Артём Михайлович Караваев
Чисто в лесу
VI
Прошло ещё какое-то время, близился конец июня. Дара, будто предчувствуя мой скорый отъезд на сборы программистов, предложила встретиться «для уточнения некоторых важных деталей нашего общения». Я перестал на неё злиться довольно быстро: несколько тяжёлых тренировок и прошедшие соревнования – всё это отвлекает от подобных глупостей, отрывая меня от примитивности реального мира так далеко, что мне было откровенно всё равно, что там происходит внизу.
Мы встретились в парке 50-летия пионерской организации, что находится за студенческим бульваром, и где спустя 3 года будет установлена скульптура, изображающая медведя. Встреча была утренней, и людей в парке было мало, можно было сесть на скамейку и спокойно поговорить.
– Артём, ты хочешь стать другим человеком? – начала Дара. – Не таким, как многие люди, а другим, более правильным, умным, полезным обществу.
– Хочу, – подумав, ответил я, – только не понимаю, что значит быть правильным… Как можно отличать правильное от неправильного, истину от лжи, ум от глупости? Не понимаю! – закончил я уже раздражённо.
– Можно, Артём, только для этого нужно думать головой…
– Так а я по-твоему чем думаю? – перебил я Дару.
– Ты не думаешь. Ты просто рефлекторно совершаешь простейшие мыслительные действия по связыванию того, что видишь вокруг себя, с понятными тебе представлениями, ассоциациями, встраивая, тем самым, окружающую действительность в рамки своего ограниченного понимания. А то, что не встраивается, что не входит в зону твоего эмоционального комфорта, ты игнорируешь. Даже не понимая этого, ты просто отбрасываешь в сторону кажущееся тебе неважным, оставляя то, что кажется важным и то, что без усилий может быть понято. Ты как будто априори знаешь, что тебе нужно в жизни, а что не нужно, будто ты мудр и прожил уже не одну сотню лет, чтобы делать подобные выводы. Ты как слепой котёнок, тыкаешься мордочкой в стены коробки, где тебя родили, и ничего не видишь. Ты не мыслишь самостоятельно, а действуешь по одному и тому же алгоритму, причём тобой не осознаваемому. Ты боишься, а потому подсознательно отбрасываешь то, что может сильно поколебать твоё текущее состояние. Ты не думаешь правильно, Артём. Даже не пытаешься.
Я молчал и силился сообразить, что всё это значит. Подумав… точнее, совершив очередное рефлекторное мыслительное действие, я не нашёл ничего лучше, чем спросить:
– А как тогда научиться думать правильно? Как нужно мыслить, чтобы мышление было самостоятельным?
– Как тебе удалось спросить такую глупость, Артём? Ты в самом деле думаешь, что есть алгоритм, действуя по которому ты будешь мыслить самостоятельно? Ты не думал, что любое конкретное указание тому, как тебе думать, уже будет указанием, а не твоим собственным решением? Поэтому и мысль будет уже не твоей, а будет всего лишь продуктом этого алгоритма. При этом любое мышление, выполняемое в рамках подобных правил, будет ещё и ограниченным. Чтобы мыслить самостоятельно, Артём, нужно мыслить самостоятельно, и другого рецепта здесь быть не может. И только такое мышление будет неограниченным и правильным.
– Действительно, глупый вопрос, – согласился я, выслушав Дару, – но тогда мне неясно даже, с чего начинается самостоятельность в мышлении.
– Да элементарно, Артём, с попытки решать сначала маленькие задачи, возникающие в твоей жизни, стараясь взглянуть на них как можно шире. Максимально широко. Потом ты начнёшь видеть эти задачки повсюду, они, в свою очередь, будут формироваться в задачу более сложную, которую ты не увидишь и не решишь, пока не наберёшься опыта. Давай пример: ты же употребляешь алкоголь, правда?
– Да, – согласился я, – умеренно, это не вредно.
– Даже тост за здоровье небось произносишь? – хитро спросила Дара.
– Конечно, я же хочу быть здоровым.
– Вот так, Артём, ничего ты не знаешь о влиянии алкоголя на здоровье. – вздохнула Дара. – Вы говорите: «выпьем за здоровье!» – но для думающего человека это такой же бред, как повоюем за мир, умрём за жизнь или, прости меня, потрахаемся за девственность.
– Ого, – удивился я, – не идёт тебе такой стиль речи.
– А тебе не идёт такая глупость, как употребление алкоголя, в совокупности с претензией на здоровый образ жизни и возвышением себя над другими людьми.
– А чем это плохо-то? – начал возражать я.
– Так вот видишь, я это и хочу показать: ты даже не думал! Ты не пытался понять, что есть алкоголь на самом деле, откуда в культуре закрепилась теория умеренного пития, почему главные герои фильмов обязательно пьют или курят, почему алкоголь столь разнообразен, почему употреблять дорогой алкоголь или курить дорогие сигареты модно, почему если ты не пьешь или не куришь, то ты слабый и ущербный человек, не свой в компании и не уважаешь коллег-алкоголиков.
– Почему сразу алкоголиков? – продолжал возражать я. – Умеренно же можно.
– Опять, Артём, ты продолжаешь не думать, ты даже меня не слушаешь! С чего ты взял, что можно? Тебе сказали – и ты поверил? Почему поверил? Как ты решаешь, кому верить, а кому нет? А почему мне не веришь? Как ты вообще принимаешь решения? Подобных вопросов, на которые у тебя есть только один ответ: «мне так кажется». – я могу задать ещё тысячу! – Дара резко замолчала, глядя на меня с укором. Я молчал, опустив голову. Спустя полминуты она продолжила свою речь, но уже смягчившись:
– Теория умеренного пития – это параноидальный бред, тщательно продуманный таким образом, чтобы бредом не казаться, даже врачей вводят в заблуждение, чтобы они рекомендовали больным лечиться вином. А ты не видишь этого, тебе это кажется естественным только потому, что ты – часть этой культуры, ограниченный ею, оттого и не способный даже представить себе, что происходит на самом деле. Не пытаясь выйти за рамки своих представлений, ты не способен видеть таких простых и очевидных вещей. Все, употребляющие алкоголь в любых количества и по любому поводу, – алкоголики. Алкоголик – это свойство, болезнь психики. Нет никакой умеренной дозы. Это же так просто, Артём. – убеждала Дара.
Помолчав ещё полминуты, она закончила:
– Первые рамки, которые тебе придётся преодолеть самостоятельно, – это рамки алкогольной зависимости. Не перейдя через них, дальше ты не продвинешься ни на шаг, это я тебе гарантирую. – в словах Дары появилась крайняя категоричность. – Ты должен сам принять решение, сделать свой первый в жизни самостоятельный выбор. Тебе нужно разобраться с тем, какую роль алкоголь играет в нашей культуре. Каким будет твой выбор, Артём?
– Нужно подумать. – ответил я.
– Ну так и начинай! – сказала Дара, вставая. – До встречи после твоего возвращения через 10 дней.
«Что? Она знала про мою поездку!?» – удивлению не было предела, отчего, поражённый, я так и остался сидеть на скамейке, глядя вслед уходящей девушке. «Я же ничего ей не рассказывал, – быстро соображал я, – хотя в целом я сказал достаточно, чтобы можно было самой догадаться и о сборах, и о сроках моего там пребывания, что не являлось секретом и уже было объявлено нам всем заранее. Может, у неё связи какие-то в университете, оттуда и узнала». – я успокоился, но Дара уже ушла довольно далеко, а тон её прощания был таким, что догонять совсем не хотелось.
Позже я начал задумываться над её поведением. Даре было не свойственно злиться или резко выражать свои эмоции, но в последнее время она стала резче: что в письме, где она приглашала меня на эту встречу, что в самом парке, когда она так резко со мной говорила и затем попрощалась. Я начал потихоньку понимать, что демонстрация этих эмоций была наигранной. На самом деле Дара не могла злиться, но не находила другого способа встряхнуть меня. Только понимание этого пришло ко мне после… когда было уже слишком поздно.
VII
Сборы прошли как обычно. На этот раз местом проведения была выбрана Эссойла. На сборах я присутствовал в качестве тренера, вместе с коллегами-одногруппниками обучая школьников программированию. Забыв про наставления Дары, я достаточно непринуждённо проводил время: утро и день были посвящены учебному процессу, тогда как вечер и часть ночи – посиделкам с другими тренерами, на которых мы обсуждали результаты проделанной работы, а также и планировали день следующий, сопровождая размышления обильным количеством всякого разного спиртного. Время от времени я играл на гитаре, все тихо слушали. Одна женщина – кто-то из воспитателей, сопровождавших детей – как-то не выдержала и заплакала во время такой игры. Я всегда играл очень грустно, как мне потом сказали, непонятно каким образом сливая в одну мелодию порыв и обречённость, тоску и надежду, обильно добавляя печальные сочетания в таком объёме, что после достаточного количества спиртного удержаться от эмоций было очень тяжело. Без алкоголя, конечно, всё это звучит совершенно иначе, гораздо проще, поэтому я, как человек, пьяневший редко, не замечал всего этого в своей игре, хотя пил не меньше.
Там же на сборах я познакомился с одной симпатичной девушкой, тоже из воспитательниц, сопровождавших детей. Мы гуляли в перерывах между занятиями и попойками, общались, понравились друг другу. Хотя скорее это я ей понравился, чем она мне. Она внимательно меня слушала, соглашалась и интересовалась мной. Всё это подкупало, ведь приятно же нравиться кому-то. Кроме того, появилась возможность выговориться. Часть свободного от работы времени я уделял ей, но быстро понял, что общаюсь только из-за желания нравиться другому человеку, особенно такой девушке. Опять виной всему этот мой демонический характер. Я никогда не увлекался таким общением надолго.
Ощущение бездарно проведённого времени съедало меня изнутри через 10 дней беспробудных посиделок, разбавляемых работой со школьниками, которая велась мной скорее на автомате. По этой причине вернулся я в Петрозаводск не в самом лучшем расположении духа. «Дара будет не в восторге». – я уже не сомневался, что она знает про меня всё, можно даже ничего и не говорить.
С Дарой мы встретились на следующий день. Она была очень расстроенной, задумчивой, взгляд её был невнимательным, иными словами, на лице были все признаки усталости, будто она всё это время посвятила какой-то тяжёлой работе. На улице шёл дождь, да и настроение не располагало к прогулке, поэтому мы зашли в какое-то кафе, сели за столик друг напротив друга и для приличия заказали чай. Дара сидела и молча глядела на меня, а я старался не смотреть ей в глаза.
– Знаешь, Артём, – начала Дара тихо и спокойно, – ты, наверное, заметил, что наше общение достаточно необычное… Ты заметил, что твоё чувство влюблённости в меня не нашло своего развития?
– … заметил. – ответил я, боясь даже думать, так как передо мной явно сидел человек, читавший мои мысли.
– Я специально так сделала, чтобы никак тебя не ограничивать, – пояснила Дара, – это было не очень просто, но я нашла способ, отталкивающий, но удерживающий тебя одновременно. Я хотела, чтобы ты это заметил, но, видимо, слишком хорошо сыграла. Может быть переиграла, – с напускным безразличием продолжала она, – но тем лучше, удалось проверить, насколько глубоко ты можешь заглянуть внутрь человека, если дать тебе для этого все возможности. Оказалось, что вообще не можешь. Но поначалу кажется обратное. Так вот, Артём, наше общение с большой вероятностью может закончиться. Я долго думала и пришла к этому выводу, пока ты был в отъезде.
– Да? А почему? Я как-то повлиял на это решение? – начал спрашивать я, параллельно не зная, что мне думать. С одной стороны, я не испытывал к Даре чувств, которые делали бы меня зависимым от неё: чувство влюблённости, возникшее у меня в первую запланированную встречу в парке, пропало столь же скоро и больше не появлялось. Всё из-за её критикующего тона и постоянных нравоучений. Женским внимание я обделён не был. Меня не интересовали слишком выдающиеся девушки, хотя их искусственная красота, несомненно, привлекала, особенно летом. Причём эта незаинтересованность была взаимной. Ко мне, напротив, постоянно тянулись девушки спокойные и тихие, ничего особо не выдававшие и не стремившиеся привлекать внимание. Если с первыми можно было легко и свободно провести, максимум, вечер, то последние обычно оставались в моей жизни гораздо дольше, но отличались они куда бо́льшим умом. Этого с избытком хватало для того, чтобы не чувствовать себя одиноким. Получалось, что Дара не была мне нужна, почему я и не знал, что мне думать о её сообщении. Позже, возвращаясь к этому моменту, я сообразил, что полностью пропустил мимо ушей то, что мне было только что сказано.
– Да, Артём, ты повлиял на моё решение: твоё поведение и твоё отношение. Ты же в силах повлиять на него снова. Только ты, от меня ничего не зависит, поскольку действую я в соответствии с определённой заранее схемой, подробностей которой я не вижу смысла тебе объяснять. Просто прими решение. Самостоятельное.
– Какое решение, Дара? – изумился я, не понимая, что я должен делать.
– Очень простое, Артём, когда-то давно я просила тебя больше задумываться над тем, что мы обсуждаем, как мы это делаем, что я тебе говорю и пишу. Вот в этом состояла часть задания. Поясню его содержание ещё раз: у тебя есть вся необходимая информация, заключённая в наших разговорах и письмах, собери её, прими решение. Ближайшие несколько дней я буду полностью в твоём распоряжении: делай со мной что хочешь, руководствуясь здравым смыслом, конечно. Время пройдёт, и я подведу итоги твоей деятельности. – Дара смотрела на меня немигающим взглядом, пронизывая насквозь, но при этом мягко и снисходительно, как будто учитель смотрит на ученика, жалея его и злясь одновременно.
– А если я ничего делать не буду? – спросил я. – И как ты вообще узнаешь, к чему я пришёл и выполнил ли твоё задание, которое пока не понимаю?
– Что бы ты не делал, Артём, ты всё равно выполнишь задание, только результатом выполнения могут быть разные вещи, которым и будет поведён итог, а тебе – выставлена определённая оценка.
– Ладно. – непонимающе ответил я. – Это всё?
– Всё. До встречи. – она улыбнулась, но спокойно и сдержанно.
– Пока. – столь же спокойно попытался ответить я, но вряд ли у меня это получилось.
Оставив на столе деньги за чай, я встал из-за столика и вышел из кафе.
Я пришёл домой и начал думать… – «Что же она от меня хочет? Как будто это проверка, которую я должен пройти. Но зачем? Что будет, если пройду? А если не пройду? Может быть, она собирается мне что-то рассказать, но не знает, можно ли доверять? Дара крайне загадочна, и я не исключаю, что у неё ещё много тайн и интересных тем для разговора, которые она пока не хочет просто так выдавать, а только повторяет всё одно и то же». Я размышлял, пытаясь понять это самое задание: «что такого в её письмах и речах, что я должен был отыскать, но не смог? Наверное, в каждом нашем разговоре была заключена загадка, а я должен был увидеть её, разгадать, потом дать ей ответ. Она ждала этих ответов, но не дождалась, ведь я ничего такого и не делал».
Тут я неожиданно вспомнил, что одно из заданий она озвучила совершенно явно: написать сочинение по вопросам соотношения красоты и искусства. Подумав некоторое время, лёжа на диване и глядя в полоток, я представил себе схему сочинения. Походив по комнате от одной стены к другой, я собрался с мыслями и сел за компьютер.
Через час сочинение было готово.
Смеяться над ним я буду ещё долго, но это потом, спустя некоторое время, однако в тот момент всё казалось логичным и находящимся на своих местах.
Я написал, что понимаю под искусством, как оно развивалось, начиная от каменного века, и во что превратилось в современном обществе. Раскритиковал модернизм, сообщив о его деградационной направленности и не забыв добавить сведения о психологических наблюдениях людей, склонных к извращённой форме отражения окружающего мира. Рассказал, что думаю про Чёрный Квадрат, бережно и тщательно размазав его автора, а также поклонников Квадрата в самой густой грязи, на которую был способен, имея ещё пока недостаточный тогда опыт ассоциативных методов унижения и оскорбления. О связи красоты и искусства сказал, что они находятся в диалектическом противостоянии: красота создает искусство, как желание отразить и запечатлеть её, а искусство диктует красоту, навязывая новые формы обществу, которое сразу возводит увиденное в культ, либо низвергает в бездну. Смысл искусства, как и религии, я видел в желании одних людей наживаться на невежестве других. Были ещё кое-какие глупости, но не вижу смысла их переписывать.
Написав письмо, я в нём же попросил Дару о встрече, на которой желал услышать ответ на моё сочинение. Дара сразу согласилась встретиться – и уже на следующий день мы снова стояли друг напротив друга, произнося слова приветствия. Посмотрев на меня самым обычным и ничего не выражающим взглядом, она предложила пройтись по Набережной молча. Прогуливаясь таким образом, Дара смотрела на воду, небо, достаточно редко поворачиваясь в мою сторону, будто меня вообще не существовало. Когда мы дошли до скамейки, Дара предложила сесть.
Я сел так, как обычно сидят на скамейках. Дара сначала села так же, но затем повернулась ко мне, поставила сомкнутые и согнутые в коленях ноги на скамейку, опустив стопы в кроссовках на пространство между нами. Затем она обхватила руками бёдра, ложась на них, и взялась левой рукой за правую голень, а правой – за левую, чтобы тыльные стороны ладоней касались друг друга, будучи просунутыми между ногами. Поскольку на девушке были надеты спортивные штаны, такая поза не казалась пошлой, а смотрелась достаточно мило.
– Сочинение твое очень поверхностное, – сказала Дара, вздыхая, – во-первых, видно, что ты невнимательно меня слушал, когда я вела речь о красоте и искусстве; во-вторых, о соотношении красоты и искусства ты написал поверхностную и абстрактную глупость, которая не отвечает ни на один вопрос и не даёт возможности применить написанное к чему-либо; в-третьих, ты думал над сочинением едва ли больше пары часов. Это просто словоблудие, Артём, ты не ответил на вопросы, а лишь выразил своё мнение, оторванное от реальности и повторяющее распространённые заблуждения, не отличившись, таким образом, оригинальностью и самостоятельностью мышления.
– Знаешь, Дара, то, что ты сейчас говоришь, мне кажется таким же словоблудием и абстракцией, которые ты видишь в моём сочинении. – я был обижен такой оценкой.
– Знаю, но я не говорю при этом, что считаю тебя глупым, а повторяю, что ты просто заблудился в стенах своих ограничений, поскольку не следуешь моим рекомендациям, что могли бы помочь тебе эти стены разрушить.
– Не понимаю. – без попытки мыслить ответил я.
– Поймёшь. Давай, я попробую привести тебе ещё пример. Хотя, обожди… Думаю, что тебе следовало бы прочитать роман Ивана Ефремова Лезвие бритвы. – как бы вспомнив что-то, продолжала свою речь девушка.
– Я читал года четыре назад. – ответил я.
– Если читал, то почему же ты написал столь поверхностную глупость на тему красоты и искусства?
– А там про это есть? – спросил я. – Совершенно не помню сюжета.
– Артём, а как ты читал, если не знаешь, про что роман? – спросила Дара.
– Просто не помню уже, давно читал. – стал оправдываться я.
– Ну тогда какой был смысл читать это чрезвычайно глубокое и содержательное произведение, если уже сейчас, спустя всего четыре года, ты совершенно не способен поддерживать разговор на поднятую там тему? – Вспомни один из наших разговоров, – продолжала Дара, – в котором речь шла о непонимании многими людьми процессов, происходящих в современном мире, которые говорят, что знают что-то, но на деле выясняется, что они совершенно ничего не знают. Так же и ты, претендуешь на то, что умеешь читать, а на самом деле ты просто умеешь узнавать буквы, складывать их в слова, слова – в предложения, предложения – в абзацы, абзацы – в главы книги, перелистывая одну страницу за другой. Но к чтению этот процесс не имеет ровным счётом никакого отношения. Я приводила тебе определение красоты. Ты сказал, что оно тебе знакомо, так вот, я просто перефразировала часть монолога Ивана Родионовича Гирина из Лезвия, из той сцены, где он был на выставке, на которой, в частности, обсуждалась скульптура Анны. Твоё подсознание просто помнит этот эпизод.
– Вообще не помню. – отмахнулся я.
– Плохо, потому как это одно из важнейших мест в романе. – ответила Дара. – Ты не умеешь читать, Артём. Ты получаешь высшее образование, не имея даже дошкольного. Давай я попробую пояснить тебе то, что вижу, собрав свой опыт работы с историей, в частности, с историей искусства. То, Артём, что я ждала от тебя в этом сочинении. Хотя бы приближённо.
Дара, продолжая сидеть с ногами на скамейке, положила руки на коленки и начала рассказывать. Время от времени я задавал уточняющие вопросы, Дара отвечала на них, продолжая повествование. Говорила она в целом довольно долго. Если пытаться кратко передать её мысли, то вот один из вариантов.
По мнению Дары, искусство – это процесс, при котором человек, желающий познать окружающую действительность, пытается запечатлеть своё понимание в виде произведения, называемого произведением искусства. То есть, искусство предполагает создание чего-то нового (хотя бы даже для самого человека). Те виды деятельности, при которых человек хоть и создаёт что-то, но при этом не новое, а просто повторяет чью-то мысль или штампует одну и ту же деталь, называются ремеслом. Ремеслом, например, будет вязание носков или изготовление ложек для бытовых нужд. Искусством это было в том случае, если бы носки или ложки имели необычные свойства, структуру, предназначение, отражали бы новую мысль, указывали бы на оригинальную идею или методику их получения и т. д. Искусство является отражением внутреннего мира человека, в процессе познания им мира окружающего, в попытке проникнуть в тайны мироздания, передать новую, никем ранее не увиденную идею в образах, наиболее точно, по мнению человека, отражающих суть этой идеи.
Красота, как Дара уже высказывалась перефразированными словами Гирина из Лезвия бритвы, – это высшая целесообразность, степень гармоничности в сочетании отдельных частей всякого целого. Познавая окружающий мир, человек видит его красоту, то есть то, как отдельные части, находящиеся каждое на своём месте, гармонично сочетаясь друг с другом, образуют некое целое, что служит определённой цели. В искусстве человек пытается описать, понять, раскрыть красоту, одновременно с этим понимая, в чём смысл той или иной вещи, того или иного явления. Именно так человек знакомится с Высшей Целью – целью существования и развития Вселенной. Познание человеком этой Цели происходит, в частности, через искусство в результате попытки объяснить Её красоту. Такова связь красоты и искусства. Дополнительную функцию красоты можно представить как вектор направления. Если человек понимает истинную красоту и то, что он создает, также получатся красивым, значит он следует верной дорогой, значит у него получается!
Если говорить о роли искусства в развитии человечества, то одна из самых главных ролей – быть важнейшим механизмом идентификации человека в мире. Так глобально представить себе эту роль трудно, поэтому рассмотрим на простом примере. Представим себе животное, которое идёт в сторону опасного объекта, проходит мимо таблички «Стой! Опасно для жизни!» и идёт дальше. Подходит к объекту и – бац! – погибает. Для животного надписи на этой табличке – это как китайская грамота, оно не умеет читать, даже представить себе не может, что табличка и надписи на ней что-то означают, оно вообще живёт и мыслит совершенно иными категориями. Теперь рассмотрим человека, который игнорирует язык жизненных обстоятельств. Язык жизненных обстоятельств – это явления, происходящие с людьми каждый день, закономерно вытекающие одно из другого, но связанные при этом некоей информацией, мыслью, идеей, которую можно прочитать, словно она как для того животного написана на непонятном языке, но обладает своей логикой. Так вот искусство как раз и развивает способность читать этот язык. Язык явлений, обстоятельств, связанных с человеком. Нередко люди замечают, что с ними происходят странные вещи, объяснения которым найти очень тяжело, но разумная или логичная закономерность этих явлений удивляет, заставляя думать о существовании каких-то потусторонних сил, вмешивающихся в жизнь человека, или мистики, что по какой-то причине с этим человеком происходит. Вся эта мистика происходит из-за неумения читать язык жизненных обстоятельств, так как читай человек этот язык, он бы ясно понимал, что происходит и почему, а также умел бы предсказывать результаты своих поступков. Этот язык ясно говорит, что и как делать, чтобы получалось, только расшифровать его могут далеко не все. Одна из важнейших ролей искусства – развитие способностей к чтению языка, на котором Мир разговаривает с нами.
Познавая мир, совершенствуя искусство, можно заблудиться, пойти не туда, но здесь на помощь приходит красота. Двигаться нужно в сторону красоты, где красиво – там правильно. Красота – словно лезвие бритвы, если пользоваться образом Ефремова. Лезвие очень тонкое: шаг в сторону – падение в пропасть. Двигаться по лезвию – значит соблюдать Меру во всём. Если хоть что-то будет не на своём месте, будет отклоняться – Мера будет нарушена, равновесие будет потеряно, падение неизбежно. Вот мы и приходим к пониманию ещё одной категории, что является общим для таких понятий как красота и гармония, это понятие – Мера. У каждого человека есть врождённое чувство Меры, но со временем, если его не развивать, оно пропадает. Помимо пяти органов материальных чувств, есть органы, позволяющие видеть язык жизненных обстоятельств, а также видеть красоту и чувствовать Меру.
Человек, не умеющий читать или писать произведения искусства – это человек, не умеющий читать язык жизненных обстоятельств и видеть образы, что постоянно подкидывает нам окружающий мир. Такой человек не понимает смысла жизни, так как не может его прочитать, наступает на одни и те же грабли по сотне раз, так как не видит этих предупреждающих табличек, написанных на непонятном для него языке. Этот человек просто не может найти свой жизненный путь, так как не видит, где и как он пролегает, он просто не может найти себя!
Внешне такого человека нетрудно отличить: он не умеет читать хотя бы классические произведения: картины, музыку, книги, скульптуры, танцы и так далее. Такой человек ищет свой путь через получение удовольствия от жизни, ставя главной задачей жизнь как процесс, при котором он просто существует. Как щепка в океане. Он двигается не туда, где красиво, а туда, где приятно его извращённому уму.
Есть люди, которые, скажем, позанимались в музыкальной или художественной школе несколько лет и бросили это занятие. Потому что им не объяснили, в чём цель искусства, им не объяснили главного, что смысл не в умении играть музыку и писать картины, а в том, чтобы научиться читать окружающий мир, познавать его, передавая знания в более понятных другому человеку образах, например, через музыку, объединяя эти знания и создавая целостную картину реальности. Только умеющий читать человек понимает смысл жизни и знает, куда и как ему двигаться, а когда он двигается по этому пути, у него получается правильно. Потому что когда знаешь, что делаешь, всегда получается!
Современные люди заменили понимание искусства чем-то совершенно другим, суррогатным представлением. Они приходят, например, в выставочный зал и начинают оценивать: нравится, не нравится – оценивают с позиции эстетического удовольствия, которое они получают или не получают. При этом они не задумываются, что у них давно атрофировался орган, способный видеть суть, а своим ртом они способны только кушать, но никак не выражать мнение, хоть сколько-нибудь интересующее человека образованного.
Внутренняя ущербность человека так или иначе может выпирать на его физическом теле, но не всегда заметно, особенно когда человек закрашивает и прячет свои недостатки. Даже исправив внутреннюю суть, на физическом теле могут поначалу оставаться следы бывших в душе отклонений. Иначе говоря, некрасивость внутри порождает некрасивость снаружи. Что делать в этом случае? Очень просто: внедрить в общество иную красоту, насадить иные ценности, иное чувство прекрасного, в котором, например, размалёванная девица в короткой юбке, красиво курящая, и с бокалом дорого вина в руках будет идеалом. Или когда красотой оказывается независимость и свобода от других людей, эгоцентрический образ целостного человека. То есть делается попытка разные физические и психические отклонения представить как нечто прекрасное, как будто оно таким и должно быть, либо закрасить недостатки тем или иным способом в соответствии с неким искусственным идеалом, принятым в обществе в данный момент. Современное искусство, в частности, решает задачу внедрения подобных ценностей. Как мы видим, решает с поразительным успехом.
У искусства можно выделить и другие роли, например, сохранение всего не генетически передаваемого фонда знаний, то есть – сохранение, развитие и передача культуры. Но и эта роль не последняя, их много, о чём в повествовании Дары мне и предлагалось подумать дальше самостоятельно.
Ещё одна деталь, которая запомнилась мне из того разговора, состоит в следующем. Оказывается, что человек, не разбирающийся в искусстве, не умеющий читать и видеть красоту, не имеет нравственного права получать высшее образование, поскольку такой человек, имея более высокий статус в обществе, должен нести больше и ответственности, а он, не понимая языка жизненных обстоятельств, не чувствуя Меры, даже поступая из благих намерений, может только натворить бед, порой с трагическим исходом, как это постоянно происходит в мире.
– Примерно этого я от тебя ожидала, Артём, а ты написал мне набор никого не интересующих оценок, даже не пытаясь подумать над заданием. – сообщила Дара, закончив свою речь. – Разумеется, мой уровень понимания значительно выше, поэтому даже если бы ты написал малую часть подобных мыслей, это заслуживало бы хорошей оценки.
– Но ты, видимо, взяла идеи Ефремова… – начал было я.
– Ничего подобного, Артём, – возразила Дара, – то, о чём я говорю, совершенно понятно любому мыслящему человеку, который даже не читал Лезвие. Просто ссылка на книгу здесь играет вспомогательную роль. Ефремов писал о красоте, тоже ведь придя к этому пониманию, а раз он его описал, то почему бы не воспользоваться его попыткой? А что касается искусства и связи его с красотой, то здесь моё мнение формировалось совершенно иным путём. То есть я хочу сказать, что ты мог написать своё сочинение иначе, если бы подумал. – Дара помолчала немного и продолжила: – Прочитай ещё раз это произведение, только внимательно, тогда ты поймешь, почему я на него ссылаюсь. Так же прочитай заодно Туманность Андромеды и Час Быка у того же автора. Там речь о другом, но тебе будет полезно.
