Люди – это дьяволы земли, а животные – ее измученные души.
Чтобы работа стала бессмертной, она должна обладать таким количеством превосходств, что будет нелегко найти человека, который понимает и ценит их всех; так что во все времена будут люди, которые признают и ценят некоторые из этих превосходств; таким образом, заслуга работы будет сохраняться на протяжении долгих веков и постоянно меняющихся интересов, поскольку, как это ценится сначала в этом смысле, а затем в этом, интерес никогда не исчерпывается.
Время – это всецело последовательность и больше ничего, пространство – всецело положение и больше ничего, материя – всецело причинность и больше ничего…
Отрицательность справедливости проявляется, вопреки видимости, даже в ее ходячем определении «отдавать каждому свое». Если это – свое, то его нет нужды отдавать ему; таким образом, это выражение означает «никого не лишать своего». Так как требование справедливости – чисто отрицательное, то исполнение его может быть осуществлено принуждением, ибо правилу neminem laede[3] могут следовать все сообща. Принудительным учреждением для этого служит государство, единственная цель которого – ограждать отдельных лиц друг от друга, а целое – от внешних врагов.
Оптимизм, если только он не бессмысленное словоизвержение таких людей, за плоскими лбами которых не обитает ничего, кроме слов, представляется мне не только нелепым, но и поистине бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества. И пусть не думают, будто христианское вероучение благоприятствует оптимизму: наоборот, в Евангелии мир и зло употребляются почти как синонимы.
Этот наш мир, который настолько реален, со всеми его солнцами и молочными путями – ничто.
Во мне шевелится вопрос: неужели этот человек имел такой недостаток собственных мыслей, что ему без перерыва нужно было вливать чужие?
Католицизм – это христианство, подвергшееся бессовестным злоупотреблениям, протестантизм же – это христианство выродившееся.
Не только природа во все времена производила лишь крайне немногих действительных мыслителей в виде редких исключений, но и сами эти немногие всегда существовали лишь для очень немногих. Вот почему призраки и заблуждения все время продолжают сохранять свое господство.
Если бы нас пугала в смерти мысль о небытии, то мы должны были бы испытывать такой же испуг при мысли о времени, когда нас еще не было.
Если хочешь подчинить себе все, подчини себя разуму.
Конечно же, человек всегда делает то, что он хочет, но вот только то, что он хочет, всегда находится вне его власти.
Operari[4] данного человека с необходимостью определяется извне мотивами, изнутри же – его характером, по-этому все, что он делает, совершается необходимо.
Очевидно, что правильнее объяснять мир из человека, чем человека – из мира.
Талант похож на стрелка, попадающего в цель, недостижимую для других, а гений – на стрелка, попадающего в цель, попросту невидимую для других.
Только кажется, будто людей влечет какая-то сила, находящаяся впереди них, в действительности их подталкивает нечто сзади.
Только тот, кто сам одарен, пожелает себе общества даровитого.
Аллегория была окончательно завершена Августином, который глубоко проник в ее значение, и поэтому смог представить ее как систематическое целое и снабдить ее недостатками.
Без женщины наша жизнь была бы в начале – беззащитна, в середине – без удовольствия, в конце – без утешения.
Большие страдания совсем подавляют меньшие, и, наоборот, при отсутствии больших страданий уже самые ничтожные неприятности мучают и расстраивают нас.
Будем откровенны: как бы тесно ни связывали людей дружба, любовь и брак, вполне искренно человек желает добра лишь самому себе, да разве еще своим детям.
Будущее скрыто от нас – не в настоящем, а в будущем. Время – это посредник между возможным и действительным.
Быть может, пропасть, лежащая между глупцом и гением, больше, чем между очень умным животным и очень ограниченным человеком.
Быть очень несчастным совсем легко, а очень счастливым не только трудно, но и совершенно невозможно.
В Индии наши религии никогда не найдут себе почвы: древняя мудрость человечества не будет вытеснена событиями в Галилее. Напротив, индусская мудрость устремится обратно в Европу и совершит коренной переворот в нашем знании и мышлении.
Действительно, порой мы испытываем искушение думать, что они закончили свои серьезно предназначенные философские исследования еще до своего двенадцатилетия и что в этом возрасте они до конца своей жизни решили свой взгляд на природу мира и на все, что имеет отношение к нему. Мы чувствуем себя так искушаемыми, потому что после всех философских дискуссий и опасных отклонений они всегда возвращаются к тому, что обычно делается правдоподобным для нас в этом нежном возрасте, и, кажется, принимают это даже в качестве критерия истины. Все неортодоксальные философские доктрины, которыми они время от времени должны заниматься в течение своей жизни, кажутся им существующими просто для того, чтобы их опровергнуть, и это делает эти другие более твердыми.
В истории отсутствует основной признак науки, субординации познанных фактов. Она представляет собой знание, а не науку.
В молодости нас больше всего привлекает внешний аспект вещей; в то время как в возрасте мысль или рефлексия являются преобладающим качеством ума. Следовательно, молодость – это время для поэзии, а возраст более склонен к философии. В практических делах это то же самое: человек в молодости формирует свои решения, создавая впечатление, что внешний мир создает для него; тогда как, когда он стар, именно мысль определяет его действия.
В национальном характере мало хороших черт: ведь субъектом его является толпа.
В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле.
В скором времени мое тело станут точить черви – это мысль, которую я могу вынести. Но то, что профессора философии проделают то же самое с моей философией, приводит меня в содрогание.
Потеря учит нас ценить вещи.
В практической жизни от гения проку не больше, чем от телескопа в театре.
В реинкарнацию, или перевоплощение, верит больше половины человечества.
В сфере мысли абсурд и извращенность остаются хозяевами мира, и их господство приостановлено только на короткие периоды.
В философии в университетах истина занимает только второстепенное место, и, если ее призвать, она должна встать и освободить место для другого атрибута.
Великие люди подобны орлам и строят свое гнездо на высоком возвышении.
Вежливость – для человека то же, что для воска тепло.
Вежливость – мудрость, стало быть, невежливость – глупость. Пренебрегать ею, создавать себе врагов – озорство, все равно что поджог дома.
Вежливость – это фиговый листок эгоизма.
Вера подобна любви: она не позволяет себя принуждать.
Вмешиваться в философские споры моего времени мне так же не приходит в голову, как не приходит в голову спуститься на улицу к дерущейся черни и принять участие в общей свалке.
Во всех отделах искусства дрессировки людей на первом месте значится правило поддерживать и изощрять чувство чести.
Во всяком, даже самом лучшем человеке возникают вызванные внешними поводами аффекты или обусловленные внутренним настроением нечистые, низменные, злые мысли и желания; но за них он морально не ответственен, и они не могут обременять его совести. Ибо они показывают только, что был бы способен сделать человек вообще, а не тот, кто их мыслит.
Воздерживайтесь даже от добродушного замечания в разговоре с целью поправить говорящего, ибо обидеть человека легко, исправить трудно, если не совсем невозможно.
Вопрос о свободе воли действительно является пробным камнем, с помощью которого можно различать глубоко мыслящие умы от поверхностных, или пограничным столбом, где те и другие расходятся в разные стороны: первые все стоят за необходимостью данного поступка при данном характере и мотиве, последние же, вместе с большинством, придерживаются свободы воли.
Война – самое нелепое изобретение человечества, на которое уходит большая часть средств и сил. И все же мы воюем.
Есть два типа авторов: те, кто пишет ради темы, и те, кто пишет ради письма. У первого вида были мысли или переживания, которые, по-видимому, им стоило бы сообщить, а второму виду нужны деньги, и, следовательно, они писали за деньги.
Вполне доволен самим собою человек может быть только тогда, когда он один. Поэтому не любить уединения – значит не любить свободы, так как свободным человек бывает, только когда он один.
Все исчезает в потоке времени. Минуты, эти атомы мелочной жизни, разъедают, как черви, все мудрое и великое. Чудище будней клонит долу все, что стремится ввысь. Значительного в жизни нет, ибо прах ничего не значит. Что стоят вечные страсти перед лицом тщеты?
Вполне честно все-таки мы относимся в конце концов лишь к себе самим.
Врач видит человека во всей его слабости, юрист – во всей его подлости, теолог – во всей его глупости.
Все желания происходят от нужды, поэтому от недостатка, поэтому от страдания.
Все, что совершается в зависимости от ожидаемой награды или кары, будет эгоистическим деянием и, как таковое, лишено чисто моральной ценности.
Все негодяи, к сожалению, общительны.
Если бы каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет, и если провести самого закоренелого оптимиста по больницам, лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через поля битвы и места казни; если открыть перед ним все темные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного любопытства, то в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за лучший из возможных миров.
Все прекрасно лишь до тех пор, пока оно не коснется нас лично. Жизнь никогда не бывает прекрасна: прекрасны только картины ее в очищенном зеркале искусства.
Все религии обещают вознаграждение за превосходство воли или сердца, но не за превосходство головы или понимания.
Все те дни, в ночь на которые я недостаточно высыпался, надо вычеркнуть из моей жизни; ибо тогда я был не я.
Все, все человек может забыть, только не самого себя, не свою собственную сущность.
Все, что совершается, от великого до последней мелочи, совершается необходимо.
Всегда сохраняется возможность, что на справедливый и добрый поступок оказал влияние какой-нибудь эгоистический мотив.
Вся жестокость и муки, которыми полон мир, на самом деле являются лишь необходимым результатом совокупности форм, в которых воля к жизни объективируется.
Гениальный человек не есть только моральное существо, каким бывают обыкновенные люди; напротив, он носитель интеллекта многих веков и целого мира. Он поэтому живет больше ради других, чем ради себя.