чтобы не дать ни малейшего повода усомниться в твоем благонравии.
Отчитав меня, он повернулся ко мне спиной и уснул. Отодвинувшись на самый край кровати, я крепко сжала веки, почувствовав, что из глаз вот-вот хлынут слезы, а я уже понимала, что слезами только рассержу Гая, но не растрогаю.
****
Дни проходили радостно: Гай был неизменно любезен со мной, оказывал мне знаки внимания, делал подарки. Я получила и украшения, и отрезы дорогих тканей, и даже белую лошадку, чей кроткий нрав, по мнению Гая, более приличествовал его жене, чем рослые норовистые жеребцы, на которых ездил он. Мы посещали мессы, принимали гостей и сами участвовали в увеселениях двора принца Джона. Но совместные ночи приводили меня в уныние. Я ничего не могла поделать с собой: мне хотелось отвечать на поцелуи Гая, обнимать его. Но, помня его слова, я всякий раз старалась не шевелиться. Мне приходилось вцепляться пальцами в простыни, лишь бы остаться неподвижной, хотя мое тело горело желанием слиться с Гаем так тесно, как только возможно. Я стала ощущать неведомое прежде томление, когда Гай соединялся со мной, и оно не проходило, продолжая мучить меня после соития. К моей радости, Гай не пренебрегал супружескими обязанностями, исполняя их за ночь не по одному разу. Но когда я понимала, что он уснул окончательно, до утра, меня охватывало отчаяние. Я сворачивалась в клубок и, стиснув зубы, терпела тягучую боль в груди и внизу живота.
Как такое возможно? Днем – любящий и заботливый супруг, а ночью – настоящий мучитель? У меня в голове не укладывалось! А вдруг это со мной что-то не так? Вдруг я бесстыдница, которой не привили должной скромности? Но ведь Брайан вел себя с женой совершенно иначе, а брата я почитала за образец. После супруга, разумеется.
И однажды я взбунтовалась, позволила себе то, в чем Гай мне отказывал: обняла его и принялась целовать. Мой бунт длился недолго – Гай ответил пощечиной, несильной, но очень обидной. Я замерла и вжалась в перину, не сводя глаз с его лица. Оно осталось спокойным, но в глазах я заметила гнев.
– Беа, – очень холодно произнес Гай, – мне никогда не доставляло удовольствия поднимать руку на женщину. Очень прошу тебя: не вынуждай меня повторять то, что случилось сейчас.
Утром он, казалось, не вспомнил о ночной размолвке, поцеловал меня очень ласково, подарил изысканное ожерелье и весь день не отходил от меня, а во время трапез отбирал для меня самые лакомые кусочки. Разумеется, ночью я вела себя с наивысшей покорностью, лишь бы Гай был доволен, и даже заслужила его похвалу.
Все осталось по-прежнему, а мне становилось все хуже и хуже. В конце концов боль и терзания привели к тому, что я с ужасом почувствовала, как меня то и дело охватывает раздражение. Я стала резкой с прислугой, чего за мной прежде не водилось. Мне надо было с кем-то посоветоваться, но с кем? О том, чтобы пожаловаться Гаю, и речи быть не могло! Леди Клод? А что она мне присоветует, не зная подобной печали? Леди Хависа? Она меня не поймет. Дядя Гесберт – священник, что он знает о природе женской раздражительности? Брайан слишком молод, да и неловко говорить с братом о том, о чем и на исповеди не осмелишься сказать.
Меня навестил дядя Роджер и с такой неподдельной сердечностью осведомился, довольна ли я замужеством, что я, потеряв всякий стыд, выложила ему – мужчине! – все как на духу. Он не оборвал меня на первых же словах и не стал пенять за непристойную откровенность. Терпеливо выслушав мои сетования, дядя Роджер улыбкой выразил понимание и сочувственно погладил меня по руке:
– Бедная моя малышка Беа! Ты слишком живая и пылкая для Гая, вот в чем дело. Ему следовало подыскать себе в супруги девицу с холодной кровью, а не горячей, как у тебя. Но Гай стал твоим мужем, и он такой, какой есть, поэтому ничего не поделаешь. Пей отвар из успокоительного сбора, Беа, и тебе станет легче. Это единственный совет, который я могу тебе дать. Может быть, в будущем что-то изменится.
– Почему только в будущем, а не сейчас? – спросила я.
– Мало времени прошло, – кратко ответил дядя Роджер, и по его замкнувшемуся лицу я догадалась, что эти слова как-то связаны с леди Марианной.
– Я сожалею о том, что не обладаю холодностью, присущей леди Марианне, – осмелилась сказать я, опасаясь рассердить дядю Роджера упоминанием о ней.
Но дядя Роджер не стал сердиться. Он рассмеялся – снисходительно и немного грустно.
– Почему ты решила, что она холодна? Нет, Беа, в ее жилах течет очень горячая кровь.
– У нее всегда было такое выражение лица, такой взгляд, словно ее выточили изо льда, – возразила я.
– Это всего лишь маска, Беа, – усмехнулся дядя Роджер. – Может быть, она кого-то и обманывала, но не меня. В первую же встречу с леди Марианной я почувствовал, что в ней горит настоящий огонь. Меня потянуло к ней, как мотылька на свет пламени, и я довольно сильно обжегся.
– Но если она такая, какой ты ее описываешь, почему Гай стремился заполучить ее наравне с тобой? Что бы он стал делать с такой женой? – спросила я замирающим голосом.
Дядя Роджер бросил меня острый взгляд и резко сказал:
– Беа, если ты хочешь, чтобы твой брак с Гаем Гисборном сложился удачно, никогда не заводи с ним разговор о леди Марианне! Даже имени ее не упоминай, иначе его гнев, вызванный ею, падет на твою голову. А в гневе он страшен, поверь мне, малышка.
Значит, леди Марианна чем-то разгневала не только дядю Роджера, но и моего мужа. Я почувствовала, как глаза защипало от слез.
– Скажи мне правду, дядя, Гай любил ее? Как и ты?
