Ашира Хаан
Одноклассники бывшими не бывают

Если выжили за столько лет. Моль ведь не ест картон?

– Хочешь, помогу с теми, кого сегодня не было? Я несколько лет назад заморочился и всех нашел.

– Да забей. Зачем? Имеет смысл помнить только тех, кто рядом… – пробормотала я, не задумываясь о своих словах.

А вот у Ильи стал очень задумчивый вид.

Ага, вон вижу пожелтевший уголок ватмана!

Я скинула туфли, запрыгнула на табуретку и потащила его на себя. С антресолей тут же попыталось упасть все остальное, но я была упорнее. Там еще были две картонные фигуры в полный рост – Анджелина Джоли и Брэд Питт, с которыми мы на выпускном по очереди фотографировались в обнимку. Их тоже доставать? Хотя бы для того, чтобы выкинуть, например.

– Лови! – крикнула я Илье, сдергивая все сразу. Он подхватил и то, и другое, сложил их в коридоре и остался стоять рядом. Очень удачно, потому что я стала захлопывать дверцы и покачнулась.

Он мгновенно оказался рядом, подхватывая меня за талию.

Я бы удержалась. Точно удержалась бы. Что я, за свои тридцать с лишним пьяная не лазила никуда, что ли? Даже на каблуках.

Но расслабиться было так приятно. Позволить себе упасть в его руки.

Соболев осторожно снял меня с табуретки, но отпускать не стал, наоборот, прижал к себе сильнее.

Он был так близко. Рядом. Здесь, в моем доме. Это казалось нереальным – словно две параллельные прямые из учебника геометрии вдруг наплевали на все законы Евклидова пространства, дернулись друг к другу…

И – пересеклись.

Его губы были близко-близко, так что я чувствовала горячее дыхание.

Это был тот самый головокружительный момент, когда совершенно точно знаешь, что будет дальше.

Обычно его проскакиваешь на всех парах, торопясь туда, где ждет что-то яркое и сладкое. Но сейчас он длился и длился, дрожал на кончиках ресниц, в остановившемся вдохе.

Пока я сама не сделала крошечное движение навстречу, ломая сахарную корочку застывшего мгновения.

* * *

Я пропустила весь целовальный период в школе. Те годы, когда еще никто и не мыслит о постели, когда бешено бьется сердце, оттого что просто держишься за руки, когда поцелуи – главная часть свидания. Самодостаточная и сладкая.

Когда можно целоваться часами до опухших губ, до головокружения, до растворения друг в друге.

Вот это самое волнующее время с двенадцати до шестнадцати – я была одна. Ни единого свидания, никаких поцелуев, записочек, долгих разговоров по ночам.

Мой первый поцелуй был с Игорем – и он сразу хотел идти дальше. Потом, через пару лет, когда в институте я превратилась из куколки в бабочку и начала кружить головы поклонникам, поцелуи уже были просто частью прелюдии.

Кое-что никогда уже не вернуть.

Или?..

С мужем все поцелуи давно были дежурно-регламентированными: чмок при встрече и прощании, два глубоких перед сексом, один нежный – после.

С двумя мужчинами после него поцелуй был просто уровнем в игре, который необходимо пройти, чтобы добыть главное сокровище. Даже для меня, не говоря уж о них.

Это детская забава – поцелуи.

Мне уже не пятнадцать.

Давно…

Не…

Пятнадцать…

Если…

Только…

Рядом…

Не…

Тот…

Кто…

Мои пальцы запутались в его пшеничных волосах. Я встала на цыпочки, чтобы дотянуться до губ, подняла лицо как к солнцу, и закрытые глаза почувствовали свет и тепло, исходящие от него.

Я больше не видела этого рослого ловкого мужчину с уверенным взглядом и четкими движениями – я закинула руки на шею нескладному мальчику с тонкими чертами лица.

И сама больше не была усталой и циничной женщиной – мое сердце трепыхалось в груди как в пятнадцать, я умирала от волнения и счастья, когда этот изломанный, резкий, слишком умный мальчишка касался моих губ с трепетом и нежностью, которых я никогда прежде не знала.

Целовался ли он сам в том возрасте?

Может быть, как и мне, ему было не с кем?

Может быть, как и я, он пропустил эту часть.

И сейчас мы вернулись обратно и повторяли непройденный материал вместе. Целуясь как в первый раз в жизни.

Мы отрывались друг от друга совсем ненадолго. Просто для того, чтобы посмотреть безумными глазами, выдохнуть, попытаться вернуть реальность на место, не справиться – и снова нырнуть в сумасшедшую весну полжизни назад.

* * *

Но мы были взрослыми людьми, и привычки брали свое. Тела наши – горящая кожа, дрожащие пальцы, свернувшееся внутри звенящее напряжение – требовали свое. Мы держали их под контролем, но каждое касание отдавалось дрожью.

Я вела пальцами по его упрямым губам, тонкому прямому носу, острым скулам, твердой линии челюсти, замечая раздвоившимся сознанием, как поверх тонких черт нездешней красоты кто-то за прошедшие годы нарисовал сильный характер и горькие приметы потерь.

Он изменился, и это было правильно, потому что только нынешний мужчина мог привести упрямого подростка в себе сюда. А я… наоборот. Выпустила из сердца ту нежную девочку, чтобы ее влюбленными глазами смотреть в его глаза. Вспоминать, как когда-то болели от желания прикоснуться кончики пальцев – и касаться сейчас, наполняя водой тот иссохший колодец. Как захватывало дух, когда я только воображала то, что сейчас происходит наяву. Как плакала, сжимаясь от мучительной боли несбыточного.

Восторг от воплощенной в реальность мечты сменялся тягой попробовать ее на вкус по-настоящему.

Его пальцы вели по ключицам, стаскивали платье с груди. Мои губы оставляли огненные следы в тех местах на шее, где бешеный пульс вырывался на поверхность как родник из-под камней. И продолжали цепочку поцелуев ниже, еще ниже, до напряженных мышц внизу живота, каждое прикосновение к которым заставляло его вздрагивать, а напряженную твердость под тканью джинсов – пульсировать в предвкушении.

Я выпрямилась, но задела пальцами ширинку, и Илья рвано выдохнул мне в шею. Его руки гладили мою грудь, предательски обнаженную упавшим с плеча платьем, и была моя очередь выдыхать.

– Ты такая мягкая… – сказал он, останавливаясь, чтобы сделать передышку. Мне тоже были нужны эти паузы, когда мы просто замирали на половине жеста, чтобы привыкнуть к своей новой реальности. – Такая нежная на ощупь. А казалось – будешь колючей.

Я тихо засмеялась, уткнувшись в его грудь. Рубашка под пальцами распахнулась сама собой.

– Признайся, все, что ты говорила, это для того, чтобы потроллить народ? Ты вовсе не такая прожженная?

Я судорожно выдохнула, закрывая его губы своими пальцами. Он поцеловал их так нежно, что по коже разбежались мурашки. Не надо слов. Мы просто закрываем гештальты. Просто восстанавливаем справедливость и исправляем ошибки.

Его кожа пахнет как цветущие яблони в саду за школой. Его губы на вкус как пронзительно-кислый барбарис, который растет у забора. Мы словно потерялись в долгом летнем вечере, в теплых сумерках, когда голоса разносятся далеко-далеко и догорает золотой закат.

Пусть так и останется.

Это не было быстрой яркой страстью, когда не успеваешь даже до конца снять одежду, жадной, голодной, короткой.

Это не было неумелой робостью, когда движешься наугад и дрожишь как безумная только от этой неловкости.

Не было жаркой жаждой, пережигающей нервы, испепеляющей, после которой остаются синяки, засосы и невидимые огненные печати в сердце.

Это не было ничем, что я могла бы вообразить, если бы осмелилась мечтать о таком. Но я никогда не дерзала думать дальше первого поцелуя. Поэтому то, что происходило сейчас – крепкие поцелуи, нежные объятия, – и наоборот – рождало внутри какой-то запредельно теплый свет. Раскатывало альтернативную реальность, в которой получаешь все, что хотела, и еще сверх того.

Я знала, что он видит меня той, семнадцатилетней и свежей. Как я вижу его тем – прежним. Но лучше. Все происходящее было обычной любовной историей двух одноклассников, которые вдруг поняли, что не везде друг друга потрогали. Но лучше.

Как тот образ, который мне создали в салоне красоты. Вроде бы я.

Но лучше.

Все было как надо. Без неловкости и неудач, неизбежных в первый раз с новым человеком. Словно мы уже давно вместе, но недостаточно давно, чтобы упустить из ладоней хоть каплю страсти.

Мы едва добрались до постели в комнате, и я, неожиданно для себя самой, очутилась сверху, медленно насаживаясь на него под искрящимся взглядом светлых глаз, темнеющих с каждым сантиметром, входящим в меня.

Илья остановил меня в последнюю секунду, замер так, глядя мне в глаза, словно ища там что-то конкретное и очень особенное. Но я нетерпеливо двинулась, и прозрачную воду затуманила дымка желания. Он поймал губами мой сосок, сжал бедра сильными руками – и я забыла о том, что в этой позе положено чем-то управлять.

Я оказалась еще более подвластной заданному ритму, его управлению, губам, разжигающим пожар в самый нужный момент, пальцам, скользнувшим между нашими телами, чтобы томительными нежными движениями довести меня до исступления. Где-то между сорванными вдохами и влажными касаниями Илья проговорил мне на ухо, словно забывшись:

– Ты настоящая, такая настоящая…

Я не стала ничего спрашивать, снова закрыв ему рот – на этот раз губами.

Как бы мне ни хотелось поскорее добраться до вершины, Соболев не давал. Смеялся над попытками двигаться быстрее, ловил ртом нетерпеливые стоны и перестал мучить только в тот момент, когда сам уже не мог сдерживаться.

Хотя, может быть, это было чуть быстрее, чем хотелось бы. Голова кружилась, физические ощущения перемешивались с пьянящими эмоциями в крепчайший коктейль, и не хотелось оттягивать удовольствие, играть в игры. Хотелось просто быть вместе, касаться горячей кожи, пить поцелуи, чувствовать единый ритм сердец и движений.

После, лежа рядом и восстанавливая дыхание, он целовал меня в плечо и больше не пытался ничего говорить. Все было правильно. Все было как надо.

Но лучше.

Как в том анекдоте про то, что если у вас в детстве не было велосипеда, зато сейчас есть «Порше», то у вас все равно в детстве НЕ БЫЛО велосипеда.

Только наоборот. Мечта сбылась – и ничуть не устарела за прошедшее время. То счастье, бесконечное и яркое, которое я воображала себе в прошлом, было именно таким. Ярким и бесконечным.

Радость – такой же сильной и искренней.

Как будто мне подарили велосипед сейчас, но он внезапно появился и в детстве тоже. И радует, что там, что тут. По-настоящему.

Только… мне больше некуда на нем ездить.

Так и будет стоять в прихожей, вызывая всплески восторга при взгляде на него.

Пока не примелькается. Он был бы исполнившейся мечтой тогда – и был бы нужным. А сейчас он просто – исполнившаяся мечта. Это невероятно много. Но чуть-чуть меньше, чем надо бы.

Две прямые, которые однажды пересеклись, расходятся навсегда.

* * *

Я первая встала и ушла в душ. Вернулась и начала одеваться. Главное, не перепутать оттенок новых колготок, женщины такие мелочи обязательно заметят.

Илья, нахмурившись, смотрел на меня.

– Ты куда? – наконец спросил он.

– В смысле – куда? В школу. Мы же обещали газету принести. Давай, а то они что-то заподозрят. Десять минут идти. Чем мы тут могли заниматься?

– Тем, чем занимались? – предположил он. – Пусть подозревают.

– Вставай, вставай! – Я уже натягивала обратно платье и подправляла макияж.

Идеальные губы он мне, конечно, смазал, но там все веселые и пьяные, вряд ли заметят, что помада другая.

– Я думал… – он все еще хмурился, но уже встал с постели.

Невольно я залюбовалась его подтянутой фигурой. У мужа уже к тридцати стал отрастать животик, у других мужчин моего возраста и старше почти у всех мягкие бочка. Даже те, кто ходил в спортзал, больше внимания уделяли накачанным бицепсам. А женщинам нравятся совсем другие вещи…

Не удержалась и поймала его по пути к ванной, чтобы поцеловать еще раз и погладить пальцами по твердым мышцам на животе и груди. Лизнула солоноватую кожу плеча.

Илья обнял меня за талию, прижал к себе, отвечая на поцелуй. Отстранился, заглядывая в глаза:

– Может быть, не пойдем никуда? Они, наверное, уже забыли про эту газету.

– Ну что ты, ребята же ждут, – я вывернулась из его рук.

Он снова непонимающе посмотрел на меня, будто ожидал совсем другого поведения, но выпустил и ушел в душ.

Что тут непонятного?

То, что он заинтересовался мной только потому, что я играла свою роль звезды? Что тащил в постель мою улучшенную копию? Что его на самом деле задело то, что мне не нужны муж и дети? Пришла бы я в своем обычном виде, как хожу каждый день, в джинсах, например, он бы любовался моими ногами?

Смотрел бы так жадно на мои губы, если бы они были накрашены обычной темно-розовой помадой? У меня повседневный макияж: тон, тушь и губы. Никакого глянца, никаких стрелок. И на каблуках в десять сантиметров я бегаю раз в год.

Он может сколько угодно восхищаться моей мягкостью, но он оценил ее только на контрасте с моими дерзкими словами. Лучший способ зацепить мужчину – показать, что ты не такая, как другие женщины. Не хочешь детей и замуж и не рвешься превратить его в домашнего песика. Наоборот – поматросила и бросила.

Вот на это они клюют! Еще как!

Я видела, как моя однокурсница получила пять предложений руки и сердца прямо в тот же вечер, как заявила, что никогда не выйдет замуж.

Мужчина же у нас кто?

Завоеватель!

Как только крепость объявляет себя принципиально не захватываемой, все окрестные армии приходят под высокие стены, чтобы доказать, что именно они войдут в историю, первыми ее взяв. Заполучить в свой список побед яркую звезду, творческую личность и разбивательницу сердец хочет каждый.

Только это не я.

Я – скучная и нищая разведенка-неудачница.

Пустила один раз золотую пыль в глаза – и все. Каждый день я такой фейерверк просто не потяну. Так что пойдем, Соболев, обратно в школу, я доиграю свою блистательную роль и уползу обратно в норку вспоминать бал во дворце.

– Давай фигуры выкинем уже на фиг, а газету отнесем, – скомандовала я Илье, когда он, выйдя из душа, влез обратно в свои джинсы и слегка помятую рубашку. Посмотрела скептически – ну ладно, сойдет, вроде не сильно жевали. Не гладить же ее сейчас.

По дороге обратно в школу он все еще посматривал на меня, словно собирался что-то спросить, но не мог найти слов. Только у самых школьных дверей остановился и обернулся – я с удовольствием врезалась в его широкую грудь и вдохнула свежий мужской запах, уже ничего общего не имеющий с яблоневым цветом и барбарисом. Что-то другое, терпкое и сильное. И уже чуточку привычно-родное, смешавшееся с моим запахом.

– Так что, ты правду говорила про своих мужчин? Отработал и свободен?

Я закатила глаза:

– Соболев, а ты заявление в загс планировал завтра нести, что ли? Так учти, он по понедельникам не работает!

– Думаешь, я до вторника передумаю? – сверкнул он глазами.

– Думаю, мы все сегодня еще натворим много ерунды. Зачем же останавливаться только на мне? – усмехнулась и мотнула головой в сторону зарослей цветущей сирени под окнами школы. – Там, глянь, Рикита с Протасовым, что ли, опять? Вот неугомонные…

– Нет… – он действительно вгляделся в переплетение ветвей. – Кажется, это Денисов.

– Вот те раз! – я открыла перед Ильей школьную дверь. Дотащить в одиночку свернутый как попало ватман он еще смог, а вот дальше рук уже не хватало. – Он же священник! И женат! Никого не щадят проклятые гештальты.

– Кто-кто не щадит? – переспросил Соболев.

– Забей.

До третьего этажа я доскакала на каблуках гораздо бодрее, чем в первый раз, не давая ему обогнать меня и задать еще какой-нибудь провокационный вопрос.

* * *

В тридцать третьем все было так же, как до нашего ухода. Народ пил, болтал, рассматривал фотографии друг у друга в телефонах, о чем-то потихоньку ругался.

Только Протасов сидел в углу крайне мрачный в компании с бутылкой водки и глушил одну за другой. На него не обращали внимания.

Наше появление все встретили ехидным:

– О-о-о! Да вас за смертью посылать!

Наташка тут же повисла у Соболева на локте под предлогом того, что помогает развернуть стенгазету. Хотя она скорее мешала и дергалась под руку.

Синаева тоже влезла со своим любопытством:

– Где вы столько шлялись, а?

– Заглянули небось в раздевалку по-быстрому, да? – заржал Першин, кивая на мрачного Протасова.

Я неудержимо покраснела и, чтобы никто не заметил, быстро опустила голову, отходя к столу с закусками. Хотела только изобразить, что страшно проголодалась, но поняла, что на самом деле хочу есть. Ну да, немудрено после таких интенсивных физических упражнений. Сделала себе парочку бутербродов, выловила из банки маринованный огурец, плеснула сока и потихоньку справилась со смущением.

Тем более что никто в наш разврат не поверил.

– Да ладно, это на пять минут времени, а остальные полчаса они чем занимались? – фыркнул Морозов. – Без нас наверняка фотки рассматривали и ржали!

Он обвиняюще тыкнул пальцем в Илью.

Тот поднял руки:

– Виновен!

– Так что, сильно мы с тех пор изменились? – мурлыкнула Наташка.

Она снова отиралась около Ильи, прислоняясь то одним боком, то другим, как игривая кошка. Кажется, никому действительно не пришло в голову, что мы могли заниматься чем-то другим!

Имидж скромницы и ботана – страшная сила.

Ватман развернули и разложили на сдвинутых партах. Приклеенные силикатным клеем фотографии за столько лет скукожились и выцвели, но надписи были читаемы.

– О, смотрите, Морозов мечтал быть журналистом.

– И стал.

– А Першин актером.

– И не стал.

– Да актеры смазливые все эти… жополюбы, на фиг мне такое! – прогремел Першин, отпивая шампанское прямо из горла. – Народ, может, за пивом сходим? А то как буржуи по шипучке ударяем.

Коваль, наша звезда сериалов, посмотрел на него крайне мрачно, а жмущаяся к его боку жена, с которой они, похоже, помирились, так и вовсе планировала проклясть, судя по лицу.

Но Першин, со свойственным ему тактом, даже не заметил их реакции.

– Наташк, а ты решила не размениваться и написала просто: «Знаменитостью».

– Мечтала о судьбе Пэрис Хилтон или Ксюши Собчак? Ничего не делать, только пить шампанское на вечеринках.

– Нет, просто покрывала больше возможностей, – заявила Наташка, запрыгивая на ту же парту, на которой в начале вечера сидела я. И тоже закинула ногу на ногу, позволив алому платью открыть бедра. Ноги у нее были похуже моих, но мальчики выпили достаточно, чтобы не заметить разницы. – И, кстати, сбылось!

– Да мы уж видели, как ты выступаешь… Знаменитость.

– Это я только ради школы согласилась. Обычно у меня все выходные ангажированы, мой агент ведет расписание выступлений, и свободные места в нем есть только на сентябрь.

– Ты хорошо поешь, – Синаева покровительственно потрепала ее по плечу. – У меня дочка тоже выступает. Может, вас познакомить?

Я тихонько хрюкнула в стаканчик с соком, представляя, как Наташка будет делиться опытом выступлений по кабакам с десятилетней певицей из церковного хора. Потому что Наташкина плотная ангажированность означала именно это: «живая музыка» в ресторанах, сборные концерты муниципалитетов и затыкание дырок там, где настоящие знаменитости по какой-то причине отказались.

Она успела рассказать мне, что ресторанные выступления как раз приносят больше всего денег. Но на них зовут охотнее, если у тебя уже был сольник в большом зале. Зал обычно не собирается, и выступление приносит только убытки. Зато потом снова чешешь по кабакам, народ узнает: «Она в январе в Кремлевском дворце выступала!»

Такой вот круговорот: заработала в одном месте, заплатила в другом, чтобы снова пригласили в первое. Дохода почти никакого, но зато движуха и удовлетворение амбиций.

– Ой, у нас Соболев еще про себя ничего не рассказал! – прервала неловкую паузу Наташка, ничего не ответив Синаевой. Та поджала губы, но дергать ее не стала. – О чем он там мечтал?

– Стать музыкантом, – спокойно отозвался Илья. – У нас был очень творческий класс, вы заметили?

– А стал? Кем трудишься-то? Жена, дети? – Наташка передвинулась, наклонилась и изогнулась скрипичным ключом, только чтобы прижаться к его руке и посмотреть снизу вверх наивно распахнутыми глазами, опушенными мохнатыми лапками искусственных ресниц.

Илья будто бы на секунду задумался, потом, запнувшись, сказал:

– Администратором. Концертного зала.

– Охранником, что ли? – насмешливо кинул Першин. – У нас охранники тоже себя администраторами называют, а уборщицы менеджерами по клинингу.

– Охранником, – спокойно согласился Илья. – Вроде того.

Наташка сморщила носик и хотела что-то переспросить, но тут в класс вошли Рикита с Денисовым. У Таньки был довольно всклокоченный вид, она перетягивала заново свой высокий хвост и поправляла помаду, а Денисов никак не мог стереть глупую улыбку с лица.

Но улыбка пропала сама собой, когда уже изрядно набравшийся Протасов встал, с шумом отодвинув свой стул, подошел грозными шагами командора и уперся в него налитыми кровью глазами:

– Ты! – Он продемонстрировал сжатый огромный кулак. – Давай-ка выйдем!

– Да пошел ты! – отозвался Денисов.

– Или я прямо здесь тебя отделаю!

Он толкнул Денисова, и тот, такой огромный вроде бы страшный мужик с бородой, послушно потащился к выходу из класса.

– Мальчики, не надо! – кокетливо рассмеялась Рикита, подхватывая бокал и устремляясь за ними.

– Вот и портятся мужчины из-за таких, как эта… – что-то такое проворчала вполголоса Синаева.

– Ну ты что, развлекуха же! – Наташка подала Илье руку, чтобы он помог ей слезть. – Пойдем во двор! Они, наверное, с выпуска не дрались, будет забавно!

Все с большим энтузиазмом выдвинулись на школьный двор. Куда охотнее, чем шли на официальную часть в актовый зал.

Я тоже.

Только пока Наташка повизгивала и хлопала в ладоши, Рикита хохотала во все горло, а Синаева бегала вокруг и все повторяла: «Мальчики, не надо!», я тихонько просочилась за спинами одноклассников к боковой калитке и быстрым шагом направилась домой.

Пять минут пешком, если не плестись нога за ногу, а сбегать от любимых одноклассников.

Уже в родном подъезде в сумке завибрировал телефон. Я отперла дверь квартиры, вошла и только тогда нажала «Ответить». Номер был незнакомым.

– Рит, ты куда делась? – а вот мягкий голос, наоборот, знакомым.

Бубух! – рухнуло в живот сердце.

Нажала отбой и занесла номер в черный список. Подумала – и выключила телефон совсем.

Пробежалась по дому, задергивая шторы, вырубила домофон и дверной звонок.

Зашла в интернет и прибила аккаунты в соцсетях.

Отрыв был отличным, мне понравилось. Не зря деньги потратила.

Но Золушка возвращается с бала домой.

Причем вовремя.

* * *

Наутро я осторожно высунула нос за дверь, но почему-то соскучившиеся одноклассники не дежурили там всю ночь, чтобы вовлечь меня обратно в мир возлияний и разврата. На всякий случай пока не стала выходить из радиомолчания, включать телефон и восстанавливать аккаунты: у меня и без того было много дел.

Купила коробку роскошных пирожных и отнесла их в «Парижский шик». Раиса, оглядев свою корпулентную фигуру, начисто отказалась портить ее сладостями, зато девочки с удовольствием набросились на эклеры и буше. По понедельникам в салоне было затишье, единственную клиентку мы тоже угостили, и можно было поболтать.

– Ну, как прошло? Давай показывай фотографии! – впилась в меня Раиса пронзительным взглядом черных глаз. – Не посрамила ты мою работу?

– Ни в коем случае! Была настоящей звездой, ходила так и эдак, демонстрировала маникюр, педикюр и прическу, разве что не пела! – отчиталась я и полезла по аккаунтам моих бывших одноклассниц искать фотографии.

Конечно, они их уже выложили, как же не похвастаться!

Там была и я. Со всеми своими ногами: сидящая на парте, с маринованным огурцом в руке, немного испуганная и рядом с Ильей – подозрительно широко улыбающаяся.

Раиса внимательно рассмотрела все свидетельства моего блеска и отдала телефон обратно.

– Спасибо вам огромное! – с чувством сказала я. – Как разбогатею, буду ходить только к вам!

Но хозяйку мало интересовали мои фантастические обещания, она отмахнулась:

– Будешь, будешь! Ты другое мне скажи – был он там?

– Кто? – спросила я, замирая.

Ничего же не рассказывала вроде?

Или меня загипнотизировали, пока я расслаблялась под умелыми пальцами Ангела, и я выболтала все свои секреты?

– Сердечный твой гвоздь! – стукнула Раиса мундштуком о стойку, словно забивая этот гвоздь в полированный мрамор. – И не ври опять! Знаешь сама, я все вижу!

– Вынула я гвоздь! – рассмеялась я. – Всем доказала, что я лучшая, и на том успокоилась.

– Или покрепче вбила?.. – хитро спросила она.

– Нет, точно нет, – я помотала головой. – Это все одноразовые развлечения. Что было в школе, того больше нет. Мы сейчас совсем другие люди.

– Так почему эти новые люди не могут быть друг с другом?

Я беспомощно пожала плечами. Не хотелось с ней ругаться и доказывать, что ее жизненный опыт и мудрость иногда дивно уместны, а иногда – ну просто не про современную жизнь.

В ее время создать семью было одним из обязательных пунктов в жизни. А в наше это считается обузой. Особенно у таких как Илья – ярких и привлекательных. Зачем ему жена, если он может менять женщин раз в неделю?

– Ладно, я побегу! – я помахала всем рукой и послала стилисту Ангелу воздушный поцелуй.

Мне сегодня надо было еще отослать несколько заказов, съездить на «Севастопольскую» обновить запасы фурнитуры для украшений, купить открытки, которые я вкладываю в каждую посылку, – в общем, дел полно. Некогда беспокоиться о былом и несбывшемся.

– Хочешь, забегай как-нибудь, сделаю укладочку быстро и бесплатно! – громко шепнул Ангел, покосившись на Раису, но та прищурила один глаз, усмехнулась и промолчала.

– Да мне некуда теперь с укладочкой, – рассмеялась я.

– Как некуда? А на свидание?

– Никаких свиданий, одна работа!

– Ну как хочешь, – сдался стилист. – Хотя ты и так красивая. Если они там все в тебя не повлюблялись, у них глаз нету!

Надо было ему отдельно целый торт купить.

Я забежала домой за посылками, чтобы отнести их на почту, и задержалась, на секунду поймав отголосок вчерашних эмоций, когда вот так же светило золотистое солнце через тень зеленой листвы за окном, было тепло и радостно… и фотографии, которые в этот момент разглядывал Илья, так и валялись на кухонном столе.

Я разворошила их – разные годы, разные лица. Ранние, средних классов, еще черно-белые, и они мне нравились даже больше цветных. На них как-то четче видны будущие характеры в чертах лица, все строже и яснее.

Невольно погладила пальцем Соболева на выпускном фото.

У меня была его фотография из школьного похода: я украла ее с классной выставки. Так часто ее тискала, что края обтрепались, а изображение протерлось. Не помню, куда ее потом дела.

Вышла из дома, все еще думая про эти общие фото класса, которые были, наверное, у всех. Черно-белые, где каждый снят отдельно, а потом вписан в овал и размещен на огромном коллаже с пририсованными тетрадками в клетку и кленовыми листиками. Или цветные, где все собраны одной гурьбой, нижний ряд сидит, а верхний стоит на стульях. Или эти, новомодные, на которых все сняты сверху, и на смеющихся мордочках, задранных к фотографу, играют солнечные зайчики.

Их нечасто достают из альбомов, а ведь это такая милота, почище котят. Вот бы сделать такие украшения, которые напоминали бы о выпускном и Последнем Звонке! И добавить туда гроздья белой сирени, и тюльпаны, и медные колокольчики с красными ленточками! Будет потрясающий подарок выпускникам и учителям.

И я еще успею наделать комплектов, пока идут экзамены. Надо только очень-очень быстро все делать, пока не успела отцвести сирень и не закончились выпускные.

Вернувшись домой, я схватила фотоаппарат и поехала в Сиреневый сад, снимать все-все-все виды сирени от нежной и мелкой белоснежной до тяжелых бархатных гроздей почти черной. Нашла «счастливую» сирень, у которой все цветочки были с пятью лепестками, и еще более счастливую, у которой лепестков было десять. Залезла за низкую оградку к самым старым кустам, была выгнана сторожем, но успела сфотографировать нежно-розовый, похожий на взбитые сливки редкий сорт.

Заодно полюбовалась на тюльпаны и нарциссы и пропиталась молодым майским солнцем до самых костей.

Схватила вдохновение за хвост и за вечер наделала столько серег и брошек, что на следующий день пришлось еще раз ехать за пополнением материалов, на этот раз выбирая побольше белых и сиреневых бусин.

За всеми этими делами не было времени даже восстанавливать аккаунты, жаль было его тратить на пустую болтовню в сети.

Но когда я полностью доделала первую партию, пришлось все-таки выйти из тени: нужно продавать новую коллекцию, свежую, с пылу с жару, пока она отзывается весенним узнаванием.

Стоило мне возникнуть онлайн, как в личке моментально объявилась Наташка:

– Слушай, ты где вообще пропадаешь? Не дозвониться, не достучаться! У нас без тебя все киснет!

– Что киснет? – растерялась я.

Последние несколько лет мы с ней обменивались только картинками по праздникам, а тут вдруг я зачем-то понадобилась, да еще так срочно.

– У меня день рождения в субботу!

– Я помню… – недоуменно ответила я. – И?

Точнее – помнит интернет и не забывает меня дергать с вопросом, не хочу ли я поздравить бывшую подругу.

Не хочу.

Но поздравлю.

Сегодня только четверг, чего дергаться?

– Короче, когда ты сбежала, мы потом еще выпили и решили, что надо чаще встречаться! Поэтому в эти выходные празднуем мой юбилей!

– Наташ, тридцать три – это не юбилей, – осторожно сказала я, пытаясь сообразить, как от драки мои одноклассники умудрились перейти к такой глубокой любви, что готовы снова увидеться уже через неделю.

– Юбилей! Возраст Христа! Самый главный праздник!

Вообще с количеством восклицательных знаков она могла бы обращаться и поаккуратнее. И это я еще на ошибки внимания не обращала.

– Хорошо, как скажешь, – послушно согласилась я.

– Короче, мы гуляем тем же составом, что был на встрече! Соболев настоял!

– При чем тут Соболев? – как можно более аккуратно поинтересовалась я.

– Ну он же администратор! Или охранник! Ну, короче, кто-то там! И он может подогнать крутой лимузин для тусовок! У нас будет мобильная вечеринка! Но только с условием, чтобы все-все-все были.

– Странное условие…

– Ой, не знаю! По-моему, он просто стесняется оставаться со мной наедине! Как был скромником, так и остался!

Не знаю, лично я не заметила, чтобы он особенно скромничал…

– Почему ты думаешь, что это ради тебя?

– Я же тебе рассказывала! Он еще тогда после школы меня нашел и позвал на свидание! Точно запал! И тут, когда я сказала про вечеринку, сам предложил лимузин! Сто процентов снова хочет подкатить!

– И что, если я откажусь, он передумает?

– Не знаю, Рит! Но все остальные уже согласились! Не порти мне праздник! Приходи! Ради меня!

Кой черт меня дернул согласиться?

Хотела убедиться, что Соболев и правда отстал и переключился на Наташку?