Арне Даль
Глушь
– Подкосило?
– Я не могу подобрать другого слова, – ответила Блум, разливая бульон. – Я спинным мозгом почувствовала, что нам надо оттуда выбираться. Видимо, сказался долгий опыт агента. Единственное, в чем я была уверена: нам нужно скрыться как можно незаметнее. Они оставили там Силь, преследуя какую-то цель. Либо чтобы отправить нас за решетку за убийство, либо в качестве предупреждения, как знак, что мы приговорены к смерти. Они могли бы разделаться тогда же и с нами, мы были легкой добычей в той лодке в заливе. Вот так вот обстоят дела. Мы вляпались в это против собственной воли, из-за чокнутого убийцы, но главным персонажем в этой истории, о чем бы там ни шла речь, был не он. Шла большая игра, и мы оказались в лучшем случае разменными пешками. Нам надо из всего этого выбраться, и я думала только об этом.
– Ты почувствовала спинным мозгом, а меня подкосило?
– Выпей бульона, тебе это пригодится.
Бергер неохотно поднес к губам кружку и отхлебнул горячую смесь. Как обычно, с мясом это, понятное дело, имело очень мало общего. Блум тоже отпила немного и продолжила:
– Тебя действительно подкосило. Образно говоря, кувалда огрела тебя по голове, и ты свалился. Я стояла там, рядом с мертвой Силь и твоим бесчувственным телом, и знала, что они каким-то образом следят за мной. Может быть, я могла бы сбежать, но тогда мне пришлось бы бросить там тебя. Мне надо было быстро привести тебя в чувство, Сэм. К счастью, рана уже зажила.
– Ты что, пырнула меня ножом, чтобы я очнулся?
– Вроде того, да. Нашла эффективную болевую точку. Но ты был совершенно неуправляем. Ты не понимал, что я хочу сделать как лучше для тебя. Лучше для нас. Ты впал в ярость и хотел любой ценой добраться до Августа Стена. Ты собирался обратиться к газетчикам, на телевидение, кричать об этом на улицах и площадях. Мне пришлось тебя утихомирить.
– Дай угадаю. Шприц в шею?
– Ты не должен был снова потерять сознание, но мне надо было контролировать тебя. Я вколола полдозы. Ты стал сговорчивей, это помогло. У тебя кружилась голова, но спорить ты перестал. Мы сбежали через лес. Осины, ты помнишь осины?
– Шелест листьев, – пробормотал Бергер. – Впрочем, тогда они уже опали.
– Я поддерживала тебя, мы шли, спотыкаясь, но выбрались. Я не стала брать нашу машину на парковке у таунхаусов. Мы вышли к нескольким виллам, пробрались в одну из них, нашли ключ от автомобиля.
– Ты это серьезно? И я все это проделывал?
– Нет, я усадила тебя на лестницу в надежде, что никто тебя не заметит и не примет за подозрительного бродягу. С тех пор я пару раз сменила машину. Сейчас у нас вот эта.
Блум помахала перед носом у Бергера ключом. Не узнать марку было невозможно.
– Джип, – кивнул он. – Предположу, что полноприводный?
– Я подумала о том, куда мы направляемся. Мне нельзя было вступать в контакты ни с кем, ни единого раза, это самое главное. Залечь на дно и не вылезать. Держаться в тени. Я вспомнила про эти два дома, несколько лет назад я ходила в поход по горам в этих местах. Сюда никто никогда не забредает, во всяком случае, не в ноябре. С тех пор мы скрываемся здесь. Ни Интернета, ни телефонных разговоров, ни оплат банковской картой, вообще никакого общения с внешним миром. Много размышлений о жизни, уж поверь. И немного катания на лыжах.
Бергер показал на ключ от машины и сказал:
– Так мы, значит, отсюда уезжаем?
– О чем ты говоришь?
– «Выпей бульона, тебе это пригодится». Твои слова.
Блум допила то, что оставалось в чашке, и посмотрела на Бергера. Их взгляды скрестились, как будто каждый оценивал другого самым скрупулезным образом.
В конце концов, Бергер тоже допил свой бульон и спросил:
– Так почему же мне нужно больше энергии, чем обычно?
Блум со стуком поставила свою кружку на стол.
– Потому что у меня для тебя сюрприз.
6
Среда, 18 ноября, 11:14
Пустая, холодная комната, как будто вырубленная в скале и вызывающая клаустрофобию. В кромешной тьме светятся только экраны мониторов.
Мониторов два, один над другим, и они показывают одну и ту же картину, хотя и с разных точек. Масштаб для лучшей видимости установлен с учетом размеров крошечного письменного стола, где джойстиком регулируется угол обзора, приближение и резкость. В данный момент изображение на обоих экранах похоже на фотографии, на которых главным образом виден один только снег. На верхнем экране, впрочем, видны еще и два засыпанных снегом дома, один ближе, другой дальше. На нижнем только тот, что ближе.
Вдруг затишье нарушается. Что-то происходит рядом с дальним домом. Два человека выходят, они очень маленькие, очень далеко.
Рука в тонкой кожаной перчатке привычным жестом увеличивает изображение; даже на таком расстоянии четкость высока. На женщине теплое белое пальто, современные лыжные ботинки, плотно облегающая голову шапка. На босоногом мужчине нет ничего, кроме полотенца, обмотанного вокруг туловища. Женщина показывает ему дорогу за угол дома, протягивает ведро, возвращается из-за угла.
Какое-то время она остается в фокусе.
Потом левая рука приближает изображение мужчины; правая рука, тоже в тонкой кожаной перчатке, делает запись на небольшой клавиатуре под маленьким экраном:
«11:15. ♂ очевидно в сознании; предположительно гигиенические процедуры ♂; ♀ помогает дистанционно».
Стоящий рядом с домом мужчина снимает полотенце, вешает его на гвоздь в стене. В его темной бороде заметна проседь, он встает прямо, немного медлит, разглядывает ведро.
Потом поднимает его и выливает содержимое себе на голову.
7
Среда, 18 ноября, 11:16
Пробуждение проходит в несколько этапов. Пик бодрствования, как правило, достигается посредством внезапного шока, в первую очередь от холода.
Опрокинув на свое обнаженное тело ведро с водой из растопленного снега, Бергер почувствовал себя, мягко говоря, окончательно очнувшимся. Как по условному знаку, из-за угла дома показался флакон с шампунем. Взамен он протянул пустое ведро, женская рука взяла его и исчезла.
Холод микрометр за микрометром проникал в его намыленное тело – но не в ступни: в них он вгрызался совсем по чуть-чуть, и это ощущалось острее.
Через какое-то время из-за угла снова показалась рука, на сей раз с полным ведром. Бергер быстро вылил воду на голову и вернул его в протянутую руку.
– Еще одно? – раздался голос Блум.
– Если это не будет слишком большой наглостью, – заикаясь, выговорил Бергер.
Снова появилось ведро. Он опрокинул его на себя, схватил висящее на гвозде полотенце и уже начал растираться, но тут вода, стекшая с голеней, стала замерзать, угрожая приморозить его ступни к снежному покрову.
Но Бергер ее опередил. Он за несколько секунд вырвался из ледяного плена, пронесся мимо Блум и вбежал обратно в дом, вытершись наполовину.
– Твоя обычная одежда лежит в сумке, – крикнула снаружи Блум.
Он быстро нашел вещи и натянул их на себя. Все они были до странности привычными, кроме теплых ботинок на толстой подошве – он никогда их раньше не видел, но они пришлись удивительно впору. Выйдя на заснеженную равнину, где стояла абсолютная тишина, он надел поверх белого пуховика белую непродуваемую куртку. Молли Блум ждала снаружи. Окинув Бергера критическим взором, она спросила:
– А что мы будем делать с бородой?
– Это зависит от того, чем нам предстоит заниматься, – ответил Бергер.
Она кивнула и пошла по аккуратно расчищенной дорожке, которая вела через холм. Бергер думал, что за ним окажется снежная пустыня, но вместо этого увидел еще один дом, чуть побольше, чем его. Снаружи стояла лопата для уборки снега и больше ничего. Блум открыла дверь и вошла внутрь. Бергер остался стоять в дверном проеме, пока Блум сгребла кое-какие вещи и сунула их в рюкзак.
Бергер огляделся. У самой двери были сложены один на другой несколько автомобильных аккумуляторов, на них лежало множество обычных батареек, вероятно, для ламп. Как и в его доме – конечно, куда более грязном, – здесь была дровяная печь, которой явно не пользовались. Он догадался, несмотря на свое удручающее состояние, что это из-за дыма. Дым и спутники.
Значит, здесь Молли Блум прожила, притаившись, две недели, никак не контактируя с внешним миром и поселив впавшего в безумие напарника в соседний дом, чтобы не путался под ногами, но и не исчезал из поля зрения. Бергер попытался разглядеть следы ее деятельности. Из аккумулятора, стоящего рядом с аккуратно застеленной постелью, шли кабели к трансформатору, из него выходили провода, которые тянулись к ноутбуку на ночном столике и к маленькому принтеру под столиком.
– И никакого подключения к Интернету? – сказал Бергер.
– По минимуму, – парировала Блум. – И очень хорошо защищенное. Это было необходимо.
– Гуглила спутники?
– Да, теперь я знаю, к каким спутникам может получить доступ СЭПО. Они проходят в определенные моменты, я переслала расписание на твой мобильный.
– Ты намерена и дальше держать меня в напряжении?
Блум закинула рюкзак за спину и, проходя мимо Бергера, протянула ему солнцезащитные очки. Дорожка вела дальше через поле, все больше утопая в снегу. Бергер шел следом за Молли, и скоро им пришлось пробираться по глубокому снегу.
– К счастью, намело не так уж много, – сказала она, прокладывая путь. – Но все же отсюда до ближайшей нормальной дороги пятьдесят километров.
Они шли и шли. Солнце светило ледяным светом, который, отражаясь от снега, становился еще холоднее. Очки спасали от снежной слепоты, но рези в глазах не предотвращали.
Бергер, не снимая очков, посмотрел на мобильный, сверился с расписанием спутников. Они проходили три раза в сутки. Однако в ближайшие два часа их не ожидалось.
Местность вокруг была неровная, дикая, холмистая. Ни один автомобиль не проехал бы здесь, даже полноприводный.
– Как, черт возьми, тебе удалось тащить меня здесь всю дорогу? – тяжело дыша, спросил Бергер. – Я совсем ничего не помню.
– Так же, как через лес у Эдсвикена. Инъекция правильной дозы лекарства. Ты мог идти и все. И тогда не было снега, местность выглядела совсем иначе.
Блум сверилась с компасом в телефоне и свернула чуть южнее. Они шли еще какое-то неопределенное время, не произнося ни слова.
Постепенно снежный покров начал исчезать, стало легче идти, они явно добрались до мест, где дули сильные ветры. Стали попадаться деревья, невысокие, изогнутые. Судя по всему, Бергер и Блум добрались до границы леса.
Вдали Бергер увидел нечто, напоминающее укрытие от ветра. Блум уверенно направилась в ту сторону и принялась разгребать снег. Когда она взялась за лопату и начала раскидывать сучья и стволы деревьев, в работу включился и Бергер. Он был не в лучшей физической форме. Впервые в жизни он был поражен собственной слабостью.
– Ты это построила? – спросил он, откидывая ствол карликовой березы.
– На случай, если они и впрямь проверяют записи со спутников, – пояснила Блум. – Хотя вообще-то я в этом сомневаюсь, СЭПО тоже приходится думать о бюджете. И сейчас, как я уже сказала, в горах совсем нет туристов. Но я не хотела рисковать.
Из-под веток проступила задняя часть кузова. Цвета хаки, а как же еще? Интересно, она угнала его из военной части?
Блум уселась на водительское сиденье, без проблем завела машину, дала задний ход. Когда Бергер залез на пассажирское место, Блум рылась в своем рюкзаке. Достав лист бумаги, она протянула его Бергеру.
– Тут поначалу немного ухабисто, – сказала она. – Держись крепче.
– А с этим мне что делать? – спросил Бергер, помахав листом.
– Например, прочитать, – ответила Блум, нажимая на газ.
– «Комиссару Дезире Росенквист»? – воскликнул Бергер и принялся за чтение.
* * *
Когда через несколько десятков километров почти незаметная дорожка начала напоминать настоящую дорогу, Блум остановила машину и поменяла номерные знаки. Вскоре после этого они въехали в деревню.
Летом в Квикйокке начинаются туристические маршруты по национальным паркам Сарек и Падьеланта, но в начале зимы там было пустынно. За все время, пока Блум и Бергер ехали по улицам населенного пункта, самого населения им не встретилось.
Больше пятидесяти километров по тряской дороге через лапландскую глушь должны были бы впечатлить Бергера куда больше. Но нет, и причина была проста: он только что прочитал странный машинописный текст. И даже забыл, что его должно было бы укачать.
Он зачитал вслух:
– «В первый раз я услышала этот звук два месяца назад. Его трудно описать. Как будто кто-то сидит в стене. Звук доносился и не снаружи, и не изнутри, и вряд ли его издавал человек».
Блум посмотрела на него.
– Кто это написал? – спросил Бергер, когда они проезжали указатель, сообщавший, что они приближаются к горной станции Квикйокк.
– И что с ней случилось? – отозвалась Блум и свернула на парковку между несколькими длинными красными домами.
Самые упрямые струйки водопада все еще пробивались через растущий слой льда, но было очевидно, что скоро поток замрет на полгода.
– Ты на полном серьезе отвечаешь на вопрос вопросом? – сказал Бергер. – Это ты дала мне это письмо. Его послали моей бывшей коллеге Ди? С неправильным указанием должности?
– Твой внутренний детектив ушел на пенсию? – спросила Блум. – Да, это машинописный текст, но оригинал ли это? Или вероятнее, что я распечатала его на маленьком принтере, который ты видел в доме?
Бергер наблюдал за напарницей, пока она вылезала из автомобиля.
– Здесь безопасно? – поинтересовался он, показав на стоящие вокруг дома.
– Согласно полученным данным, да. Но придержи пока свои вопросы при себе. И пожалуйста, в ближайшие минуты следи за тем, что говоришь.
– Согласно данным? – переспросил Бергер, но вопрос оказался адресован закрытой двери машины.
Он вышел из джипа. Морозный воздух обжигал дыхательные пути. Чтобы догнать Блум ему пришлось пробежать несколько шагов. Это на удивление бодрило. Они подошли к лестнице, ведущей в нечто вроде помещения под крышей, на втором этаже длинного красного дома. По-прежнему не появилось ни одного человека, как будто вся вселенная просто-напросто замерзла. Блум подошла к двери и постучала. Пока они ждали, что им откроют, она обернулась к Бергеру и сказала:
– Надеюсь, у тебя крепкое сердце.
Бергер уставился на нее с непонимающим видом.
Дверь открылась. Его взгляд упал на женщину с темными волосами и проницательными карими глазами. Слегка поморщившись, она жестом, словно нехотя, предложила им войти.
Блум зашла в дом, Бергер нет. Вот теперь его ноги действительно примерзли к земле, как будто дождавшись такой возможности.
– Ди? – неуверенно пробормотал он.
– Ну да, – ответила темноволосая женщина. – Заходи же, пока кто-нибудь не увидел эту бороду и не позвонил в полицию.
– Что ты, черт побери, делаешь в Йокмокке?
– Проходи в дом, – терпеливо повторила Дезире Росенквист, как будто это было что-то для нее очень привычное.
Она резким жестом указала на два стула, стоящих около очень маленького письменного стола. На нем лежал бинокль, три папки разной толщины и машинописное письмо, сильно напоминающее то, которое Бергер держал в руке. Ди села напротив них и вперила взгляд в бывшего напарника.
– Разумеется, я здесь не случайно, – сказала она. – Мы решили, что это самое удобное место для встречи.
– Мы? – переспросил Бергер и посмотрел в окно на пустынные горы. – Удобное?
– Одна нога здесь, другая там, – загадочно ответила Ди. – Выходной день после воскресной встречи с руководством Национального оперативного отдела. Самолет до Кируны, потом арендованная машина, вечером обратный рейс. А вот что вы здесь, черт побери, делаете?
Бергер встретился с ней взглядом; он чувствовал, что в его глазах была пустота.
– Даже если я и понимаю все сказанные тобой слова, Ди, мне не за что ухватиться. Разве что за слово «черт», его я могу соотнести с реальностью.
Ди помолчала, посмотрела на него и наконец сказала:
– Тебя уволили, как я и предсказывала. Ты исчез сразу после трагической смерти Силь. Через несколько дней я отправила эсэмэску на твой личный мобильный. Получила ответ от Блум. Какое-то время я над ним размышляла.
Бергер смотрел на открывавшиеся в окне виды. В данную минуту они были понятны ему больше, чем все остальное.
– Опять возникает слишком много вопросов, – сказал он. – Я не врубаюсь.
– Насколько я поняла, ты провел, ни во что не врубаясь, уже немало времени. Насколько я поняла, вы со всех ног бросились инвестировать свои выходные пособия в частный сектор. Насколько я поняла, было крайне маловероятно, что ты сможешь прийти на эту встречу.
– Я не знал об этой встрече.
– Но ты получил машинописный текст?
– Только что прочитал, да. Кто его написал?
– Это второстепенно. Важнее, не споткнулся ли ты в нем обо что-то.
– Еще как, разумеется. Автор жива?
– С ней все в порядке, – сказала Ди. – Письмо было написано пару недель назад, и она позвонила с лестницы, ведущей в подвал. Йокмоккская полиция приехала к ней приблизительно через час. Не было никаких признаков присутствия там посторонних. И совершенно определенно никаких короедов.
– Но потом она отправила недописанное письмо прямо тебе? – спросил Бергер. – И назвала тебя комиссаром?
– Я и есть комиссар. Получила назначение в НОО.
– Национальный оперативный отдел? Но как это произошло?
– Наша группа ведь развалилась. Аллан ушел на пенсию, у Силь случился инсульт…
– Инсульт? – воскликнул Бергер и почувствовал, как рука Блум сжала его бедро; это заставило его придержать язык.
– Да? – Ди внимательно посмотрела на него.
– Я просто не знал причину смерти, – пробормотал Бергер.
– И на похороны не пришел… Какого черта вас занесло сюда на север? Вы прячетесь? Занимаетесь любовью в каком-нибудь иглу?
Блум опередила Бергера:
– Мы решили в тишине и покое обсудить будущее, открывающееся перед нами по завершении карьеры полицейского. Наши отношения строго профессиональные.
Ди посмотрела на нее, покачала головой и демонстративно повернулась к Бергеру.
– В НОО появилась вакансия, вступить в должность надо было немедленно, и я подала заявление и получила место.
– Поздравляю, – сказал Бергер.
– И первое, что свалилось там на меня – это Йессика Юнссон из Порьюса. Как она сама пишет, известная сутяжница. Все в НОО только покачали головами, когда я показала им письмо. И посоветовали мне сжечь это дерьмо.
– Но ты не сожгла?
– И ты, Сэм, конечно, понимаешь, почему?
Бергер наморщил нос, но ничего не сказал.
– Если это письмо адресовано мне, – сказала Ди, – значит, оно адресовано и тебе, не так ли?
– Я вижу только уйму теорий заговора, – отозвалась Блум.
Взгляды Бергера и Ди скрестились. Они долго не сводили друг с друга глаз, потом Ди продолжила мысль:
– Да, Йессика Юнссон погрязла в теориях заговора. Но одно имя там выпирает, да, Сэм?
– Карл Хедблум, – пробормотал Бергер.
– Здесь написано: «Что рисунок ручкой на бедре Лизы Видстранд даже упоминался в местных газетах, но полиция махнула на это рукой и не изменила мнения о вине Карла Хедблума».
– Наше первое общее дело, Ди.
– Отвратительный случай. Он меня задел. Глубоко. И хотя прошло уже восемь лет, я помню все, как вчера. После него было много бессонных ночей.
– Ты думаешь, она послала письмо именно тебе только из-за Карла Хедблума?
– Не вижу другой причины. Если его вообще послала она.
– О, – сказала Блум.
Бергер и Ди перевели взгляды на нее.
– Я не помнила имени Хедблум, – пояснила она. – Это ведь было двойное убийство? Матери с младенцем?
– Нас прикомандировали к тогдашней Государственной уголовной полиции, – сказал Ди. – На окраине Орсы в небольшом овраге были найдены изуродованные останки Хелены Граден, тридцати пяти лет, и ее сына Расмуса, четырнадцати месяцев от роду. Ребенок находился в своей коляске, по крайней мере, частично. Что это было за убийство? Было ли это в первую очередь убийством ребенка или женщины? Следователи рвали на себе волосы, там перевернули каждый камешек. Было больно на это все смотреть. Долгое время главным подозреваемым был муж и отец Эммануэль Граден, хоть он и разрывался от горя. И только когда руководство посмотрело на дело под другим углом и начало мыслить нестандартно, дело сдвинулось. Убийца охотился не на детей и не на женщин, а на матерей. Он убивал матерей и сыновей. Потребовалось много психологических экспертиз, чтобы исключить невиновных и ограничить поиски. Наконец нашли мужчину с очень серьезными психическими отклонениями, который именно тем летом несколько недель провел недалеко от Орсы вместе с группой других пациентов. Его звали Карл Хедблум, ему было двадцать четыре года, и у него было ужасное детство. Его мать была сущей дьяволицей. Хелена и Расмус Граден были найдены только через два дня после исчезновения. Карл Хедблум в целом мог приходить и уходить когда угодно. И посреди леса между местом, где нашли тела, и местом, где жила группа пациентов, в конце концов, была найдена недавно построенная хижина со следами крови внутри. Там была ДНК Хедблума.
Блум кивнула, хотя брови были нахмурены.
– Но это же один из наиболее очевидных преступников в истории шведской юриспруденции? – сказала она. – Суд прошел неслыханно быстро, принимая во внимание огромное количество собранного материала.
– Эта тема, конечно, не обсуждается, поскольку Йессика Юнссон всем известная сутяжница, – сказала Ди. – Однако это не главная причина. Прежде всего, эта тема является табу, потому что поимка Карла Хедблума увенчала карьеры многих полицейских, в том числе нашего Аллана Гудмундссона. Понадобилось бы немало сил, чтобы вернуть его домой с турнира по бриджу на Таити.
– Турнир по бриджу? – воскликнул Бергер.
– А ты не знал, что Аллан и его жена входят в элиту шведского бриджа? Выйдя на пенсию, они ездят по всему миру и играют.
– Ничего себе! – поразился Бергер.
Блум развела руками и спросила:
– Но почему мимолетное упоминание, сделанное вскользь в письме сутяжницы, должно повлечь за собой нечто катастрофическое?
– Был один момент, которого расследование не объяснило, – ответил Бергер. – Он так и остался под вопросом, полиция не разглашала его, и в конце концов он отошел на второй план. Небольшой рисунок ручкой на левом бедре Хелены Граден.
– Я никогда не слышала имени Лизы Видстранд, которую Йессика Юнссон упоминает в своем письме, – сказал Ди. – Оказалось, что она была проституткой из Гётеборга, которую жестоко убил неизвестный клиент. Дело осталось нераскрытым, но я видела фотографии. У нее на левом бедре действительно был рисунок ручкой.
– И что это за рисунок? – спросила Блум. – И как случилось, что полиция проморгала наличие связи между этими делами?
Ди развела руками и сказала:
– Убийства проституток случаются чаще, чем можно предположить, и СМИ нередко упускают их из виду. К сожалению, это не приоритетное направление в работе полиции.
– Это был очень старательно нарисованный четырехлистный клевер, – сказал Бергер.
Наступила тишина. Они смотрели друг на друга. Внимательно.
– Йессика Юнссон адресовала письмо в НОО и написала «комиссару Дезире Росенквист». Я стала комиссаром незадолго до того, как она отправила письмо. Она каким-то образом следила за мной. Вероятно, она знает, что я участвовала в расследовании дела Граден. Велика вероятность, что всем своим письмом она хотела сказать именно это: Карл Хедблум, возможно, невиновен. И она хотела сказать это именно мне. Почему?
Бергер кивнул и спросил:
– И почему ты сидишь здесь на тайной встрече с парой уволенных сыскарей, которые, как ты думаешь, прячутся?
– От руководства НОО поступила директива: никто не должен связываться с Йессикой Юнссон. Она типичная пария. Другими словами, я не могу заняться этим сама. К тому же, мне кажется, она поговорит с тобой так же охотно, как со мной. Ей что-то известно. Я хочу, чтобы вы ее допросили, абсолютно неофициально. Мне хочется понять, стоит ли пытаться возобновить расследование закрытого дела, учитывая, какого труда это будет стоить и сколько страданий повлечет за собой.
– И вы двое, стало быть, об этом договорились? – спросил Бергер. – Не знаю, достаточно ли я здоров для того, чтобы играть в частного детектива.
Ди подвинула им три папки, лежавшая слева была заметно толще двух других.
– Дело Граден, – сказала Ди, хлопнув по папке ладонью. – Дело Видстранд. И досье на Йессику Юнссон. Вы отправитесь туда как представители НОО, сошлитесь только на меня и ни на кого другого. У вас будут фальшивые удостоверения и визитки. Все это совершенно не официально, я буду отрицать, что была в курсе, если вы провалите это дело. Я уже позвонила Йессике Юнссон и сообщила, что вы приедете. У нее должно создаться впечатление, что вы расследуете историю о таинственном мужчине, который, как она утверждает, охотится за ней. На самом же деле вы должны выяснить, что ей известно об убийствах Хелены Граден, Расмуса Градена и Лизы Видстранд.
Бергер повернулся к Блум. Она медленно кивнула.
– И где находится этот чертов Порьюс? – спросил Бергер.
– Неподалеку, – ответила Ди и встала из-за стола.
Потом она протянула им массивный спутниковый телефон.
8
Среда, 18 ноября, 14:08
В Лапландии «неподалеку» никоим образом не означает «близко». Наоборот, в этом выражении скрыта присущая местным жителям самоирония.
По сравнению с дорогой по пересеченной местности от полюса недоступности дорога из Квикйокка до Вайкияура была в очень хорошем состоянии. Когда солнце скрылось за горами в кипящем разноцветном вареве и стрелки на часах как раз показали два часа пополудни, Блум и Бергер почти добрались до самого длинного шоссе Европы.
Европейские автомобильные маршруты пересекают континент вдоль и поперек, но ни один из них не тянется так далеко и так прямо с севера на юг, как E45. Его протяженность почти 5000 километров, он начинается в Джеле на южном берегу Сицилии и заканчивается в Каресуандо, самом северном населенном пункте Швеции. От южной оконечности Европы до северной. На севере Швеции это шоссе называют Внутренней дорогой. Из Вайкияура в Лапландии она ведет на север, в Порьюс.
Всю дорогу от Квикйокка в джипе царило молчание. По обе стороны от рычага коробки передач происходила обработка информации.
– Значит, ты не знала? – спросил наконец Бергер.
– Я знала, что Росенквист что-то от тебя нужно. Но что конкретно – нет.
– А Ди, стало быть, отправила сообщение на мой частный запасной мобильник? Со своего, надо думать? Две анонимных сим-карты в бесконечном киберкосмосе. Что именно она написала?
– «Как дела? Никак не могу разыскать тебя. Важно».
– «Важно»?
– Поэтому я и ответила. Коротко. Как будто ты не хотел, чтобы тебя беспокоили.
– То есть в Копрояме мобильные ловят сеть?
– В Кобтояуре. Вообще-то, нет. Но при определенных атмосферных условиях сигнал может пробиться, если человек стоит в правильном месте. Росенквист попросила меня отправить мейл на адрес, который выглядел как неофициальный. Я пошла в правильное место и смогла подключиться к Сети. Я призналась, что это я ей пишу, издалека. Написала, что ты временно вышел из игры – сослалась на желудочно-кишечную инфекцию. Потом получила в ответ это машинописное письмо. Когда она спросила меня, не находимся ли мы случайно на севере, я заподозрила неладное. СЭПО ведь могло добраться и до нее. Но она объяснила, что к чему, а я как могла попыталась выяснить, насколько это правда. И ответила, что мы могли бы найти время для встречи. Я назначила встречу в Квикйокке как на своего рода нейтральной территории между нами и Порьюсом.
– Полагаю, имя Йессики Юнссон фигурировало в мейле? Ты проверила, кто она?
– Неприкасаемая, изгой, как и сказала Росенквист. Годами засыпает полицию письмами. Одна из тех, кого шлют куда подальше. Из тех, кого не выносят.
– Я прочитал письмо еще раз. Наша Йессика действительно во тьме.
– С большой буквы и все такое. Расскажи о Хелене Граден.
Бергер уставился в кромешную тьму, уже царившую за окном.
– Я пытался от этого избавиться, – произнес он наконец.
– Тяжело?
– Там было видео…
В джипе повисла тишина. Прошло полминуты, прежде чем Бергер продолжил:
– Первые шаги Расмуса, которому было год и два месяца. Хелена Граден так радовалась, так смеялась, что и Расмус начал смеяться. Этот смех преследует меня. Смех матери и ребенка, сплетающийся в какую-то само собой разумеющуюся… ткань жизни. Я не могу это как следует объяснить. Это цепляло. А через неделю они оба были мертвы. Жестоко убиты.
Блум какое-то время молчала. Потом бросила на него быстрый взгляд и сказала:
– Мы можем повернуть, если хочешь.
– Нет, – решительно ответил Бергер. – Я ассистировал Аллану во время решающего допроса Карла Хедблума. Аллан в то время работал жестко, он вытащил на свет все худшее, что было в Карле, который оказался и безумен, и склонен к насилию. Глубоко ненавидел матерей. Было огромной ошибкой разрешить ему жить в приюте почти без наблюдения, еще большей ошибкой – позволить ему поехать с другими пациентами на экскурсию. Его психическое состояние оценили совершенно неверно, и один главврач в результате вылетел с работы. Но все же в самом преступлении было что-то, перед чем Карл совершенно пасовал. Аллан жестко на него надавливал, и все время все сходилось, пока не зашла речь о тех двух днях в хижине.
– И что же случилось? – спросила Блум.
– Карл Хедблум признался. Ни капли не колеблясь. Но рассказать, как все происходило, ему толком не удалось. Поскольку вещественные доказательства были неопровержимы, суд решил, что Карл находился в состоянии психоза и просто не помнил никаких подробностей.
– И ты тоже был уверен в его виновности?
– Да, тогда был. В целом.
– Хедблум упоминал рисунок ручкой?
– Он сознался, что сделал его, и больше это не обсуждалось. По сравнению с остальным маленький рисунок на бедре казался сущим пустяком.
– Надеюсь, ты расскажешь мне и все остальное…
– Или я расскажу, или вот здесь все прочитаешь, – сказал Бергер, приподняв папки.
Из бумаг выпали две визитных карточки, Бергер взял их с колен, ему удалось сфокусировать взгляд на тексте. Его лицо скривилось от отвращения.
– Приехали, – сказала Блум.
Фары джипа на мгновение выхватили из темноты фасад дома метрах в пятидесяти от них. Блум вытащила ключ из зажигания, и остался только очень бледный свет. Он струился с террасы над лестницей, ведущей в безликий старый дом на плоскогорье посреди дикой природы. Никаких других огней не было видно, даже звезды не светили, не говоря уж о луне.
Блум вышла из машины, Бергер следом. Рядом с парковочным местом угадывалась стена гаража, с другой стороны их автомобиля едва виднелась ведущая к дому дорожка. Блум осветила ее карманным фонариком. Снежный покров был глубоким и совершенно нетронутым. Не было никаких сомнений, что преследователь оставил бы четкие следы.
Они поднялись по скользкой лестнице, позвонили в дверь. Бергер обернулся и бросил взгляд со слабо освещенной террасы в леденящую лапландскую ночь. На часах не позже трех часов дня, а темно, хоть глаз выколи. Он попытался удержаться в сегодняшнем дне, но тьма неумолимо влекла его к оврагу в Орсе.
