Айлин Вульф
Друзья и недруги. Том 2
Джеффри стал внимательнее приглядываться к старшей из сестер, а приглядывать за ней и того тщательнее. Прошел еще один год, и он собственными глазами убедился в том, какой неукротимый дух Гвендолен унаследовала от родителей.
Джеффри давно понял, что Гвендолен отчаянно тоскует по Веардруну, хотя и скрывает тоску. Она обнаруживала ее только раз в половину года, когда граф Линкольн знакомил ее с отчетами о состоянии владений Рочестеров. Владения были обширными, находились как на острове, так и на континенте. Гвендолен была очень богатой наследницей графа Хантингтона, и Реджинальд считал необходимым с малых лет привлекать племянницу к управлению землями, людьми, замками и деньгами. Гвендолен изучала отчеты очень внимательно и прилежно, задавала толковые вопросы, но ее последний вопрос всегда оставался неизменным:
– А что Веардрун, дядя? О нем опять нет ни строчки!
Ответ графа Линкольна тоже всегда звучал одинаково:
– Стоит на прежнем месте, пребывает в полной сохранности. За ним присматривают как должно, и тебе нет нужды о нем беспокоиться.
Когда у графа Линкольна с племянницей состоялся последний разговор подобного рода, Гвендолен стала как-то особенно сдержанной. Джеффри насторожился и старался не спускать с нее глаз. И все же она сумела ускользнуть. Он перехватил ее только в конюшне. Гвендолен успела оседлать коня и даже сидела в седле, когда Джеффри загородил собой двери.
– Куда вы собрались – одна и на ночь глядя? – поинтересовался он и, увидев, как Гвендолен крепко сжала губы, ответил вместо нее: – В Веардрун. До которого несколько дней пути.
– Уйди с дороги! – с угрозой в голосе потребовала Гвендолен. – Немедленно! Я приказываю!
– Мне остается лишь подчиниться, – с усмешкой ответил Джеффри. – Вот только расседлаю вашего коня и поставлю его в денник.
Перехватив поводья, он накрепко привязал лошадь и поймал ладонями тоненький стан Гвендолен.
– Как ты смеешь обходиться со мной подобным образом?! – возмущенно воскликнула она, сверкая синими глазами. – Я – графиня Хантингтон!
– Со всем уважением к вашей светлости, моя леди! – пробормотал Джеффри и стащил Гвендолен с коня.
Она вырывалась, колотила его ногами, била по рукам и даже попыталась укусить, но Джеффри держал ее крепко, пока Гвендолен, выдохнувшись, не затихла. Убедившись, что девочка успокоилась, Джеффри бережно поставил ее на ноги, но продолжал на всякий случай придерживать за плечи. Гвендолен упрямо отворачивалась, как он ни пытался заставить ее посмотреть ему в глаза. Устав от борьбы, Джеффри махнул рукой на все правила обращения со знатными особами, ухватил девочку жесткими пальцами за подбородок и принудил смотреть на него. Его обжег блеск ее глаз, высветлившихся от гнева льдом, и Джеффри подумал, что в эту минуту она особенно похожа на отца.
– Леди Гвендолен, вы все равно не смогли бы одна добраться до Веардруна. Подумайте сами, – уговаривал ее Джеффри. – Вам всего-то одиннадцать лет! Вашего малого возраста оказалось бы вполне достаточно, для того чтобы дурные люди учинили над вами злодейство. Вы этого бы хотели? Чтобы вас ограбили и убили или того хуже?
Гвендолен, как ни сердилась на Джеффри, была вынуждена признать его правоту. Гнев покинул ее. Она посмотрела на него несчастными, полными отчаяния глазами и, неожиданно уткнувшись лицом ему в грудь, расплакалась навзрыд. Реджинальд, стоя все это время в отдалении и слушая, как Джеффри вразумляет его старшую племянницу, подавил тяжелый вздох и неслышно ушел, незамеченный Гвендолен. От острых глаз Джеффри присутствие графа Линкольна не укрылось, и он только порадовался, что его старшая госпожа оказалась избавлена от суровых попреков своего дяди и опекуна.
Радость Джеффри за Гвендолен оказалась преждевременной. Когда он вел ее обратно, слуга, низко поклонившись графине Хантингтон, сообщил, что граф Реджинальд желает побеседовать с ней и немедленно. Джеффри почувствовал, как рука Гвендолен в его ладони дрогнула.
– Я пойду с вами, – предложил он, но девочка отказалась.
Высоко подняв голову, она вошла в залу, где ждал ее граф Линкольн. Дверь осталась приоткрытой, и Джеффри услышал его резкий голос:
– Гвендолен, как ты могла решиться бежать из Стэйндропа? О себе ты не стала думать, почему не подумала о Луизе? Пустилась в бега, бросив сестру?
Тишина – и снова голос графа Линкольна:
– Ты сейчас же дашь мне слово, что больше никогда не повторишь подобного. Иначе тебя и близко не подпустят ни к одной лошади, а о прогулках верхом можешь забыть.
На этот раз Гвендолен ответила – до Джеффри долетел ее тихий голос:
– Дядя, позволь нам с Луизой вернуться в Веардрун!
– Вернетесь, когда станешь взрослой и выйдешь замуж. До тех пор ни тебе, ни Луизе нечего делать в Веардруне. Там нет ни вашего отца, ни вашей матери. Слово, Гвендолен! Я жду!
– Там их друзья, все, кого я знаю с колыбели! – прозвенел голос Гвендолен.
На этот раз отвечать не стал граф Линкольн.
– Позволь мне хотя бы написать им письмо, – услышал Джеффри молящий голос. – Прошу тебя!
– Гвендолен, будет так, как я решил. Напишешь еще раз – снова сожгу твои письма. Изволь жить настоящим, думать о будущем, а не вздыхать о том, что прошло навсегда. Ты дашь мне слово или продолжишь упорствовать и вынудишь меня сделать так, как я пригрозил?
Снова долгое молчание – а потом еле слышный, подавленный голос Гвендолен:
– Я даю слово.
– Громче, Гвен! Даешь слово кому и в чем?
Голос Гвендолен возвысился до предела, стал ровным, чеканным и безжизненным:
– Я даю тебе слово в том, что не стану пытаться сбежать в Веардрун! Этого достаточно, дядя?
– Да, вполне, – смягчился голос графа Линкольна. – Можешь идти.
Гвендолен вышла бледная, очень прямая, только что не звенящая, как перетянутая струна. Ее глаза были сухими, пальцы крепко стиснуты в кулаки. Опасаясь, что она лишится сил и упадет, Джеффри подхватил ее на руки, ожидая сопротивления. Но Гвендолен не вырывалась – она вообще не замечала того, что происходило с ней и вокруг в эту минуту. Она даже не стала протестовать, когда Джеффри не только уложил ее в постель, но и остался возле ее кровати, едва ощутимо гладя Гвендолен по голове. Только так он мог выразить ей свое сочувствие: слов она бы не приняла.
Жить настоящим, думать о будущем, не горевать о прошлом. Граф Линкольн прав, размышлял Джеффри, когда Гвендолен уснула. Но только ли в этом дело? Конечно, Гвендолен и Луиза не могут пока жить вдали от опекуна, но почему нельзя отправить весточку тем, кто был дружен с графом Робертом? Потому, сам себе ответил Джеффри, что граф Реджинальд хочет держать крепко запертыми двери, за которыми особый мир, всегда создававшийся вокруг графа Роберта, кем бы и где бы он ни был. Получится ли?
– Нет, не получится, – услышал он шепот и, опустив глаза, увидел Луизу.
Одно движение ее брови – и он усадил девочку себе на колени.
– Бедная Гвен! – прошептала Луиза, чтобы не разбудить сестру. – И у нее пока не получится.
Вскинув глаза на Джеффри, она недовольно выпятила губы и тем же шепотом заявила:
– И я бедная! Устроили переполох и забыли обо мне? Почему я до сих пор не в постели?
Последние слова она произнесла строгим тоном графини Линкольн, передразнив тетку, как птица-пересмешник, да еще и приподняв брови в точности, как леди Клэренс. Джеффри чуть не поперхнулся от смеха, и Луиза, очень довольная, тут же потребовала:
– Сказку! Про дракона, принцессу и рыцаря!
– Я вам ее повторяю десятый вечер кряду, леди Лу!
– Да, – подтвердила Луиза. – Потому что она мне нравится.
Заметив, что он собирается уложить ее в ее собственную кровать, она отрицательно помотала головой и требовательно указала на кровать Джеффри:
– Я хочу спать с тобой!
– Леди Лу! – выдохнул Джеффри, но, встретившись с ней глазами, как всегда, подчинился.
Недавно заведенная Луизой привычка забираться к нему в постель доставила Джеффри немало хлопот. Возражать было бесполезно: Луиза ничего не желала слушать и неизменно добивалась своего.
– Почему нет?! – гневно сверкала она стальными глазами. – Гвен была старше меня, но ей позволялось засыпать возле матушки и отца, если она просилась к ним в спальню!
– Леди Лу, но ведь я не отец вам, – урезонивал девочку Джеффри.
– Разве я виновата, что отец и матушка сейчас не рядом со мной? – парировала Луиза, и этот довод разил его наповал.
Упрек Луизы заставлял вспомнить, что он воевал на стороне сэра Гая, а значит, вольно или невольно повинен в том, что маленькая Луиза осталась без матери и отца. Луиза же подкрепляла слова слезами, которые начинали крупными горошинами катиться из широко раскрытых глаз, и Джеффри ничего не оставалось, кроме как укладывать ее спать возле себя.
– Если вы боитесь спать одна, давайте я поговорю с ее светлостью леди Клэренс, – предложил Джеффри, сочтя свою мысль удачной.
– Чтобы тетушка забирала меня на ночь к себе? Поговори, – согласилась Луиза, но в ее глазах промелькнула насмешливая искорка. – И тогда дядя Реджинальд вовсе перестанет делить с ней ложе. По возвращении в Стэйндроп он приказал обустроить ему отдельную спальню, но все-таки продолжает относиться к тете Клэр как к супруге, и потому остается надежда, что его охлаждение к ней однажды пройдет. Если же в ее спальне обоснуюсь я, между ними все осложнится, – и что тогда делать?
Все это Луиза сообщила тоном взрослой женщины, прямо-таки главы многочисленного семейства, где каждый доставляет ей столько забот и беспокойства, что попытка Джеффри внести свою лепту в ее тяготы была верхом непростительного легкомыслия. Джеффри с первых дней пребывания в Стэйндропе подметил, что между графом Линкольном и его супругой нет теплых и доверительных отношений. Поддавшись на взрослый тон Луизы, он чуть было не спросил ее, в чем причина прохладного и немного снисходительного отношения графа Реджинальда к жене, но вовремя спохватился. Луиза ловко умела заставить собеседника забыть о ее возрасте и, если тот допускал оплошность в речах, тут же давала почувствовать, что в том не ее вина. Если же ей самой хотелось поговорить, то помешать Луизе не мог никто. Округлив глаза и понизив голос до таинственного шепота, она ответила Джеффри на незаданный вслух вопрос так, словно в свой черед рассказывала сказку на ночь:
– Тетушка Клэр заблудилась. Ей кажется, что она пребывает в кромешной темноте и рядом с ней никого нет. На самом деле это не так, но она не видит дядю Реджинальда. Он очень терпелив, но в последнее время устал и немного сердит на тетушку за ее слепоту. И все же он надеется, что однажды она прозреет.
– Леди Лу, обсуждать семейные тайны взрослых нехорошо, – укорил ее Джеффри.
– Зато интересно! – возразила Луиза, ни капли не смутившись, и капризно наморщила нос: – Не заражайся от тетушки Клэр чинностью, не то станешь таким же церемонным и скучным, как она. А теперь рассказывай сказку!
Сказки Луиза любила и слушала внимательно, но иной раз отвлекалась на самые неожиданные для Джеффри вещи. Вот и на этот раз она вдруг ткнула пальцем в узкий шрам, открывшийся в вороте его рубашки, безошибочно определив:
– Элбион, да? – Подняв глаза на замолчавшего на полуслове Джеффри, она улыбнулась и уверенно заявила: – Отец не хотел убивать тебя и постарался ранить не слишком сильно.
– Иначе меня бы сейчас не было в Стэйндропе, – усмехнулся в ответ Джеффри.
– Да, – подтвердила Луиза. – Отец хорошо относится к тебе. Ты привлек его внимание в самую первую встречу. Он стал приглядываться к тебе и постепенно укрепился в добром мнении о тебе, при котором остается и по сей час.
Она всегда говорила о родителях не в прошедшем времени, а в настоящем. Никто в Стэйндропе не поправлял ее, и Джеффри со временем тоже привык к подобной манере Луизы.
Каждую ночь Джеффри терпеливо ждал, пока девочка уснет, и переносил Луизу в ее кровать, но к утру слышал сквозь сон легкий топот босых ног. Прежде чем Джеффри успевал открыть глаза, Луиза стремглав забиралась к нему под одеяло, сворачивалась клубком, начинала сонно сопеть, и он уже не смел тревожить ее. Во сне она обнимала его за шею, и сердце Джеффри таяло от нежности, словно Луиза и впрямь была его дочерью. Но он старался вернуть ее на место раньше, чем проснутся служанки и Гвендолен, а графиня Линкольн придет будить племянниц.
Казалось, Гвендолен примирилась с решением графа Линкольна, но Джеффри не верил, что неудача с побегом погасила угаданный им огонь в ее сердце. Поэтому он не слишком удивился, когда Гвендолен на следующий день после того, как ей исполнилось двенадцать лет, потребовала, чтобы Джеффри начал учить ее владеть оружием.
– Каким именно, ваша светлость? – лишь уточнил он.
– Начнем с меча, а потом посмотрим, – подумав секунду, ответила Гвендолен. Заметив в глазах Джеффри сомнение, она притопнула ногой: – В чем дело? Дядя отзывался о твоем воинском умении с похвалой, а его похвала дорого стоит. Ты ведь занимаешься с Грифидом и Виллом? Чем я хуже?
В ее синих глазах горел тот самый огонь. Невольно припомнив давний разговор с Дэнисом в Йорке, Джеффри понял, кто еще жаждет возмездия для Брайана де Бэллона – и едва ли не с большей силой, чем прочие. Он спросил у графа Линкольна согласия на занятия с Гвендолен и получил его неожиданно легко.
– Обучай. Если я откажу Гвендолен и в этом, она все равно не станет сидеть за вышиванием. Возможно, у нее есть способности. Все-таки Гвендолен – дочь своей матери, а моя сестра владела оружием лучше многих мужчин, – вздохнул граф Линкольн. – Не стоит забывать и о том, что она унаследовала от отца не только графский титул, но и другой, более значимый и могущественный.
Верховная правительница Посвященных воинов Средних земель – вот кем стала Гвендолен, заступив на место графа Роберта, понял Джеффри. Только где ее Воины?
– Ваша светлость, ведь вы понимаете, зачем леди Гвендолен понадобилось овладеть воинским искусством? – осведомился Джеффри, желая убедиться, что он не одинок в своих подозрениях.
Граф Линкольн внимательно посмотрел на него и с усмешкой ответил:
– Не просто понимаю, а знаю от самой Гвен. Я разрешил ей заниматься с тобой, но при условии, что она будет держать при себе свои замыслы до тех пор, пока ей не исполнится шестнадцати лет.
– И она согласилась ждать так долго? – недоверчиво спросил Джеффри.
– А что ей оставалось делать? Таковым было мое условие, и Гвендолен пришлось подчиниться. Конечно, за четыре года Брайана де Бэллона может постигнуть иная кончина. Но Божий суд есть Божий суд, Джеффри, и если Всевышний рассудит призвать Бэллона к ответу иначе, кто мы такие, чтобы противиться его воле?
Значит, не только Дэнис и Джеффри додумались до ордалии2, – и граф Линкольн со старшей дочерью графа Роберта пришли к такому же решению. Но кто выйдет на поединок с Бэллоном, если дело дойдет до Божьего суда? Не позволит же граф Линкольн сделать это Гвендолен!
– Разумеется, нет, – сказал Реджинальд, прочитав в глазах Джеффри безмолвный вопрос. – Гвендолен мыслит сама скрестить меч с Бэллоном, и я пока не стал разубеждать ее, чтобы она не отважилась на какой-нибудь безрассудный поступок. Пусть обучается, Джеффри, если умение владеть оружием дарует ей хоть какое-то утешение. Когда же дойдет до дела, тогда я ей объясню, что она должна выдвинуть обвинения против Бэллона в присутствии самого короля – и с нее довольно. Ей для этого потребуется изрядное мужество, но, уверен, она не дрогнет.
Больше он ничего не сказал, но Джеффри все понял без слов. В поединок с Бэллоном вступит сам граф Линкольн, чье сердце горит таким же гневом, как и сердце Гвендолен, не остывшее за прошедшие годы и в малости. Заметив стальной блеск в жестко прищуренных глазах брата леди Марианны, словно граф Линкольн видел перед собой Брайана де Бэллона, Джеффри окончательно уверился, что все понял правильно. Но при всем уважении к графу Линкольну он усомнился, что тот одолеет Брайана де Бэллона. Граф ежедневно брал в руки меч, но ратные тренировки совсем не то, что поединок не на жизнь, а на смерть. Бэллон моложе графа, он искушенный и опытный турнирный боец, а кроме того, не побрезгует прибегнуть к какой-нибудь низости, чего граф Реджинальд никогда себе не позволит. Для поединка с Бэллоном нужен другой противник, более молодой, и на языке у Джеффри вертелось имя Дэниса Рочестера. Но, помня о решении графа отгородить Гвендолен от всех, кто был с ее отцом в вольном Шервуде, а значит, и от Дэниса, он промолчал. До суда над Бэллоном еще добрых четыре года, и когда пробьет час, тогда и выяснится, кто поддержит обвинения Гвендолен.
Пока же он начал занятия, и Гвендолен с азартом приступила к обучению, не пропуская ни одной тренировки. Наблюдая за ней, Джеффри убедился, что она и впрямь талантлива в воинском деле. Гвендолен очень быстро догнала в навыках владения мечом Грифида, которого Джеффри считал своим лучшим учеником. Конечно, она уступала Грифиду в силе, но только в ней и ни в чем другом.
Луизу же совершенно не интересовало все, что было связано с оружием. Ей исполнилось пять лет, и она погрузилась в занятия с учителями. Джеффри сам научил ее читать, когда Луизе было всего три года. Книжная премудрость ей давалась легко. У девочки была удивительная память, и она могла слово в слово повторить любой урок.
Луиза была тоже талантлива, но ее талант проявлялся в лечении и приготовлении лекарств. Однажды сильно простудившись, Луиза сама, несмотря на жар, кашель и головную боль, приготовила для себя жаропонижающий сбор из трав. Отвар из сбора сделала Гвендолен – на это у Луизы уже не хватило сил, да Джеффри и не выпустил бы ее из постели.
Тревожась за девочку, он провел возле нее бессонную ночь, не снимал ладони с ее горячего лба и сам поил ее отваром. Следующую ночь Джеффри снова приготовился к ночному дежурству.
Когда все в Стэйндропе отошли ко сну, он придвинул кресло вплотную к кровати Луизы. Днем он урвал для сна пару часов и был уверен, что не поддастся сонливости до утра. Но вдруг по комнате пронеслось легкое дуновение, почувствовав которое, Луиза широко распахнула глаза и замерла в предвкушении. Джеффри, напротив, не успев опомниться, погрузился в глубокий сон. Скосив глаза на верного стража, Луиза тихо сказала:
– Он уснул.
Дверь в комнату приоткрылась, вошла молодая женщина в длинном платье из тонкого полотна. Светлая россыпь волос ниспадала до расшитого золотом пояса, струилась по плечам и спине золотистыми волнами, завиваясь на кончиках прядей в крупные кольца. Женщина держала высокий серебряный кубок, над которым вился едва заметный парок. Луиза вскочила на колени и протянула к ней руки.
– Матушка! – прошептала она.
Поставив кубок на стол, Марианна села рядом с Луизой на кровать, укутала дочь в теплое покрывало и взяла на руки. Приложив губы к ее лбу, она огорченно покачала головой:
– Горишь, детка! Набегалась на сквозняках?
Луиза потерлась лбом о ее руку, вскинула голову и посмотрела на мать сияющими от счастья глазами, такими же светлыми и серебристыми, как у самой Марианны.
– Сейчас выпьешь отвар, что я приготовила, – сказала Марианна, поднося кубок к губам Луизы. – Кашель смягчится, а жар убавится.
– А я усну, – в тон ей продолжила Луиза, пытаясь отвернуться от кубка. – И ты сразу уйдешь.
– Нет, моя милая, – улыбнулась Марианна и поцеловала дочь. – Я пробуду с тобой до рассвета. Ты будешь спать у меня на руках, а я стану тебя баюкать и петь колыбельную. Так что смело пей отвар.
Луиза шумным вздохом выразила радость, которую ей доставили слова матери. Она послушно выпила горьковатую жидкость, повозилась на руках у Марианны, устраиваясь поудобнее, и прижалась золотистой головой к груди матери.
– Если бы можно было позвать сейчас Гвен! – сказала она просительным тоном, не слишком надеясь на согласие.
Так и вышло. Лицо Марианны подернулось дымкой печали, и все же она твердо покачала головой:
– Ты же знаешь, Лу: то, что можно тебе, для Гвен всегда останется под запретом.
– Знаю, – вздохнула Луиза, перебирая локоны матери. – Но это так несправедливо по отношению к Гвен! Я могу приходить к вам на луга Одина, вы иногда приходите ко мне, а она видит вас только в снах! Как бы она была счастлива, если бы ты или отец хотя бы раз пришли к ней так, как ко мне, и она могла бы обнять вас!
– Что поделаешь, Лу! Мы любим вас обеих, но у вас разные способности и возможности. Твой Дар Хранительницы и сила отца, которой наделил его Один, позволяет только тебе видеть нас наяву.
Луиза грустно покивала, но тут же оживилась и запрокинула голову, вглядываясь в лицо Марианны.
– А отец тоже придет? – спросила она замирающим голосом.
Марианна улыбнулась и поцеловала ее в горячий лоб.
– Завтра, если ты еще не выздоровеешь.
– Конечно, не выздоровею! – заявила Луиза. – Даже не сомневайся!
Ее радость настолько не соответствовала сказанным словам, что Марианна не выдержала и рассмеялась.
– Какая же ты негодница, Лу! Даже простуду обернешь в свою пользу. Отец прав: мы чересчур тебя балуем.
– Как ты можешь так говорить, матушка? – с укором спросила Луиза. – Вы ушли в Заокраинные земли, когда мне и года не было!
Марианна вздохнула и, покрепче прижав к себе дочь, очень тихо сказала:
– Ты же знаешь, как все случилось. Неужели ты думаешь, что мы оставили Гвен и тебя по своей воле?
– Знаю, – прошептала Луиза и погладила Марианну по руке. – Прости, что огорчила тебя.
Марианна улыбнулась и, поцеловав Луизу, задумчиво посмотрела на Джеффри, спавшего в кресле беспробудным сном. Его лицо выражало умиротворение и светлый покой. Проследив взгляд Марианны, Луиза сказала:
– Боль почти покинула его сердце. Еще немного, и он полностью исцелится от душевных ран.
– На это я и рассчитывала, когда попросила тебя передать ему перстень и сказать, чтобы он шел в Стэйндроп оберегать вас, – ответила Марианна.
Помолчав, Луиза спросила:
– Я знаю, за что Гвен его не слишком жалует, хотя в душе относится к Джеффри с уважением. Но почему ты решила о нем позаботиться?
По-прежнему не отрывая взгляда от Джеффри, Марианна с печальной улыбкой ответила:
– Я обязана ему, Лу.
– Чем же?
– Половиной дня во Фледстане. Часами, что прошли от полудня до заката. Он подарил их мне, рискуя собой.
– Половиной дня? Во Фледстане? – повторила Луиза и нахмурилась.
Заметив, что лицо младшей дочери приняло сосредоточенное выражение, Марианна чуточку резко тряхнула Луизу и, когда та посмотрела на мать, очень строго сказала:
– Нет, Лу, не сейчас. Ты собралась почерпнуть знания, которые придут к тебе в свое время. Смири любопытство и просто запомни то, что я говорила. Но не вздумай расспрашивать ни дядю, ни самого Джеффри!
Луиза капризно выпятила губы:
– Расспрашивать! Вот еще! Я – Хранительница и знаю все без расспросов.
Глядя на ее надменное важное личико, Марианна, не выдержав, рассмеялась звонким серебряным смехом. Луиза, очень довольная тем, что развеселила мать, улыбнулась лукавой и нежной улыбкой. Вновь бросив взгляд на Джеффри, Марианна прижалась губами ко лбу дочери и зашептала:
– Слушай меня внимательно, Лу! До того как Джеффри пришел в Стэйндроп, он повстречался с одной женщиной. Ее зовут Эллен. Они полюбили друг друга.
– Где же она в таком случае? – спросила Луиза, тоже посмотрев на спящего Джеффри.
– Она не сразу поняла, что любит его, и потому они расстались. Но у Эллен родились сын и дочь. Джеффри о детях не знает, а ей неизвестно, где Джеффри. Скажу больше: они оба смирились с разлукой и почти забыли о любви друг к другу. Он еще помнит, а она – нет, отдав детям все свое сердце.
– Разве так бывает, матушка? – недоверчиво спросила Луиза. – Если люди любят друг друга, как они могут об этом забыть?
– Бывает по-разному, детка, – ответила Марианна. – Любовь никогда не проходит, если она истинная, но может спрятаться глубоко, на самом донышке сердца, так глубоко, что человек перестанет ее чувствовать. Но она обязательно однажды проснется, вырвется на свободу и либо смертельно обожжет, либо подарит счастье. Так будет и с ними, обязательно будет!
Скосив глаза на Джеффри, Луиза нахмурилась:
– Я не хочу, чтобы Джеффри обжегся насмерть. Я люблю его, матушка, и хочу, чтобы он был счастлив, а не смертельно ранен!
– И я желаю ему и Эллен того же, – улыбнулась Марианна. – Но очень многое будет зависеть от тебя. Чтобы они обрели счастье, ты должна привести их друг к другу. Считай, что в твоих руках две нити, которые тебе надо связать воедино.
– Когда? – встрепенулась Луиза, и Марианна поспешила успокоить ее легким покачиванием.
– Не сию минуту. Отец скажет тебе, когда и как.
– А пока мне хотя бы можно рассказать Джеффри, что у него есть сын и дочь?
Марианна долго смотрела на Джеффри испытующим взглядом, потом твердо ответила:
– Нет, детка.
– Почему? – огорченно протянула Луиза.
– Потому что рядом с тобой и Гвен он только-только обрел душевный покой. Поведав ему о детях, ты лишишь его и этого. Он ведь не сможет покинуть Стэйндроп, оставив вас. Он дал слово твоему отцу, что будет оберегать Гвен и тебя, и не нарушит данную клятву. Ему предстоит провести с вами еще несколько лет, пока вы вместе с ним не вернетесь в Веардрун. Именно там он и должен узнать обо всем, чтобы обрести счастье, а не вновь погрузиться в смятение. Ты поняла меня, Лу?
Задумчиво глядя на Джеффри, Луиза покивала светлокудрой головой:
– Да, матушка. Я буду хранить в тайне то, что ты мне поведала, и ждать, пока отец не скажет мне, что час наступил.
– Вот и славно, моя милая, – улыбнулась Марианна и, опустив глаза на дочь, попросила: – А теперь засыпай, Лу.
– А ты спой мне, как обещала, – напомнила ей Луиза. – И разбуди меня поцелуем перед возвращением в Заокраинные земли.
– Непременно, Лу, – ответила Марианна и, укачивая дочь, тихо запела колыбельную.
Луиза зевнула, закрыла глаза и сонно засопела под пение матери.
Джеффри тоже слышал сквозь сон колыбельную Марианны и спал под нее едва ли не слаще, чем маленькая Луиза. Проснувшись с первыми солнечными лучами, он понял, что проспал всю ночь, и укорил себя в непростительной сонливости. Бесшумно подойдя к постели Луизы, Джеффри увидел, что глаза у нее открыты.
– Она только что ушла, – сообщила Луиза.
– Кто? – не понял Джеффри.
– Матушка, кто же еще? – пожала она плечами.
Заметив его удивление, Луиза откровенно наслаждалась впечатлением, произведенным на Джеффри, и широко улыбалась ему.
– Какая же вы озорница и выдумщица, леди Лу! – ласково сказал Джеффри и потрогал ее лоб. – К счастью, вы уже не так горите, как вчера, и кашля я не слышу. Но жар все-таки еще есть. Придется вам и этот день провести в постели.
– Разумеется, я так и сделаю, – откликнулась Луиза с такой готовностью, что Джеффри удивился еще больше, прекрасно изучив весьма своенравную и волевую натуру младшей госпожи.
Если бы Луиза сочла нужным встать с постели, никто бы не смог удержать ее. Вновь увидев в его глазах удивление, она рассмеялась и пояснила:
– Иначе отец на меня рассердится и не придет. А матушка говорила, что эту ночь он обещал провести возле меня. Я очень хочу увидеть его, Джеффри! Очень-очень!
Подавив тяжелый вздох, Джеффри присел на кровать, подхватил Луизу на руки и прижал к груди – в точности так, как это делала Марианна, пока он спал. «Бедная девочка», – подумал он. Леди Гвендолен помнит родителей и черпает утешение в воспоминаниях. А Луиза была слишком мала, когда граф Роберт и леди Марианна погибли, чтобы помнить их, вот и находит радость в фантазиях, воображая, что они навещают ее.
«Не поверил», – поняла Луиза и улыбнулась незаметно для Джеффри. Ну и не надо. Отец ведь всегда говорит ей: «Всему свое время, стрекоза!», когда она пытается добыть знания, преждевременные для нее, как он считает. Время придет, и Джеффри поверит, что она не выдумщица и всегда говорит правду. А пока ей было приятно чувствовать тепло и надежную силу рук, которые держали ее возле груди, где спокойно и мерно отбивало удары сердце Джеффри. Ее даже порадовало, что она не должна пока говорить ему, что в Веардруне подрастают его собственные дети. Луиза привыкла владеть Джеффри полностью и безраздельно. Рядом с ним она неизменно ощущала себя в безопасности, испытывая такой же покой, который дарила ему сама. И все же она не удержалась от шалости, которую сочла безобидной, задав Джеффри вопрос:
– Ты любишь детей?
Он посмотрел в ее глаза, схожие с глазами леди Марианны, как две капли воды, и ласково улыбнулся:
– Да, леди Лу. Я всем сердцем люблю вас и леди Гвендолен, хоть она и питает ко мне неприязнь.
– Гвен пока не испытывает к тебе приязни, но нелюбви к тебе в ее сердце уже нет, – поправила его Луиза и уточнила вопрос: – Я имела в виду не нас с Гвен, а просто детей.
Джеффри на миг задумался, его глаза стали грустными, и он негромко сказал:
– Наверное, люблю, леди Лу. Только тот, у кого вместо сердца камень, не любит детей.
– Это хорошо, – прошептала Луиза и, склонив голову на руку Джеффри, зевнула и закрыла глаза.
Ее пальцы надежно удерживали только ею и ощутимые две незримые нити, которые мать вручила ей ночью. Луиза помнила, что ей надлежит связать их в одну. Но, своевольная и любопытная, она не удержалась и, несмотря на предостережения матери, почерпнула знания, на которые к Луизе были щедры Заокраинные земли. Она успокоила и оправдала себя тем, что посмотрит в будущее чуть-чуть, одним глазком, чтобы не разочаровать непослушанием ни мать, ни тем более отца. Вынырнув из видений, Луиза была абсолютно довольна: все сладится так, как желает матушка. А пока отец не укажет ей час, Джеффри побудет с ней еще немного. Ведь она тоже любит его.
Прошел день, минула ночь, которую Джеффри снова проспал до самого рассвета, как ни пытался бороться со сном. Проснувшись утром, он нашел Луизу совершенно здоровой. Ее глаза сияли восторгом, на губах играла радостная улыбка, и Джеффри, улыбнувшись в ответ, спросил:
– Видели чудесный сон, леди Лу?
– Сон? – протянула Луиза и, скосив на него глаза, снисходительно рассмеялась: – Можешь считать это сном. Попроси Гвен прийти ко мне: нам надо поговорить!
Выполнив поручение Луизы, Джеффри отошел в дальний угол комнаты, чтобы не мешать беседе сестер. Забравшись на кровать Луизы, Гвендолен поцеловала сестру и внимательно выслушала все, что та сообщила ей шепотом. Глаза Гвендолен расширились от удивления, она оглянулась на Джеффри и отрицательно покачала головой.
– Нет, Лу! – сказала она резким голосом. – Все имеет пределы, и ты не смеешь требовать от меня!
– Не я, Гвен, – возразила Луиза и, взяв Гвендолен за руку, многозначительно посмотрела на нее. – Я передала слово в слово то, что отец ночью велел мне сказать тебе. Ты нарушишь волю отца?
Гвендолен нахмурилась и долго молчала, низко склонив голову под неотступным взглядом Луизы. Глубоко вздохнув, она кивнула и, спрыгнув с кровати, подошла к Джеффри.
