Арман Аскаржанович Умиралиев
Гунны
– С ними был Аспар?
– Да, господин.
– Ну да, они росли вместе в детстве как родные братья и они родственники по материнской линии.
– Как так? – удивился командир гарнизона Круглой крепости. – Мать Сакмана ведь из сакского племени гузов?
– Да, так оно есть. Матеря матерей Сакмана и Артавы родные сестра. А Аспар двоюродный брат Артавы и, получается, тоже родственник Сакмана. Вообще система родства у кочевников очень запутанная. Если покопаться, то в итоге получится, что все они друг другу родственники. Но это не мешает им постоянно воевать, грабить и убивать друг друга. Вот как Сакман. Пришел, напился дармового вина из шахских кладовых, забрал подарки для своей матери. А прикажи Богра начать штурм крепости, он первый и повел бы в бой своих канглы и даже не вспомнил бы, что вот только что праздновал встречу с Артавой. Так почему же он все-таки не стал атаковать вас, а? Ведь у него были все шансы на победу.
– Не знаю, мой господин. Может он испугался, узнав, что армия Хорезма под вашим командованием возвращается.
– Да нет, – покачал головой Фарасман, – он прекрасно знал, что мы будем возвращаться еще несколько дней. А воинов в крепости было слишком мало для отпора гуннам. С такими воинами, разбившими армии страны Чин и Парфии, и талантом полководца, он мог бы легко завоевать всю страну. Используя ресурсы Хорезма, Маргианы, Согдианы и военную мощь кочевников…
– Он бы не смог удержать под своей властью все эти страны, отец, – перебил его командир гарнизона Круглой крепости.
– Ты прав, Бехрем, – ответил Фарасман и, внимательно взглянув на него, добавил, – завтра ты отправляешься в страну Чин.
– Но, отец…
– Ты возглавишь посольство Хорезма и предстанешь перед императором Лю Ши, – перебил его Фарасман.
– Повинуюсь, мой господин, – склонился в поклоне Бехрем.
– И вот что ты должен передать императору…
* * *
Я ехал во главе колонны всадников по направлению к Таразу. Хорезм мы покинули без сражений уже на третий день после того, как я снял осаду Круглой крепости. Сразу же, как мы покинули границы этой благодатной страны, Сакман с сородичами ушел в свои кочевья. Мы тепло попрощались, он снова заверил меня в своей преданности и обещал вернуться к весне с туменом своих воинов для похода на гуннов Кокана. Откуда-то все знали, что воевать с Коканом я собрался именно весной. Желания у меня устраивать разборки со «своим» дядей и объединять всех гуннов не было никакого. Для этого, во-первых, надо было переться за тысячи километров аж на восток Казахстана моего времени и даже дальше на территорию Западной Монголии и Южного Алтая, а, во-вторых, опять-таки никто не знает, как обернется этот поход в итоге. Я бы про Кокана вообще забыл, если не одно обстоятельство, которое меня очень напугало.
* * *
– Проснись, эй, туткек25, проснись, – услышал я сквозь сон, – туткек, эй, проснись, – тут меня начали теребить за плечо.
«Это что, ко мне обращаются?» – подумал я, сквозь сон пытаясь открыть глаза. Сверху сквозь открытый шанырак юрты на меня смотрело рваное лицо луны.
– Туткек, ты проснулся?
Я повернул голову на голос и, увидев Тураки-хатун, вскочил.
– Аже, вы зачем здесь?
– Не называй меня так, туткек. Я знаю, что ты не мой внук. Душа моего внука ушла к своим предкам, а в его тело вселился ты, туткек. Я еще тогда, когда ты пришел к моему сыну, заподозрила это, а когда услышала тебя и увидела, как ты себя ведешь на совете вождей, то сразу поняла, что ты не мой внук.
– Что вы говорите, аже? – в испуге смог только это сказать я.
– Замолчи, туткек, и послушай меня, – в приказном тоне сказала она, – я никому не скажу, что ты не мой внук, если ты дашь клятву, что убьешь Кокана и привезешь мне его голову, чтобы я лично смогла изготовить из его черепа чашу и пить из него вино, которое будет утешать меня. Я вижу, что только ты сможешь объединить канглы и гуннов, что бы убить его.
– Но, ажж-э-э, госпожа, ведь не Кокан убил вашего сына, а солдаты ханьского генерала Чен Тана?
– А-а, все-таки я оказалась права, что в теле моего внука нет больше его души, – горько произнесла она надломленным голосом, но тут же, собравшись, продолжила в своей прежней властной манере. – Мне теперь неважно кто ты, туткек, бежавший из чертогов Тенгри, или демон из подземного царства Эрлика, или простой дух воина, которого не приняли предки и бродивший среди живых в степях. Но ты должен убить Кокана. Не ханьцы виноваты в том, что мы бежали и потеряли власть и единство гуннов. Ханьцы исполняли лишь свой долг, пытаясь обезопасить свое государство от наших набегов. А Кокан предал своего кагана, соблазнившись ханьской девицей и ее ночными посулами. Он не успокоится, пока не покончит с тобой. И ради этого и сохранения власти он пойдет на все и подвергнет государство гуннов многим бедам, которые уничтожат в итоге нас. Поэтому предательство должно быть наказано. Ты меня понял, туткек?
«А ведь права старуха, – подумал я, – от предательства Кокана и началось падение могущества гуннов. Гунны Атиллы, появившиеся в Европе через почти пятьсот лет, это последний всплеск и жалкое подобие их былого величия».
– Что молчишь, туткек?
– Что же вы хотите от меня услышать, апа? Мы сейчас не сможем бороться с Коканом. Даже Шоже будучи каганом гуннов потерпел поражение…
– У тебя есть то, чего не было у моего сына. Все кочевники верят в то, что тебя ведет Тенгри и это вдохновит твоих воинов и внесет страх в сердца гуннов Кокана. Поклянись мне перед Тенгри, что не позднее священного праздника бие мурындык26 ты исполнишь мое повеление.
– А когда этот праздник?
– Ты что, туткек, совсем…? – Тураки-хатун с еще большим подозрением посмотрела на меня, затем махнув рукой, продолжила, – у тебя тринадцать лун. Не выполнишь обещания умрешь, умрешь страшной смертью. Так, что скажешь, туткек?
– Апа, завтра мы выходим в поход на дахов и, если я вернусь, то клянусь Тенгри, что сделаю все возможное для того чтобы исполнить ваше повеление, – выдавил из себя в страхе я. Ну, а как же еще? Страшно убивать здесь умели.
Тураки-хатун, внимательно посмотрев на меня, сказала:
– Не если. Ты вернешься. Уж не знаю почему, Тенгри ведет тебя, я это вижу, хоть ты и не веришь в него и в его силу. Я не знаю, кто ты, и с каких миров ты явился, но я вижу, что ты хочешь жить. Ты получил тело, в котором течет моя кровь и кровь моего сына. Потому твои дети будут потомками моего сына. Так, что побереги его, – и неожиданно закончив, Тураки-хатун вышла из юрты.
* * *
Вот с таким вот страхом перед «своей» бабушкой, вернее перед тем, что она может все рассказать вождям, я возвращался в Тараз. Узнай вожди племен и родов, что «царь-то не настоящий!» тут мне и трындец наступит. Даже мои победы над китайцами, успешные походы в Маргиану и в Хорезм не спасут меня. Вождям не нужен слишком популярный в народе правитель. От такого кагана исходит уж слишком большая угроза их независимости. По сути, кто я сейчас? Каган только по названию. В реальности просто верховный командующий объединенными войсками кочевников. Не пожелай вожди привести своих воинов, не будет объединенной армии, а значит и командующего. Да, у меня сейчас есть верные мне вожди родов усуней, саков перешедших под мое покровительство, есть гвардия из преданных мне гуннов. Но гуннов всего-то несколько тысяч, а верность усуней и саков обусловлена тем, что они сейчас полностью зависят от моей доброй воли. Поэтому вся реальная политическая и исполнительная власть находится в руках истинных повелителей Степи – родовых вождей.
Мне с нетерпением хотелось вернуться в город и посмотреть, что там за два месяца моего отсутствия отстроили. Должны были стену полностью восстановить, кузницы новые поставить, доспехи рыцарские выковать, оружие. После увиденных в Маргуше и Хорасмии садов, фонтанов и бассейнов мне хотелось, чтобы в моем городе было также. Благо мастеров и садовников мы захватили с собой достаточно, чтобы быстро и качественно все это построить и посадить.
– О чем задумался, Богра? – обратился подъехавший ко мне справа Иргек и, не дожидаясь ответа, продолжил, – в одном дне перехода севернее находится столица канглы, город Кангар. Надо бы заехать и поприветствовать твоего прадеда Баджанака. Тем более, что мы не почтили его еще перед тем, как направится в страну дахов. А то потом Тураки-хатун рассердим…
– Думаю, что нам не придется ехать в Кангар, – сказал ехавший слева от меня Ирек и показал рукой в сторону севера.
Мы все дружно посмотрели туда, остановив лошадей. Вздымая облако пыли на нас неслась, заполняя весь горизонт, лавина конницы. Я с тревогой посмотрел на близнецов. Но они ничего не предпринимали и спокойно продолжали стоять, не отдавая необходимых в таких случаях команд о подготовке к бою. Но на их лицах начинало отражаться удивление, которое становилось выразительней по мере приближения армии канглы.
– Впереди войска едет сам хан Баджанак, – сказал Иргек. А затем воскликнув:
– Да за ним следует, по меньшей мере, половина всех воинов канглы! Надо приветствовать его как подобает, все-таки он хан канглы и сейчас самый могущественный человек во всей Степи, – и сошел со своего коня. За ним спрыгнул Ирек.
Я, посмотрев на них, тоже решил сойти с лошади.
В метрах двухстах от нас «лавина» враз остановилась. От которой, убавив скорость, к нам приближался десяток всадников. По мере их приближения я увидел, что впереди всех ехал старик в синем кафтане. На голову, несмотря на удушающую жару, была надета меховая шапка. Старик, в отличие от вооруженной всякого рода оружием и защищенных броней свиты, был безоружен. На его поясе висел только длинный нож.
Баджанак и его свита, приблизившись, в метрах десяти от нас остановились. Вблизи хан канглы выглядел еще старше, лет на восемьдесят. Его загорелое и обветренное лицо было высушено годами. Синий кафтан, надетый на нем, густо прошитый золотыми нитями, висел как на вешалке на его костлявом теле.
«Да как же он ехал на лошади целый день, он же рассыпаться мог?» – и тут старик, будто прочитав мои мысли, легко, не хуже подростка-кочевника, спорхнув со своего коня, направился к нам.
Иргек и Ирек, приложив правые руки к сердцу, склонились перед ним и одновременно изрекли:
– Приветствуем тебя, хан Баджанак.
Но хан, даже не взглянув на них, подошел ко мне и крепко обнял меня так, что кости захрустели.
«Ого, у шала-то силищи еще хватает», – подумал я с удивлением.
– Прости меня, мой внук! – проговорил он сквозь слезы.
«За, что?» – подумал я, с еще большим удивлением посмотрев ему в лицо, но сказать ничего не смог. Меня охватила робость перед ним. Несмотря на все его телесное тщедушие, от него исходила почти осязаемая аура власти и силы. От чего я и стал «тормозить».
– Прости, Богра, за то, что я не смог уберечь твою аже и свою дочь! – снова сказал он.
– Что случилось, хан? – враз выкрикнули Иргек и Ирек.
Баджанак повернулся к ним, на его лице появилось деланное удивление и вопрос, как будто он только сейчас увидел их стоящих рядом со мной.
– Мы советники и родственники вашего правнука, кагана всех кочевников и властелина Великой степи Богра, потомки младшего сына великого кагана Модэ Иргек и Ирек, – проговорили они, снова склонившись перед ним.
Баджанак повернулся и посмотрел на меня, будто спрашивая: правда ли это. Я машинально кивнул.
Хан снова повернулся к близнецам и тихо произнес:
– Так вы еще не знаете? – а затем, уже обращаясь к стоящим позади меня тысячникам, сотникам и всей моей армии, неожиданно для его старческого тела громким и звучным голосом профессионального оратора выкрикнул:
– Так вы еще не знаете? Пять дней назад этот полукровка, сын ханьской шлюхи Шымыр, во главе двух туменов усуней и трех туменов ханьцев разорил кочевья саков и усуней принявших покровительство моего внука – великого хана Богра. Город, построенный его отцом – великим ханом Шоже – на реке Талас они сожгли и разрушили, а всех жителей, не успевших укрыться, убили. Они убили и мою дочь – Тураки!
Глава
VIII
– Вождь! Парман с остатками армии укрылись в Самарканде, – сообщил воин в желтом плаще, накинутом поверх золоченных доспехов.
Буюк, продолжая мрачно наблюдать за боем нескольких тысяч гуннов и канглы с девятью туменами, объединенной армии хорезмийцев и саков, махнул рукой стоящему рядом лучнику, который вскинул лук и пустил в небо горящую стрелу. В следующее мгновение все войско кочевников, повернувшись почти одновременно, вышло из боя и поскакало по направлению к городу.
Войско хорезмийцев остановилось и не преследовало отступающих. На это и надеялся Буюк, когда он с командирами армии согдийцев поняв, что сражение с двукратно превосходящей армией врага проиграно, решили вывести основные силы из боя, а кочевников оставить прикрывать их отход. Буюк надеялся, что командующим армией хорезмийцев должен быть опытный воин, прошедший десятки, если не сотни, стычек и битв с не прекращающими свои набеги степняками. И такой военачальник, прекрасно осведомленный о тактике кочевников ложного отступления для заманивания сил врага в ловушку, должен был побояться продолжать преследование отступающих воинов.
Буюк, уже направляясь в Самарканд в сопровождении посыльного согдийца и лучника, увидел, как от основной армии кочевников отделилось несколько сотен гуннов и, не сбавляя темпа, направились на северо-восток.
«Лошан наконец решился предать Богра, но у парня хватило достоинства дождаться окончания битвы», – ухмыльнулся про себя Буюк и, хлестнув коня камчой, ускорил его бег.
* * *
– Где Парман? – спросил Буюк у командира стражи западных ворот, в арку которых он въехал.
– В своих покоях, господин, – ответил он.
– Хоше, передай тысячникам и сотникам, чтобы они собрались в тронном зале дворца, – приказал он лучнику гунну и галопом направил своего коня по широкой улице в сторону центра города, сбивая по пути не успевших увернуться перепуганных самаркандцев. Воин в желтом плаще, не отставая, следовал за ним.
Буюк соскочил с коня у огромных парадных дверей дворца и, пробегая мимо стражи, которые едва успели открыть перед ним двери, почти рыча, спросил у них:
– Где покои Пармана?
– На верхнем ярусе правого крыла, – заикаясь, ответил стражник уже в спину спешащего вождя усуней.
При приближении Буюка два здоровенных стражника в полных доспехах гвардии царя Согдианы, у дверей спальни Пармана, скрестили копья перед ним.
Буюк, не останавливаясь, молча приблизился к ним и, правой рукой рванув одного стражника за копье к себе, встретил его левым локтем в скулу. Не успел первый упасть, Буюк припечатал затылком к стене второго стражника с такой силой, что тот вслед за первым также рухнул под его ноги.
Буюк пнул освободившуюся дверь, которая от силы удара слетела с петель, и вошел с криком:
– Парма-а-ан! Где Фарух? Где был Фарух со своими воинами? Почему они…
– Тш-ш, – услышал Буюк из дальнего конца огромной комнаты, в которой от потолка до пола свисали цветные гобелены. А затем оттуда донеслось тихое подвывание.
Буюк быстрыми шагами направился в сторону звука, резким движением руки сорвав гобелен и отбросив его в сторону, увидел сидящего на полу спиной к нему Пармана.
– Парман! – снова крикнул Буюк, встав перед ним.
– Тш-ш! – ответил тот, приставив указательный палец к своим губам, и посмотрел на Буюка безумными глазами. На коленях царя Согдианы лежала отрубленная голова Фаруха…
* * *
– Да-а, жаль Пармана, – сказал я Ужасу, слушая его рассказ о своем пребывании в Согдиане, – старик видимо сошел с ума от горя, потеряв последнего своего племянника. После него род Селеквидов исчезнет.
– Угу, – ответил задумчиво Буюк, – не знаю, что может страшнее полного угасания рода.
– А как убили Фаруха?
– Не знаю. Знаю только, что его отряд, состоял из лучших воинов Согда. Они должны были атаковать тыл армии Фарасмана. Но мы не знали, что Ишкаш присоединился к ним. Он со своими саками перехватил Фаруха и уничтожил весь его тумен. Если бы не тысяча конников во главе с Андромахом, который опоздав на сборы, спешил на битву, Ишкаш ударил бы нам в спину. Но Андромах его задержал и успел предупредить нас. Это спасло армию Согда от полного уничтожения. Голову Фаруха Ишкаш послал Парману сразу же, надеясь, что тот в ярости выведет оставшийся гарнизон из Самарканда в бой. Но духи предков уберегли нас от этого. Они отняли у него разум.
– Он совсем плох? – спросил я, сожалея о том, что потерял надежного союзника в Согдиане.
– Ему стало хуже после похорон Фаруха. Он перестал разговаривать, ничего не ест, уставится в одну точку и смотрит на нее весь день, пока слуги не уложат его спать. Когда я уезжал, он уже не мог встать без посторонней помощи. Думаю, что долго он так не проживет.
– Как ты считаешь, кто станет следующим царем Согда?
– Претендентов не много. Ишкаш позаботился об этом, когда правил этой страной. Но самый достойный из оставшихся – это Андромах.
– Андромах, Андромах, Андромах, – повторял я вслух, вспоминая где я слышал это имя. – Он грек?
– Он из древнего и знатного рода Согда, – пропустил мимо ушей не знакомое ему слово «грек», – прибыл вместе со мной, хочет, чтобы ты помог ему сесть на трон Согда и удержать его, – закончил, улыбаясь Ужас.
– Так что же ты мне сразу не сказал, зови его, – чуть не вскричал обрадованно я. – Мне без разницы кто будет на троне Согдианы, благодарные Селеквиды или этот грек, главное, чтобы царь понимал, что полностью зависит от меня и от моей доброй воли.
– Я так и думал, племянник, – и, повернувшись к двери юрты, крикнул, – Угэ, заводи согдийца.
Почти сразу же в юрту вошел высокий и крепкий европеец на вид не старше двадцати лет. На голову был надет золотой обруч, из-под которого волнами падали на плечи густые светлые волосы. Одет он был в простую шерстяную рубаху и кожаные штаны кочевника. На плечи накинут желтый плащ.
– Вспомнил! – сказал про себя я. – Вспомнил, где я слышал имя Андромах.
Андромах, войдя в юрту, встав передо мной на колени, произнес:
– Приветствую тебя, великий царь и спаситель Согдианы! Прими мою покорность и преданность и разреши представиться. Я, Андромах, потомок…
– Встань, – перебил его я, – не подобает потомку великого воина, который был другом и верным полководцем самого Александра Македонского, стоять на коленях, – и указал рукой, приглашая сесть слева от меня.
Подождав пока Андромах расположится рядом со мной и уложит свой длинный плащ, который мешал ему нормально сесть, я продолжил:
– Прими и ты мою признательность. Ведь благодаря твоей отваге спасены тысячи моих воинов, и сейчас их жены и дети радуются им и возносят хвалу Тенгри, пославшему им тебя и тысячу славных героев под твоим командованием. Ты славный потомок великого Андромаха, геройски погибшего в этих степях три сотни лет назад.
Я с удовольствием наблюдал, как раскрылся от удивления рот Андромаха. Ужас уже привык к тому, что я проявляю знание в самых сокровенных человеческих тайнах, но напрочь забыл о многих обычных вещах, с которыми любой кочевник сталкивается ежедневно, начиная с того, как определять по солнцу и звездам время суток, и заканчивая изготовлением стрел и правильным натягиванием тетивы на лук. Всему этому Ужас учил меня заново.
– И ты достоин носить плащ гетайра Александра, – продолжил я, посмотрев на его плащ, и, не давая ему задать уже ставший привычным для меня в таких случаях вопрос, сказал:
– Ты хочешь спросить, откуда я все это знаю?
– Да, мой господин, ведь о том, что мой предок Андромах был другом Александра Великого я знал. Но я думал, что больше об этом никто не знает. Это было нашей семейной легендой. О том, что он погиб в этих степях и то, что такие плащи носили гетайры не знал даже я. Я видел как мой отец, мой дед носили желтые плащи. Я считал это странным отличительным знаком нашей семьи. Теперь я понимаю, почему они в день моего совершеннолетия надели на меня плащ с таким цветом. Хотя даже они считали это просто древней традицией нашего рода.
– Наверняка ты слышал о том, что я могу видеть будущее и знаю многое из прошлого?
– Да, мой господин, – ответил он, – но я считал это обычным людским вымыслом. Сейчас я понял, что ошибался.
– Так что ты от меня хочешь, что явился в мою ставку столь далекую от Самарканда?
– Великий хан, царь Парман серьезно болен и может скоро умереть, – ответил он просто, без обычных восточных велеречивых слов о том, как ему скорбно, что его господин болен и без него все жители Согдианы останутся, как овцы без пастуха, ну и тому подобное. – Если конечно Харон уже не перевез его душу через реку Стикс под мрачные своды подземного царства Аида, пока я был в пути и нахожусь здесь. После гибели Фаруха в Согдиане не осталось законных претендентов на трон и страну может охватить гражданская война за власть. Хуже того, что в Согдиане есть сторонники того, что бы принять власть царя страны Куш – Герая.
– Война за власть в стране возможна, – сказал Ужас, – но после отступления Фарасмана и его армии обратно в Хорезм Ишкаш бежал на юг. Мы преследовали его, но на границе нас встретили войска тохаров во главе с их ханом Гераем. Я беседовал с ним. Затем он принял меня как гостя и, как положено среди степняков, устроил в честь моего прибытия застолье с участием всех моих воинов и знатных тохаров. Из разговора с ним и другими тохарами я понял, что он не будет воевать с нами за Согдиану и отдает право властвовать в этой стране тебе, – кивнул в мою строну Ужас и, не обращая внимание на то, как вспыхнуло белое лицо Андромаха, продолжил. – По крайней мере пока каганом в этих степях являешься ты. Еще я узнал, что они пропустили Ишкаша с остатками его саков в Индию, к своему родственнику и хану саков Индии, Маваку. Обратно в Согдиану они пропускать его не будут, да и не захочет больше Ишкаш искушать судьбу.
– Ну, что скажешь, Андромах? – вопросительно посмотрел на него я.
Потомок гетайра, снова встав на колени и склонившись передо мной, торжественно произнес:
– Я и народ Согдианы полностью в твоей власти и мы покорны тебе и своей судьбе.
Бестактность Ужаса сразу же и окончательно расставило все по своим местам…
* * *
Что скажешь, Буюк? – спросил я у него, смотря в след уезжающему в Согдиану в окружении двух тысяч воинов кочевников Андромаху.
– Ему хватит этих воинов, чтобы захватить власть в Согдиане после смерти Пармана…
– Да это понятно, – перебил я его, – думаю, что власть он захватил бы и без нашей помощи. Но эти воины послужат ему подтверждением, что он находится под покровительством гуннов как для хана тохаров Герая, так и для других претендентов на трон Согдианы. Я хотел спросить тебя о другом. Надолго ли хватит его верности?
– Знаешь, Богра, человек такая тварь, что почти никогда не довольствуется тем, что у него есть и всегда хочет большего. Ни он, ни его предки никогда не были властителями. Думаю, что после того, как он укрепит свою власть в Согдиане, его начнет тяготить твое покровительство, и он попытается избавиться от него. Но он все же умен и понимает, что сейчас без тебя погибнет, если не от рук согдийцев, желающих основать новую династию, то его разорвут хищники Герай или Артава. Поэтому он исправно будет платить тебе запрошенную тобою дань и выполнять все твои требования.
И Ужас, немного помолчав, добавил:
– За эти шесть лун, прошедших после гибели твоих родителей, гунны возвращаются к своему величию, как это было во времена твоего великого предка кагана Модэ. Сейчас вся Азия наблюдает за тобой. Хань, дахи, сарматы, тохары, Хорезм, Согд и даже саки Индии сейчас страшатся тебя. И это меня пугает, племянник. Я боюсь за тебя. У нас стало слишком много врагов.
От его слов я почувствовал себя неловко и, перебив его, перевел разговор на другую тему:
– Как думаешь, куда делся Лошан?
– Тут и думать нечего. Он ушел сначала к усуням, а затем к Кокану. Такому подарку Кокан точно обрадовался. Ведь Лошан внук хана народа сяньби Холяна и его приход к нему укрепит союз между племенами кочующих к востоку от Алтая, а значит усилит власть Кокана над оставшимися у него гуннами и другими племенами кочевников.
– Кокан становится опасен для нас, несмотря на то, что его покинули и перекочевали ко мне многие роды гуннов, – ответил я ему.
– Да он становится опасней, но реальной угрозы от него я сейчас не вижу. Кстати, ты наконец решился? Хан Баджанак в ярости от того, что ты медлишь с походом на усуней Шимыра.
– Едем в Тараз. Завтра соберем совет вождей и думаю скоро выступим на усуней. Да, кстати, Буюк, как смотришь на то, чтобы стать кунбеком усуней?
В ответ Ужас как-то мрачно посмотрел на меня.
* * *
Я вернулся с инспекцией в Тараз посмотреть, как уже во второй раз отстраивается этот город, которому нет и трех лет, но который уже был разрушен дважды. В этот раз я поручил Гаю и его римлянам строить по новому, по начертанному лично мной «генплану».
– Ave рrinceps, – приветствовал меня Гай у почти достроенных главных ворот.
– И ты не болей, консул, – ответил я ему, спрыгивая с коня, – как успехи?
– Не плохо. Внутреннюю стену, как видишь, почти отстроили, она как ты и приказал, стала шире и выше. Внешнюю стену и центральную цитадель закончим к следующей осени. Жаль, что каменоломни далековато находятся. Почти двадцать миль приходится тащить глыбы. А их еще обтесать, подогнать надо. Вот если бы разрешил разобрать крепость, построенную Александром, дело бы гораздо быстрее пошло.
– Ты знаешь поговорку: «Мир боится времени, а время боится пирамид»?
– Нет, – ответил римлянин, задумавшись.
«А, ну да, эту пословицу вроде арабы придумали после того, как обосновались в Египте. А до завоевания арабами Египта еще как минимум семьсот лет. Если, конечно, теперь будет это завоевание» – вспомнил я, но вслух сказал:
– Нельзя разбирать этот памятник. Он подобно пирамидам простоит еще тысячи лет. Да и крепость эта небольшая, камней хватит разве что только на четверть внешней стены.
– Нельзя, так нельзя, – пожал плечами Гай. – А как быть с поселением для двух тысяч оружейников и кузнецов?
– А что там такое?
– По твоему приказу их мастерские поставили на восточной стороне Таласа, а там нет укреплений, и они обеспокоены возможным нападением армии Сереса и подвластным им скифам.
«Ну, совсем обнаглели, они же военнопленные», – подумал я:
– Что, права качают о своей безопасности?
– Я не совсем понял, что значит «права качают», но ты же сам приказал следить за их разговорами, знать чего хотят и даже о чем они думают.
Я передал уздечку подскочившему ко мне Угэ и вошел под арку будущих ворот, осматривая их. Стены арки построены из огромных плотно подогнанных друг к другу каменных блоков.
– И что же они думают? – спросил у него. Я прошел арку, насчитав в ширине одиннадцать шагов.
– Все думают, что ты собираешься воевать со своим дядей Коканом. И пока ты будешь в походе, солдаты Серес снова нападут на город и разрушат его, как это случилось, когда ты совершал набеги в Парфию и Хорезм.
– С чего это они взяли, что я собираюсь воевать с Коканом?
– Но ведь ты же поклялся Юпитером своей покойной бабке Тураки, что отомстишь за смерть ее сына и своего отца. Все скифы об этом говорят.
– Мне, кажется, ты тоже обеспокоен этим?
– Да, принцепс. В прошлый раз, защищая этот город, погибло тысяча моих легионеров, и я не хочу, чтобы напрасно погибло еще восемь. Прости, но ты сам приказал говорить тебе только правду, ничего не скрывая обо всем, что я думаю, – закончил он после того как я резко к нему повернулся.
– Мне очень жаль. Но смерть их была не напрасной. Благодаря мужеству этих воинов спаслось большинство жителей этого города. А вот остальные легионеры разве не воины или не знали, что могут погибнуть?
– Я не об этом. Не надо думать, что мы струсили! – вспыхнул Гай, – Но если мы полноправные граждане этой сраны, то имеем право знать, что может ждать нас в будущем, хотя бы для того чтобы мы смогли лучше подготовиться.
– Я совсем не думал обвинять вас в трусости. Это будет очень сложно после тех сражений, в которых именно вы помогли одержать победу. Но и ты не думай, что я хочу что-то скрыть от тебя и от моих легионеров. Завтра после восхода солнца будет военный совет, и ты с командирами когорт должен будешь присутствовать там. А теперь покажи мне город и где мой братишка? – сказал я с деланным раздражением.
– Вон он, – показал Гай пальцем в сторону одной из ближайших башен, – с самого начала твоего приезда ждет, пока ты соизволишь вспомнить про него.
– Коке, коке! – обрадованно закричал Тегын после того, как увидел, что я смотрю в его сторону.
Я помахал ему рукой, давая ему понять, что он может спуститься и присоединиться к нам.
– Ну, пойдем, посмотрим, что там у наших оружейников, – сказал я Гаю.
Мы прошли через строящийся город, в котором повсюду вели свои работы строители из числа легионеров, маргушсцев, хорезмийцев и небольшого числа кочевников, которых я специально приставил обучаться к римлянам и пленным профессиональным строителям. Затем вышли к берегу Таласа, через который был проложен деревянный мост.
Идя по мосту, я почувствовал его прочность.
– Мост довольно прочный, – угадав мои мысли, сообщил Гай, – следующим летом начнем строить каменный.
– Это хорошо. А для защиты поселения оружейников необходимо возвести вокруг хотя бы временные укрепления, – ответил я, увидев, насколько большой стала «промышленная часть» будущего города. Во все три стороны на несколько сот метров от меня аккуратными прямоугольниками были поставлены оружейные мастерские и жилые помещения для мастеров. Над «промзоной» стоял непрекращающийся звон сотен молотов и густой дым от доменных печей.
«Не зря я перенес промзону на другую сторону реки», – подумал я после того, как у меня запершило в горле от дыма.
– А где Кусэк? – спросил я у Гая.
– А вон он, уже спешит к тебе.
– Ну, наконец-то! Каган соизволил посмотреть, что для него мы приготовили, – выкрикнул главный оружейник еще на подходе.
Я направился навстречу к нему и, приблизившись вплотную, сказал:
– Рад, что ты выжил, Кусэк и смог вывести своих людей.
– Это благодаря его храбрым воинам, – ответил он, посмотрев на Гая, – мы смогли выйти из города. Да и многие другие жители смогли выжить благодаря им. Жаль, что Тураки-хатун не было в это время в городе, и она попала под копыта коней усуней.
Я промолчал в ответ на соболезнования Кусэка. Честно сказать, я и не знал: радоваться мне или нет. Никто во всей Степи кроме нее (если не считать Сакмана, но он решил, как и многие другие кочевники, что в теле Богра поселился дух Модэ) не знал, что в теле кагана Богра живет дух, вернее сознание совершенно другого человека. Ее смерть избавила меня от лишних опасений. Но с другой стороны, Тураки-хатун была очень умной женщиной и пользовалась огромным уважением, как рядовых степняков, так и их вождей и старейшин. С ее смертью я лишался немаловажной части влияния на вождей канглы.