Ашира Хаан
Тридцать дней до развода

Конец вечеринки

«Кончилось шампанское, погасли фейерверки», как пели Abba в своей новогодней песенке. Собираешь грязную посуду со стола, заметаешь осколки, кладешь на полку под зеркалом в прихожей чью-то потерянную серьгу и забытый шарф.

Думаю, это печальное время после окончания вечеринки – основная причина, по которой мы все чаще празднуем где-нибудь в кабаках. Уходя оттуда с цветами, подарками и хорошим настроением. Не надо возвращать на места вытащенные книги, оттирать пятна от диванов, мыть посуду.

Завтра, конечно, придет домработница, но оставлять на ночь разгром после вечеринки не хочется.

Я относил посуду со стола на кухню и убирал в холодильник остатки еды, когда пьяная в хлам Алла воздвиглась в дверном проеме, обвела мутным взглядом пространство и, шатнувшись, подошла к раковине. Включила воду и, не жалея широких рукавов праздничного платья, принялась мыть посуду, покачиваясь на высоких каблуках.

Она не выносила ни единой грязной ложечки, оставленной до утра.

– Оставь, – сказал я. – Сам вымою.

Алла перевела на меня взгляд, со звоном бросила в раковину вилку, которую медленно терла губкой, и раздраженно встряхнула руки.

Пришлось захлопнуть холодильник и, засучив рукава, перебазироваться к раковине.

Она фыркнула мне в спину и уселась на табуретку.

Я, не глядя, ощущал, как она осматривает все вокруг, ища повод прицепиться: в этом состоянии ее все бесило. Но мне надо было собраться с мыслями, чтобы начать важный разговор, и я молчал. Мытье посуды упорядочивало их немного.

– Опять лапал чужих баб, постеснялся бы при жене! – без прелюдий начала она, когда я завернул кран и распустил рукава, мимолетно коснувшись пальцами каменного браслета. Спрятал теплую улыбку.

И развернулся к жене, складывая руки на груди.

– Я стеснялся.

– Опять издеваешься! – взвизгнула Алла. – Что ты за человек! Видел, как Светка вырядилась?!

– В этом тоже я виноват?

– Ты виноват в том, что танцевал с ней! – отчеканила Алла, тыкая в меня пальцем.

– Я со всеми танцевал.

Кроме Даши. Именно это выдавало меня с головой – если бы Алла была чуть внимательнее и не так зациклена на своих фантазиях, она бы все поняла.

Боялся сорваться, не выдержать близости. Не хотелось при гостях затевать тот скандал, что разворачивался сейчас.

Жутко хотелось курить, но в квартире нельзя: обои впитают запах, как считает Алла. Ни у кого еще не чувствовал запах сигарет от обоев, ну да ладно. Потерплю. Так будет быстрее.

– Что ты устроила за показательное выступление, кстати? – поинтересовался я, опираясь на кухонную стойку. – Что за порядочный человек, которым ты меня считаешь? С утра я таким не был.

– Ну ты же жалуешься, что я тебя не ценю, а ты мне и то, и это, и десятое… – повела плечом Алла. – А я позорю тебя перед друзьями. Вот, похвалила – опять не то! Все тебе не то! Вытащила тебя из деревни, научила костюмы носить, а то ходил кургузый. Ножом и вилкой пользоваться! Рассчитывала, что спасибо скажешь, когда благодаря моей поддержке чего-то добьешься! И что получила?

Признаться, я ожидал развития темы в область моей неверности. Это было бы логично после утренних разборок и инцидента с платьем. Но, наверное, во мне говорило чувство вины. У Аллы была своя программа.

Очень спокойно сказал:

– Я тебе очень благодарен и всегда это показывал. – И прежде чем она набрала в легкие воздуха, чтобы возразить, добавил: – Но в пределах разумного.

– Показывал? – Алла хлопнула ладонью по столу. – Показывал?! Жене машину пожадничал купить!

– Я уже объяснял, что покупать машину ценой в нашу квартиру, вынув средства из бизнеса, это далеко за пределами разумного!

Как я ни старался держаться, только Алла всегда умела развести меня на эмоции.

– Единственную вещь у тебя попросила за весь наш брак! Сделать мне подарок!

– Почему подарок тебе, хотя день рожденья мой? – спросил я у потолка.

Риторический вопрос. Мы его уже закрыли пару дней назад.

Потому что она так хочет, вот почему.

При слове «подарок» рука непроизвольно дернулась, прикрывая браслет. Я повозил его по руке, чувствуя тепло, исходящее от каменных бусин.

И сразу толкнулось ответным теплом в сердце.

И сразу вспомнилась Даша и ее требовательный взгляд.

«Ты что – больной?»

Ну а как?

Если она не почувствовала того же самого, то как ей объяснить, что одно прикосновение изменило все? Что я увидел совсем другой мир и другую жизнь. Ее тепло, ее губы, ее дыхание, смелость – с этим поцелуем, щедрость – с браслетом, самоотверженность и силу – идти вперед, невзирая на боль, которую ей уже причинил другой мужчина.

И великодушие: узнав правду, она не ушла, она выслушала меня. Дала шанс. Нет, не сказала этого прямо – и это еще один плюс. Но я видел в ее глазах, что она позволила мне доказать, что мои слова – не просто сотрясение воздуха.

Все это так не похоже на мою предыдущую жизнь…

Алла, конечно, заметила, что я задумался:

– Мечтаешь? Присматривал, небось, себе любовницу?

Как обычно. Все наши тусовки – чтобы найти себе любовницу, зачем же еще?

– Да. – В этот раз я в кои-то веки ответил честно.

– Присмотрел? – Она некрасиво скривила губы.

– Да.

– Что-о-о? – Алла аж привстала со стула. – Ты серьезно?!

– Абсолютно.

– А… – Она как будто что-то поняла. Покачала головой и упала обратно. – Это твои психологические штучки. Научился у своих мозгоправов. Но на меня это не действует!

– Ал, я уже говорил, —устало напомнил ей. – У психиатра я был один раз, и разговор длился полчаса. Получил справку, что нормальный, раз ты требовала, и ушел. А ты зря тогда отказалась. Давай запишем тебя?

– Я нормальная! – тут же ощетинились она.

Вздохнув, я попробовал еще раз. Последний. Уже не ради себя – для себя я все решил. Ради нее самой. Протянул открытые ладони, показывая, что иду с миром.

‍‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‍— К врачу ходят и нормальные люди. Которым просто тяжело.

Сделал шаг к ней. Отшатнулась.

– Хочешь меня в дурку сплавить? – прошипела она.

– Нет, Ал, я хочу, чтобы тебе стало легче. Давай запишем тебя к врачу, посмотрим почему ты такая… нервная… – и я уже знал, что зря это произнес.

– Почему я нервная? – Алла орала уже в голос. Поэтому в спальне я сделал звукоизоляцию, стараясь не реагировать на смешки прораба. Обычно мы ругались там, и на старой квартире соседи начинали стучать по батарее. Видимо, надо было и в кухне сделать. – Я нервная, потому что у меня муж – козел! Потому что ты меня не любишь и не любил, только использовал всегда! Признайся, это ведь ты Светке платье купил?!

– Ч-что?.. – Я опешил от абсурдности обвинения. – Нет.

– Врешь! Не могла эта тварь себе такую дорогую шмотку позволить!

– Я не единственный мужчина с деньгами в этом городе.

– Хватит вра-а-а-ать! – Алла подскочила и заорала мне в лицо. – Иди к черту! Я с тобой развожусь! Я найду того, кто меня оценит! Раз человеком сделала, так любого сделаю!

Не так это должно было произойти. Но не воспользоваться случаем было бы глупо.

– Хорошо. – Я кивнул. – Завтра идем в ЗАГС.

Не первый раз она пыталась испугать меня разводом, но первый, когда я не испугался.

– Думаешь, прогнешь меня? – Алла чуть сбавила обороты, отреагировав на непривычное согласие. – Утром пойду на попятный? И ты будешь мной манипулировать? Ставь будильник на семь утра! Давай!

– Хорошо.

Я достал мобильный и правда выставил будильник. Не помню, когда открывается ЗАГС, но по воскресеньям он должен работать. И тогда я уже завтра смогу сказать Даше, что я свободен. Молча показал Алле экран телефона и направился в спальню. Стащил галстук, стал расстегивать рубашку.

Она явилась следом. Посмотрела, как я снимаю брюки, и презрительно выплюнула:

– Я не буду с тобой спать! Знаю я тебя, кота! Залижешь сливочки язычком – и вроде как и не было ничего! – Подхватила подушку и одеяло с кровати, но остановилась. – Нет. Лучше ты уходи.

Я молча взял свою подушку. Одеяло у нас весь наш брак было двуспальным, одним на двоих. У других, я знал, было принято спать под разными, но для меня это было чем-то вроде символа. Не помогло, как видим.

Алла уже завернулась в него, не снимая платья, и демонстративно улеглась посреди кровати. Что ж – достанется ей.

Я вздохнул и ушел в кабинет.

Там мне нравилось иногда дремать днем после тяжелых переговоров. Окна выходили на восточную сторону, и это делало комнату идеальным местом для растений. По стенам стелились плющи и лианы, подоконники были уставлены фиалками, вдоль стены выстроились деревья в кадках. В этих джунглях даже зимой пахло летом и свежестью.

А еще на диване валялся простенький бежевый плед из «Икеи».

Тот самый, в который сегодня куталась на этом балконе Даша. И, наверное, я слишком поспешно согласился на ночь в разных комнатах, потому что вспомнил о нем. Поднял, прижал его к лицу, вдыхая запах ее духов. Ярких, модных, но под ними чувствовался теплый вкус ее кожи. Хотелось, как коту, тереться о плед лицом и мурлыкать.

Впервые в жизни после наших безумных ссор с Аллой я не надеялся, что с утра она отойдет и успокоится. Надеялся, что из упрямства пойдет до конца.

Это было не совсем честно, хотя я говорил ей только чистую правду.

Но она была права: манипулировал. Ждал одну из тех ее истерик, во время которых она уходит от меня, а я умоляю остаться.

Так было легче. Малодушно, но легче.

Мне надо было сохранить хотя бы немного сил, потому что я подозревал, что развод с Аллой будет не самой сложной проблемой.

Мне еще предстояло бороться за Дашу с самой Дашей.

30 дней до развода

С утра Светка мрачно ходила по квартире, щелкала кнопкой чайника, но когда он вскипал, забывала о нем. И через полчаса снова щелкала.

Я сидела в углу кухни в старом, подранном давно убежавшей на радугу светкиной кошкой Маркизой кресле и смотрела на темный экран телефона. Глупое-глупое мое сердце, в агонии дергающее наспех наложенные белой суровой ниткой швы, желало невозможного.

Чтобы все слова, сказанные мужчинами, были правдой. Хотя бы сегодня.

Но по улице гулял братец Март, самый обманчивый из всех месяцев, и если уж Декабрю с Январем не под силу исполнить новогодние желания влюбленных женщин, то уж он-то тем более не будет стараться.

Март – время безумия, с которым придется справляться самостоятельно. Ветра в лицо – холодного, жестокого, снежного. Ветра в сердце – пронзительного, отчаянного, головокружительного.

Я его знаю, но не буду ему поддаваться.

Мне уже тридцать один, я взрослая женщина, которая не собирается всю жизнь быть на вторых ролях. Хватит гоняться за красавчиками с прозрачными глазами и жилистыми руками, ждать их звонков и выкраивать время на встречи.

Найдется и для меня хороший человек. Не такой, от которого останавливается сердце, зато он не будет делить меня ни с какими другими блондинками. Или брюнетками. Или благодарными за долгие годы верности женами.

Светка в очередной раз щелкнула кнопкой, я вздохнула, вылезла из кресла, достала две чашки. Положила в них пакетики чая, дождалась, когда вода вскипит, и залила их кипятком. И когда Светка в очередной раз пробегала мимо, сунула ей чашку.

– Даш! – сходу включилась она в беседу. – Ну вот ты скажи мне, у тебя опыт есть. Чем его зацепить? Я же вижу, что ему нравлюсь. Духи мои похвалил! Потанцевал! А ты видела, ка-а-а-ак он на балконе меня зажал, я с трудом протиснулась. Как в кино, Даш!

– Ээээ… – Я на всякий случай побыстрее отхлебнула чаю, потому что она всерьез ждала ответа, а я не знала, как реагировать на такую интерпретацию событий. Чай оказался обжигающе горячим, я взвизгнула, чуть не уронив кружку, быстро отставила ее на стол и высунула язык, как собака. На глазах выступили слезы.

– Балбесина ты, Даш, – вздохнула Светка. – Ладно, все фигня. Я думаю, его просто надо чуточку подтолкнуть! Заглянуть к нему на работу в пальто, под которым только кружева и лямочки, как думаешь? Или слишком прямолинейно? Мужчина – хищник, он должен добиваться…

Я покивала, морщась и водя обожженным языком по зубам.

Не правда ли, смешно: пока она ищет повод увидеться с Богданом, я думаю, как от него ускользнуть. А может, зря?

– Свет, а часто он от жены гуляет? – прошепелявила я.

– До сих пор никогда… – с тоской вздохнула Светка. – Будет сложно! Зато если захвачу его в плен – не о чем будет волноваться! Будет терпеть меня, как Алку терпит! Но я буду умнее. Я ему ребеночка рожу – и все, он мой.

– А она чего не родила? – вдруг заинтересовалась я.

– Фигуру не хотела портить! – фыркнула Светка. – Видела ее фигуру? Такую кашу уже никаким маслом не испортишь.

Из комнаты заиграл рингтон светкиного телефона, и та поскакала туда, расплескивая чай на линолеум. Я пошевелила пальцами ног в теплых носочках и ощутила, как под ними поскрипывают крошки. Стол тоже был липкий и грязный, чайник захватанный, окна лет пять не мыли… Пока за ними не на что было смотреть, но скоро полезут первые листочки из набухших почек, небо станет голубым, вишни зацветут…

Начну, пожалуй, с мытья плиты – решила я, посмотрев в ее сторону. Потому что крошки на полу не шли ни в какое сравнение с многолетними наслоениями грязи вокруг конфорок.

Уже поливая плиту найденным под раковиной средством от застарелого жира, я поняла, что, кажется, моя тоска по Валентину полностью прошла. Забрав с собой апатию, безразличие и прочие признаки депрессии.

Я даже улыбнулась и распахнула форточку, чтобы вдохнуть мартовский ветер. Спасибо Богдану за этот нежданный подарок! Воистину: клин клином!

– Даш, я пойду погуляю с Алкой, она что-то совсем расстроилась, надо поддержать! – сообщила Света, заглядывая на кухню. Она уже приватизировала мой палантин, кажется, но я промолчала. – А ты чем занята?

– Да вот решила весеннюю уборку сделать! – Я выпрямилась, сдувая прилипшую к щеке прядь.

– Молодец. Вернусь, все расскажу! Чмоки!

И подруга улетела. Я покачала головой. Но, если честно, и сама видела себя не лучше. Она дружит с женой мужчины, которого собирается увести, а я дружу с женщиной, которая имеет виды на мужчину, который нравится и мне. И имела их гораздо раньше, чем я с ним вообще познакомилась!

Но не успела я домыть плиту, не уставая нахваливать средство, которое оказалось прямо как в рекламе: провела губкой – и чисто! – как раздался настойчивый такой звонок в дверь.

А так как глазка у Светки почему-то не было, то стоящий на лестнице Богдан оказался для меня полным сюрпризом.

Господи, а я тут в старой футболке, розовых перчатках для уборки и с гулькой на башке!

– Привет, – говорит он, и я мгновенно тону в прозрачных глазах, забыв обо всем.

– Светка ушла, – цепляюсь за последнюю надежду.

– А я к тебе.

Он шагает в коридор, и я пячусь, впуская его, и задним числом придумываю, что просто не хочу устраивать шоу для соседей по площадке. Сейчас вот скажу еще разок, что тот поцелуй был ошибкой, и сразу выгоню.

Но Богдан успевает первым:

– А я заявление на развод подал.

Я ахаю, приложив руки в мокрых перчатках к щекам.

– Так ты не…

– Не шутил. Не издевался. Не больной.

– И… – Я снова пячусь, упираясь в стену, потому что ноги рядом с ним подкашиваются неизменно. То ли от таких новостей, то ли… вообще от него. – Что теперь?

– Теперь нам дали месяц на примирение. Через месяц я зайду забрать свидетельство о разводе и буду свободным человеком.

– Покажи… – сипло прошу я.

‍‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‍Подло, конечно, считать обманщиками всех мужчин, после того как меня обманул один, но кто бы на моем месте не усомнился?

Он понимает. Достает телефон, листает галерею фотографий и показывает мне на экране размашисто подписанную бумагу. И пока я рассматриваю ее – Богдан Анатольевич Чернов, 1990-го года рождения – его дыхание ощущается ласковым теплом на моем виске. Тяжелое, частое дыхание.

И когда поднимаю глаза, Богдан все еще рядом, стоит вплотную и чертовски сложно не поддаваться всем тем желаниям, что я испытываю сейчас.

– Жена согласилась? – спрашиваю полушепотом, пропадая в его голодном взгляде.

– Она сама предложила, – усмехается краем губ. – Согласился я. Мы часто ссоримся.

– И миритесь.

– Не в этот раз.

Он отводит прилипшую к щеке мокрую прядь за ухо, и от касаний его пальцев мурашки разбегаются по всему телу. Тянется к моим губам…

Зажмурившись, чтобы избежать искушения, я двумя руками отталкиваю его от себя.

– Нет! Никаких поцелуев, пока ты женат!

– Даша… – стонет Богдан. – Я же развожусь!

– Это ничего не значит! У меня был знакомый, который подавал заявление в ЗАГС с каждой случайной подружкой. Знаешь, что они ему в ту ночь устраивали, какие волшебные кульбиты? А жениться потом вовсе не обязательно! Вот и разводиться тоже. Если через месяц никто из вас за свидетельством о разводе не придет, вы останетесь женаты.

– Даш… – Богдан ловит мою руку и стаскивает наконец с нее резиновую перчатку. Гладит пальцы, очерчивая их, перебирая с невероятной нежностью. – Неужели ты не чувствуешь того же, что и я? Что вот это, случившееся с нами, – навсегда?

– Если оно навсегда, – шепчу я срывающимся голосом, – то тридцать дней – совсем не срок.

Всматриваюсь в его лицо, ища подвох.

Он не смеется надо мной?

Он правда думает, что на меня это подействует?

Он готов отступить и подождать, или это просто трюк избалованного бабника?

– Тридцать дней… – Богдан произносит это медленно, словно осознавая бесконечность срока. Он притягивает меня к себе, и я позволяю это, безвольная дура. – Ты мне нужна, Даш. Ты мне так нужна, что я готов ждать тебя гораздо дольше. Только если точно знать, что у этого ожидания будет правильный финал. Пообещай мне.

Какой смысл верить обещаниям? Он же сам не сдержал того, что дал жене.

Узнать друг друга

По-хорошему мне бы попрощаться и уйти.

По-честному. Выдержать тридцать дней аскезы и вернуться к ней очищенным и свободным.

Начать наши отношения по-настоящему с нуля, без шлейфа прошлого и без налипшей грязи.

Но я всего лишь человек.

Я знаю, что моя женщина пахнет теплом и утром, что у нее нежные пальцы, смущенная улыбка, самые мягкие в мире губы, самое громкое на свете сердце – я слышу, как оно бьется.

Я знаю, какая она – настоящая. Но я ничего не знаю о том, что ее такой сделало. Как она стала такой? Может ли она расхохотаться во все горло, а не только кусать губы? Запрыгнуть на меня с разбегу – о, думаю, может: она так лихо меня поцеловала!

Какие книги она читала в детстве? Какие любит цветы? Чем занимается вечерами?

Хочу узнать, как она стонет в постели, какой ее первый взгляд из-под ресниц с утра, плачет она в ПМС или швыряется посудой, в чем ходит по дому, когда болеет.

Мне кажется, я полюблю даже то, как она фальшиво поет в душе.

Потому я топчусь в коридоре, затягивая момент, когда надо развернуться и уйти, и судорожно ищу повод остаться. Но и она меня не гонит.

– Почему ты не позвонил? – вдруг спрашивает она. – Перед тем как зайти. Ты чуть не застал Светку.

– Я подождал, пока она уйдет, – признался честно.

– Серьезно? – Ее глаза округляются, а рот превращается в идеальную «О». – Ты…

Сталкер? Псих? Преследователь? Она вызовет полицию?

– Сумасшедший!

– Я же тебе говорил, я нормальный, у меня даже справка есть, – смеюсь я. – Я не знаю твоего телефона, Даш, представь себе. Мне кажется, это пора исправить.

– Только чтобы ты в следующий раз не топтался на холодному ветру! – строго говорит она, протягивая ладонь, и я вкладываю свой смартфон в нее. – А написал сообщение. Не пришлось бы приходить.

– Тогда отдай! – возмущенно говорю я и тянусь к ее руке. Даша отдергивает ее и отскакивает в сторону, настукивая пальчиками по экрану. – Лучше приду лично!

– На! – Даша протягивает телефон мне обратно с довольной улыбкой. Коварно обхитрила меня! Дала свой номер под угрозами!

Я накрываю ее ладонь своей… и больше не могу ее отпустить. Меня снова как будто примагничивает к этой девушке. Кто ее создал такую? Идеальную ловушку для Богдана Чернова?

Но и она стоит, как завороженная. Не убирает руку. Вот мы два идиота!

– Даш, скажи, а в Москве уже не принято гостей чаем угощать? – интересуюсь между делом. – Законы вежливости не в моде?

– Ой! Прости! – Она правда смущается. – Это же квартира Светки, я не очень чувствую себя хозяйкой. Проходи, конечно же. Думаю… – Она как будто делает над собой усилие, чтобы это произнести. – Она будет рада, если застанет тебя, когда вернется.

– Надеюсь, этого не случится… – бормочу я, проходя за ней на кухню.

Даша развивает бодрую деятельность: включает чайник, начинает вытирать со стола, хлопать дверцами шкафчиков, доставая то какие-то конфеты, то засохшие до состояния дерева сушки. Я не говорю о том, что сам мог бы принести угощение, – гость, блин. Но и не останавливаю ее, потому что смотреть на эту суету приятно. И сидеть здесь, на теплой кухне, тоже очень приятно. Как будто моя новая жизнь с ней уже началась.

Ей-богу, после концерта в ЗАГСе, а особенно после ЗАГСа, я заслужил небольшой перерыв в боевых действиях. Оазис посреди радиоактивных пустошей, где бегают мутанты и зомби и только отвернешься – откусывают половину жопы.

Даша ставит передо мной огромную чашку чая и за мгновение до того, как высыпать в нее ложку сахара с горкой, вдруг спохватывается:

– Ой, а ты сладкий пьешь? Я почему-то решила…

– Сладкий, – киваю я. – Три ложки. Все правильно. Сядь уже, Даш.

– Ты мое кресло занял, – с легким оттенком недовольства и улыбкой, прячущейся в уголках губ, говорит она.

– Не беда, – заявляю я и, перехватив ее поперек живота, усаживаю к себе на колени. – Здесь места хватит всем.

Она замирает.

Только сердце снова бьется так, что я слышу.

Кладет руки мне на плечи.

Кончиками пальцев поглаживает шею с боков, и я едва удерживаюсь, чтобы не начать урчать, – что-то внутри само по себе гулко вибрирует, рождая тяжелую низкую дрожь.

Но я не издаю ни звука, даже стараюсь не дышать, чтобы не спугнуть ее.

Потому что она так смотрит на мои губы, что, кажется, сейчас сама нарушит свои правила, и лучше бы мне не напоминать ей о реальности, пока она готова поддаться слабости.

Как завороженная, она наклоняется ко мне – медленно, невыносимо медленно, так что сторонний наблюдатель и не заметил бы этого движения. Но я ощущаю каждый миллиметр, на который сокращается расстояние между нами. Да ладно миллиметр – что там после него? Микрометр? Вот даже его ощущаю.

В груди растет ощущение бешеного восторга – даже если бы я хотел сейчас вдохнуть, я бы не смог.

Ну же, ну…

Но меня срывает слишком рано. Притяжению становится невозможно противиться, и я сжимаю ее теплое тело руками и преодолеваю последние сантиметры между нами, накрывая губами губы.

И она… отшатывается.

Пытается вскочить, но я держу ее крепко.

– Нет, Богдан! – вскрикивает.

– Ты же обещал! – упрекает.

– Пожалуйста… – плачет.

Не помню: обещал?

Но мольбу в ее голосе вытерпеть не могу.

– Не буду… – шепчу тихо куда-то в волосы, накрывая рукой затылок, когда она утыкается лицом мне в плечо. – Если ты так хочешь. Только не убегай. Посиди со мной.

Я знаю, как будет ломить пах от этих посиделок: я помню свои шестнадцать-восемнадцать, когда мы тискались на лавочках вечерами. Хотя даже тогда можно было целоваться до одури, до головокружения.

Все равно. Не мальчик, потерплю.

– Посмотри на меня… – прошу.

Она поднимает голову, и я снова с трудом могу вдохнуть.

– Ты такая красивая, – говорю. Но эти слова не передают того ощущения, что гнездится у меня в груди. Захватывающего дух восхищения.

‍‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‍

Ведь что такое женская красота? Гладкая кожа, большие глаза, пухлые губы, тонкий нос, высокие скулы – все эти банальные черты, которые тиражируют на обложках журналов и рекламных плакатах. Но, конечно, все женщины неуловимо отличаются друг от друга, и даже идеальные черты у всех выточены чуть-чуть по-разному.

Только одну Дашу, кажется, неведомый резец выточил так, что именно у меня останавливается сердце, когда я на нее смотрю. Все те же глаза-губы-нос-скулы-кожа, но почему-то только от нее не отвести глаз.

– Ты тоже… – вдруг говорит она, с не меньшим жадным вниманием рассматривая меня. – Очень, очень красивый.

И легкими пальцами очерчивает мой лоб, щеки, нос, линию челюсти, смешно шипя, когда колется о щетину. Рисует касаниями мое лицо – я закрываю глаза, чтобы насладиться этой лаской. Самой настоящей.

Тоже запретной, если подумать. Что там поцелуи – вот это по-настоящему интимно, то, что сейчас между нами происходит в тишине чужой кухни, пока на столе безнадежно остывает чай.

Последнее касание она оставляет на кончике носа и звонко смеется. Я открываю глаза и смеюсь тоже – а потом стремительным движением чмокаю в кончик носа ее саму.

И делаю крайне невинный вид. Что? Кто? Никто не целовался!

– Богда-а-ан! – возмущается она.

– Что-о-о-о? – передразниваю я, улыбаясь.

Теплое щемящее счастье в моем сердце так непривычно, что на секунду я даже задумываюсь: это ведь ненормально – чувствовать собственное сердце? Может, так и начинаются инфаркты?

– Давай договоримся, правда, – просит Даша. – Я… буду с тобой. Обещаю. Когда ты будешь свободен.

– Спасибо, – абсолютно серьезно говорю я, глядя в ее темные глаза с золотистыми прожилками. Они похожи на драгоценные камни – блеском, глубиной, неумолимой твердостью, что сверкает в них.

– Никаких поцелуев.

– Согласен, – киваю я, хотя совершенно не согласен.

– Никаких рук в неприличных местах.

– Мммм… А какие неприличные? – строю дурачка, начиная скользить ладонями по ее телу. Здесь мягко, тут упруго, там – невыносимо притягательная впадинка, а как горячо сейчас… Ух, как сносит голову!

– Вот эти! – останавливает меня Даша в самый интересный момент и перекладывает мою руку себе на талию.

– Понял, – покаянно киваю, пока она ерзает у меня на коленях, где внезапно стало чуть неудобнее сидеть.

– Все? Это все твои условия, прекрасная моя? – спрашиваю, касаясь большим пальцем ее верхней губы. В том месте, где у нее легкая припухлость, что проминается под нажимом.

– Еще никаких опасных слов… – говорит она, и ее губы почти обхватывают кончик моего пальца. Мне чудится, или острый язычок едва-едва касается кожи на нем?

– Опасные – это какие? – снова провокационно интересуюсь я. – Прекрасная? Нежная? Волшебная? Желанная? – И, понижая голос и не отрывая взгляда от ее глаз, произношу медленно: – Моя…

– Эти! – через судорожный вдох выпаливает она.

– Хорошо, – киваю. – Буду копить их в своем сердце все тридцать дней до развода и вывалю потом на тебя все разом.

Лишь бы она была согласна их слушать.

Лишь бы она была согласна на запретные прикосновения, когда выйдет срок.

Лишь бы через месяц я мог ее поцеловать.

Ради этого… что угодно.

– Можно я… – Она снова елозит на моих коленях и сползает на пол с явным сожалением, пересаживаясь на табуретку рядом.

А потом берет свою чашку с чаем и долго-долго пьет из нее, словно перешла пустыню и припала к роднику с прохладной водой. Честно говоря, я тоже ощущаю себя так. Поэтому мы допиваем наш остывший чай, и Даша щелкает кнопкой чайника еще раз.

Как-то после этого все сроки визита вежливости уже исчерпаны, но ни у кого из нас снова не достает сил попрощаться, и я светским тоном спрашиваю:

– Чем ты занималась, пока жила в Москве?

– О, ерундой всякой, – отмахивается она. – Знаешь, секретарь на ресепшене – это не та профессия, где требуются серьезные навыки. Ну, кроме того что следили за пропусками, мы еще ездили покупать реквизит, если срочно нужно, заменяли личных секретарей, если те болели, работали ассистентами на съемках, а порой и сами снимались. На вечеринках выступали то моделями, то официантками, но иногда просто веселились. В общем, такое вроде «подай-принеси» занятие, а в итоге в курсе всего, что происходит в компании, все тебя знают, приглашают на секретные пьянки, на праздники дарят подарки и даже блогеры-миллионники иногда ставят ссылки на твой инстаграм на пару десятков подписчиков.

– Оу… – Я понятия не имел, в какой области она работала, но теперь смотрел с уважением и еще большим восхищением. Большинство моих знакомых в Москве в основном трудились курьерами или пекли блины в фаст-фуде. – Ты крутая, мне теперь неловко, что я к такой популярной девушке вломился без приглашения. Наверняка чудом успел втиснуться в зазор между поклонниками.

– Да нет… – Даша немного порозовела и отмахнулась. – Какие поклонники… А ты чем занимаешься?

– О, вот у меня – действительно ерунда! – засмеялся я.

Мы как-то незаметно втянулись в повседневный разговор: о работе, о сериалах, которые нам обоим было некогда посмотреть последние годы, о музыке – в которой у нас совершенно разные вкусы, и она не слышала ничего о Röyksopp, а я сначала испугался ее любви к шансону, а потом был повержен презрительным мнением, что шансон производится только во Франции, как и шампанское, остальное – блатняк и газированное вино – называться этими гордыми словами права не имеет.

В начале нашей второй в жизни встречи мы были всего лишь двумя людьми, которых отчаянно подталкивала друг к другу странная сила. А к ее концу мы знали друг о друге достаточно, чтобы пройти какой-нибудь суровый тест типа тех, через которые прогоняют подозреваемых в фиктивной женитьбе.

Даже на вопрос, кто на какой половине кровати предпочитает спать, мы бы ответили без запинки, хотя еще ни разу не засыпали вдвоем…

Мира за пределами этой кухни не существовало. Мы с Дашей снова были в огромном радужном пузыре, одном на двоих – здесь было тепло, уютно, горячий чай и каменные сушки.

Пока не раздался звонок Дашиного телефона.

– Привет, – сказала она в трубку, одними губами сообщив мне: «Это Светка!». – Что случилось? Куда приехать? Зачем? Что? Серьезно? Нет. Света, нет! Хорошо. Ладно. Сейчас.

Она отложила телефон медленно и очень аккуратно, не поднимая на меня глаз.

Пальцы ее дрогнули, и пластик гулко стукнулся о дерево стола.

– Даш… – осторожно начал я. Она прервала меня взмахом руки.

– Светка сейчас пьет кофе с твоей женой. И Алла очень хочет со мной о чем-то поговорить, – безжизненным голосом произнесла она, все так же не глядя мне в лицо.