Айа Джил
Джон Арин. Проклятая земля
Пролог
Орандис и Оссидора, два королевства, поровну делящие между собой единственный в мире материк, на протяжении сотен лет устраивали набеги на территории друг друга. Пограничные деревни никогда не видели мира, и потому на границах, где без конца велись бои, не осталось жителей. В этих землях не было чёткой границы. Ни одно королевство не хотело проявлять слабость и уступать их противнику, поэтому они переходили то к одному, то к другому. Такие маленькие победы стоили рек крови солдат, и ни одна армия не могла одержать абсолютную победу.
Одни солдаты на поле боя отдавали свои жизни за то, чтобы армия врага не пробралась вглубь их королевства, а их семьи не видели войны, и на их место приходили другие, более молодые солдаты, выпускники кадетского корпуса, где они на протяжении двух лет обучались держать в руках меч, сражаться, а главное – не умирать от меча врага.
По достижению шестнадцати лет юноши поступали в кадетский корпус. Для этого все они сдавали экзамены, в котором наставники оценивали их и выносили свой вердикт: годятся они для того, чтобы зваться почтительным словом «солдат» или же слишком слабы.
После обучения в кадетском корпусе юношам из благородных семей был открыт прямой путь в главнокомандующие, остальные же становились солдатами. И всё же, получить звание солдата было очень почётно для молодых парней. Поэтому родители стремились к тому, чтобы хотя бы один мальчик из их семьи получил военное звание. Обычно для этой цели самого сильного и физически крепкого в семье мальчика начинали с детства обучать сражаться на мечах, стрелять из лука и драться на кулаках.
Уже сотни лет юноши из обычных семей становились кадетами, а затем солдатами, чтобы принести почёт своей семье. Однако появился тот, кто стремился попасть в кадетский корпус из других соображений. Ему не нужен был почёт, он просто хотел сбежать из своего персонального ада.
Глава 1
Джон Арин в семье Ролленов
– Джонни, ты проснулся! – Радостно воскликнула хозяйка дома, когда юноша спустился из своей тесной комнатки, находящейся на чердаке под протекающей крышей, на первый этаж трёхэтажного дома, где Эшли Роллен пила свой утренний чай. – Как хорошо, что ты проснулся, Джонни. – Она улыбнулась так широко, будто никому другому в этот самый момент не была бы так рада, как своему воспитаннику, Джону Арину.
Джон от её радостного всклика мгновенно помрачнел в лице. Он ненавидел эту лицемерную улыбку, после которой следовало озвучивание списка дел, которых ему хватало до наступления темноты.
***
Джон, родившийся без месяца шестнадцать лет назад в самом конце небольшого городка, в двухмесячном возрасте попал в дом Ролленов. Уже сейчас их семейство состояло из четырёх человек – Рона и Эшли Ролленов и двоих их детей – пятнадцатилетней Деми и четырнадцатилетнего Дина.
Собственные родители Джона были очень бедными людьми. Мать его умерла при родах, а отца, рабочего на железодобывающих шахтах, завалило под землёй, когда мальчику было два месяца отроду.
Весть о том, что двухмесячный ребёнок остался совершенно один и некому его взять к себе, разлетелась по маленькому городку со скоростью света. Это то и стало темой разговора на ужине, который устраивала Эшли Роллен для своих подруг из таких же богатых семей.
– Двухмесячный ребёнок, и совершенно некому его растить! – Сокрушались дамы с видом, будто у них сердце от печали разрывается.
– Наверное, умрёт. – С сожалением вздохнула одна из присутствующих и, схватив двумя пальчиками ручку фарфоровой чашки, отпила крепкий чай.
– И ведь нет в городе таких милосердных людей, которые взяли бы бедное дитя под своё крыло! – Со злобой и укором сказала другая, но тут же добавила. – Я бы сама с радостью, вот только у меня уже трое детей.
– А у меня четверо! – Послышалось оправдание с другого конца стола.
Эшли Роллен понаблюдала за этой картиной и сама не заметила, как ляпнула случайно:
– Я возьму ребёнка.
Все присутствующие женщины уставились на Эшли, и со всех уст начало разносится:
– Какая ты благородная, Эшли!
– Всем бы равняться на тебя!
И хотя Эшли Роллен в душе уже пожалела, что не удержала язык за зубами и поддалась секундному желанию прослыть благородной дамой с большим сердцем, снаружи она сияла и наслаждалась моментом, когда ею все восторгались.
На следующее утро Джон Арин попал в дом Ролленов, но частью их семьи он так и не стал. Он стал чем-то вроде бесплатной рабочей силы. Вся работа по дому была на нём, что помогало Рону и Эшли немало сэкономить на прислуге. И хотя Эшли никогда в открытую не называла его прислугой в доме, а на людях звала своим воспитанником, желая подчеркнуть свой благородный поступок, она каждое утро встречала его на первом этаже со своей улыбкой до ушей и радостным «Как хорошо, что ты проснулся, Джонни!», а потом зачитывала, что он должен сделать за день.
Так случилось и сегодня.
– Какие задания на сегодня, госпожа Эшли? – Спросил парень, склонив голову и помрачнев от того, что настал очередной день, в котором ему нет покоя.
– Как хорошо, что ты спросил, Джонни. Сегодня нужно нарубить дрова, расширить навес над дровницей и заполнить водой бочки, что находятся в ванных комнатах Деми и Дина. Хорошо? – Спросила она, улыбнувшись.
Джона невыносимо раздражало её лицемерие.
«Лучше бы она не улыбалась так натянуто и не пыталась делать вид, будто ей есть до меня дела, а просто отдавала приказы!», – думал он.
Из-за Эшли Роллен, которая разговаривала с ним вежливее, чем с лордами и леди, но обращалась хуже, чем с собакой, у него развилось недоверие ко всем, кто ему улыбается и просит об одолжении. Отказаться или возразить он всё равно не мог, поэтому излишний вопрос «Хорошо?» его раздражил ещё сильнее.
– Понял, сделаю, госпожа Эшли. – Сказал он и зашагал в сторону входной двери, во двор.
Голос женщины остановил его на полпути:
– Джонни, не шуми сильно, Деми и Дин ещё спят.
– Хорошо, госпожа Эшли. – Ответил Джон, хотя и не понимал, как можно без шума колоть дрова.
Деми и Дин каждый день спали до обеда, и каждое утро их мать наставляла своего воспитанника делать свою работу без шума, чтобы не разбудить её любимых детей.
Настало время обеда, и семья Ролленов в составе четырёх человек уселась в столовой. Джон же всё ещё был во дворе и рубил дрова. Садиться за стол ему разрешалось только когда хозяева дома закончат свою трапезу.
Посередине стола стояла огромная индейка, приготовленная на обед, семья Ролленов была одета как для праздника – женщины в пышных платьях, мужчины во фраках. Впрочем, из-за своего желания походить на богатых бездельников, которые могут позволить себе менять наряды к каждой трапезе, целыми днями устраивать чаепития и расхаживать по гостям, они одевались так по каждому уместному и неуместному случаю.
На самом деле с их положением в обществе всё обстояло несколько иначе.
В своём небольшом городке, расположенном в сотнях километрах от столицы, Роллены и вправду считались довольно состоятельными людьми. И всё же, они не были богаты настолько, чтобы позволить себе новые наряды к каждому небольшому пиршеству. Поэтому сегодня Эшли Роллен была очень расстроена тем, что надевает одно и то же фиолетовое платье вот уже седьмой раз.
– Это невыносимо, Рон, – громко пожаловалась она мужу. – Нам с Деми необходимо заказать у портнихи несколько новых нарядов!
– Да, папа. Это совершенно необходимо! – Подтвердила Деми.
– Не понимаю, как некоторые люди могут носить свои платья месяцами. – Продолжала сокрушаться старшая из Ролленов.
– Это уж у Джона надо спросить. – Вставила Деми, одним из любимых занятий которой было измываться над парнем, над которым она имела явное преимущество по праву рождения.
Все взоры через огромное окно устремились на Джона Арина, который в это самое время пыхтел во дворе с топором в руках.
Деми встала и подошла к окну, открыла его нараспашку и крикнула:
– Эй, Джон, мы тут хотели узнать, какого это, носить одну и ту же одежду много месяцев подряд?
Джон всего на секунду взглянул на Деми, которая характером и надменностью вырастала не просто похлеще своей матери, а превосходила её во много раз, потом продолжил своё дело.
Деми гордо рассмеялась, словно считала, что сказала что-то умное, а её смех подхватили родственники.
– Идиоты! – Проговорил Джон себе под нос и стал колотить дрова так яростно, что всего после одного удара они с треском ломались пополам и отлетали в стороны. – Я свалю из этого дома! Найду способ свалить от сюда! – Причитал он еле слышно.
– Не волнуйся, Джон, тебе одеваться красиво ни к чему. – Крикнула Деми в окно и засмеялась громче прежнего. – Красиво одеваются только люди из высшего света, а такому оборванцу, как ты, туда никогда не попасть.
– А я туда и не стремлюсь. – Снова проговорил Джон себе под нос. Сказать это громче было нельзя, Роллены терпеть не могли, когда кто-то, кого они считали ниже себя, перечил им.
Деми тем временем вошла во вкус и продолжала глагольствовать:
– Я вот выйду замуж за лорда, Дин станет кадетом, а потом командующим. Но самое большее, что светит тебе – это стать шахтёром, как твой отец.
– Всё, хватит, Деми, люди на улице могут услышать. – Шепнула Эшли Роллен дочери, и той пришлось закрыть окно и вернуться за стол.
Эшли нисколько не было жаль Джона, которому часто язвила её дочь, она лишь испугалась, что соседи услышат едкие выражения Деми и сочтут её недостойной, чтобы выйти замуж за лорда и стать благородной леди. Даже она сама порой не понимала, откуда у её дочери столько злости и надменности, и беспокоилась, что её высокомерное поведение может помешать ей подыскать партию среди высокопоставленных лиц.
Когда семья Ролленов расправилась с индейкой, пришло время Джона сесть за стол. К счастью, сегодня ему достались довольно приличные куски, но спокойно поесть ему всё равно не дали.
– Когда уберёшь со стола, приведи себя в человеческий вид. Сегодня вечером к нам на ужин придут приличные семьи. – Сказала Эшли.
Джон такие ужины на дух не переносил, но его заставляли в них присутствовать как доказательство благородства Ролленов – мол, вот, смотрите, мы подобрали этого сироту с улицы и вырастили в своём доме на свои средства. По такому особому случаю ему даже выдавали красивый фрак.
Что касается Эшли, она никогда не устраивала ужины лишь из доброты душевной, считая, что нечего кормить чужих людей за свой счёт. Но сегодня, чтобы показаться не просто богатой, но ещё и щедрой, она отдала приказ своей кухарке приготовить такие блюда, которых в Урубву ещё никто не пробовал.
Дело тут было в том, что к её соседям, семье Ридов, приехал с визитом их родственник, лорд и главнокомандующий кадетского корпуса Стэнли Рид, и Эшли надеялась, что ему приглянется её дочь Деми.
– Веди себя скромно, постарайся показаться доброй! У нас в гостях будет очень высокопоставленный человек. Лорд! Главнокомандующий! Неженатый! – Наставляла она дочь, завязывая узел на её корсете, а выражение лица с каждым описанием возможного жениха становилось всё более восторженным.
Стэнли Рид был высоким, грозным на вид мужчиной лет глубоко за тридцать. Говорил он редко, голос был низким и суровым, но даже в молчании его было что-то очень грозное. За столом ему якобы по случайности досталось почётное место рядом с младшей Роллен, однако к большому разочарованию Эшли, на её дочь он не обращал ни малейшего внимания, зато изредка, но с любопытством поглядывал на Джона, занявшего место в самом краю стола.
Его внимание привлекло крепкое телосложение мальчика, закалённое многими годами физической работы, его молчаливость и более всего, единственное сказанное им за весь вечер предложение. Все остальные болтали без умолку – кто о блюдах на столе, кто о том, что их сыновья тренируются день и ночь, чтобы стать кадетами. И вот, когда Рон Роллен с гордостью, будто это его личная заслуга, стал подолгу глагольствовать по поводу недавних новостей о том, что солдаты отбили целых два километра территории на поле боя, Джон выпалил:
– Но это заслуга солдат, господин Рон, не ваша.
Воцарилась тишина. Такое хамство в светском обществе поразило всех присутствующих. И у всех, кроме Стэнли Рида, были напуганные лица.
Что касалось Рона Роллена, он с трудом сдерживал приступ гнева и был в шаге от того, чтобы на глазах у всех хлестнуть своего воспитанника по затылку. Задела его не только внезапная дерзость Джона, но и смысл сказанных им слов. Роллен считал, что победу целиком и полностью обеспечивает командование, в котором все до единого принадлежат к сыновьям богачей, а от простых солдат не зависит ровным счётом ничего, и так как он ассоциировал себя со всем высшим светом одновременно, то воспринял слова парня как личное оскорбление.
Усмирить в себе гнев он не смог, и, не желая показывать гостям свою уязвлённость, ответил громкой, горделивой ухмылкой, после чего добавил:
– Ха! Да без хорошего командования все эти солдаты подохли бы при первой же вылазке!
Гости притихли и туловищем приросли к стульям, внимательно наблюдая за надвигающимся конфликтом.
Ситуацию спасла Эшли своим оглушающим смехом и словами:
– Что тут сказать, господа, сын простых рабочих. Мы дали ему образование, а он всё равно болтает ерунду и не умеет себя вести. Живое доказательство тому, что интеллект и воспитание передаются по крови.
Все присутствующие подхватили заразительный смех хозяйки дома. Все, кроме главнокомандующего кадетского корпуса. Он остался сидеть с тем же грозным выражением лица, но навсегда запомнил Джона, за целый вечер сказавшего всего одно предложение.
Когда все разошлись, Джона Арина ждало суровое наказание.
– Смени фрак на своё тряпьё и спускайся в подвал! Будешь знать, как меня позорить, отродье неблагодарное. Ты жив только благодаря мне, давно бы с голоду помер как собака, если бы мы тебя не подобрали! – Разразился Рон Роллен.
Обычно он вёл себя так, будто Джона в их доме вообще не существовало, но если мальчик ненароком попадал ему под руки – это была настоящая беда. Рон Роллен был самым жестоким человеком, которого знал Джон, и на этот раз ему ещё повезло, что хозяин дома был слишком уставшим, чтобы влепить ему пару подзатыльников, от которых в ушах звенело как в колокольне.
Что касается подвала, то он был в этом доме подобием темницы. Там было мрачно, грязно, сыро, а иногда там заводились крысы. Вместо кровати наказанному был постелен сток грязного колючего сена. Джона не раз там запирали на ночь в наказание за те или иные проступки, а на следующий день оставляли без завтрака и давали вдвое больше работы, потому что Ролленам казалось, что наказания подвалом недостаточно.
– Такой невоспитанный юноша, как ты, Джон Арин, навсегда останется подвальным жителем. – Крикнул Рон Роллен, с хлопком закрывая деревянный люк так, что опилка и пыль посыпались на голову юноши. Потом, усмехаясь с довольным лицом, он ещё несколько раз повторил «Хе! Подвальный житель!». Ему казалось верхом интеллекта придумывание на ходу такой метафоры, и он был очень горд за себя.
– Свалю из этого дома! – Повторил Джон, в темноте на ощупь добравшись до стога сена и укладываясь на него.
«Лишь бы на этот раз тут не оказалось крыс», – подумал он.
Через месяц ему должно было исполнится шестнадцать, и тогда он по возрасту начнёт подходить для вступления в кадетский корпус. Честь и почёт, которые доставались солдатам, его не интересовали. Становление кадетом было для него всего на всего единственным способом выбраться из своего персонального ада, в который превратился дом Ролленов, приютивших его.
Глава 2
Ночная тренировка
– Кадетом? Ты – кадетом? Может, ты ещё и командующим мечтаешь стать? – Издевательским тоном и нотками усмешки в голосе спросила Эшли Роллен, вскинув брови до середины лба и округлив свои небольшие глаза.
Случилось это после того, как Джон подошёл к своей воспитаннице, наблюдавшей за тем, как её сын учится биться на мечах, и попросил разрешения и ему немного потренироваться.
Она громко рассмеялась, вслед за ней засмеялся и Дин. Он во всём копировал поведение родителей и потому сейчас, хоть и не видел ничего смешного ни в сложившейся ситуации, ни в словах своей матери, посчитал своим долгом повторить за ней смех.
Джон остался невозмутимым.
– Да. Через месяц мне исполняется шестнадцать. Тогда я поступлю в кадетский корпус и уйду из вашего дома. – Сказал он, сам дивясь, откуда у него столько смелости, чтобы произнести это вслух.
Он давно решил, что, как только ему исполнится шестнадцать лет, уйдёт в кадетский корпус, но почему-то сам стеснялся этого своего желания.
«Я, да в кадеты. Да кому там нужен какой-то там Джон Арин, который всю жизнь только и делал, что колол дрова, носил воду в ванны детей Ролленов, да драил полы?», – думал он иногда про себя с усмешкой, выбивая из головы мечтательные представления себя в роли кадета.
Поэтому о своём желании он умалчивал, чтобы избежать ещё больших насмешек со стороны ненавистной ему семейки. А уйти он хотел тайно, под покровом ночи.
И сейчас, когда под звонкий смех Эшли Роллен минутная смелость растворилась как сахар в чае, он тоже стоял перед ней, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, и думал, какой же он болван, что высказал всё вслух. Ведь ясно было заранее, что в тренировке ему откажут.
«Идиот! В себя поверил.». – Поругал себя в мыслях, вспоминая, как всего несколько минут назад, смотря на то, как хлюпкого по телосложению Дина, который неуверенно держал меч обеими руками о самый конец рукояти и при каждом ложном нападении учителя трусливо визжал, тренируют, чтобы сделать кадетом, на секунду подумал, что сам справился бы куда лучше.
За те полминуты, что Эшли заливалась смехом, он тысячу раз пожалел о том, что осмелился попросить о нескольких минутах тренировки с учителем. Однако отступать уже было поздно, и он продолжал ждать ответа.
– Джон, – заботливым голосом обратилась женщина к воспитаннику, – милый Джон, в твоём возрасте нормально мечтать. Но в кадеты ты не годишься. Ты ведь никогда в жизни не держал в руках меч и не стрелял из лука, ты не сможешь даже пройти отбор.
– Госпожа Эшли, прошу всего несколько минут, чтобы учитель показал самое необходимое, остальному я научусь сам. – Ответил, поубавив пыл.
– Научится сам. Какой ты смешной, Джонни! Никто не может сам научится быть кадетом. – Теперь Эшли засмеялась так, будто услышала самую смешную шутку в своей жизни.
В её смехе, однако, был страх. Она знала наверняка, что Джон покрепче её сына и покажет себя лучше, и не могла допустить, чтобы какой-то сын шахтёра обошёл Дина.
– Возвращайся к своей работе, Джон. – Сказала она с нежностью, будто действительно заботилась о нём и хотела дать полезный совет. – Каждый в этом мире должен заниматься своим делом. Быть кадетом – это ведь не для тебя. У тебя, Джонни никаких способностей к этому.
Джон рассердился.
«Быть может, у меня были бы способности к этому, если бы вы позволяли мне хоть изредка, хоть в месяц раз брать уроки у учителя!», – ответил он мысленно, но делать ему было нечего.
– Да, госпожа Эшли, – сказал он, заглушив в себе недовольство, и пошёл к забору, чтобы выполнить своё сегодняшнее задание – заменить ржавые гвозди на новые и приколотить новые доски вместо сломанных. Сначала ему предстояло спилить доски нужной формы и размера, потом покрасить их и заменить.
– Но, Джон, – сказала Эшли, чем остановила его на полпути, – ты не расстраивайся так, из тебя выйдет хороший шахтёр, как твой отец. Добывать сталь, из которого сделают мечи для солдат – это ведь тоже хорошая работа.
– Да, госпожа Эшли. – Снова согласился Джон отчаянным шёпотом и ушёл делать свою работу.
Ему оставалось только краем глаза наблюдать за уроком, пытаясь запомнить издали доносившиеся обрывки слов учителя, запоминать услышанное, а ещё удивляться, как Дину удаётся быть настолько неряшливым.
– Вот же ж шут! – Шепнул он себе под нос, когда меч Дина в очередной раз отлетел в сторону, стоило учителю легонько задеть его в бою, а сам ученик плюхнулся на пятую точку даже без толчка, просто потеряв равновесие на ровном месте.
От своих мыслей Джону самому тут же стало стыдно.
«Не заслуживает Дин таких насмешек», – подумал он.
Из всей семьи Ролленов лишь на Дина Джон не держал обиду – он был единственным, кто не отпускал колких шуток в его адрес. Когда родители или сестра ехидничали, младший Роллен смеялся вместе с остальными, но сам никогда не говорил кривого слова, а в отсутствие других членов своей семьи разговаривал с воспитанником родителей на равных. Джону иногда даже казалось, что не наставляй его родители «не быть приятелем тому, кто его ниже», он бы даже стал с ним дружить.
И всё же, он не мог не заметить, что Дин смотрится по-настоящему смешно в роли кадета. Телосложение хилое, глаза трусливые, будь перед ним сейчас настоящий противник, он бы сдался, не раздумывая. По лицу его было видно, что никакого энтузиазма учиться у него нет, а становиться кадетом он не хочет. Джону показалось несправедливым, что Дина, у которого нет ни способностей, ни желания освоить битву на мечах, тренируют лучшие учителя города, а ему самому не разрешают даже прикасаться к мечу, словно из-за этого может случится нечто непоправимое, и заставляют заниматься чёрной работой.
– Держи меч крепко. – Наставлял Дина измученный бесполезностью своей работы учитель, но тот будто его не слышал, хоть и отвечал послушным кивком на каждое замечание.
«Даже я запомнил», – подумал Джон, наблюдая за тем, как Дин снова берёт меч за рукоять так боязливо, словно боится уколоться.
Несмотря на злость из-за ощущения несправедливости, ему в этот момент стало жаль Дина. По натуре он был мягким, как рыхлый снег, не хотел ни в какой кадетский корпус, но должен был повиноваться родителям, стремящимся сделать его командующим. Джону подумалось, что несмотря на всю разность и пропасть между ними, у них одинаковая проблема – оба не вольны сами выбирать свою судьбу.
После обеда, когда Джон сел за стол, к нему присоединилось всё семейство Ролленов. Но не для того, чтобы поесть, они уже отобедали.
– Слышал, ты собрался поступить в кадетский корпус. – Сказал старший Роллен, посмотрев как голодная собака на кусок мяса.
– Я… я думал об этом, господин Рон. Вернее, я бы хотел попробовать. – Промямлил парень, растеряв скудные остатки и без того не существующей у него уверенности в голосе.
– Он бы хотел попробовать. И откуда у бездарей столько желаний? – Фыркнул Роллен, повернувшись к своей семье. Он дождался, когда семейство, соглашаясь, поддакнет и добавит от себя пару эпитетов, и перевёл ядовитый взгляд на воспитанника. – Запомни, Джон Арин, ты не достоин становиться ни кадетом, ни солдатом!
– Я ему так и сказала. Он не сможет даже пройти отбор, так что нечего там позориться. – Вмешалась Эшли.
Оба старших Ролленов в глубине души понимали, что у Джона есть все шансы. Именно это их и раздражало. Их собственный сын тренировался с самыми лучшими и дорогими учителями города, но за всё время нисколько не продвинулся в мастерстве, а Джон, если отбросить его нерешительный и вечно сгорбленный вид перед ними, выученный из-за постоянных насмешек и наказаний, выглядел воинственно, обладал стойким характером, а телом был хоть и не крупным, но сложенным крепко.
– Можешь попробовать. – Сказал Рон Роллен, вставая из-за стола, потом возвысился над Джоном и, оскалившись, добавил. – Но если пойдёшь пробоваться, сюда тебе назад дороги нет. Если не возьмут, а тебя и не возьмут, у тебя одна дорога – шахта.
– Вот именно, шахта! – Ухмыльнулась Деми, поддерживая отца. – Я уже говорила тебе, Джон, высший свет не для тебя.
Все Роллены вставили свои слова, только Дин молчал и извинительно смотрел. Ситуация была ему неприятна, но ничего в поддержку Джона он не мог сделать кроме того, чтобы ещё сильнее его не обидеть.
Когда наступила ночь, Джон пробрался в его комнату.
– Дин. Спишь? – Шепнул он.
– Ещё нет. – Послышался шёпот из темноты.
– Одолжи, пожалуйста, свой меч. Хочу потренироваться.
– Он там, в углу.
Джон взял меч и пошёл было к выходу.
– Джон, подожди. – Остановил его Дин. В это время он встал из постели и уже натягивал на себя уличную одежду. – Я с тобой.
– Вот ещё. Твои родители узнают – я опять буду в подвале ночевать.
– Не узнают. Они давно спят. И к тому же, ты не сможешь тренироваться один, тебе нужен противник. А у меня два меча.
Парни на цыпочках, не создавая шум, пробрались на улицу и ушли достаточно далеко от дома, чтобы не было слышно звона стали.
Противники встали напротив друг друга.
– Нападай. – Сказал Джон.
Дин сделал неуверенный рывок вперёд и неловко замахнулся в воздухе. Казалось, что не он управляет мечом, а меч им, тяня за собой, схватив за руку, и тряся его так же, как ветер трясёт готовые оторваться от ветки осенние листья. Джон отбил его атаку одним лёгким ударом, и меч Дина как всегда отлетел в сторону.
– Держи крепко за рукоять, – наставил Джон словами учителя, – ты держишь о самый край, поэтому хват получается слабым.
– Мхм, – кивнул Дин и последовал совету.
На этот раз получилось лучше, но за два часа тренировки ему так и не удалось хотя бы приблизиться к тому, чтобы одолеть противника. Каждый раз, когда на него нападали, он не отражал удар, а прятал лицо или пятился назад, издавая девчачий визг. Сам он нападал настолько неуверенно и медленно, что у противника оставалось уйма времени, чтобы проследить за его движениями, понять направление удара и предугадать его дальнейшие действия.
– Из тебя явно получился бы кадет лучше, чем из меня. – Сказал он.
– М? – Округлил глаза Джон, а внутри от таких внезапных и редких в его жизни слов словно пролилось тепло.
– Ты первый раз в жизни держишь в руках меч, но бьёшься лучше меня. – Склонил голову Тим, разочарованный в самом себе.
Кто-то, кто имеет хотя бы косвенное отношение к боям, понаблюдав за тренировкой двух парней, сразу бы заметил, что движения Джона оставляют желать лучшего, и что он смотрится так же нелепо, как и его соперник, но Дину, уже который раз подряд проигравшему Джону, показалось, что он искусно владеет мечом.
– Ничего… Ты ведь тренируешься с лучшим учителем города. Научишься. – Подбодрил Джон, хоть и сам не верил в то, что произносит.
Тим полуулыбнулся со сжатыми в тонкую полоску губами и оставил его слова без ответа.
– Я боюсь, Джон, – признался он на обратном пути к дому.
– Чего боишься?
– Тренировок. – Ответил стыдливо.
– Как же ты собираешься поступать в кадетский корпус, если тебе страшно даже на тренировках?
– Мама говорит, что я должен попасть в список лучших кадетов и отправиться в столицу, охранять короля.
И Джону, и самому Дину уже сейчас было ясно, что это лишь фантазии Эшли Роллен, но никто из них вслух свои мысли не озвучил.
– И я тоже боюсь. – Признался Джон, чем удивил собеседника. Дину всегда казалось, что у него напрочь отсутствует чувство страха. – Твоя мама говорит, что у каждого в этом мире своё место. Иногда я боюсь, что она права, и мне так и суждено остаться никем, всю жизнь посвятить грязной работе и умереть какой-нибудь невзрачной смертью под завалами камней. – Он немного помолчал и дальнейшими словами снова удивил собеседника. – Тебе повезло, Дин. Все в городе знают фамилию Роллен, а если ты станешь кадетом, твоё имя будет на слуху у каждого и тебе будет дозволено стать главнокомандующим. И даже если тебя не возьмут в солдаты, ты вернёшься, выберешь себе красивую жену и проживёшь с ней в большом доме. А может, построишь не просто большой, а огромный дом. Таким, как ты, дозволено мечтать. Всё, о чём могу мечтать я – выбраться из ада и перебраться в ад менее страшный.
– В ад? Ты о чём?
– Ты же не думаешь, что поле битвы похоже на рай? Скорее всего, уже при первом или втором бою я стану удобрением на той земле.
– Но тогда почему ты туда хочешь?
– Там я по крайней мере буду чего-то стоить, буду не ниже остальных. Надеюсь, что буду. – Поправил он сам себя. – Тебе не понять, Дин, с тобой никогда не обращались как со скотом. Но хуже смерти только жизнь, при которой у тебя уже горб болит от постоянных поклонов. А знаешь, я наконец определил свою мечту. С моим происхождением я не могу метить хотя бы на роль командующего отрядом. Но если хотя бы несколько человек решат, что я чего-то да стою, и если хотя бы для пары человек я стану Джоном Арином, который был достоин зваться солдатом, этого достаточно.
Вернувшись домой, они осторожно и без шума открыли дверь. И всё же, пройти незамеченными им не удалось.
Сидя на кресле, их поджидал старший Роллен.
– И где вы были? – Спросил он грозно, после чего взглянул на мечи. – Ты отобрал его у моего сына?!
– Нет, господин Рон, я попросил. – Принялся оправдываться Джон.
– Так я и поверил! Должно быть, ты даже поволок его за собой силой.
– Нет. Я говорил ему остаться, он сам захотел пойти. Скажи, Дин, ведь так? – Посмотрел на Дина умоляющими глазами, но тот лишь стоял как столб и не мог произнести ни слова.
Он точно знал, что отец ничего ему не сделает, но Дин никогда не отличался смелостью перечить родителям. Напротив, в присутствии старших Ролленов он преображался и, считая, что поведение родителей и есть то, чему стоит подражать, копировал их во всём. Он был для них как сырое тесто, из которого можно вылепить всё, что душе угодно.
– Так скажи, Дин, он говорит правду? – Вежливо обратился Рон к сыну, только голос давал понять, что он ждёт отрицательный ответ.
Дин по-прежнему молчал.
– Трус! – Закричал ему Джон, не выдержав. – Трус, вот ты кто! А я ведь тебе душу открыл!
– Ты это моему сыну?! – Рон Роллен ударил его так сильно, что Джон почти отлетел в сторону.
В подвал на этот раз его практически бросили, а не приказали туда спуститься. Впервые в жизни он сделал шаг для того, чтобы приблизиться к цели – устроил тренировку – и вот чем это для него обернулось.
«Ад. Настоящий ад!», – подумал он, смотря, как над его головой закрывается деревянный люк, с которого сыплются опилки.