Ашира Хаан
Десятый сосед
От первого до девятого
Девять мужчин и почти тридцать лет.
Похоже на отчаянную ситуацию.
Если девушка не вышла замуж до тридцати, с ней явно что-то не так. А я умудрилась прохлопать все шансы ускоренными темпами. И теперь у меня Олег, который не планирует жениться и один последний шанс.
Я никогда никому не рассказывала о том, что произошло в октябре в лесу. Мне казалось, что если притвориться, будто ничего не было – это поможет. Не вспоминать, не думать, не растравлять свои болячки.
Я нормальна. Я как все.
Даже на психфак я пошла в основном для того, чтобы получше притворяться нормальной. Нет у меня никаких травм!
Со мной все в порядке, я похожа на всех других девушек моего возраста – даже тесты это показывают.
А у каждой нормальной девушки должны быть отношения.
Вообще-то я долго не могла открыть счет.
У меня было множество оправданий: сначала надо закончить колледж, потом поступить в институт, потом не завалить первую сессию, перейти на второй курс, сдать на отлично профильные предметы. Ну не было у меня времени на свидания!
Все мои друзья и подруги потихоньку расставались с девственностью: кто на узкой койке общаги, кто романтично на постели из роз в отеле, кто на вечеринке, второпях, пока остальные страждущие колотят в дверь ванной, а кто и в том самом лесу. Некоторые умудрились сделать это как минимум дважды. Один раз – соврав для поддержания разговора, другой – на самом деле.
Невинными девами оставались только крайне религиозные, крайне страшные – и Ева.
Весь факультет считал, что я жду принца на белом коне. Колонны на входе в учебный корпус, про которые ходила байка, что они обрушатся, если между ними пройдет девственница, угрожающе поскрипывали и тоже намекали, что я позорю репутацию института.
Пора было принимать меры.
Из всех наивных мальчиков, которые еще не вычеркнули меня из своих сексуальных грез, я отобрала одного – высокого и худого с гривой темных крутых кудряшек и длинными ресницами. Он казался мне невероятно умным и, в принципе, годился на роль не только первого, но и девяти остальных. Я еще не понимала, что смотреть надо на другое.
На первом свидании мы сходили в кино, на втором в театр, на третьем поцеловались, а на пятое я пришла в белом обтягивающем платье, потому что менее прозрачные намеки мальчик не понимал.
Неприятно, скучно, зато быстро – так я поставила галочку рядом с первым именем.
Девчонки говорили, что в первого влюбляешься без памяти – но у меня вышло наоборот.
Без памяти я влюбилась во второго.
Пошла бы за ним босиком по снегу, поехала бы в любую ссылку, отдала бы все, что имею. Но к счастью, он не понял, насколько я была отчаянно, как кошка, влюблена, и взял только то, на что целился. В первый же вечер нашей встречи через три часа после знакомства – и на всю ночь. За всю эту ночь я ни разу не вспомнила о том, что у меня был кто-то еще, какой-то скучный красивый мальчик с гривой темных кудрей.
Этот, новый, второй, безумная моя любовь с первого взгляда, оказался всем моим миром. Я переселилась к нему в первую же неделю, готовила ему завтраки и ужины, закрывала глаза на измены, воровала продукты из магазинов и стреляла сигареты на улице, потому что у него никогда не было денег, а когда были – он спускал их на других девушек.
Я не спала по полночи, потому что слишком щемило сердце при взгляде на него – просыпалась и смотрела до самого звонка будильника, как ресницы чертят черные полукруги на бледной коже, как длинные пальцы изломанными тенями лежат на белых простынях, как поднимается загорелая грудь при дыхании.
С ним я познала в сексе все то, что не познала с первым – то есть, практически все, что придумало человечество. Мне было все равно: больно это, неприятно или опасно. Если он хотел – я была согласна.
Что угодно – лишь бы с ним.
Неудивительно, что к финалу все покатилось, когда он предложил жить дальше как брат с сестрой. Только чтобы я готовила. И убиралась. И иногда все-таки делала минеты – его новая фаворитка этого не любила. Прочие виды секса он считал изменой.
Но даже униженной я бы все равно не ушла. Он выкинул меня как котенка.
Сначала соврал, что уезжает к бабушке на выходные, а в квартире будут травить клопов: «ты уж перекантуйся где-нибудь у подружек пару ночей».
А потом просто забыл позвонить мне.
Через несколько дней я сама пришла под окна, увидела на балконе голую курящую блондинку и даже не стала подниматься, чтобы поговорить.
Подчиняясь каким-то вселенским законам симметрии, дальше все пошло по спирали, повторяя раз за разом один и тот же сценарий.
Третий, пятый и седьмой мои мужчины были скучноватыми, умными и предсказуемыми. С ними было спокойно и тоскливо. Я уходила от них сама, не желая на третьем десятке вести жизнь пенсионерки.
Четвертый, шестой и восьмой врывались как ураган, раздербанивали мою жизнь на осколки и обрывки. С ними я напивалась до полусмерти, трахалась в туалетах ночных клубов, возвращалась домой босиком через полгорода. Они бросали меня максимально жестоко, сливаясь в тот момент, когда я была уязвима.
Олега я проверяла всеми возможными способами. Посмотрела на него пьяным, усталым, не выспавшимся. Съездила вместе в отпуск, в «Икею» и даже переклеила обои. Он безропотно дарил колбасу вместо бесполезных дорогих роз, покупал правильные прокладки и всегда приходил на свидания вовремя.
Он был идеальным. Он мне нравился.
Я не собиралась его бросать, потому что знала – по традиции я до смерти влюблюсь в десятого и останусь с разбитым сердцем и сломанной жизнью.
День, когда все изменилось
Сегодняшнее утро началось как обычно: с растворимого кофе, бутерброда с сыром и пробежки за автобусом.
У меня было правило – если я успела дойти до поворота, прежде чем автобус остановился на светофоре, то я бегу за ним до остановки. Если не успела, он может хоть час простоять с открытыми дверями, я буду так же упорно стоять напротив, но не сяду в него.
Из метро я обычно поднимаюсь на самом левом эскалаторе. Огибаю газетный киоск только сзади. Пока иду до офиса, мысленно перечисляю все ежемесячные закупки в определенном порядке.
Раньше я курила, и надо было успеть докурить сигарету прежде чем зайду под эстакаду. Но после тяжелого воспаления легких курить пришлось бросить. В первый раз после болезни было очень-очень страшно идти от метро к работе без сигареты. Казалось, этот ритуал заклинает демонов, владеющих моим начальником, и если все сделать правильно, он меня не уволит. Поэтому, чтобы успокоиться, я принялась вспоминать всю рутину, о которой забыла за два месяца в больнице. Список из десятка сортов чая и капсул для кофемашины, сливок, молока, печенья, салфеток, бумаги для принтера, ручек, фильтров для увлажнителей, корма для рыбок, туалетной бумаги, скотча, мыла, и так далее, и так далее, и так далее, крутился в моей голове, складываясь в успокаивающую мантру, и с ней на устах я вошла в офис.
День прошел великолепно.
Теперь я не могу избавиться от этих мыслей.
Я ненормальная?
Я нормальная.
Я узнавала.
Спросила у психолога, не докачусь ли я до того, что буду считать листики на деревьях и мыть руки раз в пять минут?
Но он только улыбнулся.
Дальняя кабинка в офисном туалете, четное количество ягод на тарелке, дотронуться до ручки двери, выходя на улицу, не наступать на люки и швы плитки – это еще не сумасшествие. Вот когда я три часа простою на переходе, дожидаясь тринадцатой по счету красной машины, тогда можно будет волноваться.
Я не стала ему рассказывать, что пока левый эскалатор был на ремонте, я выходила из метро через другой вестибюль.
– Сергей Андреевич, можно?
Я для приличия побарабанила по косяку двери, ведущей в начальственный кабинет.
– Да, конечно, Евочка, когда я тебе отказывал? – начальник даже подорвался к кофеварке. – Тебе капучино? Без сахара?
Сергей Андреевич был бы звездой любого офиса. Он высок, красив и импозантен. У него темные волосы и голубые глаза, идеальные костюмы и дорогие часы, нос с горбинкой и ямочки на щеках, сексуальная небритость и жилистые руки. Все то, от чего девушки укладывались бы штабелями.
Да вот беда – у нас работают одни мальчики-программисты. Кондовые и суровые, из тех, что могут год питаться крошками из клавиатуры, носят лохмы ниже плеч и страшненькие свитера. Причем Сергей Андреевич, кажется, специально таких подбирал – у конкурентов давно и девушки кодят, и юношей выучили слову «барбершоп». Зато редким девушкам – мне, секретарше, бухгалтерии в полном составе и двум посменным красоткам с ресепшена достается все его внимание. И даже кофе из монарших рук.
Тут бы и сказать, что Сергей Андреевич девушками в принципе не интересуется, поэтому все это счастье – не про нас.
Но все намного-намного хуже.
Сергей Андреевич уделяет внимание нам всем одинаково.
Он не женат, не обручен и никем не занят.
С женщинами флиртует, к мужчинам равнодушен.
Человек-загадка.
Зато его всегда можно использовать для поднятия самооценки, если день не задался.
– Евочка, ты сегодня выглядишь просто божественно! А цвет лица такой, как будто только из отпуска. Может, тебе он и не нужен? Давай отменим, а то мы без тебя каждый раз невыносимо скучаем и только трудовой и уголовный кодекс мешает держать тебя тут круглогодично.
– А я по делу.
У меня целая стопка с распечатками, в которых анализ моей эффективности – да, у офис-менеджера тоже есть KPI! – у меня бухгалтерские сводки с экономией расходников, у меня отзывы в рабочем чате о том, как стало комфортно работать с новым сортом чая, ссылки на вакансии с зарплатой выше, чем у меня, данные пропускной системы о том, сколько часов я провела последний месяц в офисе.
И главное – у меня под пяткой старый советский пятак, и я сбегала в соседний офис погладить трехцветную кошку.
Я полностью готова к разговору о повышении.
Срабатывает, конечно, кошка. Или пятак.
Потому что Сергей Андреевич отметает мои попытки вручить ему всю эту кипу бумаг одним движением руки, выбирается из своего начальственного кресла и садится на край стола поближе ко мне:
– Евочка, как ты можешь подумать, что я не замечаю твоей прекрасной работы? Скажу по секрету, – доверительно понижает он голос. – Я не повышал тебе зарплату до сих пор только из-за слухов. И так все говорят, что я благоволю к тебе больше прочих, а если выдать тебе премию или повышение без твоей просьбы, это станет совсем очевидно.
– А вы благоволите? – улыбаюсь я. У нас странные отношения – он меня на «ты», я его на «вы», но флирту это не мешает. – Есть чему становиться очевидным?
– Эх, Ева! Я же видел твоего бойфренда, зачем ты разбиваешь мне сердце! – Сергей Андреевич окидывает меня абсолютно мужским подробным взглядом. Настолько заряженным, что я отметаю нашу последнюю версию о его асексуальности. – Как только бросишь своего увальня, сразу приглашу тебя на ужин.
– Зачем мне его бросать? – теряюсь я. Это какой-то новый заход, раньше такого не было.
– Потому что ты в последний месяц задерживалась не только из-за реорганизации – кивает он на мои распечатки. – Неужели ты думаешь, я правда совсем тебя не замечаю? Какие у тебя потухшие глаза по утрам, когда ты приходишь, и как они разгораются днем. И снова тухнут, когда собираешься домой. Ты оттягиваешь этот момент как можешь, это очень заметно.
Он говорит это без насмешки и совсем не флиртующим тоном.
Озабоченно говорит, так что я полностью теряюсь и не понимаю – это серьезно?
Он серьезно?
Вот это повод задуматься.
Сергей Андреевич кивает мне:
– Обсудим этот вопрос на будущей неделе, когда все устаканится.
Надеюсь, речь все-таки о повышении, а не ужине, когда я брошу Олега.
После работы я решила забежать в магазин. За вином – отметить не очень отрицательный ответ начальства.
Побросала в корзинку спагетти, соленую рыбу, помидоры, авокадо. Тщательно выбрала две бутылки вина – сегодня пусть будет французское. Зашла за творогом и йогуртами и, выбирая их на полке, отдернула руку, чуть не задев десерт «Эрба».
Его брать было нельзя. Ни в коем случае.
Я ела его всего два раза в жизни.
Когда купила на первую свою настоящую работу в офисе два стаканчика, поставила в холодильник, один съела в обед, другой собиралась завтра. Но вернувшийся из командировки в Лас-Вегас большой босс, проигравшись там в пух и прах, решил сократить всех «дармоедов». Офис-менеджер попадал в этот список по определению.
Уходя я убрала второй стаканчик в сумку вместе с конвертом, в котором лежали мои «отступные».
Мутноглазый парнишка-наркоман, который приставил к моему горлу лезвие ножа в подъезде, десерт брать не стал. Только конверт.
Второй раз я взяла «Эрбу», чтобы перекусить, пока ждала жениха – свою попытку номер шесть, у загса. Он опаздывал с работы, я очень хотела есть. Орехово-шоколадный десерт был очень вкусным.
Меня долго потом тошнило им в ближайшем перелеске после разговора с глубоко беременной блондинкой, которая подошла ко мне, сверяясь с фотографией в телефоне. Ей было совершенно непонятно, почему мой шестой и очень любимый мужчина хочет жениться на мне, а не на ней. Ведь она носит его сына.
Больше я никогда даже не смотрела в сторону этого десерта.
Я не собиралась рисковать даже для того, чтобы проверить – совпадение это или правда злой рок?
В одну-единственную открытую кассу уже выстроилась длинная очередь, и я со вздохом встала в ее конец. Почему днем здесь всегда три скучающих кассирши, а вечером зашивается одна?
Но сейчас у меня было подозрительно хорошее настроение. Стоять в длинной очереди в кассу в «Пятерочке» и чувствовать себя хорошо – это что-то нездоровое. Так не бывает.
Что со мной? Разговор с начальством обрадовал? Вроде не очень. Рабочий день закончился? Но Сергей Андреевич прав – домой я не слишком рвалась. А уж встреча с «Эрбой» и воспоминания, которые она пробудила и вовсе не годились.
И тут поняла.
Вместо привычного затхлого запаха подгнивших овощей и промокших коробок, меня окутывал мой любимый мужской аромат – «Homme» от Dior. Я однажды купила его в дьюти-фри в аэропорту кому-то в подарок, и не смогла отдать – так и оставила себе. Тонкий, необычно-мужской, с нотами ириса и древесины. Чуть отстраненный – и очень дорогой.
Передо мной в очереди сейчас стоял живой человек, пахнущий этим парфюмом – и он был мужчиной той породы, что не часто встретишь в эконом-магазинах.
Темные волосы, уложенные так, что кажется – он просто пригладил их после душа.
Песочного цвета свитер крупной вязки и такого же оттенка джинсы.
Треккинговые ботинки стоимостью с весь мой зимний гардероб.
Он так неуловимо отличался, что сразу и не скажешь, что именно выдавало разведчика из другого мира ступеней на сто повыше нашего нищебродского района.
Только набор продуктов у него в корзинке снизил пафос: бутылка пива, нарезка колбасы и подозрительно вздувшийся салат в пластиковой коробочке.
Если бы я была не я, а кто-нибудь, кто выглядит как я, но намного-намного смелее, этот кто-нибудь сейчас обязательно бы сказал пришельцу из лучшего мира, что такой салат есть не стоит. Возможно, после этого завязалась бы непринужденная беседа: «А что вы посоветуете из ассортимента в это время суток?» и, чем черт не шутит, обмен телефонами. Нельзя ведь оставлять человека одного в таком враждебном окружении, он ведь совершенно не приспособлен к существованию в наших краях. Вряд ли в тех местах, где он бывает обычно, водятся несвежие салаты.
Но ведь такой человек может и нафиг послать, если честно. Рявкнуть, что и без сопливых неудачниц разберется. И что лучше бы я думала о доме и о том, что у меня там уже есть не самый худший экземпляр мужского рода. Этот, конечно, покруче будет – на вид ему лет сорок, но очень удачные, голливудские сорок с сияющей кожей, крепкой, но стройной фигурой и уверенными движениями.
Пока я мучилась, подошла наша очередь, и кассирша, которая тоже залипла на роскошного разведчика, только ей больше повезло – она его еще и спереди видела, вопреки всем внутренним правилам торговли в дешевых магазинах, кивнула на салат:
– Испортился.
– Что? – растерянно переспросил мужчина, и я чуть не мурлыкнула от почти физического удовольствия, которое доставил мне его голос. Словно кто-то погладил меня по руке кусочком меха норки.
– Салат ваш испортился, говорю. Не берите.
– Да? – он удивленно поднял коробочку и оглядел ее. – А срок годности вроде нормальный.
– Ну так хранили неправильно, – пояснила она. – Возьмите другой.
– Нет, я лучше пиццу закажу, – вдруг ослепительно улыбнулся кассирше мужчина. – Спасибо вам большое за помощь!
Его улыбка моментально подняла температуру в окрестностях градусов на пять. Кассирша, попавшая под направленный луч обаяния, подняла руку, пытаясь поправить прическу и смущенно опустила ресницы.
Досада спартанским лисенком свернулась в животе и начала усиленно грызть меня изнутри. Ну что мне стоило сказать всего два слова, а? И вот этот прожектор харизмы был бы сейчас направлен на меня, и я бы пунцовела под благодарным взглядом и не решалась поднять глаза, что-то неловко бормоча. А потом вышла бы с ним на улицу…
Да что ж со мной сегодня такое-то!
Салат мужчина оставил на кассе и вышел из магазина, а кассирша так и осталась под гипнозом его феерического обаяния. По лицу ее блуждала мечтательная улыбка, а движения были медленными и плавными. Что не ускоряло работу, конечно же. Но я могла ее понять.
Когда наконец все мои йогурты и авокадо были сложены в пакетик, а я вышла на улицу, прекрасного незнакомца там уже, конечно, не было. Наверняка сел в свою многомиллионную машину и отправился по лунному лучу обратно в сияющие небеса.
Ветер из другого мира
От магазина до дома у нас метров сто, но я решила пойти длинной дорогой, обогнув дом с той стороны, где нет подъездов. Зато есть яблони, пахнущие густо и медово, развесистые кусты черемухи и сирени и клены, которые пока еще не перекрасились в желто-оранжево-рубиновый, но уже примериваются, и желтые растопыренные кораблики скоро будут, кружась, укрывать россыпь опавших яблок.
Здесь почти никто не ходил, даже собачники предпочитали гулять ближе к лесу. Только дворники в оранжевых жилетах иногда стригли траву в июльский полдень.
Этот маленький кусочек одиночества всегда помогал мне отгородиться от рабочих проблем и подготовиться к встрече с домом. Превратиться из Евы замотанной в Еву заботливую.
Я шла и думала, что должна быть счастлива. У меня сейчас есть все – хорошая и нужная работа, здоровая мама, верная подруга, любящий мужчина. Я собрала все ингредиенты спокойной счастливой жизни.
Но вот такие осенние вечера, когда я возвращаюсь в темноте с работы, захожу по пути в магазин, а потом мой мужчина открывает мне дверь, целует, забирает сумки и помогает готовить ужин – они будут всегда, до самой старости.
Так живут все вокруг, так всегда стремилась жить и я. Молодость нужна, чтобы перебрать все варианты и прийти в итоге к той же самой картинке, к которой пришли миллионы людей до меня. Работа, вечер, ужин, сбросить туфли, налить вина…
Я скривилась, словно воображаемое вино оказалось кислым.
Что-то изменилось после встречи в магазине.
Сдвинулся один-единственный камушек в самом нижнем ряду тщательно выстроенного будущего. Я вдруг поняла, что всегда возвращалась по этой аллее не только ради запаха осенних яблок. Мне уже очень давно не хочется возвращаться в свой мир.
Но другого я никогда не представляла.
А сейчас этот инопланетный разведчик дал мне шанс туда заглянуть… Нет, даже не заглянуть – почувствовать его ветер на своей коже.
Ветер мира, где нет затхлого запаха «Пятерочек», нет работы с девяти до шести с обеденным перерывом, нет одной и той же дороги от остановки автобуса до магазина, и от магазина до подъезда. Одинаковой, одной и той же квартиры на всю жизнь: на следующие пять лет с бежевыми обоями, потом еще на десять с зелеными в полоску и потом уже до самой смерти – с синими цветами. И дело даже не в том, что мне это все не нравится. А в том, что оно – навсегда.
В этом дворе я живу почти тридцать лет, с рождения. Вон там моя школа, а вон та дорожка ведет к детскому саду, где я помню каждый бетонный вазон у ворот и уверена, что в левом, в самой глубине, все еще закопан пластмассовый синий солдатик, которого я украла у друга детства Сашки.
И оставшуюся половину жизни проживу здесь же. Где родился, там и пригодился – утешительная мудрость для таких, как я.
Когда бабушка с дедушкой умерли и завещали маме квартиру, она оставила эту мне, а сама уехала жить на северо-запад Москвы, где и экологическая обстановка получше, и живут люди побогаче и поприличнее. А я осталась в своем родном пролетарском районе. Иногда я жалею, что у меня есть своя квартира – если бы мне приходилось жить на съемных, я могла бы менять районы. Хоть что-то менять.
Но по четвергам у меня нет времени на экзистенциальное отчаяние. Эти лишние пять минут – максимум, который я могу себе позволить. Потом надо возвращаться домой, готовить ужин, гладить блузку на завтра, смотреть с Олегом кино, заниматься сексом и ложиться спать не позже полуночи, иначе не высплюсь. Так что я выдохнула, собралась и завернула за угол – на этот раз никто не переезжал и дверь подъезда была закрыта.
Пришлось лезть за ключами. Ткнула «таблеткой» в домофон, распахнула дверь и рванула вверх по лестнице к лифту, перескакивая через ступеньку. Есть у меня такая примета – если успею нажать кнопку вызова до того, как хлопнет входная дверь, то дома все будет хорошо.
Успела – кнопка щелкнула, загорелась, и я облегченно выдохнула. Но дверь почему-то все не хлопала и не хлопала. Я сделала шаг, выглядывая из ниши с лифтом – кто-то ее придерживал, видимо, читая объявления на двери подъезда. И как мне теперь засчитывать примету? За хорошую или за плохую?
Наконец дверь снова распахнулась, и в подъезд вошел тот самый мужчина из магазина в песочном свитере. Он не сразу меня заметил – говорил по телефону. Точнее – раздраженно рычал в трубку:
– Вот скажи, а в запрете какой тайный смысл? Почему я не могу пожить в собственном доме в Лондоне? Думаешь, вырвусь и сбегу куда-нибудь в Конго? Зачем мне это?!
Его голос, раньше показавшийся мне таким шелковым, сейчас звучал надреснуто, неприятно – как будто стаскиваешь зубами мокрую шерстяную варежку. Я аж передернулась.
Он поднялся по лестнице, не замечая меня, и еще раз нажал уже горящую кнопку лифта, продолжая вслушиваться в то, что ему говорят в трубке:
– Лен! Нет, Лен, послушай! Вот это ты будешь в суде врать! Мне-то правду скажи! Это просто, чтобы меня добить? Я тебе настолько отвратителен, Лен? Нет! – он дернулся и вжал телефон в ухо, словно вслушиваясь. – Нет, Лен, я не договорил! Лена! Ах ты ж!..
Он опустил руку и с такой ненавистью посмотрел на невинный смартфон, что мне показалось – сейчас шарахнет им об стену. Но он только преувеличенно аккуратно убрал его в карман и развернулся ко мне.
С его появлением запах влажной штукатурки и круглогодичная, навеки пропитавшая все вонь дешевой краски растаяли, смытые будоражащим ароматом моего любимого парфюма.
Я чуть-чуть отодвинулась, хотя больше всего хотела сделать шаг вперед. Но как-то неудобно набрасываться на незнакомого человека только потому, что тебе нравятся его духи.
Он удивленно моргнул, вдруг осознав, что я существую, стою тут перед ним и даже слышала все сказанное.
– Здравствуйте… – сказала я, чтобы как-то прервать неловкую паузу.
Он смерил меня удивленным взглядом и с глубоким недоумением в голосе ответил:
– Добрый вечер.
И снова его голос шелковистым мехом лизнул меня по коже.
Во рту мгновенно пересохло.
В этот момент двери лифта открылись, и я как-то машинально, просто следуя многолетней привычке, в них зашла. Иначе так бы и стояла, примерзнув к полу.
Он тоже зашел и сразу вдавил кнопку одиннадцатого этажа.
– Мне десятый, – выдавила я из себя.
Уже отвернувшийся от меня мужчина удивленно переспросил:
– Что?
– Мне на десятый, – повторила я.
Он стоял слишком близко в слишком маленьком лифте. В замкнутом пространстве одного квадратного метра там, в глубине, под дорогим ароматом «Homme» я чувствовала – его собственный запах. Совсем не то же самое, что нюхать флакон или побрызгать на подушку. В сочетании с запахом мужчины древесный, чуть пыльный запах становился возбуждающим и магическим. Словно ловко и безупречно сшитый костюм надели на того, с кого снимали для него мерки – и он сел идеально.
– И что? – еще более удивленно переспросил он.
– Вы ведь наш новый сосед, заехали в 44-ю квартиру?
– Да, а вы к этому какое имеете отношение?
Да уж, мне лучей харизмы уже не досталось. Только ледяной недоуменный тон с легкой ноткой брезгливости, будто я прошу у него милостыню, где-нибудь на перекрестке постучавшись в окошко его черного «Бентли».
– Я ваша соседка… – приходится сделать крошечный вдох, потому что нервничаю я все сильнее, и от этого следующие слова звучат совсем неловко и двусмысленно: – …снизу.
Горло перехватывает спазм, сердце колотится, и я слишком быстро и глубоко дышу, так что начинает кружиться голова.
– А… – уже намного равнодушнее отзывается он. И добавляет рассеянным тоном, уже потеряв ко мне интерес: – И?
– Ну… Принято спрашивать, какой кому этаж, – поясняю я и тут же ругаю себя за это занудство. Перед тобой такой роскошный мужчина, к которому хочется прижаться, чтобы почувствовать его собственное тепло под мягким толстым свитером, а ты рассказываешь ему правила вежливости для соседей, едущих в одном лифте.
За те тридцать секунд – тридцать пять, если учесть, что едем мы все же на одиннадцатый – я довела себя до истерического полуобморока. А еще хотела его харизмы! Да я бы в том магазине на месте умерла!
Лифт наконец останавливается и открывает двери. Я, как под гипнозом, выхожу и только недоуменный холодный взгляд останавливает меня.
– Простите? – поднимает он бровь. – Вы же сказали, что живете этажом ниже?
Он придерживает закрывающуюся дверь лифта и делает приглашающий жест.
– Пешком спущусь! – почти выкрикиваю я нервно и ссыпаюсь вниз по лестнице на свой десятый, чувствуя себя пятиклассницей, на которую наконец посмотрел старшеклассник, который ей нравится.
Это что за реакция такая?
Я прислоняюсь к равнодушной бледно-зеленой стене рядом со своей квартирой и пытаюсь перевести дух и успокоить сердцебиение.
Все-таки несколько неожиданно обнаружить мужчину-мечту прямо здесь, в моем мире, в моем доме, прямо у себя над головой.
Я уже привыкла к мысли, что он пришелец из нездешних краев, принц инкогнито проездом, а тут, оказывается, у нас даже вентиляционная система будет общей. Можно по утрам обонять не только диоровские ароматы, а и самые что ни на есть натуральные.
Я начинаю нервно хихикать, изо всех сил зажимая рот рукой, просто чтобы смех не перерос в истерику.
И тут понимаю, что так и не слышала хлопка двери наверху. Значит, он еще не зашел в квартиру, и ему отлично слышны мои нервные всхлипывания в тишине подъезда.
