Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Ава Хоуп
Драфт

Полная версия

* * *

Даже после самой сокрушительной бури всегда наступает рассвет.

ГЛАВА 1
WHY DON’T WE – CHILLS

Эштон. Декабрь 2022

Видите этого умиротворенного парня, сидящего в полной темноте в кресле у окна?

Это я, Эштон.

И я выгляжу таким, потому что счастлив, что больше никогда не увижу, как мой друг занимается сексом с моей сестрой на кухонном столе, за которым я завтракал.

Да. Вы все правильно поняли. Я об Эбби и Риде.

Нет, я понимаю, они молодожены и все в этом духе. И я не буду делать вид, что сам никогда не занимался сексом на кухонном столе.

Но ведь речь идет о моей сестре!

Собственно, поэтому я и нашел себе новое жилье. Жилье, где никто не занимается сексом у меня на глазах!

Наверное, нужно было съехать сразу же после их свадьбы, но я настолько привык быть рядом с Эбби, что не представлял себе, как смогу быть без нее. Ведь она – вся моя семья. Наши родители развелись, когда ей было тринадцать. Мама уехала строить личную жизнь, оставив ее со мной, хоть мне едва исполнилось восемнадцать, а отец… Сейчас мы наладили общение, но все равно никто не сможет стать мне ближе сестры. И я действительно отказывался принимать, что наступит момент, когда мне придется оставить ее.

Но тем злополучным днем я забыл кредитку и вернулся за ней в дом Рида, где на тот момент проживал. То, что увидели в этот момент мои глаза, повергло в лютый ужас. И теперь мне еще долго придется посещать психолога.

Так что, наверное, лучше все-таки жить одному, нежели снова увидеть и, прости господи, услышать, как моя сестра занимается сексом.

Да, мне известно, что ей уже двадцать один год. Она взрослая. Замужняя. И занимается сексом со своим мужем, но…

Пожалуй, хватит. Если я сейчас же не перестану вам об этом рассказывать, то рискую погибнуть от убойной дозы отвращения.

Запрокидываю голову и шумно выдыхаю.

На часах уже почти девять вечера. Стук капель дождя о панорамное окно нарушает идеальную тишину в моей квартире. На хмуром небе виднеется силуэт луны. В гостиной темно. Я сижу в мягком кресле, а у меня на коленях мирно посапывает Чендлер, мой джек-рассел-терьер, пока я наблюдаю за тем, как эти маленькие капли стекают по стеклу, сливаясь друг с другом, и бегут куда-то вниз. Из окон моей новой квартиры, расположенной на бульваре Уилшир, открывается потрясающий вид на Лос-Анджелес, но только не сейчас. Сейчас все, что я вижу перед собой, – густой туман, полностью скрывающий от меня шумный город.

Мне всегда казалось, что нет ничего хуже одиночества. Что тишина давит на мозг, заставляя сходить с ума. Не зря ведь говорят, что счастливый человек тот, кому хорошо быть наедине с самим собой. Что ж, очевидно, что я несчастный человек. Потому что страх остаться наедине со своими собственными мыслями всегда брал верх над моим разумом. И эти несколько дней, что я живу один, кажутся мне бесконечными. Каждая секунда тянется, как самая настоящая вечность.

Чендлер вздрагивает на моих руках от вибрации телефона в кармане моих спортивных брюк. Глажу малыша за ухом, чтобы успокоить, и тянусь к айфону.

На дисплее высвечивается фотография Эбби, и мне приходится зажмуриться, чтобы хотя бы на мгновение прогнать из головы воспоминания о том, как она занимается сексом. С какой силой нужно удариться головой, чтобы заработать амнезию?

– Привет, – доносится голос сестры, когда я наконец отвечаю на звонок.

– Привет.

– Ты все еще слышишь мои стоны?

– Да, – сморщившись, выдыхаю я. – Если ты хотела, чтобы мой психолог озолотился, то поздравляю, у тебя получилось. Искренне не понимаю, зачем я снял себе отдельную квартиру, если мог просто взять и переехать к нему в кабинет.

Эбби издает смешок:

– Мне жаль.

– Ты уже это говорила.

– И что мне сделать, чтобы ты выбросил эту чертовщину из своих воспоминаний?

– Я не знаю. Выучи какое-нибудь магическое заклинание, чтобы произнести его и лишить меня памяти.

– Извини, но мне не пришло письмо из Хогвартса.

– Это означает, что ты до конца дней обрекла меня на муки.

Сестра смеется, а затем произносит:

– Кстати, о мучениях. Я тебе звоню, чтобы подкинуть еще одно.

Морщусь и издаю звук отвращения:

– Эбби, если ты хочешь сделать так, чтобы я услышал, как кто-то из вас достигает оргазма, то я покончу с собой. Сжалься, умоляю.

Эбс начинает хохотать:

– Иисусе, Эштон!

– Знаешь ли, от тебя чего угодно можно ожидать.

– Мы не думали, что ты вернешься.

– Я уже понял. Но мне нужно время. Слишком яркие картинки перед глазами.

– Тебе ведь была видна только голая задница Рида. Наверняка ты видел ее в раздевалке тысячи раз!

– Только? Я видел, как ритмично она у него двигалась, пока он… Господи, Эбби, давай закроем эту тему. Фу.

– Ты сам ее начал.

– Ничего подобного! – взрываюсь я. – Эбби… Просто переходи уже ближе к делу, молю. Чем быстрее закончится наш разговор, тем скорее я наконец перестану морщиться от отвращения.

Эбс жалобно стонет:

– Мне жаль.

– Эбби…

– Все, я поняла. Перехожу к делу. – Она делает глубокий вдох. – Я сейчас у Джессики с Лизи. Ты не мог бы съездить в «Оклахому» и забрать Рида и Тиджея?

Вскидываю бровь от удивления.

– Повтори.

– Рид и Тиджей поехали в бар. Судя по видео, появившихся в социальных сетях, там драка.

– Господи, да что твоему муженьку так неймется. Когда он уже от Тиджея отстанет?

Эбби издает смешок.

– Да нет, ты не понял. Они дерутся не друг с другом.

– В смысле?

– Тиджей с Джессикой поссорились, и Рид решил поддержать его выпивкой. Я не знаю всех подробностей, но ты не мог бы доехать до них? Рид не отвечает на мои звонки.

– Конечно. «Оклахома» – это тот закрытый клуб?

– Да, но я не знаю адреса.

– Разберусь. Позвоню тебе оттуда.

– Спасибо. Люблю тебя!

– И я тебя!

Вешаю трубку и хмурюсь.

Рид О’Хара – мой товарищ по хоккейному клубу «Орлы Лос-Анджелеса» и его капитан. В хоккее он легенда, и моя сестра была его фанаткой на протяжении многих лет, а потому, когда он сделал ей предложение стать его женой всего через несколько месяцев после ее переезда в Лос-Анджелес, я не удивился громкому «да» в ответ. И пока моя сестра счастлива, Рид будет жить.

Тиджей – парень, с которым Эбби после завершения карьеры фигуристки некоторое время снималась в телевизионном шоу «Ледяные танцы». Я уверен, что с этим смазливым певцом у нее никогда и ничего не было, и тем не менее муж моей сестры его ненавидит и хочет придушить по непонятным ни одной живой душе причинам. Просто Рид психопат редкостный. И как мою сестру угораздило выйти за него?

Так вот. Рид и Тиджей в одном пространстве? Да, наверное, с минуты на минуту начнется Апокалипсис, ведь эти двое – как Оби-Ван Кеноби и Дарт Вейдер, Гарри Поттер и Волан-де-Морт, Бэтмен и Джокер… Им на законодательном уровне запрещено находиться рядом друг с другом в радиусе пары миллионов километров.

И я сгораю от любопытства, что вообще у них там происходит.

– Чендлер, мне придется потревожить твой сон, чтобы встать, – тихо говорю сопящему щенку, а затем с ним на руках поднимаюсь на ноги. Чендлер рычит, когда я кладу его обратно в кресло и сажусь на пятки рядом, чтобы почесть за ухом. – Я скоро вернусь. Веди себя хорошо.

Прохожу в комнату и щелкаю настенным выключателем. Просторная спальня в серых тонах освещается ярким светом потолочной лампы с вентилятором, начавшим тут же вращаться. Снова тянусь к выключателю, чтобы остановить эту жужжащую хрень, после чего прохожу в гардеробную и достаю первые попавшиеся спортивные штаны и футболку, лежащие сверху в одном из чемоданов, потому что я до сих пор не разобрал вещи.

Надеваю одежду и ладонью пытаюсь разгладить заломы на мятой футболке, надеясь, что моя рука может превратиться в утюг, как у какого-нибудь инспектора Гаджета. Никто и не утверждал, что я адекватен.

Затем обуваю кроссовки и, обреченно закрыв глаза, решаю наплевать на то, что выгляжу так, словно меня достали из задницы.

Несколько минут спустя оказываюсь на подземном паркинге и подхожу к своему «хаммеру», который Эбби прозвала Халкмобилем из-за огромного размера и цвета хаки. Запрыгиваю в салон и тут же ощущаю цитрусовые нотки диффузора.

Ну хоть что-то приятное.

Хотя из приятного еще у меня есть Чендлер. Я взял его из приюта два дня назад. И с его появлением в моей жизни я стал на шаг дальше от желания покончить с собой после того, что сотворила с моими глазами моя любимая сестренка.

Завожу двигатель и плавно давлю на педаль газа. Выруливаю с парковки на бульвар Уилшир и тут же вклиниваюсь в плотный поток автомобилей. Вечерние огни шумного Лос-Анджелеса освещают дорогу, пока я направляюсь в «Оклахому». Знаю, что парни часто зависают в этом баре после наших хоккейных матчей, но сам там ни разу не был.

Навигатор показывает прибытие через тридцать шесть минут, так что поудобнее устраиваюсь на сиденье, наслаждаясь Why Don’t We – Chills, звучащей из динамиков. Останавливаюсь на светофоре и решаю попробовать дозвониться до друга, но Рид игнорирует все три мои звонка.

А меня мучает любопытство.

Как вообще Рид оказался с Тиджеем в одном баре?

Уму непостижимо, учитывая то, что пару недель назад мы узнали, что Тиджей и сестра Рида Джессика встречаются. Не думаю, что друг взял и так просто смирился с этой новостью. Так что все происходящее меня пугает.

Очень пугает.

Подъезжаю к небольшому черному панельному зданию, периметр которого подсвечен красными огнями. Останавливаю машину у главного входа и глушу двигатель. Заведение закрытое, и чтобы попасть внутрь, мне нужен пропуск. И в теории он у меня есть.

О’Донован, наш вратарь и главный завсегдатай подобных мест, оформил карты всей команде еще в начале сезона, но я понятия не имею, где эта карта валяется. Должна быть где-то здесь, ведь я ее точно не доставал.

Открываю бардачок в надежде отыскать, и, пока занимаюсь этой ерундой, слышу, как на улице недалеко от меня раздается грохот.

Твою ж мать.

ГЛАВА 2
ARI ADBUL – BABYDOLL

Хлоя

Заценили этого сексуального татуированного парня, направляющегося прямо к брюнетке в черном платье с перьями?

Я тоже. Ведь эта брюнетка – я, Хлоя Маккалистер. И если этот парень сделает еще хоть шаг, то я ему вмажу.

На календаре начало декабря, так что я не совсем понимаю, почему вдруг у половины бара весеннее обострение психоза.

Запоздалая реакция?

Делаю глоток «Совиньон Блан» 1989 года, внимательно наблюдая за тем, что же будет дальше.

Парень уверенным шагом направляется к концу барной стойки, за которой сижу я.

На нем черные спортивные штаны и футболка в тон, демонстрирующая множество его татуировок, полностью покрывающих руки. Он совершенно не вписывается в местный контингент, учитывая, что основную массу посетителей составляют биржевые брокеры в идеально выглаженных брючных костюмах, а также конгрессмены, которые прячутся здесь от жен, проводя время с любовницами. Ведь девиз бара «Оклахома»: все, что произошло в «Оклахоме», остается в «Оклахоме».

Этот бар – одно из самых элитных заведений Лос-Анджелеса. В отличие от клубов и мест, которые позиционируют себя как пафосные закрытые клубы, этот бар не является местом сбора золотой молодежи. Напротив, он зарекомендовал себя среди лиц высшего общества: политиков, влиятельных бизнесменов и известных спортсменов. А посетить его можно только по приглашению человека, хорошо знакомого с владельцем.

Откуда я столько всего знаю об этом месте?

О, это не самый мой любимый факт о себе: я – невеста того самого владельца. Но эту историю я расскажу вам позже. А пока давайте понаблюдаем за действиями очередного придурка, пытающегося подкатить ко мне свои яйца.

Тот самый парень, совершенно не вписывающийся в атмосферу «Оклахомы», как и блондинчик, пришедший с ним, останавливается напротив меня. Вот только взгляд его зеленых глаз будто направлен сквозь. И он стоит и не двигается, чем вызывает у меня вопросы.

Обкурился? Обдолбался?

В этом баре возможны оба варианта.

Стараюсь вспомнить, где могла видеть этого красавчика. Но в голове сумбур, хоть я и пытаюсь. Внимательно разглядываю его татуировку на шее в виде нотки, и наконец в памяти всплывают фрагменты.

Точно! Это же тот певец, который рекламирует средство от геморроя! Каждое утро его смазливую мордашку по кабельному крутят.

Ну ладно, может, он рекламирует и что-то другое, я, честно, не помню, но, судя по его выражению лица, сейчас он тестирует это средство на себе. И оно явно ему не помогает.

Бедный парень. Даже как-то жаль его стало.

Какое-то время амбассадор фенилэфрина молча стоит напротив меня, а затем просто резко разворачивается и уходит.

Я точно перепутала. Видимо, он рекламирует средство от запоров, и оно наконец-то подействовало. Это хотя бы объясняет, почему парень так быстро испарился.

Пожимаю плечами и снова тянусь к бокалу.

Прерогатива быть невестой босса – пить самое дорогое вино из бара. Это стало чем-то вроде ритуала – выпить целую бутылку прежде, чем мудак по имени Фрэнк выпустит меня на публику, чтобы я развлекла его гостей. Ему жизненно необходимо показать каждому своему дружку, какая у него роскошная невеста. Я для него вроде цирковой мартышки, которую он выпускает для всеобщего веселья.

А, да. Вы наверняка заметили, что я называю своего жениха мудаком. Поверьте, если бы не цензура, я бы называла его похлеще. Или никак бы не называла и просто покончила с собой, избавив тем самым себя от статуса его невесты.

Но, к сожалению, не все так просто и сделать этого я не могу.

Именно поэтому я топлю свою боль в белом вине, представляя, как одним прекрасным днем все-таки решусь и утоплю в бочке с ним и своего жениха.

– Хлоя, дорогая, ты готова? – доносится голос Фрэнка.

На одно крошечное мгновение закрываю глаза и пытаюсь нормализовать дыхание, ведь сейчас я должна стать милашкой. Так происходит всегда, когда он рядом. Мне приходится изображать послушную девушку, которая заглядывает ему в рот, чтобы не разозлить его.

В детстве я мечтала стать актрисой, так что в какой-то мере моя мечта сбылась. Ведь вот уже почти три года каждый день я играю роль идеальной девушки.

– Конечно, дорогой, – натянув широкую улыбку, произношу я, стараясь при этом не выдать дрожь в голосе. Интонация должна казаться счастливой. В ином случае я рискую получить парочку ударов головой о стену. И, к своему большому сожалению, я не шучу.

Фрэнк тянется ко мне и оставляет на щеке поцелуй, затем наклоняется и шепчет:

– Не опозорься, дорогая. – Слово «дорогая» из его уст звучит похуже «дерьма» из уст младенца. Оно звучит опасно. Каждый звук пробирает до костей.

Позволяю себе коротко выдохнуть, пока он не слышит, встаю со стула, поправляю свое короткое платье, держащееся на груди, и следую на сцену, освещенную белым светом висящих по обеим сторонам от нее прожекторов.

Подхожу к стоящему по центру микрофону и осматриваю друзей Фрэнка, жаждущих шоу. Они мнят себя королями мира. Считают, что все продаются. Что деньги решают. И я едва сдерживаю рвотный позыв, замечая их похотливые взгляды в мою сторону.

Фрэнк нарядил меня в короткое платье, едва прикрывающее ягодицы. Этот огромный вырез на нем во всей красе демонстрирует мою грудь первого размера, увеличенную из-за корсета размера на три, а на ногах – серебристые босоножки, украшенные кристаллами.

Степень вульгарности зашкаливает.

Для полного набора не хватает только шеста под боком.

Этому мудаку нравится, когда все хотят то, что принадлежит лишь ему. Словно я вещь. Игрушка. Собственность Фрэнка Дугласа. И, по его до хрена важному мнению, каждый в этом баре должен об этом знать.

Придерживаясь своей роли, улыбаюсь так широко, насколько только способны лицевые мышцы, и снимаю микрофон со стойки.

– Раз, раз, проверка звука, – не переставая улыбаться, произношу в него я. – С вашего позволения я исполню любимую песню моего дорогого Фрэнка, который совсем скоро станет моим мужем. Дорогой, это для тебя.

Не знаю, как на слове «дорогой» мой голос не дрогнул. Но за три года я практически научилась полностью контролировать себя и давать ему желаемое.

Свет в баре гаснет. Остается лишь яркий прожектор прямо надо мной. Из колонок начинает звучать минус Marilyn Monroe – I Wanna Be Loved By You, и я, не переставая широко улыбаться, словно девушка, которая на днях сбежала из лечебницы, где мнила себя Наполеоном, начинаю петь.

Выгляжу я наверняка забавно, учитывая то, что с Мэрилин Монро у меня из схожих черт только наличие ног, рук, головы и других человеческих органов. Внешне я – ее полная противоположность. У меня длинные черные волосы, которым я обязана своим испанским корням по материнской линии. Мой рост – сто семьдесят три сантиметра. У меня маленькая грудь, узкие бедра и практически плоская задница. Мои карие глаза и рядом не стояли с голубыми глазами Монро. И даже если надо мной поработает команда стилистов и гримеров Анны Де Армас из «Блондинки», вероятность, что я стану похожа на Мэрилин, так и останется равной нулю. Огромному. Жирному. Нулю.

Когда я дохожу до припева, вентилятор позади меня включается и начинает развевать подол моего и без того короткого платья, демонстрируя всем мои черные трусики и чулки, держащиеся на кружевном поясе со стразами. Я начинаю хихикать как умственно отсталая, прикрывая рот ладонью, хотя должна бы прикрывать промежность. Но Фрэнк пристально наблюдает за мной, поэтому я не выхожу из роли.

Наверняка вы представляете себе Фрэнка в образе эдакого властного Массимо Торричелли из фильма «365 дней», вот только на самом деле Фрэнк Дуглас – смазливый щуплый кретин, сын генерального прокурора Канады и компаньона моего отца, возомнивший себя королем. Он настолько не уверен в себе, что пытается самоутвердиться, заставляя всех вокруг преклоняться перед ним. В его мире все решают деньги. У всего есть цена. Даже у меня.

Заканчиваю петь и, наигранно хихикая, спускаюсь по ступенькам. Вокруг слышатся аплодисменты и свист, хотя я даже петь-то не умею. И мне становится еще противнее от осознания, что бурные овации адресованы моим трусикам.

Ноги дрожат, пока я, не снимая маски, оказываюсь рядом с Фрэнком и его лучшим другом Барри. Оглушительный стук сердца больно бьет по вискам. Фрэнк не сводит с меня глаз, пока Барри, не стесняясь, поглаживает меня по заднице. А я просто стою и позволяю ему это, ведь за мной наблюдает дорогой жених. Свет моих очей. Моя радость. Моя любовь.

Держать эмоции становится все труднее, но сейчас не лучшее время для того, чтобы потерять контроль и разрыдаться. Я ведь уже практически пережила большую часть представления. Да и быть жертвой – мое обычное состояние. Вот только в отличие от героинь романов с тропом «плохой парень – хорошая девочка», я не верю, что от абьюзера можно уйти. И точно не верю в то, что абьюзеры могут измениться.

Люди в принципе не меняются. Только не такие. Жизнь их ничему не учит. И из этой клетки, в которую я попала, мне никак не выбраться. Уже поздно. Цена слишком высока.

Когда Барри с Фрэнком спешат поздороваться с очередным политиком, я делаю шаг в сторону бара. Мне нужно выпить.

Вдруг передо мной возникает тот смазливый певец. В его бокале сияет изумрудами абсент, и парень уже успел изрядно напиться. Он хмурится, прожигая меня взглядом своих ярких зеленых глаз, и я уже готовлюсь к какому-нибудь идиотскому подкату, как вдруг он заплетающимся языком произносит:

– Детка, ты такая красивая, но так дерьмово поешь!

Неожиданно для самой себя я издаю смешок, а затем начинаю хохотать. Запрокидываю голову к потолку и смеюсь на весь бар. Так сильно, что из глаз начинают течь слезы. Вытираю их подушечками пальцев, а затем возвращаюсь взглядом к брюнету. Он по-прежнему хмурится, а его густые брови сведены к переносице.

– Я не пытаюсь к тебе подкатить. У меня есть девушка. Хотя уже нет. Но я все равно ее люблю. И у меня член не стоит, – жалобно стонет он. – Дьявол. Не то чтобы он вообще не стоял… Просто на тебя не стоит.

– Я рада, что у тебя на меня не стоит.

– Правда?

– Правда.

– Фух. Я имею в виду, что дело не в тебе. Ты очень красивая. Просто мой член стоит только на нее. Понимаешь? Она сделала приворот. И теперь он принадлежит ей. Но ты классная… – Он замолкает и снова начинает хмуриться. – Ну классная, когда не поешь. Умоляю, не делай так больше.

Снова начинаю смеяться, а затем широко распахиваю глаза и издаю крик, наблюдая за тем, как в лицо красавчика летит кулак Фрэнка.

ГЛАВА 3
THUTMOSE, NOMBE – RUN WILD

Эштон

Фонари ночного города мелькают яркими огоньками сквозь тонированные стекла моего «хаммера». На дороге пустынно, ведь уже далеко за полночь, и сегодня будний день. Конечно, будь мы где-нибудь в Голливуде, где звезды шоу-бизнеса окончательно спутали день и ночь, мы бы даже постояли в пробке. Но Рид живет в Пасифик Палисейдс, районе, расположенном вдали от шума Лос-Анджелеса, так что сейчас мой «хаммер» – единственный автомобиль, рассекающий по узкой дороге, ведущей к берегу океана.

– Прикольно. У тебя потолок весь в солнечных зайчиках, – доносится голос Рида, валяющегося на заднем сиденье моей машины.

Смотрю в зеркало заднего вида и вижу, как идиот широко улыбается. Отвожу взгляд и мотаю головой, пытаясь восстановить самообладание.

Разговаривать с этими придурками просто бесполезно. Тиджей вырубился, едва я затащил его задницу на переднее сиденье, а Рид валяется сзади и выглядит таким счастливым, будто он единорог, скачущий по радуге.

Этот вечер мог стать одним из лучших в моей жизни. Я планировал просто лежать в своей квартире, есть куриные тако и смотреть какой-нибудь шведский сериал, который Эбби посчитала бы скучным. Эбс в целом считает мою жизнь скучной. Ведь я, по ее словам, никак не оставлю мысли о самоубийстве…

– У тебя в машине так вкусно пахнет какими-то персиками! – кричит Рид так громко, будто думает, что я нахожусь не на расстоянии вытянутой руки, а где-то за пределами штата. А затем его рвет. Прям на мои текстильные зеленые коврики. И персиками больше не пахнет.

Ну вот, сейчас мне весело, сестренка. Спасибо. И я даже не думаю о самоубийстве, ведь теперь мне просто хочется прикончить твоего мужа.

Крепче сжимаю руль и едва сдерживаюсь, чтобы не улететь куда-нибудь на луну, где все наконец-то оставят меня в покое. Но пока отправиться в космос не могу, ведь я все еще не выяснил, что именно приключилось с парнями в баре.

Когда я подъехал к «Оклахоме», то видел, как они вырывались из цепких рук охранников, которые пытались их вывести, и за это получили по лицу. В итоге у Тиджея рассечена бровь, а на смазливой мордашке Рида – ни царапины. И я бы с удовольствием попытался выяснить, что это вообще было, если бы эти двое не были так пьяны.

Песня, звучащая из динамиков, сменяется на ритмичную Thutmose, NoMBe – Run Wild, и неожиданно полуспящий Тиджей начинает постукивать ногой в такт. Я думал, что он в полной отключке, но, видимо, нет. Надеюсь, что хотя бы этого придурка не стошнит. Иначе я прямо на ходу открою пассажирскую дверь и выкину его из «хаммера». Жаль, что мы с Ридом теперь родственники и я не могу позволить себе поступить с ним так же.

Хотя на самом деле Рид – нормальный мужик. И за полгода, что мы прожили с ним в одном доме, я видел его пьяным в стельку всего лишь дважды: когда он приревновал мою сестру к Тиджею (Рид – нормальный мужик, как я и говорил, но далеко не умный, к сожалению, учитывая тот факт, что Морган ни разу не подкатывал к моей сестре) и сейчас.

Забавно, что оба случая его пьянства так или иначе связаны с Тиджеем.

До сих пор не могу понять, как они оказались в одном баре. Чувствую, завтра меня ждет день увлекательных историй. А это значит, что на луну я улечу нескоро.

Пять минут спустя сквозь резные ворота въезжаю на территорию особняка Рида и паркую машину у главного входа. Над большой дверью цвета ореха загорается ослепительно-яркий светильник, освещая дорожку из белой плитки. Выхожу из «хаммера» и, захлопнув дверь, закрываю глаза, вдыхая ненавязчивый запах растущих у дома фиалковых деревьев, который после блевотного аромата салона моего автомобиля кажется мне просто райским. Достаю из кармана спортивных штанов телефон и пишу сестре, что доставил парней домой, затем обхожу автомобиль и помогаю Риду вылезти из него.

– Фу, – морщится он. – Воняет так, будто здесь кто-то нагадил.

– Ага, – подтверждаю я. – Ты! Придурок…

Рид сводит брови к переносице, а затем кидает на меня многозначительный взгляд.

– Мы же только приехали, как я мог здесь нагадить? – спрашивает он.

Устало выдыхаю и даже ничего не произношу в ответ. Открываю входную дверь, прохожу в холл и сажаю его на кушетку, стоящую у консоли. Затем щелкаю настенным выключателем, и бра тусклым желтым светом освещает пространство.

– Доберешься сам до второго этажа? – интересуюсь я.

Друг кивает, а затем начинает рыскать по карманам.

– Твою мать, – стонет он.

– Что такое? – Останавливаюсь в дверях, вскидываю бровь и хмурюсь.

– Я, кажется, забыл телефон. Может, он у тебя в машине?

Если он у меня в машине, то его айфон станет первым ароматизированным айфоном в мире. И он не будет пахнуть персиками. Как и моя машина.

– Сейчас посмотрю, – выдыхаю я, а затем возвращаюсь к Халкмобилю.

Открываю заднюю дверь и, сморщившись, осматриваю сиденье в поисках признаков телефона. Но тщетно.

Достаю свой айфон и включаю фонарик. Тут же выключаю, потому что от вида ковриков хочется плакать. Затем набираю номер Рида в надежде, что вот-вот где-то здесь завибрирует его айфон. Но в салоне стоит идеальная тишина.

Вероятно, он оставил телефон в баре. И еще более вероятно, именно мне придется возвращаться туда, чтобы забрать его.

И почему я такой везучий парень?

Хлопаю дверью и подхожу к переднему сиденью, чтобы вытащить Тиджея. Здоровяк опирается о меня рукой, повиснув на моем плече, и мы мучительно медленным шагом доходим до дома. Когда мы оказываемся в холле, Рид уже спит, прямо на кушетке. И поверьте, я даже не собираюсь его перекладывать, потому что этот амбал весит целую тонну. Пусть скажет спасибо, что я вообще затащил его в дом.

Пересекаю холл и заношу Тиджея в гостиную, освещенную только светом фонарей у бассейна за большим панорамным окном. Опускаю его на диван и тут же сваливаю из дома, предусмотрительно погасив свет.

Спустя минут двадцать я возвращаюсь к «Оклахоме» и вспоминаю, что так и не отыскал пропуск, ведь меня отвлекла драка у входа, а значит, попасть в бар я не смогу. Выругавшись, открываю бардачок в надежде, что после того, как О’Донован вручил мне карточку, я бросил ее туда. Наконец нахожу заветный черный конверт с красным ромбом. Разорвав его, достаю пропуск в бар, ликуя, и выхожу из автомобиля. Оказавшись на улице, удивляюсь оглушительной тишине вокруг. Из бара не доносится ни звука.

Быстрым шагом преодолеваю расстояние до главного входа и подношу карточку к считывателю на двери. Та с громким писком открывается, и я оказываюсь в темном душном коридоре, ведущем к совершенно пустынному бару.

За барной стойкой, столешница которой блестит в свете белых светильников, низко свисающих с потолка, никого. Столики напротив тоже пустуют. И только в глубине помещения, утопающего в тусклом освещении, виднеется какое-то движение.

Прохожу дальше и слышу крики девушки, а рядом с ней – какого-то парня, держащего ее за волосы. Поражает то, что она даже не пытается вырваться из его хватки и просто закрыла глаза, принимая происходящее как неизбежное. Кретин матерится, а затем просто дает девушке пощечину, отчего она отшатывается назад и, потеряв равновесие на огромных каблуках, валится на пол.

Мои глаза расширяются. И я рычу:

– Какого хрена?

Парень поворачивается на мой голос, и я встречаюсь с взглядом его карих глаз. В них я отчетливо вижу лишь дерьмо.

На придурке черный костюм в мелкую клетку. Дорогой, очевидно. На рукавах рубашки блестят золотые запонки. Он переступает своими лакированными оксфордами через хрупкую ногу девушки и, сложив свои руки в карманы, вскидывает голову.

– Бар закрыт, – выплевывает он. – Уходи, пока я не позвал охрану.

Слово «охрана» звучит для меня, как команда «фас» для собаки. В два шага сокращаю расстояние между нами и, даже не задумываясь о том, что делаю, бью кретина головой о барную стойку. От силы удара он теряет сознание и стекает лужицей на пол.

Не мешкая, подлетаю к девушке. Она ошарашенно смотрит на меня, пока я аккуратно поднимаю ее с плитки и подхватываю на руки, чтобы покинуть бар.

– Какого черта ты делаешь? – вдруг спрашивает она. – Ты вообще понимаешь, во что ввязался? Поставь меня на землю. Сейчас же!

Ее командный тон удивляет меня, но кто я такой, чтобы навязывать ей свою помощь. Я ведь не супергерой.

Послушно опускаю ее на асфальт, когда мы оказываемся на улице. И с ее губ тут же срывается стон. Она хватается за мое плечо, стараясь сохранить равновесие, и обхватывает свою голень.

– Болит? – тут же интересуюсь.

Брюнетка резко отдергивает от меня руку и прислоняется плечом к стене.

– Не твоего ума дело.

– Тебе бы показаться врачу. Возможно, это вывих.

– Спасибо, папочка.

– А обязательно ерничать? Я всего лишь хочу тебе помочь.

– Разве я просила тебя мне помогать?

Вопрос резонный. Пожимаю плечами.

– Мне уйти?

Она кивает, и я просто молча удаляюсь от нее в сторону своей машины. Вот только не надо делать из меня мудилу. Я не собираюсь навязывать ей свою помощь, если она ей не нужна.

– Постой, – вдруг доносится ее голос.

Я оборачиваюсь на звук.

– Ты не мог бы открыть мне дверь? Моя сумка осталась внутри.

Засовываю руку в задний карман, чтобы достать карту, и понимаю, что, скорее всего, она выпала, когда я наклонялся, чтобы поднять девушку с пола.

– Моя карта, по ходу, тоже осталась внутри.

Она запрокидывает голову к темному небу и издает отчаянный стон.

– Твою мать, – выдыхает она. – Можешь дать мне свой телефон?

– Зачем?

– Я позвоню в охрану.

– Знаешь номер? – Я вскидываю бровь.

С ее губ снова срывается стон.

– Нет. Боже, и зачем ты только полез меня спасать?

– О, извини. Нужно было оставить тебя там? Может, он бы еще пару раз втащил тебе в живот или разбил бы нос. Ты мазохистка?

– Да пошел ты, – выплевывает она, вызывая у меня усмешку.

– Я ведь практически пошел, но ты сама попросила меня остановиться.

Девушка прислоняется спиной к стене бара и, скинув босоножки, спускается на землю. Запрокинув голову назад, она шумно выдыхает. И я в очередной раз решаю побыть джентльменом.

Идиот.

– Давай я отвезу тебя в больницу, – предлагаю я, когда она снова потирает больную ногу.

– Мне нужно в бар.

– И что, собираешься здесь сидеть, пока кто-нибудь тебя не заметит?

– Звучит как план.

Шумно выдыхаю.

– Кто этот парень?

– Ты задаешь слишком много вопросов, которые тебя не касаются.

следующий лист >>