Арсений Долохин
Минуемое
Черная машина отразилась в банке энергетика, когда я подносил ее ко рту, чтобы окрасить мир в цвета, которых ему в этот момент немного не хватало. Я не сбавил шаг, но и рука с банкой замерла на полпути, я развернул банку к себе той стороной, где не было никаких лишних знаков, чтобы поймать отражение полностью. Именно в тот момент я подумал, что день выдался какой-то необычный – машина, судя по размеру ее отражения на матовом боку банки, была совсем близко, но никаких издаваемых ею звуков я не слышал, хотя по отражению точно было понятно, что машина вращает колесами и ненавязчиво следует за мной. Решив, что это просто какое-то наваждение, я повернул голову, продолжая идти с прежней скоростью. Машина и правда была, и она все так же невозмутимо продолжала изображать мою тень, стекла машины были такими же черными, как и она сама, зато теперь слух меня не обманывал – ее шины шуршали об асфальт совсем тихо, но все же осязаемо. Я сразу понял, что внезапная близость этой машины не была случайной, вокруг не было никого, с кем эта машина могла бы меня перепутать.
Банка с энергетиком вдруг обожгла мне руку бешеным холодом, словно сигнализируя о какой-то зловещей опасности. Я понял, что если я остановлюсь – остановится и машина, и настанет полная тишина. Если пойду дальше – машина продолжит следовать за мной, хотя бы в течение некоторого времени. Если побегу – случится неизвестно что. Машина вдруг остановилась, и я остановился тоже, невольно последовав заразительному примеру. Дверцы машины стали открываться, я что-то очень быстро то ли понял, то ли придумал сам для себя, развернулся и очень быстро побежал. Судя по звукам за моей спиной, за мной тоже побежали.
Я бежал, не понимая, правильно ли поступаю, двигаясь все по тому же маршруту, или лучше было сразу же свернуть в сторону и попробовать тем самым что-нибудь выиграть. За мной гнались неотрывно, с явной целью догнать и заставить остановиться. Сердце билось обо все стены грудной коробки, в голове хаотично мельтешил какой-то колючий мрак, сквозь который предельно ясно проступала пугающе задорная истина: это происходит не просто так, никто не ошибся. Но бежать, не попадая ни в чьи руки, меня заставляло совсем другое. Банка энергетика в моей руке по-прежнему оставалась полной, я не пролил во время бега ни капли и понял, как будет обидно проиграть моим преследователям, не сделав ни единого глотка. Но у меня ничего не получилось: кто-то толкнул меня в спину, и я с размаху упал на тротуар, больно ударившись о него обеими коленями и локтями. Банка покатилась от меня, небрежно расплескивая свое содержимое во все стороны. Меня подняли с тротуара и потащили обратно, к терпеливо ждущей машине. Вокруг не было никого, кто мог бы узнать о происходящем – даже столбы и деревья как будто демонстративно отвернулись, чтобы не обременять свою память. Дверца машины открылась, меня вкинули внутрь и сели рядом. Банка, из которой я так и не успел отхлебнуть, осталась снаружи, безразлично выпотрошив себя до краев. Машина сдвинулась с места и куда-то поехала.
Через полчаса или чуть меньше я сидел за большим деревянным столом, за моей спиной было закрытое решеткой окно, с боков – холодные слепые стены и шкафы, в которых что-то чернело, белело, серело. Стул, на который меня посадили, был необычайно широким, я не понимал, как на нем правильно сидеть, мобильный телефон в заднем кармане джинсов как назло уперся в меня ребром.
Передо мной стояли люди, которые схватили меня и привезли сюда на черной машине с непроницаемыми окнами. Их было трое. Ближе всех ко мне был тот, который остался в машине, когда за мной побежали. Он был примерно моего роста или чуть ниже, с худым изнуренным лицом, старше меня раза в полтора, серый свитер немного странно сочетался с черными брюками. Двое других производили впечатление второстепенных лиц, но впечатление это было не менее гнетущим. Никто из них не издал ни единого звука с тех пор, как черная машина остановилась рядом со мной где-то далеко отсюда, я, сидя перед ними за деревянным столом, ощущал себя профессором, ни за что завалившим их на госэкзамене. Мне стало почти смешно. Я не знал, что будет дальше, но точно помнил, как сидел в машине, боясь вообразить, что будет потом, когда машина остановится. Теперь я понимал, что в машине было все-таки хуже – в ней мне было намного теснее, к тому же в машинах меня всегда укачивало, а за деревянными столами я вполне комфортно просидел немалую часть своей жизни, правда, по другую их сторону. Мысли, душившие меня в машине, ослабли, наступало время для чего-то другого.
Человек в сером свитере подошел ближе. Мы взглянули друг на друга. Его взгляд не был ожесточенным, холодным или насмешливым, он как будто заглянул внутрь себя, чтобы свериться с какими-то давно отработанными истинами, а я был всего лишь их блеклым отражением. В кабинете (если это был кабинет) было совсем тихо.
– Так. – Голос подошедшего ближе человека был негромким и рассудительным. – Давай только честно.
Человек достал электронный планшет и стал водить пальцем по экрану. Оставшиеся позади ассистенты не проявляли никакого участия, я догадался, что у них были немного иные роли в их общем деле. Страшно мне не было, было тревожно – я понял, что со мной собрались говорить, а разговаривать с людьми мне в целом нравилось. Человек перестал водить пальцем по экрану, но снова смотреть на меня не стал.
– Ты же точно знаешь, почему тебя сюда привели? – спросил он.
От этого вопроса мне стало неуютно – я не был уверен, что нас с этим худым человеком в свитере объединяли идентичные взгляды на исконные вопросы бытия, но человек как раз как будто хотел, чтобы я отвечал ему именно то, что говорил бы он на моём месте перед кем-нибудь другим. Все было как в кино, песнях, анекдотах. Я знал все это с рождения, но не был уверен, понимал ли и теперь, сидя за столом, на котором ничего не было.
– Не уверен, – ответил я. Мне показалось, что мой ответ слегка всколыхнул статично замерших на заднем фоне людей. Один из них был почти наголо бритым, высоким, широкоплечим, второй – ниже и в целом скромнее, но зато с темными волосами.
Человек снова принялся водить пальцем по экрану, мне стало казаться, что это начало какой-то психологической пытки. Палец человека вдруг остановился, человек сделал еще один шаг к столу и протянул ко мне руку с планшетом, предлагая взглянуть на экран. Я посмотрел, и сердце мое облилось жаром.
Это была переписка, про которую я давно забыл, поскольку совсем спонтанно принял в ней участие. Страницы, с помощью которой я участвовал в переписке, уже давно не было, но я узнал себя по первому же сообщению на продемонстрированном мне снимке. Мало кто из хорошо знавших меня людей узнал бы в комментаторе с удаленным профилем меня, поскольку выражался я в тот вечер намеренно вычурно и неискренне. Я вспомнил, как смеялся про себя, набирая на клавиатуре особенно раскосый комментарий – и теперь смотрел на него будто на застывшее в янтаре насекомое, дивясь игривому преображению замурованных в вечность скрытых и явных смыслов. Теперь я понимал, что могу видеть некоторые вещи глазами человека, державшего планшет перед моим лицом.
Человек убрал планшет и стал молча ждать. Мне показалось, что стены комнаты (кабинета) немного придвинулись ко мне. Я сидел, глядя на пустую крышку стола, не понимая, чего от меня хотят – чтобы я и дальше молчал или заговорил первым. Человек как будто заглянул ко мне в голову и снова принялся водить по экрану планшета пальцем. В этот раз ему пришлось искать совсем недолго.
Теперь мне показали другой снимок, тоже с экрана компьютера. Я на мгновение прикрыл глаза, подивившись количеству несуразных глупостей, которыми до краев полна вселенная.
На снимке была стена интернет-сообщества, не так давно заблокированного. В шапке сообщества было его название, ниже – изложенные в виде списка цели его администрации и базовые правила, которые не стоит нарушать, общаясь с участниками чата. Сбоку значилось несколько имен, ответственных за управление группой, среди них было и мое, причем настоящее, как в паспорте.
Я изначально не был заинтересован ни в каком участии, но так уж совпало, что основатель этого сообщества был приятелем одной моей не слишком знакомой, и она меня попросила. Требования ко мне были небольшие – обновлять новости и следить за порядком. Потом в моей жизни появились более интересные вещи, и я постепенно забросил участие в жизни интернет-сообщества, забыв покинуть список его отцов-основателей.
Я не растерялся совсем – если человек в свитере и его сообщники действительно были настроены на диалог, я готов был говорить честно и открыто. Человек поискал снова и протянул ко мне планшет в третий раз.
Там была фотография, только уже настоящая. Снимок явил мне улицу, заполненную толпой людей, многие из них держали в руках прямоугольные куски какой-то материи, на которых большими и средними буквами были относительно доходчиво изложены какие-то мысли. В кадр попали и случайные прохожие, кто-то смотрел на толпу людей с интересом, другие со стыдом, многие не смотрели. Себя на снимке я нашел быстро: я не проходил мимо, был в толпе. Я сразу вспомнил тот день, там тоже все было почти случайно, меня просто позвали неравнодушные мне люди. Пойдем постоим там просто, проветримся, предложили мне тогда. Я не стал отказывать.
Человек погасил экран планшета и положил его на край стола. Стены кабинета как будто стали еще немного ближе ко мне. Я почувствовал, как тяжко застучало сердце, и сразу понял, что не в ритм, это в целом был не очень хороший знак.
– Смотри как можно, – сказал худой человек в свитере. – Я сейчас спрошу тебя кое о чем, и ты мне ответишь. Или можно по-другому: ты расскажешь что-нибудь обо всем, что было и чего не было на этих фотографиях, а мы послушаем, но потом ты все равно ответишь на некоторые вопросы. Как лучше?
Я оторвал взгляд от стола и снова взглянул на человека, погрузившего меня в странно живучее прошлое. Он смотрел на меня без всяких стремлений, как и в самом начале. Я все отчетливее понимал: все необходимое ему человек знал и без меня. Мне показалось, что меня снова везут в черной машине с душными окнами.
– А что вы хотите слышать? – спросил я все-таки, голос свой узнал, что даже немного меня удивило.
– Нам бы хотелось знать, как ты оцениваешь то, что видел.
Мое сердце сбилось еще раз и заработало совсем уж фальшиво. Я надеялся, что человек хотя бы для приличия поинтересуется какими-то подробностями, например, историей возникновения интернет-сообщества, в котором я выполнял совсем безобидную роль, или именами людей, попавших со мной на один снимок (я помнил, что людей, которые привели меня туда, на снимке не было, а остальных я все равно не знал). Но человек предложил мне лишь муляж выбора. Подумав о муляже, я неожиданно вспомнил случай из далекого детства: один мальчик принес в класс самодельную модель какого-то робота, я спросил, из чего он ее сделал, он ответил, что из папье-маше, а мне послышалось: из папиной машины. Острота каламбура донеслась до меня сквозь толщу минувших с той поры дней с такой ревущей мощью, что я подумал, а не поделиться ли воспоминанием и с человеком в свитере, вдруг он тоже оценит. Я не хотел, но край моего рта на мгновение искривился.
Человек в свитере это заметил.
– Говори-говори, мы слушаем, – сказал он, тон его заметно оживился. Я, возможно, и не мог представить в полной мере, но все же вообразил, что бывает, когда люди вроде человека в свитере и его соратников оживляются. Я понял, зачем меня посадили за стол с преподавательской стороны: чтобы я как можно позорнее завалил последний экзамен в моей жизни. Сразу бросились в глаза бесчисленные царапины, составлявшие орнамент крышки стола, и открылся ответ на когда-то волновавший меня вопрос: историю пишут люди в свитере, а материалом для их хроники выступают такие как я. Человек в свитере переглянулся со своими ассистентами. Тот, который был почти наголо выбрит, кивнул в ответ, подошел к одному из шкафов и отворил неприятно скрипнувшие дверцы. Вынув из шкафа толстую серую папку, почти наголо выбритый ассистент достал вслед за ней что-то вроде жестяной шкатулки и передал ее человеку в свитере, поставил папку на место, закрыл шкаф. Человек в свитере поставил шкатулку на стул, точнее, не шкатулку, а скорее небольшой ящик с застёжками, похожий на кейс от паяльника для пластиковых труб. Я взглянул на ящик, не зная, чего ожидать. Сердце билось медленнее и намного тяжелее. Человек в свитере странновато улыбнулся.
– Я что-то не сразу вспомнил, – объяснил мне он. – Кроме тех вариантов, которые я тебе предложил, есть еще один. Я бы о нем даже не заикнулся, если бы не одно «но»: мы его еще ни разу не пробовали. А между тем очень любопытно.
Человек в свитере ловко ухватился за застежки указательным и безымянным пальцами правой руки и откинул крышку. Я сделал вид, что ничего не ощутил, на деле же чувства мои стали совсем скверными.
Под крышкой оказался целый калейдоскоп разных вещей. Разнообразие форм и особенно цветов действительно пугало. Человек в свитере отыскал в пестром калейдоскопе небольшую полупрозрачную капсулу и поднял ее на уровень моего лица.
– Вот, полюбуйся, результат десятилетнего труда целой бригады наших ученых-метафизиков. Или парапсихиков, хер их знает. – Человек в свитере махнул рукой, в которой не держал капсулу. – Так вот, к чему это я: для тебя это лучший вариант. Можно и по-старому, но от работы иногда и устаешь, в том-то и ирония. Сейчас ты без отговорок примешь препаратик, и тогда мы точно услышим все, что нам нужно. Дальше уже что-нибудь решим. Мы, собственно, и сразу, прямо сейчас можем все решить, ты не придумывай себе там ничего. Но хочется проверить. В инструкции пишут, можно без воды. – Человек в свитере осторожно протянул мне капсулу, и я разглядел внутри что-то мутное, неопределимое.
Свет в кабинете как будто на мгновение помутнел, а потом стал ярче, чем был все время до этого. Я вообразил, что будет, когда я приму любезно предложенное подаяние. В голове заиграло что-то незнакомое, далекое, как последний солнечный день детства. Перед глазами пронеслась вереница необычайно ярких лиц всех тех, кто не знал, где я нахожусь. Вспомнилось все, что хотелось и не сбылось. Выроненная банка энергетика.
Я поднял голову, чтобы посмотреть человеку в свитере прямо в глаза, уже без стеснения и неумелого притворства, на равных; потом оторвал ноги от пола и резко выкинул подошвы кроссовок вперед. Человек в свитере как будто запоздало предугадал маневр и отшатнулся. Стол врезался ему примерно в область паха. Ассистенты человека в свитере моментально сорвались с места, но я их всех опередил. Схватив чудом не слетевшую с крышки стола шкатулку, я наугад вырвал из нее несколько пестрых таблеток и забросил себе в рот. Во рту приятно зашипело, как от горсти детских аскорбинок. Ассистенты человека в свитере застыли на месте, как будто я одновременно выстрелил им в животы. Шипение усиливалось.
– Ты че творишь, сука? – спросил человек в свитере, недоверчиво улыбаясь. Я тоже виновато улыбнулся – не знал ведь, сколько все это вместе стоило. Распахнутый ларец задрожал в моей руке, будто прося попробовать еще. Я снова запустил в него неритмично дергающиеся пальцы и добавил шипящей во рту куче еще несколько новых оттенков. Общая вкусовая гамма возросла до такой степени, что наполовину опустевший ларец не выдержал и выскочил из моей руки, с грохотом оркестровой тарелки ударившись о пол. Свет стал еще ярче. Где-то в середине головы медленно, томно закрутилась тугая спираль, и я, поддавшись ее мановению, тоже стал разворачиваться с намерением описать относительно ровный круг. Выполнить задуманное не получилось – ко мне кто-то подскочил сбоку, рванул за руку и опрокинул на пол, прямо как совсем недавно на асфальт. Удар вышел болезненным, но нисколько не обидным. Оказавшись на полу, я узнал, что меня уронил человек в свитере – он навис надо мной, все так же ломано улыбаясь, его ассистенты стояли на месте, очевидно, у них было не заведено действовать без приказа. В глазах у меня начинало рябить.
– Я вам опыт испортил, да? – спросил я, услышав свой голос и снаружи, и внутри своей головы.
– Ты еще спрашиваешь, мудак. Я про половину этих препаратов сам еще ничего не слышал. А прикинь, че экспертиза покажет, когда тебя вскроют? На тебя-то всем насрать и растереть, а препараты-то все подотчетные, мудозвон ты долбаный, – человек в свитере не сдержался и пнул меня, попал куда-то в бедро. Я снова не обиделся. Шипело уже не только во рту, но и в ушах. Я сдавил ушные раковины, но помогло не очень сильно. Блики в глазах стали надвигаться, превращаясь в медленно ползущий навстречу конвейер. Я оперся на локоть и медленно встал. Странно, но человек в свитере не помешал мне, или ему уже было все равно. Вдруг я пошатнулся, ощутив в голове сильный толчок, как от начавшей действовать порции наркоза.
– Я вам все скажу, – сказал я сам не зная зачем. Свет в кабинете вдруг стал тускнеть, но человек в свитере и его ассистенты, казалось, не обратили на это ни малейшего внимания.
– Ты нам сейчас новейший завет надиктуешь, пидрила, – обреченно усмехнулся человек в свитере. Руки его слегка подрагивали. Я не хотел его злить, мне и правда было немного неловко за содеянное. Спираль в голове закрутилась быстрее, однако я невероятным усилием воли заставил ноги врасти в пол. Колени отчаянно задрожали, но я устоял и не сдвинулся.
– Может, сблевать ему? – подал голос кто-то из ассистентов, я не понял, кто именно, меня больше занимал ускоряющийся конвейер и сходящий на убыль свет. В следующий миг передо мной оказался человек с почти наголо выбритой головой, очевидно, получивший молчаливое согласие человека в свитере. Ассистент прижал внушительных размеров ладонь к моей груди, а другой ладонью резко надавил куда-то под левую лопатку. Из меня как будто вырвался скоростной поезд. Согнувшись пополам, я судорожно распахнул рот, надеясь исторгнуть из себя все свое содержимое, чтобы стало хоть немного легче. Что-то почти неслышно прошуршало, и в кабинете воцарилась мертвейшая тишина.
Ассистент неуверенно шагнул назад. Человек в свитере, напротив, медленно подошел ближе и согнулся, практически до единой детали скопировав мою позу. Мы оба молчали и смотрели мне под ноги.
На полу лежала маленькая безобидная пригоршня песка, высыпавшегося из моего рта.
Не разгибая спины, я медленно приподнял голову. То же самое сделал и человек в свитере. Мы смотрели друг на друга почти в упор. Потом откуда-то подул несильный ветер и сразу затих. Человек в свитере отскочил от меня как от прокаженного. Я лишь снова виновато улыбнулся и все-таки сумел распрямиться. Свет перестал меркнуть, зато стал искажаться, теперь я воспринимал его не как цветную тень, осевшую на поверхностях, а как осязаемый слой чего-то вязкого, тягучего.
– Может, грохнем его? – услышал я дрожащий голос второго ассистента, до этого мгновения молчавшего. Человек в свитере как будто собрался что-то ответить ему, но вдруг снова подул ветер, намного сильнее и яростнее, чем в первый раз, и туча принесенного им песка скрыла от меня и человека в свитере, и его ассистентов, и весь кабинет. Когда ветер утих, я снова увидел всех троих, но не узнал больше ничего.
Весь кабинет вместе со всем, что в нем было, подернулся какой-то зыбкой пеленой. Стены, потолок, пол, шкафы с папками, перевернутый стол, стул, зарешеченное окно словно перешли из твердого состояния в газообразное. Я не понимал, где теперь были грани, отделявшие вещи друг от друга, все так и норовило срастись и раствориться друг в друге навсегда. Присмотревшись к человеку в свитере, я узнал, что и с ним произошло нечто схожее – я с трудом различал черты его лица, на которое как будто упала какая-то космическая тень; ассистенты и вовсе казались обесчерченными муляжами. Ветер подул снова – и смыл шкафы с папками, будто неумолимая волна, оставив вместо них полупрозрачную дымку. Я снова повернулся к человеку в свитере, краем глаза заметив, что стола со стулом и зарешеченным окном уже тоже нет. За спиной человека в свитере как будто томилась плавящаяся пустыня, вставшая на дыбы. Ассистенты больше походили на столбы дыма, поднимающиеся над кострами. Спираль в голове понемногу утихала, очевидно, ей удалось сделать все, что было в ее силах. В ушах больше не шипело, во рту тоже. Кабинет растворился окончательно, но я вдруг понял, что не боюсь и что все происходящее стоит воспринимать как должное, раз уж я сам невольно согласился на это. Человек в свитере шагнул ко мне – теперь я с большим трудом различал не только лицо, но и его всего. Снова подул ветер; из ниоткуда стали выступать грани, очертания, силуэты. Человек в свитере уже скорее наощупь отыскал мое запястье и сдавил его будто тисками, опасаясь не то упустить меня, не то потеряться самому. Появлявшееся из ниоткуда становилось все яснее, ощутимее. В груди моей екнуло какое-то совершенно новое чувство: я стал понимать, что происходило со мной и вокруг меня. Черты и контуры проступили отчетливее – и я стал узнавать места, явившиеся из воцарившейся кругом пустоты. Запахло песком, таким, по какому я никогда не ходил; присмотревшись, я понял, что в песке было все вокруг, но что-то подсказало мне, что это была не пустыня: в повисшей в воздухе пелене я разобрал очертания жилищ, ни разу мною не виданных, но так хорошо знакомых. Сердце мое забилось совсем быстро, наполнявшаяся твердыми ядрами пустота исторгла невозможное. Судя по напряжению, с каким сжимали мое запястье пальцы человека в свитере, он тоже все это видел.
– Где это? – услышал я его голос, который еще можно было узнать.
Я молчал, напряженно вглядываясь, вслушиваясь, вдыхая. В ярком клокочущем облаке, заменившем мою память, проскользнул экран телевизора с чьим-то незнакомым лицом… тонкий блестящий диск с аккуратной такой же круглой прорезью в самом центре, въезжающий на пластмассовых салазках во чрево моего первого компьютера, подаренного мне на десять лет… толстая книжка, распахнутая на странице с фотографиями из какой-то хроники…
Я улыбнулся. Скорее всего, это была самая искренняя улыбка за всю мою жизнь.
– Это Ближний Восток, – ответил я, снова слыша свой голос и внутри, и снаружи.
Опять поднялся ветер и на мгновение скрыл от меня все, что я видел; когда он утих, размытый пейзаж стал наплывать, резко набирая силу и объем.
– Ты ебнулся, что ли? – тихо спросил человек в свитере без всякой злобы, скорее с надеждой на опровержение; его лица я уже не видел.
Ветер снова подул, принеся с собой целую тучу песка.
Солнце клонилось к закату; картина была слегка забавной – наливавшееся густой краской светило напоминало круг циркулярной пилы, сделавшей кого-то глубоко несчастливым, небо походило на водную гладь, в которой светило пыталось отмыться. Иногда в это время небо уже было почти полностью красным, и это было воистину величественное зрелище – в такие моменты казалось, что оно выкачало из раскинувшихся внизу земель всю пролитую здесь за многие столетия кровь. Сегодня небо тоже собиралось стать таким, но, видимо, чуть позже.
Джейсон сидел на корточках в тени, которую откидывал каменный одноэтажный дом, упершись в стену спиной, и размышлял над тем, не мудак ли он. В руках его была вещь, уже не первый час кряду сподвигавшая его к подобного рода духовным терзаниям. Ви-эйч-эс-кассета, которую он выменял вчера у мальчишек на рынке, уже не была таким ценным артефактом: сегодня утром он узнал, что их сержант продал единственный видеомагнитофон еще неделю назад. Джейсон сидел, тупо глядя на плохо напечатанные лица актрис, насмешливо взиравших на него с бог знает кем и сколько раз облапанной обертки кассеты, и убеждал себя, что на пленку записан футбольный матч или церемония восхождения на престол здешнего владыки, которого он еще с детства с подачи родных привык звать бомжом в пиджаке. Ответов не было, была только жгучая злоба и желание наказать всю вселенную. Джейсон снял с головы шлем, откинул голову назад и что было сил потер о стену затылок. Стало легче. Джейсон надел шлем обратно, небрежно затянул лямки одной рукой и спрятал кассету в подсумок, решив, что при случае найдет ей нового владельца, а может, и раздобудет где-нибудь новый видеомагнитофон. И как-нибудь снова отыщет тех юнцов на том рынке, чтобы сказать им, что запись оказалась совсем скверного качества.
Джейсон поднял голову. Солнце уже понемногу разливало свою красноту по небесному полотну; жара сходила на нет, да и других причин выбраться из тени до наступления темноты хватало. Джейсон встал, ощутив сладкую вибрацию в самом низу позвоночника, несколько раз присел для острастки, разгладил форму, на которой были изображены телевизионные помехи, затянул лямки шлема поприличнее, хоть в этом и не было никакой нужды, и осмотрелся.
Базарная площадь почти опустела. Посреди площади одиноко торчал каменный колодец, в который Джейсон успел помочиться уже семь раз. Недалеко от колодца стоял джип с внушительным венцом из колючей проволоки на капоте, рядом с джипом ошивались люди из отделения Джейсона – вечно раздраженный рядовой первого класса, двое негров, какой-то почти незнакомый латинос… Джейсону вдруг стало душно стоять на краю почти пустой базарной площади. Он поднял с песка автомат, небрежно стряхнул с него песок и пошел к арке, вырезанной в каменной стене.
Миновав арку, очутился на улице, узкой и тесной. Здесь аборигенов было больше, чем на площади, все как один старались выглядеть придурковато: мужчины носили или длинные клоунские рубахи, или кошмарные свитеры непонятно из чьей шерсти, штаны или волочились по земле, или были протерты до белизны. Женщины за редкими исключениями кутались в черные непроницаемые саваны, как будто их с детства приучили думать, что они уже мертвы. Джейсон иногда поглядывал на некоторых из них, но они старались или отвести взгляд, или поскорее пройти мимо. Сейчас их близкое присутствие немного досаждало – противовес в виде единственного на все отделение видеомагнитофона был безвозвратно утерян. Тут и там висели таблички с иероглифами, Джейсон пока не выучил ни одного, хоть и пытался время от времени повторить их на песке без помощи рук и ног. Машины не были редкостью, но все до одной как будто были украдены из гаража с металлоломовым потенциалом какой-то страны даже не третьего мира, как эта, а какого-нибудь четвертого; вереницу безликого автопрома в некоторых местах прерывали перекрашенные в пустыню джипы вроде того, который стоял на базарной площади. Коллеги Джейсона бесцельно слонялись вокруг своих стальных коней (точнее, бегемотов), будто ожившие манекены. Джейсон оставил душную базарную площадь не для того, чтобы увидеться с кем-нибудь из них, по крайней мере, с кем-нибудь из тех, кого видел сейчас, да и вообще в ближайшее время его интересовало как раз уединение. Перейдя улицу, Джейсон нырнул в знакомый проулок между двумя домами, похожими на раздувшиеся от усердного труда глиняные печки.
Здесь было тихо и безлюдно. Помимо потерявшей всю свою ценность видеокассеты Джейсона тяготила как минимум еще одна забота, но от нее хотя бы можно было избавиться без особых усилий. Отыскав хорошо знакомый угол, Джейсон осмотрелся, аккуратно прислонил автомат к стене и потянулся к ремню, державшему штаны. Несколько мгновений спустя он уже опустился на корточки, настраиваясь на полное очищение и избавление, и вдруг что-то с силой ударило в стену над его головой. Джейсон упал на бок и как был, со спущенными штанами потянулся к автомату, но тот оказался слишком далеко. Обливаясь потом, Джейсон по-червячьи пополз к куску перемешанного с пластмассой железа, от которого сейчас крайне остро зависела его удивительно резко подорожавшая жизнь. Не успев доползти, услышал знакомый смех, скорее шакалий, нежели человеческий. Сердце перестало вырываться из груди.
Владелец знакомого смеха подошел к Джейсону, крутя на сложенных двустволкой указательном и среднем пальцах потрепанный футбольный мяч. Джейсон так не умел. Это был Мартин – один из немногих, с кем Джейсон мог подолгу находиться рядом и кого нетрудно было терпеть. Джейсон сплюнул и потянул застрявшие на коленях штаны вверх.
– Прикинь че слыхал, к нам пресса скоро приедет. – Мартин улыбнулся, улыбался он примерно так же, как и смеялся. Прямоугольные половинки солнцезащитных очков радиоактивно блестели. Джейсон поднялся.
– Ты мудак, что ли? – спросил он.
– Вон оттуда пнул, – Мартин указал на узкую улочку за своей спиной, которая минуту назад показалась Джейсону самой безопасной. – Шагов с двадцати. Форму ж надо держать.
Джейсон покосился на бешено крутящийся потрёпанный мяч.
– Где надыбал?
– У пацанов, которые вокруг нашего джипа крутились. Я их терпел-терпел, потом достало, харкнул на штаны одному из них, он и виду не подал, а потом с мячом возвращаются и как бы невзначай штрафной прям в лобовуху пробивают. Ну, я и забрал.
– А они че?
– Ну тот, обхаркал которого, по-нашему изъясняется неплохо, как выяснилось. Обещал отцу пожаловаться. – Мартин перекатил было мяч на мизинец, но тот расхотел поддаваться и соскочил на песок.
– А ты че?
– Че я, с отцами чужими не ругался, что ли, – пробурчал Мартин, весьма забавно изобразив брюзгливого сноба. Автомат смешно торчал из-за его спины, почему-то напоминая Джейсону костыль.
– Может, снова присесть хочешь? – осклабился Мартин.
– Спасибо, как-нибудь чуть позже теперь.
Покопавшись в подсумке, Мартин достал сильно помятую пачку сигарет и молча протянул Джейсону, щелкнул железной зажигалкой. Затянулись.
– Их на здешнем базаре набивают, что ли, – спросил Джейсон у неизвестности.
– Да сегодня у наших нормальные достану. – Мартин глубоко вдохнул дым и выпустил его из носа двумя извивающимися змейками. Джейсон тоже так не умел.
– Че про прессу слыхать?
– Да не факт еще. Кому такой тухляк нужен. – Мартин с деланой обреченностью покрутил головой, как бы вопросительно оглядывая такой странный мир, куда им всем довелось попасть в этот удивительный период человеческой истории. Джейсон снова взглянул на небо – синева еще не сошла на нет, но багровая река, устьем которой служило светило, разливалась все увереннее. Несмотря на паршивость кустарно произведенной сигареты, Джейсону становилось легче. Он попробовал выпустить хотя бы одну змейку, но снова ничего не вышло.
– А не знаешь, с чего вдруг сержант видеомагнитофон продал? – спросил он.
