Айла Даде
Мы упадем первым снегом
Вдыхая снежинки
Пейсли
Боже мой, мои ноги! Что это за чувство? Я просто месиво. Недоделанный пудинг, размешанный до кремообразного состояния.
Со стоном я падаю на кровать, раскидываю руки и ноги и решаю больше никогда не двигаться. Вот как будет выглядеть остаток моей жизни. Только я и кровать. Навеки вместе, в уютном согласии.
Согласна ли ты, Пейсли Харрис, взять постель Арии в свои законные супруги, а также любить и почитать ее, в горе и радости?
Да. Господи, да. Я согласна.
Мои веки тяжелеют. Ловец снов над моим лицом становится размытым. Я чувствую, как кровь пульсирует в конечностях. Ощущение такое, будто матрас – это сплошное магнитное поле, которое притягивает к себе мое уставшее тело.
Тренировочный центр в Миннеаполисе – это ничто, по сравнению с тем, что мне пришлось выдержать сегодня. До обеда, я без конца кружила по льду, и Полина, казалось, придиралась к каждому моему шагу: «Поднимай ногу выше! Она болтается, как старый шланг!». Обеденный перерыв я провела с Гвен, Леви и Эрин – эти ребята просто невероятно добры ко мне и сразу же приняли в свою компанию. Но едва я успела проглотить свой бутерброд с авокадо, как нас снова позвали на очередную тренировку. Но это было супер.
Сейчас уже почти шесть, а я не могу открыть глаза. «Я устала… так устала… надо чуть-чуть…»
В ушах звенит «Starman» Дэвида Боуи.
– М-м… – я переворачиваюсь на живот и прижимаю подушку к голове. – Не сейчас.
Но телефон не сдается и продолжает звонить. Я не глядя протягиваю руку и шарю по прикроватной тумбочке, прежде чем мои пальцы находят смартфон. Поворачиваю голову набок и сонно щурюсь, чтобы прочитать имя на экране.
Это Гвен. Мы обменялись номерами во время обеденного перерыва. Я отвечаю и прижимаю мобильный телефон к уху:
– Да?
– Ого. Ты вступила в мафию?
– Чего?
– Твой голос. Ты похожа на дона Корлеоне.
– На дона Корлеоне? – я вытаскиваю изо рта прядь волос, которая каким-то образом туда попала.
– Из «Крестного отца». Только не говори, что ты не знаешь этот фильм.
– А, вот оно что. Ясно, – с огромным усилием я приподнимаюсь и прислоняюсь к изголовью кровати. – Я в полной заднице.
Гвен хихикает:
– Да, «АйСкейт» – это интенсив. Но ты привыкнешь. Какие у тебя планы на вечер?
– Планы?
– Да. Ой, нет, нет, не… Черт, – на заднем плане что-то грохочет. Гвен выругивается. – Это мама с ее ароматическими свечками! Зачем она их в банки ставит? Стоят повсюду. Что ни шаг, то новый запах.
– Ну, они красивые.
– Подумаешь. Ладно, вернемся к твоим планам. Чем думаешь заняться?
– Ничем, – отвечаю я, не в силах скрыть недоверие в своем голосе. – У меня такое чувство, будто бы я сегодня прошла курс подготовки в тренировочном лагере Рокки Бальбоа. Как ты вообще в состоянии ходить?
– Как я уже сказала, ты привыкнешь. Я тебя заберу. Будь внизу через десять минут, хорошо?
– Что? Гвен, честно, я…
– До скорого!
Я хочу еще возразить, но она уже повесила трубку. На мгновение я замираю и смотрю на экран телефона. Я думаю написать ей, чтобы она не приезжала, но почему-то не могу решиться. Мы только сегодня познакомились, и я не хочу сразу все испортить.
Измученная, я подползаю к краю кровати и разминаю затекшие конечности. Что ж, если я дожила до этого момента, то и с остальным справлюсь.
Я не утруждаюсь снова краситься. Вместо этого я достаю из сумки грязное белье с тренировки и бросаю его в корзину. Когда я достаю бумажник, мои пальцы натыкаются на контракт с «АйСкейт». Сердце опять замирает, как тогда, когда Полли вручила мне его, а мой взгляд задержался на чудовищных суммах. Именно так, на суммах. Во множественном числе. На трех, если быть точной. Членский взнос в «АйСкейт», гонорар за тренировки Полли и расходы на хореографа. Пока я не зарекомендую себя и не выиграю чемпионат, я нахожусь на испытательном сроке и должна за все платить сама. В этом и есть минус. Когда-нибудь мне будут платить за то, чем я занимаюсь, но до этого еще далеко.
Пока я расписывалась, меня не покидала мысль о том, что каждым росчерком я сама загоняю себя в угол. Мне срочно нужна работа, если не хочу тайком сбегать из этого города с огромными долгами.
Когда я спускаюсь вниз, Гвен беседует с Рут. Они сидят с двумя постояльцами в гостиной у камина, пока Рут вяжет шарф-плед, а Гвен выбирает из миски один шарик нуги за другим. Они поднимают головы, когда я к ним подхожу.
– Пейсли, – говорит Рут под стук спиц. Она улыбается, и на щеках появляются ямочки. Это автоматически придает ей то самое любящее выражение, которое есть только у маленьких фигурок рождественских эльфов. – Тебя не было на ужине. Все в порядке?
– Да, все хорошо. Прости, тренировка…
Вместо того, чтобы закончить предложение, я делаю многозначительное выражение лица.
Рут кивает:
– Понимаю. Ну, в буфете еще остался яблочный пирог. Если хочешь…
– Мы купим что-нибудь на фестивале, – перебивает ее Гвен, вставая с дивана и потягиваясь. – Мамины черничные чизкейки просто объедение.
– На фестивале? – спрашиваю я, пока Гвен тянет меня за собой.
– Да. Сегодня будет хафпайп-шоу, репетиция перед X Games. Городской фестиваль в этот день – это традиция.
Я натягиваю шапку, когда мы выходим из гостиницы:
– Ты мне об этом не говорила.
Гвен пожимает плечами:
– Забыла.
Можно подумать. Она специально мне не сказала, потому что знала, что в моем нынешнем состоянии у меня не хватило бы сил на фестиваль. Моя новая подруга довольно умна.
Мы едем на джипе Гвен цвета хаки к Аспенскому нагорью, где нас ждет внушительная толпа.
– Ух ты, – говорю я, выходя из машины и окидывая взглядом множество киосков и хафпайп за ними. – Люди днем прячутся? Иначе откуда они вдруг взялись?
Гвен смеется. Ее ботинки хрустят по снегу, когда она направляется ко мне.
– Это туристы. Хотят посмотреть шоу.
Она цепляется за мою руку, что вызывает у меня ощущение приятного удовлетворения, а другой рукой указывает на разнообразные домики и киоски.
– Вон там – сувениры и всякая ерунда. Совсем не стоит своих денег. Каждый год себя спрашиваю, что за человек тратит пять долларов на магнит с зеленоголовым троллем на сноуборде. В общем, очень странно. О, а вон там Малила плетет свои знаменитые браслеты. Она живет в резервации на реке Колорадо и приезжает только на фестивали. Знаешь, что означает ее имя в переводе?
Я качаю головой.
Гвен хихикает:
– «Быстрый лосось, плывущий вверх по бурлящему потоку».
– Ты сейчас серьезно?
Ага. Представь, что это твое имя, и ты идешь на свидание. Парень проводит рукой по твоим волосам и говорит своим неотразимо хрипловатым голосом: «Ты прекрасна, Быстрый лосось, плывущий вверх по бурлящему потоку». Вот умора.
Я усмехаюсь:
– Моя жизнь была бы намного лучше.
Киваю подбородком в сторону красного домика, возле которого стоит котелок на огне:
– А там что?
– Фойерцангенболе, – Гвен бросает на меня заговорщицкий взгляд. – Он крепкий. Может, выпьем по одной? Я тебя угощу.
Я прикусываю нижнюю губу, взвешивая ситуацию:
– Не знаю.
– Обязательно попробуй! – Гвен, словно натасканная такса, трясет мою руку. – Это почти как крещение. Каждый житель Аспена обязан попробовать Фойерцангенболе от Дэна!
Я никогда не любила алкоголь, отчасти из-за моей вечно брюзжащей мамы, а отчасти из-за тренировок. Но, пожалуй, один глоток Фойерцангенболе с Гвен мне не повредит. Это не бессмысленное пьянство, а тост за новую главу моей жизни.
– Ладно, – говорю я. – Один глоток для согрева не повредит.
Гвен хлопает в ладоши, затянутые в перчатки, и мы вместе плетемся к домику. Я с интересом наблюдаю, как хозяин дома, Дэн, в толстом зимнем свитере зачерпывает половником смесь рома и красного вина. Он наливает ее в симпатичные рождественские чашки, кладет в них две апельсиновые дольки и сверху, щипцами, – сахарную голову, после чего поливает его ромом и поджигает.
– Не обожгитесь, – говорит он, лукаво ухмыляется и ставит чашки перед нами.
– Экзотично, – бормочу я, не отрывая глаз от языков пламени, пожирающих кусок сахара.
Гвен проводит пальцем по ручке чашки:
– Ты же без родителей приехала, да?
Я в ответ лишь коротко киваю, не глядя на нее.
Она, очевидно, понимает, что я не хочу больше говорить о своем прошлом, поскольку меняет тему.
– Ты уже решила, что будешь делать дальше? У тебя есть работа?
– Нет, – огонь над моей чашкой погас, и сахар растворился. Я убираю щипцы и дую. – Вчера ходила на собеседование, на вакансию тренера по выносливости, – я мрачно гляжу на свой ром. – Могла бы сэкономить на поездке.
Гвен потягивает пунш, глядя на меня поверх ободка чашки:
– Почему?
Я пожимаю плечами:
– Не знаю. Может, потому, что сноубордист по имени Нокс – та еще сволочь?
Ее губы от удивления подрагивают, прежде чем она спрашивает:
– Ты познакомилась с Ноксом?
– Да, – я осторожно делаю глоток и с трудом сдерживаюсь, чтобы не выплюнуть его обратно. Эта штука обжигает мне горло. Господи, какая гадость. – Ты его знаешь?
– Ты спрашиваешь, знаю ли я Нокса? – из ее уст вырывается только горький смешок. Больше она, похоже, ничего не хочет мне сообщить. Она показывает на мою чашку. – Пей. Второй глоток пойдет лучше.
А ведь она права. Чем больше я пью, тем вкуснее эта дьявольская дрянь.
– Тебе стоит попробовать поискать работу у Винтерботтомов, – произносит Гвен после небольшой паузы. – Они ищут домработницу для отеля и платят хорошо. Может, тебе как раз подойдет.
– Для шале?
– Да. Винтерботтомы живут в лыжном курорте неподалеку. В одной половине дома размещаются постояльцы, а в другой – они сами. Тебе нужно будет заботиться о туристах, вести хозяйство и все такое прочее.
– Это я смогу, – отвечаю я с приливом эйфории. – А где именно они живут?
Гвен делает еще один большой глоток пунша:
– Я могу отвезти тебя туда завтра после тренировки, если хочешь.
– Я буду бесконечно благодарна, правда.
Она улыбается и указывает на киоск с картофелем фри неподалеку:
– Лучше будь благодарна за то, что существует много способов приготовить картошку, – она начинает перечислять, загибая пальцы. – Пюре, печеная, жареная, фри…
Я заливаюсь громким смехом.
Допив свои чашки, мы подходим к Быстрому лососю, плывущему вверх по бурлящему потоку, за двумя браслетиками одинакового цвета. А затем идем к трассе скоростного спуска, чтобы посмотреть следующее представление. От Фойерцангенболе у меня кружится голова.
Нам не сразу удается протиснуться мимо стоящих вплотную друг к другу людей, которые как завороженные смотрят на хафпайп. Сноубордист делает рывок вперед и выполняет такие трюки на доске, от которых я ежесекундно задерживаю дыхание. Кажется, что еще прыжок – и он упадет.
Гвен бросает на меня насмешливый косой взгляд:
– Не волнуйся, ничего с ним не случится.
– Откуда тебе знать?
Она наклоняет голову:
– Потому что Нокс не падает. Он настоящий профессионал.
– Это Нокс? – удивленно спрашиваю я, не сводя глаз с его стремительного силуэта на трассе.
– Ага.
Толпа вокруг нас взрывается с ликованием, когда он, остановившись на середине хафпайпа, скользит вниз к зрителям, а снег взвивается в воздух вокруг его разгоняющейся доски.
– Он хорош, правда?
Гвен кивает:
– Один из лучших. Аспен его обожает. Но он не всегда занимался сноубордингом. В школьные годы он был звездой хоккея. Мы все думали, что после школы он получит спортивную стипендию в Канаде.
– А-а, – в голове снова возникают образы сегодняшнего утра. Нокс у замерзшего озера, плачущий, не способный справиться с чувствами. Мучительное выражение его лица запечатлелось в моей памяти. – А как же так вышло?
Она закусывает нижнюю губу. Карие глаза Гвен следят за Ноксом, который уже почти доехал до нас. Свет прожекторов теплого, маслянисто-желтого оттенка отражается в ее зрачках.
– Никто толком не знает. После смерти матери он стал другим человеком. Неофициально в Аспене считают, что он не хотел оставлять отца одного и хотел облегчить свое горе, сменив вид спорта, – ее взгляд ненадолго переходит на меня. – Видишь ли, его отец тогда был сноубордистом. Возможно поэтому Нокс хотел дать ему что-то, на что он бы мог отвлечься. Однако, – Гвен пожимает плечами, – мы можем только догадываться.
Я засовываю руки в карманы куртки и смотрю на него. Его сноуборд останавливается перед ограждением, и толпа вокруг нас взрывается громкими аплодисментами. Девушки визжат его имя.
Нокс поднимает очки на шлем и дарит публике широкую улыбку. Затем он наклоняется, чтобы расстегнуть крепления сноуборда у ног, и, когда снова встает, его глаза встречаются с моими. Внутренне я готовлюсь к пренебрежительному взгляду, который он бросил на меня вчера, но его не последовало.
Через мгновение он уже поворачивается ко мне спиной.
Хочу встретиться с тобой, когда погаснут огни
Пейсли
Кровать Арии уже взывает ко мне. Я слышу ее зов по всем улицам Аспена, и мои ноги откликаются на него. Это словно дуэт, где голоса по очереди поют о том, как они друг другу нужны. Но когда Гвен выпустила меня перед входом в гостиницу, я вдруг ощутила неудержимое желание исследовать этот маленький городок.
С колокольни доносится звон. Она не высокая, но идеально вписывается в центр. Вокруг нее стоит несколько скамеек – все чугунные, выкрашенные в белый цвет и богато украшенные. Тёплые, мерцающие гирлянды обвивают их спинки. Такие же есть на стволах деревьев и фонарях по всему городу.
Я засовываю руки в карманы, смотрю на вершину колокольни и оборачиваюсь, чтобы полюбоваться захватывающим видом Аспена. Это всего лишь небольшой городок, но это все равно самое красивое место, где я когда-либо бывала. Здесь в воздухе витает магия.
Мое восхищение прерывает протяжное фырканье. Оно доносится с другой стороны улицы, неподалеку от «Закусочной Кейт». И, когда я поворачиваюсь, в моем сердце, несмотря на лютый холод, разливается тепло.
На меня смотрит кобыла каурого ирландского коба со светлой гривой. На ней кожаный коричневый недоуздок и упряжь, привязанная к белой карете. Под тентом расположены два мягких сиденья, а колеса огромные, задние больше передних. Карета похожа на историческую. У меня такое чувство, будто я перенеслась в девятнадцатый век.
Я натягиваю шапку и перехожу дорогу. Я подхожу к лошади и осторожно протягиваю руку, давая ей обнюхать себя.
– Ну, и кто ты такая? – я осторожно поглаживаю переносицу лошади. Лошадь снова фыркает, затем открывает губы и кусает мои перчатки. – Это же невкусно. Сейчас весь рот будет в вате.
– О, нет! – вдруг слышу я за спиной чей-то крик. – Быстрее, отойдите!
Я оборачиваюсь и вижу спешащего к нам коренастого пожилого мужчину с кустистыми бровями. На нем нет верхней одежды, только коричневый жилет поверх полосатой рубашки. Остановившись передо мной, он с трудом переводит дыхание.
– Отойдите от Салли, – хрипит он, протягивает руку и отталкивает меня на два шага назад. – Она на низкоуглеводной диете.
– На низкоуглеводной диете?
Мужчина кивает:
– Я немного переборщил с ее кормлением. Теперь у Салли лишний вес, и мне пришлось посадить ее на диету. Но с тех пор, как я сократил ей количество корма, она покушается на все, что не похоже на морковку.
Я смотрю на мужчину в замешательстве:
– Вы хотите сказать, что Салли хочет меня съесть?
Он уверенно кивает.
– Именно так.
Я даже не знаю, что на это ответить. Смотрю на лошадь, которая стоит абсолютно спокойно. Похоже, у этого мужчины не все дома. Или, вернее, все из дома сбежали.
– Но… я же никуда не делась, правда? И Салли на меня не набросилась.
Мой странный собеседник делает задумчивое лицо и поглаживает свою седую щетину. Наконец он кивает, словно ему что-то стало ясно.
– Все дело в вас. Вы слишком худая. С вас Салли не наестся.
Понятно. Совсем с катушек съехал.
– Ну, раз так, я могу считать себя счастливицей, – отвечаю я, снова протягивая руку и позволяя Салли еще раз пожевать мою перчатку.
Мужчина смотрит на меня с подозрением:
– В центре города туристов редко встретишь. Обычно они держатся на горнолыжных трассах и в отелях. Или возле бутиков.
Я не сразу отвечаю. Мое внимание привлекает шумная группа, которая заходит в «Закусочную Кейт». В основном она состоит из громко смеющихся незнакомых девушек. А вот парней я сразу узнаю: это Уайетт и Нокс.
Я быстро отвожу взгляд и снова возвращаюсь к своему собеседнику:
– Я не туристка.
Похоже, он на мгновение задумывается. Его густые темные брови сходятся, образуя одну сплошную линию. Но затем его лицо озаряется понимающим взглядом, и брови-Макдональдс снова расходятся:
– Ты, должно быть, Пейсли. Наша новая жительница.
Я удивленно моргаю:
– Откуда вы знаете?
Похоже, мужчину сердит мой вопрос. По крайней мере, он выпячивает грудь, отчего натягивается и без того тесный жилет:
– Я – Уильям Гиффорд! Я знаю обо всем, что происходит в Аспене.
– Ой, э… извините, я не знала.
– Я веду городской аккаунт в Твиттере, – поясняет он.
– У Аспена есть аккаунт в Твиттере? – спрашиваю я недоверчиво.
– Естественно! Но у него секретное название, чтобы туристы нас не нашли. Это только для жителей, чтобы все были в курсе событий. Новости, предстоящие фестивали и списки дел… в основном организационные вопросы. Раз в две недели мы также обсуждаем самое важное на городском собрании. Только между нами… он называется @Apsen. Я поменял местами «p» и «s», – он ухмыляется, как будто страшно гордится собой. – Может, зайдем внутрь? Боюсь, что иначе я совсем замерзну.
– Э-э… – я оглядываюсь. – Внутрь?
Уильям кивает и манит меня за собой:
– В мой магазин. Я владелец «Олдтаймера», винтажного кинотеатра. Конечно, мы показываем и новинки, но по средам у нас ретро-вечера, когда показывают только старые фильмы.
Мы подходим к узкой двери, которую я никогда бы в жизни не заметила.
– Старинные пластинки тоже есть. Если тебе нравится музыка прошлых времен.
– Еще как, – отвечаю я, переводя взгляд на окно рядом с дверью. Красные бархатные занавески не позволяют мне заглянуть внутрь. Видно только подоконник, который украшен винтажными предметами. Рядом со старым ламповым телевизором стоит стул, на котором на бахатной подушке восседает проигрыватель пластинок. Верхнюю раму окна украшают эмалированные кружки, некоторые из них белые и украшены цветочками.
– У вас, наверное, много дел.
Уильям открывает дверь:
– Найди то, что делает тебя счастливым, и растворись в этом деле. Вот мой девиз. А для меня счастьем является этот город.
Для меня это катание на коньках. Но я думаю, что Аспен тоже скоро станет одним из тех мест, которые делают меня счастливой. А может, он уже им стал.
Я вхожу в кинотеатр следом за Уильямом, и у меня глаза лезут на лоб.
Как и гостиница Рут, магазин Уильяма, кажется, тоже полностью сделан из дерева. На первый взгляд, все выглядит простовато и броско, но тем не менее уютно. Недалеко от входа, в кирпичном камине потрескивает теплый огонь. Два торшера со старомодными абажурами обрамляют экран, на котором показывают незнакомый мне фильм. Перед ним стоят разноцветные кресла и три дивана, на одном из которых сидит пара.
Магазин начинает нравиться мне еще больше, когда я замечаю множество полок, которые прогибаются под тяжестью книг и пластинок.
Оставшееся пространство на деревянных стенах занято картинами. На них изображены цветочные поляны и счастливые женщины в пышных платьях. Каждый сантиметр пола застелен толстыми персидскими коврами всех цветов и оттенков.
– Стой, – Уильям протягивает ко мне руку, когда я собираюсь шагнуть вперед. Он указывает на мои ботинки в грязном сером снегу. – Обувь тут снимают.
Он уже успел снять свои сапоги и поставить их рядом с парой угг и зимних ботинок. Мне немного неловко снимать ботинки, потому что на носках у меня две большие дыры – одна из них прямо на большом пальце. Тем не менее я снимаю обувь и продолжаю экскурсию по кинотеатру. Винтажных предметов здесь не просто много – их огромное количество, и весь зал буквально забит ими. Но при этом нет ощущения захламленности. Наоборот. Кажется, будто каждый предмет мебели, каждое маленькое украшение находится на своем месте.
– Мне здесь нравится, – бормочу я. Ноги приводят меня к полке, в основном заставленной пластинками. Я просматриваю их одну за другой, удивляясь, что некоторые из них мне знакомы. Мне всегда нравилась музыка и фильмы старшего поколения. Едва я беру с полки пластинку, как слышу рядом с собой голос:
– Саймон и Гарфанкел. Хороший выбор.
Мне не обязательно оглядываться, чтобы понять, что это Нокс. Тем не менее я наклоняю голову и коротко ему улыбаюсь. Моя злость на его пренебрежительное замечание на трассе испарилась. После утренней ситуации на озере у меня появилось ощущение, что теперь я знаю его лучше. Хотя я понятия не имею, что он за человек на самом деле.
– Тебе нравятся семидесятые?
Как можно незаметнее я натягиваю левой ногой мысок правого носка, чтобы заправить ткань под палец и скрыть большую дыру.
– Я люблю хорошую музыку. Неважно, какого года, – он опирается плечом на стеллаж и скрещивает руки. Под распахнутой курткой я вижу знакомого лося бренда Abercrombie & Fitch на джемпере. – Что ты тут делаешь?
Я ставлю пластинку обратно на полку:
– Разве это не я должна тебя спрашивать? – я киваю подбородком на дверь. – Ты только что был с друзьями в закусочной.
Нокс смеется:
– Да ты меня преследуешь!
– Это случайность, – отвечаю я. – Одна лошадь хотела меня съесть.
– Ох, – взгляд Нокса становится сочувственным. – Салли снова на низкоуглеводной диете?
– Да. Но мной она не наестся, поэтому я выжила.
– Тебе невероятно повезло, – уголок его рта дергается. – Обычно она чудовище. Тираннозавр Рекс. Съедает за один укус.
– Она и так выглядит жутко.
Он смеется:
– Я пришел, потому что хотел тебя спасти от Уильяма.
Я смотрю на старика, который стоит за прилавком и осматривает аппарат для попкорна. Он постукивает пальцем по стеклу, затем закрывает один глаз и щурится на попкорн, прежде чем снова постучать по стеклу.
– Он странноватый, правда?
Нокс отталкивается от стеллажа, скидывает куртку и накидывает ее на спинку кресла.
– Есть немного. Людям в Аспене хватает ума с ним не спорить. Он ухаживает за городом уже целую вечность. Он чудаковатый, но ему здесь самое место, – Нокс улыбается, глядя на владельца кинотеатра, который держит попкорн указательным и большим пальцами и нюхает его. – Я не могу представить себе Аспен без Уильяма.
В этот момент Уильям поднимает глаза от попкорна. Его взгляд падает на куртку Нокса, висящую на кресле.
– Эй! – кричит он через зал, на что пара на диване бросает на него недовольные взгляды, потому что он мешает им смотреть фильм. Уильяма это, похоже, не волнует. Он кладет попкорн на прилавок и упирает руки в бока.
– Здесь просто так не ходят, Нокс! Тот, кто занимает кресло, должен заплатить за вход на следующий фильм.
Нокс протяжно вздыхает, но лицо у него веселое. Наконец, он смотрит на меня:
– Так что, мы остаемся?
«Мы?»
– Э-э…
Его вопрос ставит меня в тупик. Не потому, что я не знаю, хочу ли я смотреть здесь фильм или нет. Это я уже практически решила, как только переступила порог. Нет, меня больше всего смущает мысль сидеть в кинотеатре рядом со звездой сноуборда Ноксом. Причем как минимум полтора часа.
– Раз «э-э», значит, да.
Нокс выглядит странно довольным, когда он большими шагами пересекает кинозал и покупает для нас у Уильяма за стойкой два билета. Я иду за ним, потому что не хочу просто так стоять с потерянным видом.
– Один большой попкорн с маслом, – говорит Нокс как раз в тот момент, когда я подхожу к нему. Затем он вопросительно смотрит на меня: – Будешь еще сэндвич с сыром?
– Сэндвич с сыром?
Не то чтобы я была привередливой, но… это не совсем тот перекус, который у меня обычно ассоциируется с кинотеатрами.
Уильям открывает маленький синий ретро-холодильник за спиной и показывает, что там внутри. Разумеется, все отделения заняты аккуратно выложенными сэндвичами.
– У меня лучшие в городе.
Мой недоуменный взгляд переходит на Нокса, который кивает в знак согласия:
– Иногда я прихожу сюда после тренировки, просто чтобы ими перекусить.
Я решаю не задавать лишних вопросов.
– Нет, спасибо. Не люблю сыр.
У Нокса чуть глаза не вываливаются из орбит:
– Ты не любишь сыр? Да какой человек не любит сыр?
С неуверенной улыбкой я поднимаю руку:
– Вот такой.
– Я могу убрать для тебя сыр, – предлагает Уильям.
И тогда останется только… хлеб для тостов?
– Ничего, – говорю я, но все же одариваю Уильяма благодарной улыбкой. – Попкорна будет достаточно.
Наконец, мы с Ноксом усаживаемся на один из диванов. Он кладет на колени целый поднос сэндвичей. Я ставлю ведерко с попкорном между нами, как защитную стенку и сжимаю свой чай со льдом.
Я смотрю на Нокса:
– Твои друзья тебя еще не потеряли?
– Не-а, – он съедает половину сэндвича за один укус. – Они привыкли, что я внезапно исчезаю.
– А-а.
Я решаю не задавать лишних вопросов. Я достаточно узнала о Ноксе, чтобы понять, что он явно не так уж… прост.
– Ой, здорово! Обожаю этот фильм! – радостно восклицаю я в следующую секунду.
Нокс ухмыляется, когда тоже узнает заставку.
– «Знаки»? Ты же не всерьез? Разве это не тот фильм, где актеры в конце делают шапочки из фольги, чтобы защититься от тварей на кукурузном поле?
– Это пришельцы, а не твари! Алюминиевая фольга защищает от их излучения.
– Я готов поспорить на этот божественный поднос сэндвичей с сыром, что ты сама бегала в такой шапочке после того, как посмотрела фильм.
Я смеюсь так сильно, что едва не давлюсь попкорном:
– Мне было восемь, и я была очень суеверной!
– Я так и знал.
После этого мы долго молчим и смотрим фильм. Примерно к середине фильма он расправляется со всеми сэндвичами и запускает руку в ведро с попкорном начиная лопать его горстями. В Миннеаполисе мы с Кайей насмотрелись мелодрам, и я знаю, что теперь больше не стоит тянуться за попкорном, если я не хочу, чтобы наши руки случайно соприкоснулись.
В кармане у Нокса вибрирует телефон. Он запихивает в рот очередную порцию попкорна, вытирает промасленные пальцы о джинсы, а затем смотрит на экран. Я узнаю имя Уайетта. Нокс не отвечает на звонок, но бросает на меня виноватый взгляд.
– Что ж, безымянное существо с любовью к шапочкам из фольги, мне пора. Может быть, ты когда-нибудь расскажешь, чем закончился фильм, – он улыбается. – Мне интересно, съедят ли их, несмотря на шапочки.
– Инопланетяне никого не едят, – возражаю я.
– Верно. Людей ест только Салли. Ну, до скорого.
– До скорого. Спасибо за билет. И за попкорн. И… за чай со льдом.
– Если ты и дальше будешь так благодарить меня, у меня появится нимб, – Нокс встает. – А я этого уж точно не заслуживаю. Поверь.
Да, Нокс. Ты даже не представляешь, как сильно я тебе верю.