Ашира Хаан
Тридцать дней до развода
Другой мир
Она так бежала, словно спасалась от кого-то. И первым порывом было – защитить прекрасную незнакомку. Сразиться с ее врагами, как положено мужчине.
Или она спешила куда-то? К умирающей матери или голодному ребенку? Тогда я должен был предложить ее подвезти как настоящий джентльмен.
А может, она просто решила провести внеплановую тренировку и побегать вверх-вниз по лестнице – на каблуках, чтобы с нагрузкой? Тогда надо было присоединиться, чтобы развлечь даму беседой.
Какой только чушью ни занимается мозг, когда стоишь, растягивая сигарету короткими затяжками, потому что не хочется возвращаться в шумную квартиру, а тут на тебя выскакивает красотка с безумными глазами.
Девочка упакованная, слишком уж гладкая и ухоженная для наших мест. Того типа, что всегда знают себе цену и зачастую уже не раз ее называли.
Не вписывается она в мои романтические сценарии.
Ни в какие сценарии не вписывается – понимаю я уже в следующую секунду, и все мои расслабленные фантазии разом вымывает из головы высокая волна цунами.
Девочка скатывается по лестнице, почти падая мне в руки, так что я едва успеваю отбросить сигарету в сторону, чтобы поймать ее.
Касание кожи к коже – как удар током. Как в детстве в деревне, когда я в грозу полез на фонарный столб за нашим котом Пиратом и через пробитую изоляцию меня так шарахнуло электричеством, что я слетел на землю: в одну секунду перед глазами вспышка, в другую – я лежу на спине на вытоптанной земле, мир где-то далеко, в ушах тяжелый ватный звон, перед глазами плавают темные точки.
Как сейчас. Все вокруг расплывается и отодвигается на невообразимое расстояние. Только она одна близкая и четкая. Резкость выкручена на максимум: золотистые прожилки в темных глазах, почти прозрачный персиковый пушок на щеках, четко очерченные губы – верхняя в серединке чуть припухшая, завиток локона на виске, проступающие из-под белой кожи голубоватые вены у ключиц – все это так завораживающе, что невозможно оторвать глаза, хочется рассматривать в самых мельчайших подробностях.
Башка ничего не соображает, реальность дрожит и слоится, растекаясь радужными бензиновыми пузырями. И девушке самой приходится меня поцеловать.
Тут помогает природа, наконец включая инстинкты.
За короткие секунды поцелуя я успеваю понять несколько вещей:
1. Она моя навсегда.
2. Никуда ее не отпущу.
3. Кажется, я влюбился.
4. Совершенно точно я идиот.
– И ты тоже должна мне подарок… – Язык сам, без участия мозга, мелет какую-то чушь, наспех выуживая сценарии из памяти и конструируя на ходу подобие беседы.
Она хитро улыбается и отступает, не отнимая, впрочем, у меня своей руки. Но я снова делаю к ней шаг, потому что меня тянет как магнитом, сопротивление бесполезно.
Тонкие пальцы трут запястье, щелчок – и уже мою руку обнимает что-то теплое и шершавое. Опускаю глаза – браслет. Из темных дырчатых каменных бусин с подвеской в виде головы волка. Очень брутальная и мужская вещь, даже странно, что она сняла его с себя.
– Вот твой подарок, – шепчет она и тянется ко мне губами. Это что же – у меня будет два подарка?
И гулко ударяет кровь в виски, и сердце рвется кратчайшим путем, проламывая ребра, – к ее сердцу, и вокруг нас сфера тепла, за пределами которой остался весь остальной мир. Другой мир, о котором я сейчас не помню вообще ничего, даже то, что в нем людям нужен воздух для жизни. Вместо воздуха у меня – ее теплые губы. Вместо воды. Вместо всей остальной реальности.
Но через ватную тишину, укрывающую нас, еле-еле доносится:
– Богдан! Ты куда пропал?..
Словно удар резиновым молотом в грудь, этот голос выбивает из меня весь воздух. Отрывает половину меня, отшвыривает в сторону.
– Это тебя?.. – спрашивает она.
– Дашка! Даш, ты где?
– А это за мной… – улыбается, словно через силу.
– Даша… – хриплю я, выталкивая из себя единственное слово, которое выучил за всю жизнь.
Которая началась минуту назад.
– Приятно было познакомиться, Богдан! – И она взлетает по ступенькам к двери, где уже маячат какие-то лица, шевелятся тела, скрежещут звуки.
Я стоял, медленно возвращаясь в реальный мир, заново осваиваясь в нем. Чувствуя себя оборотнем, который только что перекинулся из зверя в человека, и теперь надо подождать, пока все кости займут свои положенные места, перетерпеть боль от трансформации, прежде чем идти к людям.
Рассеянно оглянулся по сторонам, узнавая и одновременно не узнавая выученную до последнего скола плитки лестничную площадку.
Потряс головой, разгоняя черных мошек.
Наклонился и подобрал окурок, заснул его в банку из-под маринованных мини-луковок, приспособленную под пепельницу.
В старом доме мы обычно прикручивали проволокой к перилам банки из-под растворимого кофе, а здесь народ богатый, не щи лаптем хлебает, глянь-ка! Даже лестничные пепельницы у нас все на понтах!
Алла спустилась на несколько ступенек:
– Богдаш? Случилось чего?
Случилось.
Я провел рукой по лицу, стирая остатки радужной дымки. Мир все еще был странным и чужим. Неправильным.
Разве это я? Что я только что сделал?
– Нет…
– Ты идешь?
– Иду.
– Что там Майоров сказал?
Да, я же ушел из-за стола, чтобы поговорить с Майоровым насчет поставок.
– Говорит, задержали их фуры на выезде, якобы какие-то документы неправильно оформлены, с Нового года, что ли, форма изменилась. Я переслал все образцы, будет разбираться, – ответил машинально, не вникая. Все это само откуда-то распаковывалось из глубин сознания, словно минуя меня самого.
Я поднялся по лестнице, потянул заскрежетавшую дверь, жестом пригласил Аллу идти вперед и автоматическим, привычным движением шлепнул ее по заднице.
Тело двигалось, словно запрограммированный персонаж в игре, пока обезумевший мозг метался, стучась о стенки черепа, как шарик в пинболе.
Что произошло? Что только что случилось?
– Все собрались уже, Светик подружку привела, Дашей зовут. Давай ее Марату подсунем? Модная московская штучка, он таких любит. Вроде симпатичная. Говорят, ее в Москве женатик какой-то бросил, а потом с работы поперли.
Женатик, значит. Бросил.
Я на миг прикрыл глаза прежде чем войти в квартиру, где было шумно, пахло мясом и пирогами, звенели голоса и бокалы и в прихожей на вешалку были грудой навалены куртки и пальто. Все как обычно. Сколько бы ни стоило наше вино и наши квартиры, что-то главное в нас не менялось.
До сегодняшнего дня.
Женатик
Я наблюдаю с легким недоумением за этими людьми: близкими, которых я знал лет десять, а некоторых и все двадцать. Почему они ведут себя так, будто ничего не случилось?
Денис создает основной шум: рассказывает какие-то баечки, хохочет так, что трясется обширный живот, подкладывает всем дамам в окрестностях еще салатиков и следит, чтобы между первой и второй, второй и третьей, третьей и так далее водка не успевала «остывать».
Марина тщательно расспрашивает хозяйку о составе каждого блюда и выбирает без глютена, лактозы, сахара, с минимумом жиров и углеводов… потому и сидит с охапкой зелени на тарелку, которую Алла раздраженно сгребла ей, разрушив украшения всех блюд. Она понятия не имеет, что там в составе, заказывала в кулинарии.
Егор уже молниеносно подчистил еду со своей тарелки и ерзает, поглядывая на телик: там трансляция теннисного матча, который ему интересен больше нас всех.
Его жена, Наденька, украдкой заворачивает в салфетку самые лакомые кусочки для их померанского шпица, нового и любимого члена семьи.
Марат, как обычно, отрывается от мессенджеров, только когда поднимают тост. Тогда быстро откладывает телефон и с энтузиазмом тянется к своей рюмке.
Тамара на другом конце стола нудит в ухо своему Пашке, чтобы не пил. Сколько лет нудит, столько же лет все по итогам кончается тем, что мы помогаем загружать безжизненное тело в такси, а она бегает вокруг и извиняется за него.
Светик рядом со мной раскладывает на своей тарелке натюрморт – в самый раз для инстаграма. Красиво, по ЗОЖ и богато. Но почему-то не фотографирует, а как будто демонстрирует окружающим.
Через пару часов будут забыты диеты, матчи, чаты, запреты и даже померанский шпиц. Дамы перейдут на водку, джентльмены на коньяк, салаты с авокадо и рулетики с рукколой и пармской ветчиной будут безнадежно сохнуть, отодвинутые в сторону, зато пирожки и соленые помидорчики улетят за милую душу. Придется лезть на антресоли за гитарой, а вместо Билли Айлиш и Эда Ширана народ потребует Максим и Лазарева. И начнутся танцы!
Я их обожаю – друзей моей юности. Сидеть с ними за одним столом на их или свой день рожденья, Новый год, восьмое марта; затевать шашлыки с апреля по октябрь, мотаться в соседний город в боулинг или к лесному озеру в баньку к столетнему деду Егора. Смотреть, как становится все необъятнее пузо Дениса, все тоньше – талия Марины, все отчаяннее – макияж Тамары. Радоваться, что, как бы нас жизнь ни мотала, а все равно сидят рядом ФСБшник с журналисткой, танцуют «медляк» бизнесвуман с автомехаником, выбегают покурить непризнанный художник с замороченным программистом. Не всякая «вторая половинка» к нам вливается. Зато уж если вливается, то насмерть.
И вот новое наше приобретение сидит по правую руку от Светки, вежливо пробует все, что ей предлагают, но ничего не доедает до конца, смеется над Денискиными анекдотами, каждый раз чуть запаздывая, буквально на полсекунды, словно лишь подхватывает общий смех, а сама даже не слышит. И вздрагивает, когда наши взгляды встречаются.
Но снова и снова поднимает на меня глаза, ищет меня. А я так и вовсе почти не отрываюсь от нее.
Даша.
Значит, бежала она так отчаянно, спасаясь от нашей вечеринки. Если бы я верил в судьбу, сейчас хохотал бы во весь голос. Даша-Даша, надо было лифт подождать, и все бы обошлось!
А теперь…
Все сложно.
– Не пора ли нам выпить! – напоминает Денис. – Скоро спать, а мы не ели, скоро есть, а мы не пили! Давайте, кто еще не поздравлял именинника?
Светка рядом со мной облизывает густо накрашенные губы, кладет ладонь на мой локоть и начинает подниматься со стула, но ее опережает Алла.
– Мне кажется, моя очередь. – Она проводит руками по талии, бедрам, украдкой проверяя, все ли оценили, как сидит на ней новое платье.
Она думала произвести фурор своим безупречным вкусом и дырой на моей кредитке, образовавшейся после покупки, но когда я вернулся в квартиру и застал всю женскую часть, воркующую вокруг Светика, стало понятно, что, увы, все было зря. Тонкую розовую ткань щупали в несколько рук, цену пересказывали друг другу шепотом – да и с фигурой, надо сказать, ей повезло больше, чем Алле.
– Да, да, дорогая! Ты самая главная здесь! Кто еще делает из мужчины человека, как не женщина? – радуется Денис, поспешно поднимая бокал.
– Богдан! В такой день принято желать здоровья, и я его тебе, конечно, желаю. Принято желать профессиональных успехов, и без этого, надеюсь, ты тоже не обойдешься. Удачи, сил, вдохновения, богатства, мудрости, долголетия. Все это тоже пусть у тебя будет. Но хочу еще кое-что сказать… Я знаю тебя дольше всех здесь, наверное…
– Нет, я дольше! – возражает Денис. – Между прочим, это я вас познакомил! Надо было самому за ней приударить, эх!
Алла фыркает, даже не глядя на него. Она разворачивается ко мне и продолжает:
– И не было дня счастливее, чем день нашей свадьбы. С этого момента и все эти годы я чувствовала твою заботу и любовь. Хочу сказать, что такого верного, преданного и порядочного человека я не встречала никогда. Я счастлива называть себя твоей женой и хотела бы пожелать тебе… – Она улыбнулась. – …чтобы всю эту удачу, мудрость и долголетие мы разделили на двоих до конца наших дней. Потому что нет для мужчины лучшего подарка, чем ценящая его жена, а я буду стараться любить и ценить тебя и дальше не меньше, чем все годы до нынешнего момента. За тебя, моя любовь! За наш идеальный союз!
– Как романтично ты сказала… – выдыхает Наденька. – Сама придумала?
– От сердца, – говорит Алла, глядя на меня.
Понятия не имею, зачем она устраивает этот спектакль после всего, что наговорила мне утром и перед приходом гостей. Но не сейчас же выяснять… Я медленно поднимаюсь, и следом поднимаются остальные. Тянутся чокаться над столом, купая рукава в салатах и рюмках, а я… ищу взглядом Дашу. Она единственная не привстает со стула, чтобы дотянуться даже до тех, кто сидит на другом конце стола. Она держит в одной руке бокал с темно-красным напитком, а другой сжимает край стола побелевшими пальцами, судорожно, будто боится упасть.
Кровь отлила от ее лица, оставив бледной как бумага. И от этого она, с ее светлыми волосами и черными стрелками на веках, стала похожа на героиню черно-белого комикса, напечатанного в две краски в дешевой газете. Резкие тени под глазами, напряженная шея.
И отчаянный, будто умоляющий взгляд черных глаз с аномально расширенными зрачками.
Мир снова рывком отдаляется от меня. От нас. Ничего вокруг не остается, кроме этого взгляда, кроме необходимости объяснить ей… Объяснить что?
Мне совершенно нечем сейчас оправдаться.
Отчаянная обида, которая плещется в непроницаемо-черных зрачках, рвет меня на части. Хочется вскочить, перепрыгнуть через стол, схватить ее в охапку, прыгнуть на верного коня и умчаться за тридевять земель – туда, где нас никто не найдет.
Но нет у меня коня. И не ждут нас там. А планета круглая, и GPS-спутники запеленгуют хоть на другой ее стороне.
– За Богдана! – разрывает наше уединение среди толпы дружный тост моих друзей.
– За любимого мужа! – мурлычет Алла, демонстративно закидывая мне на шею руку и оставляя отпечаток губной помады на щеке.
– За тебя… – шуршит с придыханием на ухо сладкий голосок Светика, и ее горячее бедро недвусмысленно трется о мою ногу, а рука поглаживает предплечье, задевая браслет из шершавых бусин.
Я кривлюсь, когда острый ноготь царапает поверхность одной из них.
Будто мое сердце царапает.
Большие планы
Это просто нечестно!
Слышишь, Вселенная? Бог? Мироздание?
Кто там есть живой наверху? Насмешливый и злой, устроивший мне этот вечер!
За что?!
ЗА ЧТО?
Я не выбирала быть любовницей женатого. Никогда не хотела никому причинять боль! Ошиблась, повелась, наделала глупостей, но ведь бросила все, отказалась от всего, что у меня было, чтобы исправить эту ошибку.
Решила начать все с нового листа!
Добровольно пожертвовала тем, о чем в нашем городе мечтает каждая девчонка.
Все, все, все, заберите у меня вообще все!
Но зачем забирать еще и мою душу?..
Зачем…
Мне показалось, что все еще возможно. Что Светка была права: сегодня самое время возрождаться. Начинать новую жизнь.
И вот он – мой подарок! По-настоящему мой.
Мне казалось, что я знаю Богдана всю жизнь. Такие знакомые до боли жесты, повороты головы – даже к моему браслету он прикасался привычным, машинальным движением. Заразительная улыбка, смешные и не злые, хотя и немного ехидные шутки. Как он успевал перекинуться парой слов с каждым из друзей, никого не забывая.
И обжечь взглядом меня…
Почему я умудрилась решить, что он свободен? Разве такой мужчина может быть свободен?
Если бы я раньше сложила два и два: что подругу Светки зовут Алла и вечеринка проходит у нее. Что празднуем день рождения Богдана, и он ведет себя тут по-хозяйски, успевая проследить, чтобы гостям за столом всего хватало. То гораздо быстрее поняла бы, кто они друг другу.
Но я плавала в розовом сиропе, булькающем у меня в голове, и как можно незаметнее касалась языком верхней губы, которую он трогал своим языком во время поцелуя.
Тихонько улыбалась. Еще не успевая настроить планов.
Правильно.
Я не собиралась сегодня пить вообще, но под тост за Богдана одним глотком осушила свой бокал и даже почувствовала себя лучше от резкой терпкой кислоты выдержанного вина.
За Богдана. За любимого и верного мужа Аллы.
Момент моего шока прошел незамеченным, все снова расселись по местам, заговорили громче, потянулись накладывать еду, Алла убежала на кухню и торжественно вынесла запеченную с розмарином баранью ногу. Под это дело решили, что вино уже не то, нужно что-то покрепче. И картошечки. Поползли галстуки, раскраснелись лица, стали проскальзывать визгливо-пьяные нотки в женских голосах и агрессивно-непримиримые – в мужских.
Громче зазвучала музыка.
Светка, которая все время о чем-то болтала с Богданом, в сторону которого я старалась больше не смотреть, ткнула меня в бок:
– Пойдем покурим.
– Я не ку… – Получив еще один тычок, я согласилась: – Пойдем.
Светка поволокла меня через темный коридор куда-то вглубь квартиры, не включая света, протащила через комнату, в которой, в отличие от гостиной, пахло свежестью и листвой, и вытолкнула на открытый балкон, под мелкий мартовский дождик. Над нами была крыша, но ветер задувал под нее морось, и она противно оседала на лице.
Подруга достала две тонкие сигаретки, подкурила и сунула мне одну из них. Я не стала спорить, просто держала ее в пальцах и ежилась: не додумалась накинуть даже палантин, а платье было слишком легким для такой погоды.
– Короче, слушай. – Светка постучала ногтем большого пальца по зубам. – Алка, конечно, дала. Столько меда и патоки… Что-то она подозревает.
– В смысле? – Я обняла себя двумя руками, пытаясь унять нервную дрожь.
– Ну, что я нацелилась на ее Богдашу. За ней раньше такого не водилось, она, наоборот, любит его в больших компаниях поопускать. Какой он типа няша безответный. Другой бы за танцы с мужиками в зубы дал, а этот смотрит, улыбается. «Доверяю тебе», – говорит. Ну и чморит его вечно за то, что машину меняет раз в три года, не чаще. Не покупает ей каждую новую модель айфона, да и в отпуск они ездили почему-то в «грязный» Марокко, а она хотела на Мальдивы.
– Ужасный мужчина, как она с ним живет, – процедила я сквозь зубы, не удержавшись.
– Вот! Ты меня понимаешь, Дашка! – Света чуть не кинулась мне на шею, я еле успела увернуться от тлеющего кончика ее сигареты. – Если баба не ценит своего счастья, оценю я!
– Думаю, если он свистнет, будет очередь ценительниц.
– Не без того. Поэтому брать его надо горяченьким, не дав выйти на рынок холостяков даже на минуточку! А то он заметит, что там следующее поколение уже подросло!
Я рассматривала свою сигарету. Как огонек то разгорается, то затухает под порывами ветра. У дыма был легкий вишневый привкус.
Мы помолчали. Светка курила, я просто стояла, чувствуя, как растекается в сердце холод и темнота.
Так хотелось весны… Мая, белых лепестков цветущих вишен, упругой южной черешни, теплого солнца на лице, а не вот этого промозглого разговора.
Поискала, обо что затушить сигарету, но не нашла ни намека на пепельницу. Светка, раздраженно зашипев, вырвала окурок у меня из руки и вместе со своим выбросила с балкона.
– Ну что, пошли на войну?..
Она поправила грудь, чтоб та казалась повыше, тряхнула волосами и вдруг замерла:
– Оу… Ты смотри…
Я обернулась. В полутьме комнаты мелькнула белая рубашка, и я сразу, без сомнений, узнала Богдана. Словно кто-то прописал в мой код ДНК безупречный компас, указывающий на этого мужчину.
Светка встрепенулась, как боевая лошадь, заслышавшая звук горна, и сама распахнула ему навстречу балконную дверь.
На меня он не посмотрел.
– Гости заскучали? – спросил у Светки.
– Нет, что ты… – Светка притерлась поближе к нему, провела пальчиком по узлу галстука, стрельнула глазками. – Просто покурить отходили, а теперь идем танцевать. Идем, Богдан? Ты как именинник должен танец каждой женщине!
– Да, конечно… – Богдан тряхнул своей пачкой сигарет, но открывать ее не спешил. – Покурю и потанцуем, Светик, когда я тебе отказывал?
Он протиснулся на балкон, как-то незаметно поменявшись с ней местами и оставив ее в комнате. Потянулся закрыть дверь.
Светкина улыбка стала натужной, но она помахала ему и направилась в гостиную. А Богдан развернулся ко мне, и только тут я заметила, что у него в руках плед.
Он шагнул вперед, накрывая им мои плечи.
Молча.
Клятвы
Холодная мартовская ночь, свежий ветер треплет волосы. Я снова влюблена в женатого мужчину, и все плохо – но от этого простого жеста я согреваюсь мгновенно. Потому что его пальцы коснулись моей кожи.
И так велико искушение…
Я борюсь с ним как могу. Первая начинаю разговор:
– Прости, пожалуйста, я не должна была так делать… на лестнице. – Я отвожу глаза, потому что он стоит слишком близко и смотрит слишком внимательно. Слушает. – У меня, наверное, с непривычки голова закружилась от местного воздуха. – Я неловко усмехаюсь. – После Москвы он тут слишком свежий, экология у нас хорошая.
– Даш, – прерывает он меня. – Не надо. Ты отлично понимаешь, что не в воздухе было дело.
– Да неважно… – бормочу я, не решаясь поднять на него глаза. Слишком боюсь не устоять, сломаться. Слишком меня тянет к нему, сильно, до боли.
– Важно, – твердо говорит Богдан.
– Ты женат.
– Да, но это не главное.
Кусаю губы, упорно глядя в сторону. Балкон выходит во внутреннюю часть двора, ничего интересного там не происходит. Светятся разноцветными огоньками чужие квартиры, освещает холодным светом фонарь пустую детскую площадку. Но я смотрю туда так упорно, что начинают слезиться глаза. Говорю тихо:
– Только не говори, что вы не настоящие муж и жена, а просто живете вместе.
– Нет, не просто.
– Что она тебя никогда не понимала…
– Понимала.
– Что между вами нет секса уже год, а то и больше.
– Есть.
Вскидываю на него глаза, рву по живому, по недавно зажившему шраму на сердце:
– Разве ты не собираешься врать, чтобы затащить меня в постель?
Он встречает мой взгляд очень спокойно. Руки засунуты в карманы брюк, пачка сигарет в кармане рубашки, галстук он уже поправил, разгладил, как смог. Внешне он совершенно невозмутим, но каким-то десятым чувством я чувствую, как внутри него горит безжалостный огонь. Как вибрируют на бешеном ветру натянутые стальные канаты его нервов. Что руки в карманах сжаты в кулаки, потому что больше всего на свете ему хочется меня обнять.
Чувствую, потому что внутри меня все то же самое.
– Нет, – говорит он, и я успеваю умереть за крошечную паузу между фразами. – Я собираюсь развестись, чтобы затащить тебя в постель.
Отшатываюсь. Голос срывается почти на крик, но я успеваю его приглушить:
– Ты больной, что ли?!
Нет! Нельзя! Что ты творишь?
– Пару недель назад диспансеризацию проходил, все в порядке, могу справку показать. – Он перекатывается с пятки на носок, на мгновение становясь ко мне ближе на пару сантиметров, и мне кажется – зря. Потому что еще чуть-чуть – и наша взаимная гравитация станет непреодолимой и… случится что-то страшное.
– На голову больной! – сиплю я сорванным голосом. Сорванным от крика внутри себя самой, от усилия сдержать этот крик, не выпустить. Что ты делаешь?!
– Психиатр тоже был, – усмехается Богдан.
– Ты просто искал повод для развода? – перебираю я хоть какие-то объяснения его поведению.
– До сегодняшнего вечера даже не думал об этом, – пожимает он плечами.
– Что изменилось?
– Ты.
Так спокойно. Так буднично. Словно каждый день мужчины встречают женщин, целуют их в первую минуту знакомства и тут же решают развестись.
– Прекрати, – прошу я.
Потому что мне слишком хочется поверить. Разорванным по свежему шву кровоточащим сердцем – хочется!
– Ты сама спросила, – пожимает он плечами.
– Никто так не делает… – шепчу я почти неслышно, одними губами.
– Я делаю.
Я мотаю головой, отступая от него шаг за шагом, пока не упираюсь спиной в ограду балкона. Дальше – некуда. А Богдан все еще слишком близко.
– У тебя просто крыша потекла, – говорю быстро, тараторю, чтобы потоком слов удержать его на расстоянии… удержать хотя бы его. – Нельзя разводиться, если ты просто поцеловал кого-то! Если просто возбудился! Подожди – и тебя отпустит! Если б все в таких случаях разводились, статистика была бы еще хуже, чем сейчас. Знаешь, почему наши бабушки и дедушки столько лет вместе жили? Потому что не бросались очертя голову в каждый омут, что…
– Даш… – Он прерывает меня одним прикосновением.
Одним-единственным касанием пальцами моих пальцев, что нервно комкают ткань пледа. Абсолютно невинным. Но меня встряхивает так, что кажется – бригада врачей подъехала с дефибриллятором и шарахнула максимальным зарядом.
– Нет! Не трожь! – вскрикиваю в отчаянии.
Он убирает руку, но я смотрю на его подрагивающие пальцы и жалею, жалею, жалею…
– Завтра утром я подам заявление на развод, – говорит Богдан так, будто на сто процентов уверен в своем решении.
– А жена знает? – горько усмехаюсь я.
– Узнает.
– Тебе ее не жалко?
Богдан впервые за разговор отводит от меня взгляд. Отворачивается, любуясь на все тот же тихий темный двор. Там шумят под весенним холодным ветром деревья, мигает умирающая лампочка у подъезда напротив. У кого-то в квартире гаснет желтый свет на кухне и начинают вспыхивать голубые отсветы телевизора в спальне.
Ничего интересного.
Но он молчит и смотрит туда довольно долго, пока я упорно разглядываю темную тень щетины на его челюсти. Скольжу взглядом по рукам, упирающимся в ограду балкона, по мятым манжетам рубашки: он застегнул их, скрывая мой подарок.
При воспоминании о собственном порыве кровь бросается в лицо. Виновна! Свидетельство грехопадения налицо – причем его-то поцелуй без следа растаял на моих губах, а я сама оставила ему улику.
– Очень жалко, – глухо говорит Богдан. – Но тратить ее время, вынуждая жить с человеком, который ее не любит, было бы жестоко.
– А ведь ты наверняка клялся в вечной любви, когда надевал ей кольцо… – наваливаю я пару тонн камней на его уже и так потрескавшуюся совесть.
– Все мы клянемся в том, что не можем выполнить, даже если очень хотим. – Он поворачивается, и в светлых глазах я вижу яркие искры. Он склоняется ко мне, и мой язык примерзает к нёбу, я больше не могу протестовать, я устала бороться с собой. Но Богдан не делает больше попыток прикоснуться ко мне. Он просто стоит очень-очень близко, невозможно, недопустимо близко, так что я чувствую его дыхание и начинаю отчаянно скучать по вкусу поцелуев, который не успела забыть. – Что бы ты сама предпочла: жить с человеком, который любит другую, но выполняет данное тебе обещание быть всегда вместе? Или как можно раньше использовать свой шанс на свободу?
