Елена Арсеньева
Помоги другим умереть
Женя была почти одета и соответствующим образом накрашена, когда вдруг зазвонил телефон. Для такси рановато, и не межгород, значит, не Лев вдруг встрепенулся, услышав ее немой призыв. Наверное, заботливый Грушин решил дать последнее наставление.
– Внимание! – сказал ледяной безжизненный голос. – Через несколько минут вас посетит Фантомас. Внимание! Через несколько минут…
Женя уронила трубку. Она и сама не подозревала, что нервы настолько взвинчены. Вот дурь собачья! Знать бы, кто это развлекается. Надо включить аппарат в гостиной, он с определителем номера. Наверняка придурок перезвонит снова.
Сделала несколько шагов и вздрогнула так, что ее шатнуло к стене: позвонили в дверь! И еще раз, и еще.
Женя, кое-как собравшись, подошла к шкафу в прихожей и взяла с полки газовый баллончик, всегда лежавший там – на всякий случай. Держа его на изготовку (в таком деле главное – не выпустить весь заряд в лицо себе, любимой, это все-таки не духи «Барбарис»!), двинулась было к двери, но тут снова брякнул телефон. Женя метнулась на кухню, схватила трубку, зачем-то наставив баллончик на нее.
– Привет, – сказал Грушин. – Слава богу, что ты еще не усвистела. Отмени такси, с тобой поедет Миша Сталлоне. Думаю, с минуты на минуту нарисуется у тебя вместе со своим «скорпионом».
– Нарисовался уже, – буркнула Женя и положила трубку, забыв сказать спасибо.
Велико было искушение все-таки пальнуть в дурную Мишину физиономию, однако Женя этого не сделала, а потом похвалила себя за сдержанность: уж больно великолепный телохранитель ей достался!
Смокинг, как перчатка, облегал крутые плечи, крахмальный воротничок подпирал волевой подбородок, роскошные черные кудри стянуты на затылке в хвост, аромат дороженных духов заставляет трепетать чувствительные женские ноздри.
– Привет, супермен! – с отвращением сказала Женя, демонстративно убирая баллончик в шкаф. – Ты кликуху решил сменить или через дефис писаться будешь? Сталлоне-Фантомас или Фантомас-Сталлоне?
Миша поджал скульптурные губы и не проронил ни слова до тех пор, пока не припарковал свой «Форд Скорпио» (в просторечии «скорпион») у сверкающего огнями входа в «Санта-Барбару». Но и тогда им было сказано только: «Вот черт!», потому что это «у входа» оказалось на самом деле метров за сто.
– Чего это все сюда слетелись, как мухи на мед? – удивлялся Миша, когда они уже шли по тротуару среди разодетых дам и лощеных джентльменов. – Мужиков голых не видели? Или, может, вход бесплатный?
Увы, вход оказался очень даже платный, а для мужчин – ровно вдвое. Благословляя предусмотрительность Грушина, Женя сунула Сталлоне несколько стодолларовых бумажек.
– Убиться лопатой! – выдохнул тот. – Так и заказчика разорить недолго! Слушай, давай я устрою стриптиз прямо здесь, за половинную цену. Уйдем богатыми людьми, ей-богу!
Женя окинула красавчика оценивающим взглядом, чувствуя, как поднимается настроение.
– А у тебя есть разрешение на индивидуальную предпринимательскую деятельность? То-то! Пошли уж, стриптизер!
Разумеется, музыка орала так, что Женя сразу почувствовала себя больной и разбитой. Ну, ненавидела она избыток децибел, ну, имелся у нее такой недостаток… Эстет звука Миша тоже поеживался и шепотом мечтал показать им это «самбо белого мотылька» в действии.
Женя, стиснув зубы, озирала тутошний бомонд. Кошмар… всюду оголодалые женские лица, да и мужские тоже мелькают. Какие-то козлобородые хиляки интеллигентного вида вкупе с жирненькими дяденьками уже недвусмысленно строили Мише глазки.
– Возьми меня под руку! – скомандовала Женя сквозь зубы и тотчас ощутила под левой грудью железные бицепсы Сталлоне, который и вообще-то был дисциплинирован, а тем паче на боевом посту. – Ой, только без синяков… Как интересно!!!
Миша ревниво проследил направление ее взгляда и тоже вытаращил глаза. Мимо с самой демократической улыбкой на отечном лице продефилировал один из кандидатов в мэры (семимильными шагами на город надвигались выборы оного). Кандидат был хорош: и биографией бездельника-скандалиста, и неудобопроизносимым отчеством, и бойко играющим глазом записного бабника, и умением сотрясать нервы аудитории при публичных кампаниях… Правда, он до того подражал Кашпировскому, что некоторых избирателей, бают, пачками свозили потом в «дом скорби» на улице Ульянова. Однако не нами ведь сказано: лес рубят – щепки летят. Женя эту простецкую лживую физиономию терпеть не могла, просто-таки до содрогания, и сейчас ощутила горячее желание использовать служебное положение в личных целях: нажать на некий брильянтик в своей знаменитой брошечке. Пара кадров с соответствующими комментариями – и этот шаман может надолго опустить предвыборный бубен. Хотя, тут же остудила она свой пыл, такой проныра все равно вывернется! Один из его лозунгов – жить одной жизнью с электоратом, а на каких скрижалях записано, что электорат только на Автозаводе горбатится или с плакатами возле здания областной администрации прохаживается? Вокруг, скажем, чем не электорат?
– Да плюнь ты на него, – стиснул ее руку товарищ по оружию. – Лучше на меня смотри!
– Я бы с удовольствием, – усмехнулась Женя, принимая от бежавшего мимо мальчика широкий, будто вазочка с мороженым, шампанский бокал, а может, и фужер. – Однако судьба мне нынче утратить правильную ориентацию и смотреть вовсе в другом направлении.
Она глотнула, ощутив привычное умиление души и тела: «Лучше шампанского может быть только шампанское!» – и огляделась, пытаясь хоть что-то различить в веселой сутолоке.
– А коммунисты говорят – нищает нация! – снова забрюзжал Миша Сталлоне, однако послушно заткнулся, когда Женя впилась ногтями ему в запястье.
Вот она! Ярко-рыжая, тощая, смуглая и зеленоглазая, похожая на экзотическую кошку, – Наталья Малявина. Объект! Красивая женщина, яркая. Вернее, ослепительная. Но куда смотрел умница Виктор Малявин, когда делал ей предложение? У бабы грех из глаз так и брызжет, и вряд ли фонтанировал с меньшей силою, когда та ходила в девицах. Эта особа, возможно, и девочкой-то невинной не была никогда. А теперь косила под известную столичную шлюху с татарской фамилией, дочь провинциального поэта, запойного алкаша и трепача.
Но даже при этом потасканном имидже, даже на традиционно-завистливый женский взгляд, Малявина была чрезвычайно хороша. И платье на ней было великолепное: этакий обманчиво-простенький лоскуток леопардовой расцветки, едва державшийся на сосках и прикрывающий срамное место ровно настолько, чтобы оно казалось прикрытым.
– Ф-фемина-а! – низко, страстно простонал Миша Сталлоне. – Жень, а как насчет провоцирующих ситуаций? Может, переориентируем операцию? Тут я смогу пригодиться, как никто! Пошли, позвоним Грушину, а?
– Угомонись, товарищ! – опять прошлась ногтями по его ручище Женя и сжала губы в ниточку, чтобы не расхохотаться. – Забыл кодекс Грушина? Не западать на клиентуру – первое правило! К тому же тут и без тебя хватает желающих побыть соответчиками на бракоразводном процессе.
Желающие имелись обоего пола. Среди них ходила черноокая, в скобку стриженная дама с лицом профессиональной плакальщицы – известная в городе поэтесса, а также два крутых мена, один бритый, другой лохматый, до противности схожие с теми двумя «новыми русскими», которые обсуждают свои дебильно-валютные проблемы в каждом втором анекдоте. Женя для очистки совести нажала на брильянтик, хотя и объект, и свита пока что вели себя более чем незатейливо. Однако дама как-то егозливо передергивала бедрами, словно трусики вдруг сделались ей тесны, и можно было не сомневаться: сегодняшний вечер предоставит массу впечатлений! Судя по рекламе и отзывам в самой демократической прессе, от гастролера Стаса дамы натурально сатанели и чуть ли не в открытую начинали предаваться всяческим вольностям с кем попало. Ходили слухи, будто некоторые срывали с себя одежду и выскакивали на эстраду, хватая стриптизера за всякие места, а потом, вспомнив о брошенных где попало платьишках, их на месте не находили и зачастую принуждены были добираться до дому в одном нижнем белье (у кого оно имелось), а то и без оного – в точности как после знаменитого сеанса черной магии в варьете.
Малявина казалась женщиной практичной: лоскутик ее платья можно было сорвать быстрее, чем фиговый листок, но среди собравшихся вряд ли отыскалась бы дама такой же субтильности, чтобы на этот клочок ткани позариться.
Женя заставила себя отвести взгляд от Малявиной и столь же пристально рассматривать туалеты других дам. В самом деле, это внимание рано или поздно покажется объекту подозрительным, как бы ее не спугнуть! И вдруг Женя получила нечто вроде крепкого удара под дых, увидев в нескольких шагах от себя пышноволосую брюнетку… точно в таком же платье, как у нее.
Тот же фасон. Тот же оттенок. И даже – ну не насмешка ли судьбы?! – столь же аляпистая брошь под воротником-стоечкой, правда, не из искусственных бриллиантов, а из не менее искусственных рубинов. «Неужели там тоже фотоаппарат?» – с ужасом подумала Женя.
Брюнетка несколько поубавила силу молний, которые прицельно метала в «соперницу», и, подхватив под руку своего долговязого кавалера, потянула его к бару, явно мечтая оказаться как можно дальше от нечаянного двойника.
Знать, на то, второе платьице нашелся все-таки покупатель!
«Это же надо! Это же надо!» – тупо твердила себе Женя и вдруг перехватила насмешливый взор Малявиной, которая, похоже, приметила мгновенную дуэль взглядов.
«Э, плохи дела!» – не на шутку испугалась Женя и взяла под руку своего спутника, желая отдрейфовать от слишком глазастого объекта (следовало вообще оставаться непримеченной!) хотя бы на время, пока не начнется представление и Малявина не позабудет обо всем на свете.
Миша, конечно, ничего не заметил. Эх, не понять мужикам, что значит для женщины увидеть на другой свое платье! Ну, почти как возлюбленного встретить с соперницей, ей-богу!
– Уж полночь близится, а Германна все нет, – сказал невнимательный Сталлоне. – «Молнию» на штанах, что ли, тренируется расстегивать?
И в ту же минуту, словно в ответ, побежали по рампе разноцветные огоньки, потом все погасло, а вслед за этим по сцене начал прицельно бить стробоскоп, в рваном свете которого забегали полуголые девки, корча из себя неудовлетворенных этуалей. Резвились они на фоне огромной желто-розовой раковины – не умывальной, понятное дело, а морской, типа какой-нибудь рапаны или птероцеры, затейливо изогнутой, вывернутой, манящей, – наподобие грота сладострастия, как именуют женскую прелесть гораздые на эвфемизмы [1] китайские и индийские любовные пособия.
И вот наконец стробоскопы перестали рвать зрение здешнего электората, музыка притихла, и луч света выхватил из темноты широкоплечую мужскую фигуру с длинными, ниже плеч, волосами.
Дамы в зале разом взвизгнули, и Женя поняла: идол появился!
Стас простер в зал руки, словно снимал мгновенно поднявшуюся сексуальную температуру, а может, давал совершенно противоположную установку, – и вдруг над самым ухом Жени раздался истерический вопль:
– Зар-рою, с-сука! Пидор поганый!
Стас уронил руки, его мраморный лик исказился.
Две какие-то темные фигуры (возможно, телохранители божества) порскнули с углов сцены в зал, взрезая темноту лучами фонариков. Дамы шарахались, визжали, а Женя тупо всматривалась в кучу малу, копошившуюся возле ее ног.
Мелькнувшее было подозрение, будто кто-то пытается оскорбить стриптизера, развеялось: на сцену пока никто не рвался, ни мужики, ни бабы, а вот дрались… дрались, однако, отчаянно!
Но Женя словно в ступор вошла, и понадобилось включить в зале свет, чтобы она поняла, кто, собственно, дрался.
Миша Сталлоне!
Миша Сталлоне отчаянно рубился в рукопашной с двумя крутейшими качками, один из которых был тот самый бритый – из свиты Натальи Малявиной!
Охрана клуба вкупе с телохранителями Стаса попыталась быстренько разобраться в свалке, однако была отброшена, словно за ненадобностью, и уж тогда взялась за дело со всем радением. В результате Миша оказался зажат в одном углу самопроизвольно провозглашенного ринга, а оба его противника – в противоположных. Один харкал кровью, а другой, бритый, шваркал разбитым носом и уведомлял рыдающим голосом всех собравшихся о своих преступных намерениях по отношению к гражданину Михаилу Кислякову по прозвищу Сталлоне. То есть это Женя потом уже догадалась, кто имелся в виду под всеми этими фраерами, бекасами, бобиками, вертухаями, дешевками, мусорами, ментами, кадетами, козлами, курухами, наседками, парашютистами и прочими падлами-легашами.
Понять причины столь внезапно вспыхнувшей ненависти было совершенно невозможно, однако она оказалась заразительна: окружающие с откровенной неприязнью косились не только на Мишу, но и на его спутницу, которую бритый, слегка отплевавшись, окрестил ментовской шалашовкой. Малявина при этом взглянула на Женю с особым вниманием, и, может быть, не одна лишь нечистая совесть была повинна в том, что Евгении в этих желтых раскосых глазах почудилась откровенная издевка.
«Вот это засветились так засветились! Не хуже Людочки!»
Появился менеджер клуба или как его там – лощеный супермен с усталыми, но добрыми глазами, и посоветовал «господам» убраться подобру-поздорову, более не беспокоить постоянных посетителей, к числу коих относился и бритоголовый, не то за дело возьмется служба безопасности клуба.
Сталлоне не стал качать права: молча подхватил Женю под руку и направился к выходу, барственным движением отметя попытки вышибалы сунуть ему в карман мятые долларовые бумажки: заведение гарантировало возврат денег уходящим до окончания представления гостям. И не прошло минуты, как Миша Сталлоне и Женя оказались перед захлопнувшейся дверью «Санта-Барбары», словно скандальная Джина и беспутный Мэйсон, которых в очередной раз выставили из дома Кэпвелов. Напрашивались также ассоциации с лисой Алисой и котом Базилио.
Из-за двери донесся усиленный микрофоном голос:
– Господа! Мы просим принять наши самые искренние извинения! Инцидент исчерпан, вернемся к нашей программе, гвоздем которой, безусловно, является…
– А, чтоб тебе тот гвоздь в задницу! – страстно выдохнул Миша Сталлоне, натурально ломая руки. – Это же надо, а? Это же надо так проколоться!
– Да что случилось-то?! – возопила шепотом Женя, ловя за рукав боевого товарища, который, ослепнув от ярости, едва не свалился со ступенек. – В чем дело?
Миша соскочил на тротуар и жалобно пробормотал, мгновенно превращаясь из Рэмбо в обиженного мальчика:
– Да ведь я у этого придурка жену увел… в смысле по ее просьбе!
Да, среди видов услуг, которые оказывала «Агата Кристи», была и такая: создание ситуации, провоцирующей нерешительного супруга к решительным действиям. Не далее как три месяца назад Миша участвовал в подставке, возымевшей сокрушительный эффект. Этот самый бритоголовый, застигнув супругу на месте преступления, сначала попытался убить ее с любовником, однако наткнулся на непреодолимые препятствия в виде Мишиных кулаков и действий охранного агентства «Терминатор», а потому рассудил, что жизнь дороже и на распутной бабе свет клином не сошелся. Он подал на развод, дама мгновенно обрела свободу и уже готовилась к новому всплеску семейного счастья. Бритоголовый доселе выглядел вполне довольным жизнью и свободой, однако вдруг его разобрало. По-прежнему ли он видел в Мише Сталлоне этакого злого разлучника или подоплека случившегося наконец стала ему понятна? Судя по репликам, последнее вполне могло иметь место. Впрочем, об истинных причинах происшедшего можно было только гадать, а заодно и лить слезы над загубленным заданием.
– Ну и что мне с вами обоими теперь делать? – спросил Грушин. – Вот уж правда что: сеанс черной магии с ее полным и окончательным разоблачением!
Все они находились в его приемной: провалившийся Миша, не выполнившая задания Женя и Эмма, которая заглянула подать кофейку, да так и застряла на пороге, бросая на виновников жалостливые взгляды, а на Же-ню – жалостливые вдвойне.
– Почему – с вами? – героически произнес Миша. – Делай со мной что хочешь, но Женька тут при чем?
– При том. При нем. При тебе, вернее! – рявкнул шеф. – Какого, спрашивается, лешего ты потащилась за ним из клуба? Не могла остаться там одна, довести до конца работу? Тоже мне, попугаи-неразлучники! Это было твое, твое, твое задание, ты его провалила – в очередной раз, заметь!
– Можешь не кричать, я и так все прекрасно понимаю, – процедила Женя, вскидывая подбородок, словно по нему пришелся удар. – Когда тот бритоголовый меня во всеуслышание пришил к Михаилу, Малявина только что в лицо мне не рассмеялась. У меня создалось впечатление, будто она ожидала слежки, знала или предполагала ее! Ты, кстати, и сам не исключал такую возможность: помнишь, говорил, что меня вечером могли подстерегать по ее наводке? Может быть, Малявин сам ей сболтнул, пригрозил… а она женщина необычайно умная и хитрая!
– Да уж поумнее некоторых… – огрызнулся шеф.
– Господи, Грушин, да что же это ты, как дикий зверь, на людей кидаешься?! – внезапно не выдержала Эмма. – Женечке и так вчера досталось. Просто чудо, что она тут с нами живая сидит, а ты…
Она подавилась всхлипыванием, а Женя даже головой покачала: ну в самом деле, кто сказал, что нет на свете настоящей, верной, вечной дружбы? Да отрежут лгуну его гнусный язык! Полчаса назад, когда она живописала в приемной свои ночные, а главное, вечерние приключения, Эмма натурально забилась в истерике. Бесчувственный Грушин даже выглянул из своего кабинета и поинтересовался, над чем они, собственно говоря, ржут, когда провалено такое дело?
Пламенный призыв Эммы возымел результаты. Грушин виновато потупился, потом взмахом руки отпустил восвояси Мишу Сталлоне – с тобой, мол, я еще побеседую! – и с неподдельным сочувствием воззрился на Женю.
– Да ладно вам, – сказала она, мгновенно устыдившись всеобщего внимания. – Пациент скорее жив, чем мертв. Вообще-то вчерашний вечер – это типичный случай того, как трагедия может превратиться в фарс. Я же вам еще не дорассказала! Вообразите: эта дура, которую я спасала, отпиралась от всего, как… ох, я просто не знаю, что и сказать! – Женя стукнула кулаком о ладонь. – Никакого насилия не было, они с Бориком просто пошли в подвал за картошкой и перепутали сараи. Как вам это нравится, а? В начале августа – в подвал за картошкой! Борик, кстати, в нашем доме, в четвертом подъезде живет, потому у него и оказались ключи от подвала. Ну а как туда тот мерзавец попал, я и представить не могу.
– Да что ты говоришь? – изумился Грушин. – А я могу. Большое дело к замку ключ подобрать! Вот он и подобрал. Затаился и ждал, пока…
– Это ты прав, – перебила Женя. – Когда на шум, который мы с Нинуликом подняли, начали соседи сбегаться, одна бабулька вспомнила, что видела какого-то мужика, который ковырялся с замком. И вроде бы он показался ей незнакомым, но тут у бабулькиного пакета ручка оторвалась, и бутылка подсолнечного масла, как у той Аннушки, разбилась. Всю юбку изгадила, уж так ругалась, так ругалась… Цитата, – уточнила Женя, увидав, как широко распахнулись иронично прищуренные глаза Грушина. – Короче, не разглядела она ничего толком, помнит, что сутулый дядька был. Мне тоже показалось, что он вроде как высокий… Но поскольку никого и ничего, кроме зацементированного Борика, милиция в подвале не нашла, очную ставку проводить было не с кем.
– Смылся он, значит.
– И, наверное, давно. Может быть, сразу, как ребята пришли. Вовремя они появились, ничего не могу сказать.
– Да, а то в конце концов он мог бы и догадаться, что ты интуитивно заберешься в дверь с номером 27, – кивнул Грушин. – Твое счастье, что не успел.
Женя взглянула дикими глазами:
– Ты понимаешь, что говоришь?!
– То есть?
– Думаешь, он ждал именно меня?
– А у тебя нет такого ощущения?
– Бог ты мой! Да с чего, с какой радости?!
– Ну, мало ли кто и почему может желать тебе смерти, – небрежно пожал плечами шеф «Агаты Кристи». – Какая-нибудь жена, лишившаяся мужа с твоей помощью в рабочем порядке, разумеется, но ведь потом она могла раскаяться! Или какой-нибудь муж, который теперь решил, что ты слишком много о нем знаешь. Вариант с Малявиной мы уже обсуждали. Да мало ли!
Несколько секунд Женя смотрела на него оторопев, потом резко отвернулась:
– Злые вы! Уйду я от вас! Ну, начальничек… Секретарша ваша все-таки гораздо человечнее, не в пример вам. Правда, Эммочка? Угадайте с трех раз: у кого шутки дурацкие?
– А если серьезно? – невозмутимо продолжил Грушин. – Ну, напряги головушку, все-таки мы какие-никакие, а детективы.
– Какой-никакой, а все-таки мужик, – пробормотала Женя.
Брови начальства полезли вверх.
– Опять цитата, – угрюмо пояснила она. – А Эн Островский, драма «Гроза», Тихон говорит. Нет, Грушин, давай серьезно, а? Зачем ты меня пугаешь?
– Не пугаю, а призываю задуматься. Например, вот о чем: ты уверена, что там, на шоссе, когда ты появилась около неборсинского «мерса», тебя никто не мог видеть?
– Привет! Как минимум три мента плюс еще двое-трое зевак. Ох, господи! Ты что, думаешь, пошел отстрел свидетелей убийства? Да ну, брось.
– Брошу, брошу, только ты мне скажи: человек, приставивший к виску Неборсина пистолет, не мог все-таки тебя увидеть? Точно не мог?
– Теперь-то я уж и не знаю, – растерялась Женя. – Если, конечно, сидел в ближайших кустах шиповника, то мог. Но ведь милиция все там обшарила и не нашла никого, кроме Гулякова. И то уже потом, после того, как я ушла, его вытащили на свет божий! Вот уж кто видел убийцу, вот кого, если следовать детективным штампам, надо убирать! Это Гуляков в опасности, а не я.
– Гуляков не в опасности, а в бомжатнике, – ответил Грушин. – Прошу не путать.
– А я была в парике! – радостно вспомнила Женя. – Исключено, чтобы он мог меня узнать, исключено!
– Убедительно, – согласился Грушин. – И все-таки, может, тебе быть осторожнее? Не оставаться одной дома, особенно по ночам.
– Собачку завести? – невинно предложила Женя. – Чтобы лаяла под дверью? Или опять Мишу Сталлоне от фоноскопии отвлечешь? Но вот тогда меня уж точно рано или поздно изнасилуют, хоть, возможно, и не убьют. Или, может быть…
Она смотрела совершенно чистым, абсолютно невинным взором, однако Грушин мгновенно помрачнел:
– Вообще говоря, я всего лишь имел в виду, чтобы ты позвонила матери в Москву и попросила ее приехать. А ты вечно все…
– Грушин, не злись, – устало перебила Женя. – Я страх как не выспалась: чуть не до утра читала «Жизнь растений». Раз уж одно дело сорвалось, надо другим заниматься. А то, что ты говоришь… Не обижайся, но, по-моему, это пустышка. Да не видела я этого убийцу толком. Не видела! Рядом окажусь – не признаю. Ну что, мне об этом объявление в газету дать?!
– Правда не видела? – обрадовалась Эмма. – Вот и хорошо, вот и чудненько. Меньше знаешь – лучше спишь. Кстати, о твоем злоумышленнике – я вот что вспомнила: в начале года во всех газетах прошла информация о маньяке, который хватал женщин за горло, вот как тебя, затаскивал в подвалы и, слегка придушив, насиловал. Живыми, к счастью, отпускал.
– А, так это «серия»! – с нескрываемым торжеством воскликнула Женя. – Слышал, Грушин? Типичная «серия»!
– Господа, господа, слушайте, чего скажу!
В кабинет ворвался Миша Сталлоне – такой веселый и радостный, словно его и не ждала разборка «на ковре» и вычет из жалованья той суммы, которую он вчера этаким небрежным жестом подарил «Санта-Барбаре».
– Все-таки умный человек сказал: что ни делается, все к лучшему! Знаете, что вчера в «Барбике» произошло, когда мы оттуда ушли? Попытка убийства – ни больше ни меньше! Только что передали по «Радио «Рандеву»!
– Что, Стаса едва не задушили в своих объятиях бабы? – пробормотала Женя. – Или состоялась дуэль на бутылках шампанского из-за последнего клочка его плавок?
– Если бы! – разочарованно вздохнул Миша. – Нет, просто некая дама пошла в туалет, а он там в полуподвальчике расположен, рядом – служебный выход, через который продукты со двора на кухню заносят. И только дама попикала и вышла в коридор, как свет погас и ворвался какой-то громила. Сгреб ее за шею и потащил на улицу, в ту самую дверь. На пороге она за косяк уцепилась, вывернулась, начала орать. К счастью, два джентльмена, которые в это время следовали в гальюн, услышали крики, засучили рукава, дамочку отбили, а злодей бежал быстрее лани – его даже и не увидел никто.
– Ага! – обрадовалась Женя. – Опять маньяк, как ты, Эммочка, говоришь! Не тот ли самый? Похоже, он вышел на тропу войны!
Эмма прижала ладони к побледневшим щекам.
– Кстати, Миха! – обернулась Женя к боевому товарищу. – Смотри, как бы в этом тебя не обвинили. Очень просто можно подумать, что ты из мести вернулся и начал куролесить, пытаясь если не убить эту особу, то хотя бы распугать клиентуру «Санта-Барбары».
– Этого мне только не хватало! – пробормотал Миша Сталлоне.
– Нет, серьезно, – не отставала Женя. – Если тот бритый наедет на свою бывшую, чтобы сказала, кто участвовал в подставе…
– Я ей позвоню, – встрепенулся Миша. – Прямо сейчас позвоню и скажу, чтоб молчала как рыба об лед!
Он поспешно вышел.
Грушин, словно не слыша всей этой суматохи, задумчиво глядел в окно.
– Ну что? – вкрадчиво спросила Женя. – Что ты там маракуешь? Почему не уверяешь, что этот маньяк и в «Барбик» ради меня пришел?
Эмма коротко вздохнула.
– Ладно, хватит! – Грушин раздраженно стукнул по столу. – Дискуссионный клуб закрыт! Ты, кажется, куда-то собиралась, агент Кручинина? Ну так иди, иди!
– Ну и пойду! Кручинина, видите ли! – Женя поплыла из кабинета, но на пороге остановилась. – Грушин, не обижайся, хорошо? Я правда ужасно тронута, что ты так беспокоишься. За это я принесу тебе самую большую целогину!
– Что?!
– Тебе не нравятся целогины? Тогда каттлею. Ну, пока!
* * *
«Теперь нам уже не нужно доказывать, что рождение – не начало нашей жизни, а смерть – не ее конец. Это истина! В ней мы убеждаемся, когда перед нашими глазами проходит весь процесс зримой утробной жизни, от зачатия до самого рождения. А после смерти… после смерти…
Порою я думаю: может быть, так и нужно жить, радуясь каждому дню и не заботясь о горе, которое точит сердце? Радость уйдет, а горе – оно со мною вечно. Ох, до чего же больно, до чего же верно сказано: «Нет большего блага, чем радоваться своим делам, ибо в этом и доля человека, ибо кто его приведет посмотреть, что будет после?..»
Из дневника убийцы
* * *
»Дендробиум, целогина, фаленопсис – это в Азии. Каттлея, эпидендрум, одонтоглоссум – в тропической Америке. Так, теперь еще не забыть все это!»
Женя тряхнула головой и, приняв вид привередливой покупательницы, обернулась к молодому человеку, который проворно заворачивал в шелково шелестящую бумагу букет гвоздик:
– Э… как вас? Магазин называется «Орхидея», а где же сами орхидеи?
– Прошу прощения, – продавец неслышно скользнул к ней по сверкающему паркету, – ждем нового привоза. Пока у нас только ассеолярия, но она вон там, в отделе «Кухня». Пожалуйста, налево.
В отдел «Кухня» Жене идти не хотелось хотя бы потому, что она только что оттуда пришла. Да и вообще она уже обшарила все закоулки магазина. Валерия не преувеличивала: это действительно было что-то особенное! Магазин представлял собой как бы огромную квартиру – со спальней, гостиной, кабинетом, кухней и столовой, детской, ванной и даже мини-спортзалом. Каждое помещение убрано соответствующими цветами в соответствующих кашпо, горшках, подставках, вазонах… Был даже декорирован крошечный уютный дворик с клумбой и куртиной! А если учесть, что мебель кругом стояла отнюдь не бутафорская, не какой-нибудь там пластмассовый «Промэкс», а самая натуральная итальянская дубовая и сосновая, да и весь декорум: ковры, лампы, обои, безделушки, посуда – тоже был настоящий, лучшего качества, оставалось только головой качать, представляя, в какую денежку все это влетело. Впрочем, похоже, расходы окупались: торговля шла весьма бойко, и хорошенькие продавщицы в изысканно-лиловых платьицах трудились как пчелки, подбирая и заворачивая букеты, упаковывая цветочные горшки, давая консультации по оформлению интерьера и просто так мило, зазывно улыбаясь. Под сенью девушек в цвету имелся только один мужчина, с ним и говорила сейчас Женя. Это был молодой брюнет, сочетавший в своем облике утонченность и распущенность. «Правда что балерун!» На черном коротком жилете, затканном серебряными цветами и надетом поверх черной же шелковой рубахи, золотом вышито: «Артур Алфеев, главный менеджер». Блестящие, зачесанные назад волосы, точеные черты, нарядные ресницы, серебряная серьга в ухе. Нет, не в правом, и на том спасибо! И при всей своей приторной сладости это, конечно, существо мужского пола: обольстительная ласковость так и льется из жуликоватых черных глаз!
– Нет, – упрямо сказала Женя, гоня прочь невольную улыбку, тронувшую губы в ответ на вкрадчивую улыбку Артура, – мне не нужны цветы для кухни. Мне нужны цветы для… для будуара!
Это ей только сейчас пришло в голову. Однако нельзя было позволить Артуру обнаружить полное несоответствие между этим изысканным словом и небрежно-джинсовым обликом покупательницы, а поэтому Женя поспешила обрушить на его голову поток информации, от которой, она знала по опыту, свежему человеку не поздоровится:
– Что-нибудь из летающих орхидей: ванду, арахнис, онцидиум…
– Летающих? – запнулся Артур. – Но как же… где же…
Наверняка он хотел спросить: где конкретно будут летать орхидеи – в квартире или на улице?
– Я имею в виду, – снисходительно пояснила Женя, – тропические роды с воздушными корнями, при помощи которых они добираются до вершин деревьев и выносят на свет свои цветы.
Конец цитаты. Главное – вовремя остановиться: за ночь Евгения набила свою головушку таким количеством орхидейной информации, что теперь она на полную катушку сплеталась всеми своими родами и видами, размахивала воздушными корнями, выносила на свет свои цветы.
Лоск самоуверенности на красивом лице Артура несколько поблек.
– Прошу прощения, – пробормотал он, украдкой озираясь и явно мечтая ретироваться, – я не специалист в лазающих… то есть летающих… извините! Вам следует поговорить с хозяйкой, с Аделаидой Павловной, если угодно.
– Угодно! – радостно согласилась Женя, которая за этим и пришла в «Орхидею». – Разумеется!
Артур, извинившись улыбкой, отошел к интеркому на стене, а Женя подумала, что поступила сейчас как одна из тех самых орхидей, которые привлекают насекомых к опылению наиболее эффективным образом: обманом. Они расставляют ловушки, из которых не выбраться без «принудительной работы» по опылению. А красавчик Артур выполнил «принудительную работу» по связи Жени с загадочной Аделаидой. Быстро же удалось добиться своего!
