А. Ю. Недель
Панмедиа. COVID-19, люди и политика

© А. Ю. Недель, 2020

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2020

* * *

«Великий Пан умер», – так теперь слышалась во всем эллинском мире печальная, мучительная жалоба: умерла трагедия!

Фридрих Ницше

Легче одурачить людей, чем убедить их в том, что они одурачены.

Марк Твен

Жизнь вирусов имеет значение. Предисловие ко 2-му изданию

Первое издание этой книги готовилось в очень большой спешке, мы спешили за распространением Covid’а, который уже в конце декабря 2019 года превратился в мировую угрозу. И если не обогнать, то как минимум успеть отследить географию и топологию распространения этого вируса и понять, пусть пока приблизительно, его исток и динамику стало нашей главной целью. Нашей – издательства «Алетейя» (Игоря Савкина) и моей как автора «Панмедии».

А дело было так: в феврале 2020 года я написал несколько коротких эссе о ковиде, в которых попытался проанализировать его возможное социальное, культурное и политическое влияние на сегодняшний мир. В первую очередь меня заинтересовал тот панический ужас, который вызвала эта эпидемия, позже названная «пандемией», и его причины, которые, как оказалось, были не так очевидны. Мы, люди с памятью о XX веке, не говоря уже о делах давно минувших дней, средневековых эпидемиях чумы, Черной смерти и прочих болезнях, уносивших жизни миллионов людей, опустошавших Европу хуже любых затяжных войн и нашествий варваров, не должны были настолько испугаться вторжения Covid’а в нашу жизнь. Так, по крайней мере, мне казалось. Все же мы живем не в Средневековой Европе, где кроме народной медицины, знахарей и молитв, обращенных к Богу, не было действенных способов борьбы с эпидемиями, кроме карантина.

Сегодня они у нас есть, и хотя эти способы еще не совершенны, как и сама медицина, то уж как минимум современные медицинские знания, техника и развитие фармакологии дают нам основания думать, что мы защищены от вирусов значительно лучше, чем люди Средневековья или даже в начале XX века, в эпоху эпидемии испанки и прочих не менее страшных напастей.

И тем не менее, страх от знакомства с новой пандемией на планете был нисколько не меньше, чем у наших предшественников. Я задался простым вопросом: почему? Этот вопрос понравился Игорю Савкину, и он предложил мне написать книгу – в режиме реального времени. Covid-19 распространяется, я за ним пишу, издательство публикует. Я подумал над его предложением и согласился. Видимо, Игорь обладает даром внушения, а я – внушаемостью. Подобно командиру в зоне военных действий, он поставил передо мной конкретную задачу и определил сроки ее выполения: очень короткие сроки – три недели. А еще в школе, помню, наша учительница литературы объясняла на уроках, что хорошее произведение быстро не пишется – идея, сюжет и т. п. должны у автора дозреть. Но коронавирус время на дозревание главному редактору не давал, а он не дал его мне. Поэтому перед нами был простой выбор: либо книга пишется и издается в эти кратчайшие сроки, либо ее не будет вообще.

Судить о том, что у нас получилось, будет читатель. Мне лично хотелось разгадать загадку возникшего планетарного страха перед коронавирусом и разобраться, что есть такого в нас и нашей современной цивилизации, культуре, устройстве власти и т. д., что заставляет нас так тотально бояться не такой уж по историческим меркам страшной болезни. Гипотезу, которую я предложил, читатель найдет на этих страницах.

За те два месяца, прошедших после выхода первого издания книги, в мире произошли очень важные события. В Америке началось движение Black Lives Matter, которое, подобно новой пандемии, быстро захватило большую часть Европы и Англию. Мне пришлось уже много написать и выступать по этому поводу; вывод, который я сделал и который считаю правильным и сейчас, следующий: BLM – не просто очередной выпад против политического истеблишмента или каких-то действий правительства, вызывающий протест у определенной части населения, как это было в 2019 году с «Желтыми жилетами» во Франции. Это – революция, которая, даже если утихнет в ближайшее время, не закончится ничем, а продолжится, причем скорее всего примет вполне классические формы.

С приходом Дональда Трампа в Белый дом в Америке случилась не только смена власти – произошел слом идеологической парадигмы, борьба за власть приобрела совсем иной масштаб, в чем-то сопоставимый с горбачевской Перестройкой. Некоторые мои оппоненты, в том числе и в США, склонны видеть в BLM-движении протест или, как говорил Ленин, революционное восстание против пресечения свободной мысли, что в известной степени противоречит самой идее революции. Любая революция всегда идейно нацелена на нечто новое: свержение старого порядка ради установления новой формы правления и новых правил, в том числе дискурсивных. Революция не может иметь цель что-то запретить, запрет – цель контрреволюции и любых форм реакции (примеров в истории масса, в том числе и в истории США). То, что происходит сегодня в Америке – это кореволюция, когда революционный сдвиг инициирован самим правительством, а BLM-движение представляет собой неолиберальную реакцию против затеянной правительством значительной корректировки американской идеологии.

Самый большой революционер в США – это Дональд Трамп, что и является причиной ненависти к нему либеральных СМИ, подавляющего количества университетских профессоров, писателей, журналистов и медиаперсон, привыкших исповедовать так называемые либеральные ценности («так называемые», потому что само это понятие крайне размыто). И тот же Трамп, по сути, гораздо больший либерал, чем многие университетские преподаватели в Америке, воспитанные в духе протестантского благочестия и американской веры в исключительную правильность системы в целом. Более подробный анализ этого сюжета читатель найдет в главе «Стратегия революции в Америке».

И последнее: при всем интересе эксперимента – написать книгу за три недели – наша вынужденная спешка имела и негативный аспект. В тексте осталось много досадных опечаток, которые не успели устранить. Ради экономии времени часть текста я тогда наговорил на диктофон и попросил одного знакомого расшифровать, не проверив его результат. Он сделал это быстро, но неаккуратно. Во втором издании книги мы устранили все замеченные огрехи, которые больше не будут отвлекать читателя от смысла самого текста. Ну а в остальном – диалог с читателем только начинается.

А. Недель, И. Савкин

Москва – Санкт-Петербург, август 2020 г.

Политическая вирусология

Введение

Наш тревожный мир часто превращается в мир опасный. Можно сказать, что это его естественное свойство или – такова его мировая функция: постоянно балансировать между тревогой и опасностью. Люди, склонные к религиозному восприятию реальности, скажут, что так задумал Господь Бог – задумал, чтобы мы не расслаблялись и не забывали, что мы уже все давно не Адамы и Евы, живущие в Эдеме, а выпавшие из райского гнезда труженики земли. Люди науки дадут этому рациональное объяснение: так устроена Вселенная, экономика, культура, политика, и поскольку мы являемся частью всего этого и творцами последних трех, то переживать опасные времена не только наша доля, но и разумная необходимость. «Что нас не убивает, делает нас сильнее», – фраза, которая давно стала мантрой.

Вопрос – что значит «сильнее»? – далеко не праздный. Опыт ХХ века для огромного числа людей в самых разных странах оказался смертельным, для тех, кто сумел выжить в революциях и войнах – трагическим. Сделал ли он их сильнее в ницшеанском смысле слова, то есть более независимыми от идеи абсолютной силы и общественной морали, расчитанной на массовый вкус? Действительно ли стали сильнее люди, прошедшие концлагеря, тюрьмы, потерявшие родных, близких друзей или разочаровавшихся в любви и никогда не узнавшие, что такое нежность? Если сила – это одиночество внутри, отсутствие телефонных звонков и слез на щеках, то сильных в нашем мире даже слишком много. Однако у такой силы нет сострадания, каждый такой сильный переживает свои трагедии сам, и тому есть свой резон: боль интимна, если настоящая, такую интимность сложно переживать с другим. В этом парадокс: в масштабных, общечеловеческих катастрофах, затрагивающих миллионы, сильнее становятся единицы, остальные – одинокими.

Будет ли интересно читать книгу о событии, которое актуально здесь и сейчас? Главный наш герой – COVID-19, субстанция семейства коронавирусов, опасный и для большинства невидимый враг. По популярности в СМИ и соцсетях он сегодня превосходит Гарри Поттера, Леди Гагу, Владимира Путина и Дональда Трампа вместе взятых. Если бы COVID-19 написал роман или записал ролик в Youtub’е, он бы обогнал по просмотрам выступление любого политика или артиста, оставив позади даже песню-клип пуэрто-риканского музыканта Луиса Фонси «Despacito» (2017). Его беспрецедентный медиа успех объясняется не заложенной в нем опасностью для здоровья человека, как думают некоторые, а его политическим статусом врага, еще точнее – его местом в нашем сознании.

Коронавирус реактивировал наш страх перед глобальным врагом как таковым, который в нас имплантирован предержащими политическую и медийную власть в мире. Раньше этот страх имел другие имена: СССР, коммунизм, бен Ладен и т. п., угрожавшие демократическому королевству и его подданым, ныне это COVID-19 – он синтезировал все предыдущие ипостаси страха. Агрессивен, как СССР, заразный, как коммунизм, архаичен и одновременно современен, подобно бен Ладену в своей пещере. Этот синтез не мог не случиться, и если бы не коронавирус, его бы осуществил кто-то другой, потому что мы были к этому готовы, его требовал политический разум мира.

Страх времен Холодной войны – идеологического другого, затем постсоветского мира – религиозного другого, перешел на иной уровень, превратившись в страх самих себя, в страх каждого перед каждым. Идеальное состояние общества с точки зрения политического контроля, когда источником страха является отнюдь не плохое поведение или сознательная угроза обществу, а само тело человека. Высокая температура, одышка, слабый иммунитет, преклонный возраст – новые аспекты угрозы, параметры врага.

Вероятно, если бы на Землю напали инопланетяне, то только такое событие могло быть равным по степени его воздействия на СМИ и массовое сознание. Но коронавирус в известном смысле и есть инопланетянин: согласно современным оценкам, ему более 2 млрд лет, то есть он одна из самых ранних субстанций жизни, точнее – материи, находящейся на границе органического и неорганического. Он пришел к нам из геологического времени, когда сама наша планета только готовилась для образования на ней жизни, и атаковал мир, которым управляют сознание и технологии. Страшно подумать, бесклеточная субстанция, организованная из космической пыли, угрожает цивилизации разума. Это досадное недоразумение, бьющее по нашей гордости, также делает COVID-19 столь популярной фигурой.

Поэтому, книга о нем – книга о нас. Что происходит со всеми нами, с нашим обществом, государственными институциями, рынками, политическим строем, риторикой, нашей уверенностью в себе? Вещи, которые еще вчера казались прочными и очевидными, такие, как содружество государств и права граждан, например, в Европе, благополучие, в том числе медицинское, естественное право людей на социальность и коммуникацию, в том числе тактильную – тактильные отношения у нас остались исключительно со смартфоном, – доверие у многих европейцев к властным структурам и бесконечные запасы туалетной бумаги – исчезли чуть ли не в одночасье, словно бальный наряд Золушки после полуночи. Страны внутри Европы закрылись, никакой существенной помощи друг другу не последовало, больницы оказались плохо подготовленными для притока заболевших, защитных масок в нужном количестве не оказалось, близкое общение запретили, в магазинах исчезла туалетная бумага. Цивилизацию разума и технологий застали врасплох. СМИ на перегонки сообщают новые подробности о враге, а главное – о человеческих реакциях на них. В плане экономики сильно пострадает средний класс, то есть одновременно стабилизирующая и наиболее революционная часть общества в любой развитой стране.

В ХХ столетии золотой век среднего класса приходится на 1950-1980-е годы, тогда он играл важную политическую роль – демонстрировал преимущества одной системы перед другой, капиталистической перед социалистической, и vice versa. Сегодня, когда, строго говоря, нет ни того ни другого, надобность в среднем классе отпала; даже напротив, он стал мешающим фактором. Его содержание стало слишком дорогим для нынешних виртуальных систем, управляющих мировыми процессами накопления и траты. Кроме того, средний класс сложнее оптимизировать – заставить его поверить в иллюзию нехватки денег или богатства в широком смысле слова, проще его «вирусицировать» и забрать то, что ему принадлежит.

Виртуальные или еще точнее – цифровые системы, которые сегодня все более захватывают мировую экономику, меняют сами категории богатства и бедности, власти и подчинения, капитала и труда, как и состояние того или иного класса. Большие данные (big data) становятся капиталом, а модели обработки этих данных, такие как NoSQL или алгоритмы MapReduce, оперирующие петабайтами (10¹⁵) информации, которые использует тот же Google – тем, чем у Маркса является труд рабочего. Но если классический капитализм отчуждал рабочего от его труда через опредмечивание (Vergegenständlichung) последнего и таким образом забирал жизненное время пролетария, то MapReduce, напротив, создает время за счет очень большой скорости обработки данных. Строго говоря, цифровой капитализм направлен не на порабощение рабочего, которого больше не существует, а на извлечение прибыли из времени, которое такой алгоритм создает.

Важно понимать, что эта прибыль не только финансовая, но и политическая, а значит – моральная, потому что сегодня время не только деньги, как в эпоху «капитал vs. рабочий», а именно мораль. Тот, кто владеет временем, имеет возможность им манипулировать, сокращая или увеличивая социальное время, тот и устанавливает моральные паттерны: хороший/плохой, друг/враг, честный/нечестный и т. п. Ты – хороший, если помогаешь государству сокращать время контроля над собой, если нет – плохой. Но парадокс в том, что даже если человек ведет себя «хорошо», он оказывается лишним в этом государстве, которое не знает, что делать с его, человека, освобожденным временем. Ситуация, ставшая особенно очевидной во время карантина.

В XIX веке власть принадлежала двору, при этом король мог быть не самой властной фигурой, но он несомненно был фокусом власти, поскольку являлся наместником Бога и моральным гарантом; в XX веке власть принадлежала диктатору – ленинская идея диктатуры пролетариата, когда партия заменила собой двор, оказалась самой притягательной и отвечала бизнес-модели эпохи. Капитал изменил свой смысл: он стал необходимым не капиталисту, стремящемуся к постоянному накоплению богатств, а эсхатологической идее – закончить историю и создать такой тип социума, где произойдет полное обнуление капитала.

Любой диктаторский режим в первую очередь противостоит рынку, его «невидимой руке», по известному выражению Адама Смита, которое он впервые употребил в неизданной при жизни рукописи «История астрономии», а потом в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776), где «невидимая рука» символизировала индивидуальные интересы в рыночной экономике и их влияние на динамику и рост общественного богатства. Но вот что ускользнуло от внимания исследователей Смита и истории рынка: «невидимая рука» как одна из ключевых научных метафор на самом деле отсылает к Демиургу Ньютона, который руководит мирозданием путем установления определенных законов, действующих в неизменном пространстве и времени. Диктатура отменяет невидимую руку индивидуальных интересов и подчиняет их руке политического демиурга – диктатора и его партии.

В XXI веке власть перешла к дистанционному смотрителю, окончательно завершив эпоху Самсона Вырина (если кто вдруг забыл – герой повести Пушкина «Станционный смотритель», почтальон). Дистанционный смотритель не только стремится управлять нашим временем, распределяя моральные ценности и оценки, но и локацией; самоизоляция – идеальный режим, при котором публичное пространство оказывается фактически редуцированным. Публичность переходит в онлайн, а это значит, что для власти устраняется фактор угрозы, таящийся в нежелательных физических скоплениях людей по интересам, долгим или сиюминутным.

План замены реального мира виртуальным эрзацем предлагают авторы книги «Новый цифровой век». Вся книга написана как рекламный буклет цифрового рая, доступного любому человеку со смартфоном: «заскучали», хотите взять часовой отпуск? Так почему бы не включить голографическую приставку и не посетить карнавал в Рио? Устали? Отправляйтесь на некоторое время на пляж на Мальдивы. Опасаетесь, что дети становятся слишком избалованными? Пусть погуляют немного по бомбейским трущобам Дхарави»^[1]. Лететь в настоящий Рио, Мальдивы или Мумбай уже не обязательно, достаточно их голографического изображения. Все эти «путешествия» вы будете совершать сидя на диване, все ваши желания будут исполняться при помощи умных картинок, так что стремиться побывать в каких-то интересных местах на самом деле, как и стремиться что-то изменить вокруг себя в той же реальной жизни, тоже не нужно. Вы уже в цифровом эдеме: «благодаря интерфейсам виртуальной реальности и возможностям голографических проекторов вы сможете “включиться” в эти события и чувствовать себя так, как если бы действительно находились там»^[2]. Риски для власти, что люди, недовольные своим положением, выйдут на улицу, практически сведены к нулю.

Еще можно приобрести собачку из серии «общительных роботов», способных распознавать человеческие жесты и правильно реагировать на них, – обещают Шмидт и Коэн. Такой песик умеет выполнять команду «сидеть» после соответствующего жеста ребенка. В общем, живи – не хочу. Впрочем, одной i-собачкой дело не заканчивается, современные технологии вам предлагают таких же i-женщин, способных удовлетворить все ваши эротические фантазии – на их очевидных преимуществах перед живыми женщинами мы остановимся ниже. Цифровое путешествие, цифровые животные, цифровой секс… – что еще нужно для полного счастья?

Цифровое правительство, государство, которое, если понадобится, отключит (уже без кавычек) вас от рая, и вас – как не было. Отпадет надобность в судах и в пенитенциарной системе в целом, как и в понятии «справедливость» и «милосердие». Справедливым будет соответствие цифровому миру, правила пользования, соблюдение правил и использование кодов и т. п., цифровая справедливость – абсолютная покорность. Да и необходимость в тюрьмах отпадет, поскольку тюрьмой станет сама неоцифрованная реальность, в которую будут отправлять провинившихся. Большая рокировка: цифровой мир становится светлым настоящим-будущим, своего рода воплощенным коммунизмом, который не удалось построить на Земле, а историческая реальность превращается в зону социального отчуждения, наказания.

Держать контроль над обществом онлайн несравненно проще, для этого дистанционному смотрителю достаточно контролировать алгоритмы основных платформ и ресорсинг цифровой публичности, которая по сути никакой публичностью не является. При сервисе на удаленке государство само превращается в цифровую платформу, которая вместо общественного договора предлагает иную модель – временное пользование. Из гражданина человек превращается в пользователя с всегда ограниченным временем, примерно, как если вы приобретаете определенное количество минут у телефонной компании или подписываетесь на развлекательный сайт в интернете. Пользователь отличается от гражданина тем, что он априори удален от ресурса и не является его частью, в греческих терминах он – варвар (βάρβαρος), не имеющий права участвовать в жизни ресурса – своего государства.

Онлайновая информация, проходящая через тот же Facebook, позволяет напрямую влиять на жизнь вне экрана компьютера или смартфона. Френды, публикующие миллиарды своих фотографий, возможно и не подозревают, что своими руками снабжают силовые структуры бесценным объемом данных. Создать единую базу из всех фейсбучных фотографий не представляет никакого труда, и наивно думать, что эта база не будет использована для распознавания людей и установления слежки над ними, как только понадобится.

Но у этого есть и более тонкий аспект. Из этих мириад фотографий можно так же составить словарь мимики лица, учитывая, что львиная часть фото и селфи вписана в какой-нибудь ландшафт – дома, семьи, улицы, праздника и т. п., – то и это может быть использовано для сканирования общества, которым затем значительно легче манипулировать и направлять его к правильным целям. Правильно составленный словарь мимики расскажет о ныне живущих больше, чем любые социологические исследования, им можно будет пользоваться, как словарем Фасмера или Даля, только вместо смысла слов будет описан смысл эмоций – оцифрованных эмоций – соответственно, психическое состояние социума.

В эпоху дистанционного смотрителя первым фиаско терпит средний класс – учителя, врачи, служащие, которых становится все проще заменить полуискусственным интеллектом, каким-нибудь IT-шником или программой, вебстраницей, «умным» навигатором, который будет давать задания в виде КИМ (контрольно-измерительных материалов) и проверять уроки путем онлайновых тестов. Так же при желании можно и лечиться, ну если это не коронавирус, конечно, и даже исповедоваться, по скайпу или через Zoom. К слову, канадские специалисты из Citizen Lab (Торонто), основанной политологом Рональдом Дейбертом, обнаружили любопытный факт: Zoom, находящийся в Китае, способен генерировать ключи шифрования и дешифровки и отправлять их на китайские серверы, даже если видеосессия проходит в другой стране, например, в США^[3]. Сохранение приватности в таких условиях весьма сомнительно.

Иисус больше не слово, а цифра, церковь – база данных; ученики – пользователи, школа и университет – платформа. Устранение посредника в сегодняшнем мире – это по сути вторая лютеранская революция, цифровая Реформация. Подобно тому, как Лютер выступил за упразднение фигуры католического священника, предложив пастве напрямую общаться со Спасителем, сегодня предлагается напрямую общаться с дистанционным смотрителем. Но есть одно различие: Иисус пришел, чтобы собрать христиан в своем теле, дистанционный смотритель – посадить каждого на короткий поводок.

Не существует больше приватности и в финансовой сфере. Тайна банковских вкладов, которая была таковой еще в ХХ веке, перестала быть тайной. Сегодня деньги любого вкладчика можно проверить и отследить их источник, если только он не выстроил сложную многоходовку из офшоров, на что способно незначительное меньшинство. Поворотным моментом в этой истории оказался 1989 год, когда на встрече лидеров G7 была создана организация по борьбе с отмыванием доходов, полученных нечестным путем – Financial Action Task Force (on Money Laundering, FATF). Издержки создания FATFa – усложнение процесса трансакций и ухудшение отношений с клиентами. Раньше банки были второй церковью, банкир – священником, который едва ли мог выдать информацию о вкладах своих клиентов, рассматривая последнюю как форму исповеди. Сегодня, во избежание конфликтов с органами инспекции, банки сами готовы донести на своих клиентов, если существует опасность больших потерь.

Налоговая инспекция в Европе и России просвечивает нас, словно рентгеновскими лучами: на всех без исключения товарах, как и на чеках, которые мы получаем на кассе, есть штрихкод (QR code), связывающий товар с кассой и нас с товаром – и через него с дистанционным смотрителем, налоговой службой. Оплата товара банковской картой или мобильным телефоном мгновенно отражается в нашей кредитной истории, на счете – он же во многом похож на медицинскую карту, но только с гораздо более подробным описанием «состояния здоровья».

Но штрихкод – только элемент в цепи, по которой вас ведут к измененному маркетингом сознанию. Онлайновые и офлайновые модели маркетинга могут работать столь успешно, продавая, например, женщинам нужный шампунь, тушь для ресниц, помаду и проч., чтобы подтолкнуть их к беременности или наоборот увести от этой идеи. Этикетка на бутылки шампуня может в этом вопросе значить больше, чем желание партнера или советы друзей, поскольку она не говорит с женщиной напрямую, а встраивает свою покупательницу в систему слежения. Если по штрихкоду отслеживается товар и покупатель, то этикетка как бы дает возможность самому покупателю отследить «правильный» путь, будучи частью кодовой системы: желание→товар→цель. Хотя на деле траектория строится наоборот: желание←товар←цель; цель и товар принадлежат продавцу, который создает желание покупателя, и тот делает верный выбор. Хозяин цели берет под контроль не только материальную сторону процесса, но и ментальную. Покупатель, сам не осознавая того, достигает поставленной цели, отдавая за это не только деньги, но и свое время.

Штрихкод работает на алгоритме Рида – Соломона, изобретенном еще в далеких 1960-х, и представляет собой вариант недвоичного циклического кода, работающего с блоками информации. По сравнению с прошлым UPC-кодом, штрихкод позволяет гораздо быстрее и эффективнее отслеживать и идентифицировать продукт, отслеживать время его появления и покупки, управлять документацией и заниматься маркетингом. Штрихкод сокращает время покупки, приобретения товара, из которого выстраивается система слежения за покупателями – новыми варварами. Высвобожденное время государство забирает себе, используя его как самый ценный социальный капитал^[4].

И действительно, деньги могут обнулиться, золото может потерять свою ценность, если исчезнет эквивалент его обмена, но время останется как первичный ресурс жизни самого социума. В современных обществах время генерирует информацию. Скажем без всяких преувеличений: мы – поколение штрихкода, связанные, точнее зараженные им экономически не хуже, чем COVID-19 заражает свои жертвы биологически. Чем больше мы делаем покупок, тем сильнее им заражаемся и тем более прозрачными и уязвимыми становимся для государства.

Что дальше? Развиваться эта отрасль может в сторону «хорошей идентичности» (Good Identity), или ID 2020, как ее нежно окрестили авторы этой идеи, собравшиеся в прошлом году на саммите с таким названием. ID 2020 – это программа по созданию цифровой идентичности для всех живущих на планете людей, в которой участвуют несколько крупных компаний, среди которых Microsoft. Сама программа входит в пакет инициатив под названием «Цели устойчивого развития» (Sustainable Development Goals), которую планируется завершить к 2030 году. Интенции, понятно, самые гуманные: помочь людям без документов, беженцам и прочим категориям «ликвидного» населения приобрести электронный паспорт, с помощью которого они смогут получать медицинскую помощь и образование. В этом документе будет находиться вся информация о человеке, его биометрические данные, отпечатки пальцев и радужной оболочки глаза – индивидуальные и неизменные параметры каждого из нас. Информация будет шифроваться подобно финансовым трансакциям и храниться в блокчейнах, ни у одной организации не будет полного к ней доступа.

Но это новое Евангелие не так благостно, как это может показаться на первый взгляд. Речь идет о первом этапе создания цифрового человечества, что вероятно сейчас может выглядеть как забава IT-корпораций, но едва ли это останется исключительно электронным благом. Внедрение этого проекта может привести к уничтожению социального пространства, которое и без того постоянно суживается благодаря последовательной антисоциальной политике многих правительств, в первую очередь европейских, и соответственно – к уничтожению социального человека. Не следует думать, что социальность – это некая форма априорной чувственности в кантовском смысле, данная нам вместе с рождением. Отнюдь.

Социальность – хрупкая штука, она никогда не дана, а всегда является результатом взаимодействия людей на близких дистанциях: от получения ребенком материнской груди до случайных рукопожатий, улыбок прохожих, флирта, склок на улице и толчеи в метро. Социальный мир формируется близкими связями, которые выстраиваются в первую очередь сознательным или неосознанным установлением подобий. Любое здоровое человеческое общество есть система подобий: реальных, физических, воображаемых… Мы ищем их во всем и везде, даже там, где их нет. Для социальных животных, которыми мы являемся, подобия – это система безопасности. Социальный разум тратит львиную долю своих усилий на создание такой системы, и там, где она разрушается, социальное начинает терпеть крах.

Подобие не исчерпывается внешним сходством, оно касается также поведенческих, языковых, эмоциональных и иных паттернов нашего существования. Но – и это важно знать – подобие не может быть насильственным, нельзя заставить быть подобным, не разрушив самого социального агента, как нельзя заставить любить. Однако именно это и делают современные системы власти: политическая корректность, запрет на свободу слова, подавление творческой мысли в университетах, слежка за медиасферой и многое прочее направлено именно на осуществление насильственного или принудительного подобия, когда я должен отказаться от своей индивидуальности ради сходства с остальными. В результате никто не подобен никому, что и разрушает социальность как таковую.

Цифровой индивид с «хорошей идентичностью», что звучит по-фашистски оптимистично, не социальное животное и даже не политическое (ζῷον πολῑτῐκόν), как его определял Аристотель, а ζῷον υπάκουος – послушное животное, которого можно выращивать, кормить и управлять им на дистанции, так, как это делают с фермерскими курицами при помощи оборудования фирмы Big Dutchman. Огромная система платформ с движущимися кормушками, которые раздают пищу птице и управляются из единого удаленного центра. Примерно таким же видят управление цифровыми курицами, людьми с «хорошей идентичностью», авторы этого замечательного проекта.

Эти строки написаны не для того, чтобы вызвать читательские охи-ахи, их цель – призвать к сопротивлению. Сопротивлению осмысленному, которое сохранит социальность, а не превратит всех в рабов.