Артур Чилингаров
Под ногами остров ледяной
Сейчас в Северном Ледовитом океане снова работает комсомольско-молодежная станция, СП-28. В апреле этого года я участвовал в специальном рейсе ленинградской газеты «Смена» на Северный полюс. На СП-28 мы прилетели одним из первых самолетов, когда даже еще не все зимовщики прибыли на свою льдину (официальное открытие станции состоялось 21 мая).
– Вам приходилось работать на СП во время разломов? – спросил я одного из молодых полярников, заслышав идущий откуда-то издали гул ломающихся льдов.
– Приходилось.
– Ну, тогда хорошо. Тогда, значит, к таким ситуациям готовы, – сказал я.
Летал с нами и Артур Чилингаров. С собой он взял вымпел ЦК ВЛКСМ, врученный СП-19. Этот вымпел он передал новому молодежному коллективу.
Я желаю молодым исследователям быть достойными преемниками лучших традиций предшественников. Так держать!
Из издания книги «Под ногами остров ледяной» 1986 года
Глава 1
Перед стартом
Нету нам и тридцати,
Если взять на круг,
Каждый из семнадцати – брат,
И если вдруг
Будет туго, друг за друга —
Закон основной,
Так велит нам остров ледяной.
Текст песни участника дрейфа «СП» В. Пигузова.
Михаил Евсеев:
Экспедиция «Северный полюс-19», или просто СП-19, началась для меня в то июльское утро 1969 года, когда в вестибюле Арктического и антарктического научно-исследовательского института меня остановил Артур Чилингаров и спросил:
– Миша, ты председатель Совета молодых специалистов?
Едва дождавшись утвердительного кивка, он быстро продолжал:
– Комитет комсомола ААНИИ проявил инициативу в деле организации новой комсомольско-молодежной станции СП-19. Ты как председатель Совета молодых специалистов мог бы помочь нам отобрать достойные кандидатуры в эту экспедицию.
Артур выжидательно смотрел на меня, неторопливо поглаживая черные блестящие усы.
– Что же… – ответил я, – давай обсудим.
Мы вышли из вестибюля в небольшой скверик перед зданием института. Пригревало утреннее июльское солнце, пахло прелой землей и свежей зеленью, по набережной Фонтанки сплошным потоком двигалась бесконечная вереница грузовиков.
Я молчал и думал о том, как бы лучше помочь Артуру, и вдруг поймал себя на том, что мои мысли сосредоточиваются на другом: что бы, например, я мог делать на дрейфующем льду. Хватило бы у меня сил жить и работать на дрейфующей станции? Что я сам мог бы предложить нового в научных исследованиях в высоких широтах?
– Артур, – сказал я, – конечно, я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу. – И, немного помолчав, добавил: – А меня ты не возьмешь с собой?
Он сразу оживился, усы зашевелились, глаза заблестели, и он сразу стал похож на того Артура, которого я знал десять лет назад, когда мы вместе учились в ЛВИМУ имени адмирала Макарова.
– Старик, – возбужденно заговорил он, – давай! Это, наверное, самая лучшая идея, которая когда-либо приходила тебе в голову. У нас как раз есть великолепная мысль послать во главе метеорологического и гидрологического отрядов молодых кандидатов наук. Ты понимаешь, ведь это будет не совсем обычная станция. Мы хотим, чтобы там не только наблюдали, но и проводили интересную и нужную научно-исследовательскую работу. Да, ведь я хочу забрать еще и Эда Саруханяна; представляешь, какую работу мы сможем там делать!
И он с увлечением продолжал говорить о задачах будущей станции.
«А Артур совсем не изменился, – подумал я. – Такой же горячий и экспансивный, каким был и раньше. В этом он похож на Эда…» И я мысленно перенесся на десять лет назад, когда мы все трое были курсантами ЛВИМУ.
От всех
Да, тогда мы все трое были курсантами Ленинградского высшего инженерно-морского училища. Ежедневное общение в курсантской среде сдружило нас крепко и надолго. Не сразу и не легко возникают узы этой дружбы. Обнаженность курсантской жизни – это, пожалуй, то основное, что отличает училище от любого другого вуза. Здесь ты все время на виду, на твою жизнь смотрят товарищи, не уйти, не укрыться от их внимательных глаз; тебя, все твои поступки, твою правду и твою фальшь видят и оценивают твои однокашники. И как порою бывает горько от их справедливых слов, и как иногда ругаешься с ними, в душе сознавая, что ты неправ, но из глупого самолюбия отстаиваешь свою лжеправоту и потом все же сдаешься.
Жизнь разбросала нас по разным местам. В последние годы один руководил комсомолией на Севере, работая секретарем райкома в далеком заполярном поселке Тикси; другой, защитив диссертацию, трудился в Институте Арктики и Антарктики, а третьего судьба, казалось, совсем увела от полярных широт: уже два года Эд работал в Институте биологии внутренних вод, что в небольшом академгородке на берегу Рыбинского водохранилища.
Случалось, мы годами не виделись, но это ни в коей мере не мешало нам всегда помнить друг о друге, тревожиться о каждом и радоваться успехам. И вот теперь жизнь снова сводила нас и давала в руки увлекательное дело.
С самого начала было ясно, что речь идет о не совсем обычной дрейфующей станции. Необычен, во-первых, состав экспедиции: преимущественно молодежь в возрасте до 30 лет, притом большинству предстояло впервые зимовать на дрейфующем льду. Необычен, во-вторых, выбор льдины, на которой будет создана станция, – это не поле морского пакового льда трех-четырехметровой толщины, а гигантский дрейфующий ледяной остров, состоящий в основном из пресного льда, площадью около 100 квадратных километров и толщиной примерно 30 метров. Необычно, в-третьих, время высадки – организация и строительство станции планировалось на октябрь – ноябрь, то есть в зимнее время, в условиях полярной ночи, что создавало для участников экспедиции особые трудности. Участие в экспедиции молодых ученых, кроме того, значительно расширяло научные задачи, поставленные перед коллективом. Предстояло выработать новые программы научных наблюдений и исследований, ранее никогда не проводившихся на дрейфующем льду.
Начинать следовало с самого начала…
Евсеев:
Людмила Александровна Дыдина, доктор географических наук, руководитель сектора долгосрочных прогнозов погоды малой заблаговременности ААНИИ (в настоящее время лаборатория), мой непосредственный начальник, с интересом выслушала мой весьма сумбурный рассказ, закончившийся просьбой отпустить меня на целый год в экспедицию, и задумалась.
– Ну хорошо, – произнесла она наконец, – пожалуй, я вас отпущу. Я давно думала организовать в Центральном Арктическом бассейне, в районе вашей высадки, специальную программу изучения атмосферных процессов на высотах от трех до десяти километров. Вот вы и займетесь там осуществлением этой программы.
На стол Артура легло заявление с просьбой зачислить меня в экспедицию СП-19 на должность младшего научного сотрудника.
– Отлично, Миша, – сказал он, пряча заявление в ящик стола, – Давай работать. Первая наша задача – подбор кадров. Вот, кстати, сегодня звонил Эд, дал согласие. На днях приезжает и включается в работу. Надо начинать подготовку приборов и оборудования. Времени у нас мало. В середине октября мы должны улететь из Ленинграда.
Артур Чилингаров:
Высадка станции на дрейфующий лед, создание нормальных бытовых и жилищных условий, организация научных наблюдений в настоящее время невозможна, при всем желании, без участия в экспедиции опытных специалистов-полярников, неоднократно прошедших суровую школу зимовок в Арктике и Антарктике.
Одна из самых важных должностей на дрейфующей станции – должность старшего инженера-механика. На эту ответственную должность назначается человек, прежде всего знающий в совершенстве дизельные установки, машины, моторы, имеющий большой опыт вождения автомашин и тракторов. Но этого еще далеко не достаточно. Главный механик должен уметь быстро и четко устранить любую неисправность, возникшую в сложной системе дизелей и электрогенераторов; он должен быть конструктором и мастером на все руки: из минимума материала уметь сделать необходимые приспособления и устройства для нормальной работы всей энергетической установки. Но и это еще не все. Старший механик должен руководить строительством ВПП (взлетно-посадочной полосы) для приема самолетов на льду, самой ответственной, сложной и трудоемкой операцией на дрейфующих станциях, от выполнения которой зависит вся дальнейшая организация и работа станции.
На эту должность отдел экспедиций ААНИИ рекомендовал нам Анатолия Федоровича Быкова, опытнейшего полярника, неоднократно зимовавшего в Арктике и Антарктике. Ему в помощники был направлен Михаил Судаков – опытный шофер, механик и электрик, участник археологической экспедиции в Мангазею в 1969 году. Михаил лихо катал нас на «газике» то на склад института на улице Фрунзе, то в поликлинику им. Чудновского у Калинкина моста, где каждый полярник перед отъездом в Арктику проходит тщательный медицинский осмотр.
Тяжелое это дело – организация экспедиции в Центральную Арктику. Надо выписать со склада огромное количество оборудования и снаряжения, перевезти и упаковать его в ящики и мешки. Ленинградский торговый порт обеспечил нас продовольствием, научно-исследовательская гидрологическая станция института на Ладожском озере – баллонами для газа и сборными деревянными домиками, магазины – канцелярскими товарами, склады Гидрометеоиздата – специальной литературой и бланковым материалом.
От всех:
Громко стучат молотки. Под ногами шуршит деревянная стружка, в нос набивается едкая пыль. Здесь, в подвале большого девятиэтажного дома на улице Фрунзе, начиналась станция СП-19, сюда свозились оборудование и приборы, запаковывались в ящики и готовились к дальней дороге.
Дружные ребята – аэрологи. Рано утром приходят сюда Володя Волдаев, Володя Сафронов и Борис Ремез.
Володя Волдаев, высокий плечистый парень с длинными мускулистыми руками и открытым простодушным лицом, вытаскивает из угла самый большой ящик, с грохотом кидает его на середину и весело восклицает:
– А ну, давай работать!
Под работой он, очевидно, имел в виду нечто, на его взгляд, гораздо более сложное и тяжелое, потому что кидать ящики для такого могучего парня просто детская забава.
Володя Сафронов отбирал приборы и оборудование, привезенные накануне на склад, и аккуратно складывал все это в приготовленный ящик. Володя – почти полная противоположность своему тезке. Молчаливый, даже несколько замкнутый, он хорошо уравновешивал темпераментного Волдаева.
Борис Ремез, невысокого роста крепыш, брал в руки блокнот, вынимал изо рта обгрызанный карандаш и не спеша, деловито записывал каждую деталь, каждый прибор, упакованный в ящик.
После того как ящик наполнялся доверху, Володя Волдаев накрывал его крышкой и, от радости, что есть наконец куда девать энергию, изо всех сил забивал в нее огромные гвозди. Помещение наполнялось ядовитой пылью, с потолка сыпалась известка, и все начинали чихать и кашлять. Наконец Володя с победным возгласом заколачивал последний гвоздь, легко, как игрушку, переворачивал ящик длинными руками, забивал для верности несколько гвоздей с противоположной стороны и бережно нес его в другой угол, где уже скопилась целая гора готовых к отправке ящиков.
И так – с утра до вечера. Стук молотков, грохот отодвигаемых ящиков, шум грузовиков на дворе, подвозящих очередную партию приборов и оборудования.
Быстро и бесшумно входил заведующий радио будущей СП-19 Леонид Васильев. Из комсомольского возраста он вроде бы уже вышел, но стоило только услышать его негромкий, с хрипотцой голос, увидеть широкое скуластое лицо, небольшие с лукавинкой глаза, как становилось ясно: этот человек сможет найти общий язык с двадцатилетними. Леонид каждый раз втаскивал в подвал небольшие, но очень тяжелые ящики и сам их маркировал: Р-1, Р-2, Р-3…
«Р» – это значит радио, а 1, 2, 3 – порядковые номера ящиков.
– Здесь передатчики, – сказал он однажды. – Самая необходимая вещь на станции, – добавил он и улыбнулся широкой улыбкой.
В один из сентябрьских дней на складе появился самый «старый» член нашей экспедиции – Михаил Иванович Сериков. Он один из опытнейших ледоисследователей института. Вероятно, ни одна крупная арктическая экспедиция не обходилась без его расчетов и указаний, касающихся физико-механических свойств льда. С самого начала, когда в научную программу нашей станции были включены ледоисследовательские работы, нам стало ясно, что без Михаила Ивановича не обойтись. Появившись первый раз на складе, Михаил Иванович внес большой длинный сверток, обшитый мешковиной. В нем – самые необходимые орудия труда ледоисследователя: ледовые буры различной конструкции и назначения. Михаил Иванович бережно положил сверток на пол, вывел на нем кисточкой красной краской «Л-1» и сам проследил, как Боря Ремез записал в блокнот огрызком карандаша: «Л-1 – ледовые буры».
Со второй половины сентября появился наш доктор. Невысокого роста, очень подвижный, с выразительными живыми глазами, Гена Горбунов быстро нашел общий язык со всеми полярниками. В отличие от остальных, ему предстояло первый раз отправиться в Арктику, и, надо сказать, он готовился к ней весьма тщательно: все ящики с медикаментами и приборами запаковывал сам, не доверяя этой работы никому.
Иногда в шуме голосов в подвале слышался громкий и требовательный голос Артура. Он появлялся всегда внезапно, быстро осматривал ящики и отрывисто спрашивал:
– Сколько ящиков упаковали?.. Все ящики маркируете? – и тут же, не дожидаясь ответа: – Борис… где Борис?.. Здесь он… Борис, сколько у нас хозяйственных ящиков?
Борис начинает искать куда-то затерявшийся блокнот. В подвале поднимается суматоха. Кто-то считает ящики…
– Тридцать два хозяйственных! – кричит Волдаев.
Борис наконец находит свой блокнот, быстро перелистывает его и замирает, обнаружив там только 31 ящик. От волнения он начинает заикаться.
– П-почему тридцать два? – спрашивает он и с недоумением смотрит на Волдаева.
– А так, тридцать два! – радостно сообщает тот.
Борис засовывает в рот огрызок карандаша, впивается глазами в блокнот и лихорадочно листает страницы.
– Кто п-подписывал п-последний ящик? – наконец вопрошает он, стремясь перекричать гул голосов. Не дождавшись вразумительного ответа, он отчаянно машет рукой, бросает блокнот и сам влезает в груду ящиков. – А вот он, не п-подписан! – раздается вскоре его торжествующий голос. – Артур!.. Артур!.. Вот он!
Но Артур уже давно исчез из подвала, так же внезапно, как и появился.
Все участники экспедиции приходили на работу к восьми утра, собирались у маленького флигеля, притулившегося во дворе к зданию института. От этого невзрачного одноэтажного флигеля ежегодно отправляются экспедиции в Арктику и Антарктику, отсюда делаются первые шаги к обоим полюсам Земли.
Ребята усаживались на большой деревянной скамейке, что возле дома напротив флигеля, курили, негромко переговаривались, обсуждая последние новости. Ровно в восемь из домика выходил Артур и, поглажиая усы, не спеша подходил к скамейке. Здоровался, закуривал. Молча курил, потом решительно бросал окурок и начинал давать указания.
– Так… Сегодня Валя в Морпорт, получать продукты, – обращался он к Вале Дондукову, повару экспедиции. Валя – один из самых молодых участников экспедиции, ему всего 21 год. В Арктику и вообще в экспедицию он едет впервые. Ему все очень интересно. Слегка приоткрыв рот, он смотрит на Артура и согласно кивает головой.
– Аэрологи и радисты – на склад, забивать ящики, – продолжает Артур. Леонид плотнее заматывает шарф и ищет глазами своего помощника, второго радиста, Валерия Кривошеина, только что пришедшего в наш коллектив.
– Судаков готовит машину, мы с Горбуновым едем в магазин. Саруханян и Евсеев – стажироваться по астрономии и актинометрии. Воробьев – заниматься хозяйственными делами.
Михаил Евсеев – метеоролог-актинометрист
Анатолий Николаевич Воробьев, старший аэролог и парторг будущей станции, докуривал в стороне сигарету. Немногословный, всегда спокойный – еще одно ценнейшее приобретение нашего коллектива. Огромный опыт арктических экспедиций и зимовок, большая выдержка, мужество и скромность Анатолия Николаевича не раз выручали его в труднейших испытаниях в Арктике. Он, заместитель Артура по общим вопросам, занимался приемкой всего оборудования и довольствия станции. Все, начиная от маленьких сверл и кончая трактором, должно быть соответствующим образом оформлено и учтено.
На этом распределение на работу кончается. Все расходятся по своим местам.
Чилингаров:
И так изо дня в день – сентябрь, октябрь. Наконец вроде бы все упаковано, разложено и записано. В середине октября четыре самолета Ан-12, доверху набитые экспедиционным грузом, стартуют в Ленинградском аэропорту и берут курс на перевалочную базу на пути к ледяному острову. Наш вылет назначен на 27 октября.
Эдуард Саруханян – океанолог
Последние дни самые напряженные, приходится срочно доделывать то, что не успели или не смогли сделать раньше. В эти дни к экспедиции присоединились еще трое: океанолог Вадим Углев, метеоролог Виталий Прозоров и инженер-ледоисследователь Олег Смелков.
Накануне отлета по традиции мы собрались в просторном кабинете директора института, Героя Социалистического Труда, доктора географических наук, ныне академика, Алексея Федоровича Трешникова. Почти все экипажи СП начинали свой путь к полюсу из этих стен. Присели перед дальней дорогой.
– Ну как, жены всех отпускают? – спросил Алексей Федорович.
– С радостью, – ответил кто-то, и мы рассмеялись.
– А ведь я не шучу, – улыбнувшись, продолжал Трешников. – И у остающихся, и у отъезжающих должно быть легко на душе. Сообщайте родным о себе почаще, не заставляйте их волноваться и приходить в институт, чтобы узнать о вашей судьбе. И еще одно пожелание, – помолчав, добавил он. – О нас, полярниках, любят писать. Будут писать и о вас. Будут называть вас мужественными, отважными. Но я надеюсь, что головы у вас не закружатся и вы прежде всего будете скромными. Ну, а в остальном все, кажется, ясно. Народ вы молодой, здоровый, трудностей не боитесь. Так что все должно быть нормально… В добрый путь…
Рано утром 27 октября все члены экспедиции собрались в аэропорту. Настроение немного грустное – все мы покидаем родных на целый год. Объявлена посадка. Все… До свидания, Ленинград, до свидания, родные.
Евсеев:
Москва встретила нас ненастным серым утром. Под ногами хлюпала вода и разбрасывался в стороны мокрый снег, первый снег осени 1969 года.
Идем по многолюдным московским улицам. В эти последние часы как-то особенно запомнились уличные шум и суета, кафе и гостиница «Юность», где продавались горячие сардельки и кофе. Вся эта привычная городская жизнь уходит от нас на долгое время.
Аэропорт Внуково. Родные и знакомые многих полярников приехали провожать нас в Москву. Запомнилась мать Эда – маленькая худенькая женщина, неотрывно смотревшая на сына.
Мерно гудят моторы Ил-18. Хорошенькая стюардесса разносит минеральную воду, шумит вентилятор над головой. А мысленно я еще дома. Вспоминается последний день перед отъездом, лица родных и знакомых.
Слева от меня через проход сидит Олег Смелков. Для него, высокого и здорового парня, путешествие в самолете истинное мучение: некуда деть ноги. Он сидит боком в кресле, перекинув ноги через поручень и выставив их в проход. На лице – мировая скорбь.
В соседнем кресле – Эд. Интересно, о чем он думает?
Эдуард Саруханян:
В самолете мной обычно овладевает состояние отрешенности от всех мирских забот. На несколько часов ты подвешен между небом и землей и должен либо спать, либо предаваться воспоминаниям. Но спать не хочется…
Итак, опять дорога. Помнишь, как под самую печальную музыку на свете – музыку прощальных гудков – начинались наши экспедиции? Суда гудели по-разному: высокие ноты брали дизель-электроходы, сипло, как простуженные старики, подавали голос морские буксиры и пронзительно свистели гидрографические суденышки. Торжественно печальная музыка.
Сегодня гудков не было. Не будет их и при высадке на дрейфующий лед – станция высаживается самолетами. Впервые в условиях полярной ночи. А пока, на прощанье, московский таксист уже в аэропорту спросил вдруг:
– Ты что, в самом деле на полюс? – И, получив утвердительный ответ, радостно воскликнул: – Ну, труба! Замерзнешь!
Очень оптимистическое начало. Посмотрим, что будет дальше.
А ведь, казалось, с Севером простился навсегда. После нескольких лет зимовки в Тикси забрался в самую глубинку – к Рыбинскому морю. Но и здесь нашло письмо Артура. Вспоминая прошлые годы дружной совместной работы в Тикси, Артур приглашал принять участие в дрейфе СП-19. Разбередил душу. И хотя нелегко было оставлять интересную работу, Галю с сыном, которому едва минуло полгода, – решился. И теперь лечу в Арктику.
Евсеев:
Через три часа – короткая остановка в Амдерме. Здание аэровокзала. Все мне знакомо здесь до мельчайших подробностей. В том же порядке, как и год, и два тому назад, стоят кресла, за буфетной стойкой – традиционный томатный сок, все на том же месте висит реклама – улыбающаяся девушка настойчиво советует вам летать самолетами Аэрофлота.
Снова в воздухе. Смотрю на часы и мысленно прикидываю расстояние, которое мы пролетели. Вот под нами должен быть Диксон… сейчас будет Хатанга.
– Товарищи пассажиры, самолет делает короткую остановку в Тикси, – сообщила в микрофон наша милая стюардесса. Стремительный спуск, короткая пробежка – и в люк врывается холодный арктический воздух. Темно. В свете прожекторов виднеются аэродромные сооружения и здание аэровокзала – точное подобие амдерминского. Вдали, на фоне звездного неба виднеются вершины сопок, окаймляющих бухту Тикси.
Заправившись горючим, наш самолет снова взлетает и берет курс на перевалочную базу. Начало светать. Из-за горизонта выкатился красный диск солнца и осветил бескрайние белые просторы арктической тундры. Прошел всего час – и под нами уже Индигирка, широкой извилистой лентой протянувшаяся по безлюдной равнине. У широкой излучины – маленькая группа домиков. Самолет разворачивается и идет на посадку. Едва останавливаются моторы – пассажиры нетерпеливо вскакивают со своих мест и устремляются к выходу.
Здесь стоит уже настоящая стужа – 30 градусов ниже нуля. С непривычки дух захватывает. Бежим все к зданию аэровокзала – небольшому одноэтажному приземистому строению. Маленький зал ожидания сплошь занят пассажирами, чемоданами, мешками.
Через маленькую дверь с задней стороны вокзала я вышел из душного помещения на воздух. Скрипел под ногами снег, искрились на солнце мельчайшие ледяные кристаллы, образующиеся в воздухе при ясной и очень морозной погоде. По обе стороны широкой дороги низенькие одно– и двухэтажные деревянные домики.
Вот большое здание школы. На площадке перед входом играет группа ребятишек, якутов и русских. Раскрасневшиеся лица, расстегнутые пальто и шубы, громкий смех и крики.
Удивительна приспособляемость детей в условиях Крайнего Севера к жестоким морозам и метелям. На острове Диксон мне приходилось наблюдать, как шести-семилетние дети играют на улице и катаются с ледяных горок на санках при морозе ниже 30 градусов и скорости ветра 10–15 метров в секунду. И надо отметить, что дети здесь почти не болеют простудными заболеваниями.
На другой стороне улицы виднелось длинное одноэтажное здание пассажирской гостиницы. Здесь мы и разместились. Длинный гостиничный коридор мгновенно заполнился топотом ног, гулом голосов, стуком чемоданов.
– Внимание! – стараясь перекричать всех, обратился к ребятам Артур. – План на сегодня такой: пообедаем, отдохнем, а вечером соберемся в большой комнате, где нас проинформирует о состоянии дел Павел Афанасьевич Гордиенко.
Вчетвером располагаемся в маленькой комнатке, где с трудом умещается пять коек и небольшой деревянный стол. Кидаем в угол мешки и чемоданы и спешим вновь выйти на воздух из душного помещения.
На улице заметное оживление. Видимо, наступило время обеденного перерыва. Мимо быстро проходят мужчины, одетые в рабочие ватные куртки или шубы, на ногах унты, валенки, сапоги. Женщины стараются не отстать от моды. Многие из них, невзирая на холод, идут в модных шубках и сапожках, точно в таких же, в каких ходят женщины в Ленинграде, Москве…
От всех:
Вечером все собрались в большой комнате пассажирской гостиницы. Расселись на койках, на мешках. Вошел Павел Афанасьевич Гордиенко, или ПАГ.
ПАГ – опытнейший полярник, доктор географических наук, руководитель крупной высокоширотной экспедиции «Север-21», которая осуществляет в этом году научно-исследовательские работы на всем обширном пространстве Арктического бассейна. В ее задачи входит также организация новой дрейфующей станции СП-19 и смена составов уже дрейфующих СП.
Приколов к стене кнопками большую карту с данными последней ледовой разведки в районе ледяного острова, ПАГ начал свое сообщение негромким, чуть хрипловатым голосом:
