Аркадий Безрозум
Пока не забыто
Большинство гостей ушли в шесть утра, с началом работы общественного транспорта. Уборку квартиры, с возвратом на место мебели, мы завершили часам к десяти. Родители Раи приходили в себя от свадебного веселья в течение нескольких дней. А я, как не странно, совершенно не испытывал усталости. Ощущение бодрости и опьянения счастьем оставалось со мной долго-долго. Оно мне напомнило состояние Гоши, моего соученика по техникуму и сотрудника по котельной. Вот тогда и я дал себе слово – хранить, как зеницу ока то, что мне так непросто далось.
Наконец, я уже не выслушивал упреки подруг Майи на наших встречах семьями. Да и до упреков ли было занятым теперь совершенно другими заботами молодым мамам. Год пролетел незаметно. Появился на свет и у нас наш любимый первенец Мишенька. Меня, гордого молодого папашу тепло поздравили Ботвиновский, Гендельманы Леонид и Александр. В этом виделось их уважительное отношение ко мне «не за красивые глаза».
Такие события было принято фиксировать в фотоателье
Расширялось использование уже упоминавшегося транспортера в шахте лифта. Пиджаки, которые на нем подавали на склад на подплечниках, на них же теперь хранились на складе. На них же они доставлялись в фирменные магазины в специальном автобусе, чтобы сохранить результат финишной утюжки. Главный инженер увидел в этом революционный ход в сохранении товарного вида костюмов. После этого он мне предложил подыскать еще одного сотрудника проектанта. Конечно, я, не задумываясь, пригласил его однофамильца Александра. В моей трудовой книжке появилась запись «назначен старшим инженером-конструктором». К моей зарплате добавили 10 рублей.
Майя предложила отметить мой «карьерный рост» десятидневной поездкой в Сочи. Большие начальники там отдыхали в комфортных санаториях. Подобные нам молодые люди устраивались, как могли. Мы сняли для проживания в Сочи крошечную остекленную веранду. Днем она напоминала финскую баню, из-за невообразимой жары. Переполненные пляжи и стометровые очереди в кафе меня не порадовали.
Одним преимуществом все же воспользовались и мы. Недешевый проезд на поезде Майе оплатили на работе. Ее строительное управление относилось к министерству путей сообщения. Для его работников действовала льгота: раз в году бесплатный проезд по железной дороге в оба конца в любой конец страны. Но и при этих условиях деньги на отдых нам пришлось добирать в кассе взаимопомощи. Мне самому поездка в Сочи обошлась мучившими меня головными болями. Врачи связывали их с перегревом на непривычном для меня южном солнце. Не знаю, как бы я от них избавился без брата Майи Семена, который занимал должность заведующего поликлиникой. Он устроил мне протекцию к хорошему врачу, который надолго подружил меня с гимнастикой Йога.
Не верьте людям, которые говорят, что прожили семейную жизнь без разногласий. У меня их пик выпал на время совместного проживания с родителями Майи. Все началось с того, что я с трудом съедал и половину тарелки борща Ривы Исааковны. По вкусу он существенно отличался от того, что мне подавала моя мама.
– Рива, а я точно знаю, чего зятю недостает в твоем борще, – отреагировал Давид Петрович, не без подвоха: –дыма соломы с костра, на котором готовят еду в Немирове.
Ядовитая подковырка тестя выглядела доброжелательной шуткой в сравнении с неуживчивостью Ривы Исааковны с нянями нашего сына. В советские времена не приветствовали такую форму ухода за детьми. Найти няньку поэтому было невероятно трудно. Рива Исааковна об этом не задумывалась. Она выгоняла нашу новую помощницу на второй день. Не так няня стирала и утюжила пеленки, или сокращала время прогулок с Мишей на свежем воздухе. Склонить маму к компромиссу Майе не удалось. Все заканчивалось заявлением няни об увольнении с работы.
И тогда Рива Исааковна занялась поиском няни сама. Вскоре она привела худенькую белесую девушку с короткой стрижкой и бегающими глазками. В тот вечер Мишаня раньше заснул. Рива Исааковна позвала меня с Майей в кухню. Там все мы просматривали семейный фотоальбом новой няни. Девушка, которой не было и 20 лет, сама его перелистывала. С каждой новой страницей звучал очередной рассказ о рано умерших родителях с еврейскими корнями. Рива Исааковна только и успевала промокать горячую слезу. Утром она вместе с сироткой сносила коляску по лестничному маршу. После этого она присутствовала на двухчасовой прогулке с ребенком. Рива Исааковна помогала няне вываривать, сушить и утюжить пеленки. Сотрудничество ширилось изо дня в день. В начале второй недели сиротинушка проснулась раньше всех нас.
– Вынесу ведро с мусором, – успокоила она Риву Исааковну, окликнувшую ее с постели. С улицы няня не вернулась. В память о ней на кухонном столе остался семейный фотоальбом. На следующий вечер я увидел у гастронома «покойных родителей» исчезнувшей няни. Я им, конечно, представился и все рассказал. Их реакцию трудно описать. Спустя минут десять, я привел их к Риве Исааковне за альбомом. Это оказалась семья известных в городе врачей. Мне пришлось второй раз выслушать рассказ о сбежавшей от них среди ночи няне. Девушка с бегающими глазами унесла не только семейный фотоальбом, а и все золотые украшения своей хозяйки с немалой суммой денег.
Свои грустные и смешные истории, связанные с привычным для советских людей совместным проживанием взрослых детей с родителями, имели место во многих домах. Я благодарен Давиду Петровичу за то, что наши разногласия не успели перерасти в драму и завершились просто смехом на довольно ранней стадии. Спустя всего два с половиной года, семью дочери, то есть нашу троицу, ему удалось «отселить» в довольно большую комнату трехкомнатной квартиры в новом доме. Тестя наделял правом на проживание в отдельной квартире его нагрудный знак, который символизировал звание почетного железнодорожника. Его он был удостоен в годы работы в управлении дороги.
Так мы оказались жильцами коммуналки на три семьи. Обретению полной независимости от родителей мы не могли нарадоваться. А осознание весомости звания почетного железнодорожника побуждало и меня к добросовестному служению делу. Я понимал, что подобного результата добиваются по истечению многих лет. Но до них было еще далеко папе, который водил обожаемого сына Мишу в младшую группу фабричного детского сада. Скучавшая по внуку бабушка Рива часто забирала его к себе на два-три часа раньше.
С первых дней общая кухня коммуналки являлась для нас школой выстраивания нормальных отношений соседями. Подруги Майи не скрывали своей зависти. Их продолжала донимать излишняя родительская опека. Вот почему чаепития и доверительные беседы быстро переместились в нашу комнату. Там теперь чаще появлялись и мой брат Фима, и сестра Шеля. К тому времени она окончила техникум в Москве и переехала на постоянное место жительства в Винницу. Ей я и здесь помог устроиться бухгалтером на раскройного цеха на Володарке.
Совершенствование профессиональных навыков
В сотрудничестве с Александром Гендельманом мы разработали типовые рабочие места для выполнения «немашинных» операций. Это были сваренные из труб столы, укомплектованные специальными колодками для ручной утюжки, выворотками, шаблонами для разметки деталей кроя и другими приспособлениями. Он изготавливались на основе рекомендаций технологов и рабочих.
На более позднем фото я, Александр Гендельман и Михаил Куролап
Изготовление этих и более сложных механизмов в наших примитивных механических мастерских занимало много времени. Конечно, они напоминали жалкие подобия изделий с фотографий информационных листков. Именно они являлись первыми ласточками из-за частично приоткрытого Хрущевым железного занавеса. Посетив несколько западных стран, он увидел большую разницу в результатах капиталистического и социалистического способов хозяйствования.
Тогда Хрущев поставил задачу – сократить отставание быстрыми темпами. Притом он не хотел отказываться от концентрации власти в своих руках. Сторонники Никиты Сергеевича причисляют к его заслугам и рывок в строительстве однотипных маленьких квартирок. Они были тесными и сырели зимой. За это в народе их назвали трущобами. Тем не менее, именно они резко сократили количество граждан, которые проживали в переполненных коммуналках больших городов.
В 1958 году Хрущев заменяет «погрязшие в бюрократии громоздкие отраслевые министерства» более динамичными, с его точки зрения, совнархозами. Их руководящий аппарат как бы становился полновластным хозяином экономики на территории нескольких областей. Возглавить управление легкой промышленности Совнархоза нашего экономического района поручается директору Винницкой швейной фабрики Константину Васильевичу Лисице.
Он пригласил меня на заседание Совета директоров с докладом о том, что я делаю на своей фабрике по части совершенствования пошива в конвейерных потоках. Тогда же он предложил мне возглавить небольшое конструкторское бюро для обслуживания 27 фабрик управления легкой промышленности. Общую численность работников отраслевого конструкторского бюро, включая экспериментальную базу, постепенно довели до одиннадцати человек. Проектную группу усилили двумя молодыми выпускниками республиканского института легкой промышленности.
Спрос на наши разработки быстро возрастал. Технические возможности нашей крошечной экспериментальной базы ему явно не соответствовали. Тогда Лисица выбил нам разрешение на размещение заказов на небольшом заводе сварных металлоконструкций. Долго мне пришлось бы выжидать нашей очереди и здесь, если бы я не обнаружил в числе главных специалистов завода Славика Гуза, моего соученика по вечернему институту. С ним мы сидели за одним столом на лабораторных занятиях.
В условиях постоянно недостающих лимитов мои новые знакомства в институте оказались для меня очень важными. Еще бы, начальник отдела базы по поставкам металлопродукции Виктор Гриницкий тоже сидел со мной за одним столом в лабораторных классах. Он же не раз приходил ко мне домой за советом по курсовым проектам. Это уменьшило мою зависимость от Гендельмана и Лисицы. Я знал, как директора и главного инженера раздражали подчиненные, которые не умели самостоятельно работать. Тогда же я понял, что новая должность «начальник ОКБ» всего лишь ласкала мой слух. Круг моих обязанностей в связи с этим расширился намного, а зарплата оставалась почти на том же уровне.
О политическом курсе СССГ в 60-х
А между тем введенные волевыми решениями Хрущева новые формы управления вызвали еще больший хаос. В особо тяжелых условиях оказалось сельское хозяйство. Здесь не сработал план массового засева полей кукурузой по опыту американских и канадских фермеров. Хрущев ликвидировал «низкоэффективное содержание домашнего скота на личных подворьях», что привело к многочасовым очередям не только за килограммом мяса, а и за буханкой хлеба из муки даже на кукурузной основе.
В начале 60-х годов Хрущев заявил, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Еще больше удивляло то, что многие граждане страны поверили вождю, который увлекся гонкой развития ракетной техники. Честь и хвала ученым страны, смелости и профессионализму ее умелых граждан. Это они в октябре 1957 года вывели в космос первый в мире искусственный спутник Земли. 12 апреля 1961года они же осуществили первый космический полет Ю. Гагарина. Но, оправданной ли была та непомерно дорогая гонка?
Об устрашавшем ухудшении уровня жизни рабочие с возмущением заговорили за заводскими станками и в очередях у открывавшихся на короткое время хлебных магазинов. Для предотвращения массовых беспорядков Центральный Комитет КПСС обязал партийное руководство на местах чаще выезжать с разъяснениями в крупные трудовые коллективы.
Сам первый секретарь горкома партии прибыл на разговор с работниками Винницкой швейной фабрики. Как только он поднялся на трибуну, швеи из зала заголосили, что им нечем кормить детей. Поставленным громким голосом секретарь перекричал всех. Он стал успокаивать женщин тем, что руководство города и области знает все о временной проблеме. Поэтому колхозы области уже третью неделю вывозят овощи, фрукты и мясомолочные продукты прямо на центральный рынок. Так будет и впредь – следовало из заверения, а потому нет оснований для волнений.
– Не верьте! – перебил глашатая спецмеханик Кониченко, ветеран войны и труда.
Он продирался сквозь толпу ближе к трибуне:
– То же самое передают по городскому радио, а я каждое утро начинаю с центрального рынка. Так вот, в течение дня туда приезжают всего три-четыре машины с капустой, морковью, луком или картофелем. Эти жалкие крохи в считанные минуты буквально вырывают из рук продавцов те, кто моложе и сильнее. Женщинам и пожилым людям туда даже не подступиться. А моя язва желудка требует регулярного приема пищи через каждых 3–4 часа. Тяжелый хлеб из кукурузы она не приемлет вообще. Так что требую реальной распродажи продуктов, а не сказок о белом бычке!
«Хозяину города» пришлось освободить на шее галстук и снять пиджак. Его белоснежная рубаха промокла до нитки. Свое, фактически, осмеянное выступление он завершил призывом к коммунистам фабрики – «разобраться с опасными сеятелями паники». Я, как и все мои сотрудники, был на стороне смельчака ремонтника. Я тоже видел все, о чем он говорил, своими глазами. Мне тоже приходилось уходить из хлебного ларька с пустыми руками. А вот после спецмеханика больше никто не выступил.
Не потому ли нам еще долго пришлось довольствоваться ежемесячно распределяемыми на работе по спискам пакетиками круп, макарон и сахара. Больше того, мы молча вернулись на свои рабочие места и, засучив рукава, «помчались дальше за комсомолом». Меня и вправду в ту пору пригласили в фабричный комитет комсомола. Его напористый секретарь Юля Стыцюк сказала, что пришел и мой час подключаться к многосторонней жизни молодежи, если я рассчитываю «на удачную карьеру». Было подчеркнуто, что и в партию без ее рекомендации меня не примут.
Сегодня не каждый поверит, что этим угрожали. А мне ведь и в самом деле надо было упрочнять свою узнаваемость в коллективе. Поэтому, не ломаясь, я согласился возглавить редколлегию молодежной радиогазеты «Прожектор». Вскоре ее первая магнитофонная запись была озвучена радиоузлом фабричной диспетчерской. В том выпуске редколлегия критиковала бюрократов, бракоделов и хронических нарушителей трудовой дисциплины. В нем «высветили» и пересоленные в фабричной столовой макароны, и неимоверную скуку в рано запиравшемся на ключ девичьем общежитии.
Некоторые фразы из юморесок и частушек последующих номеров «Прожектора» повторяли в качестве цитат с трибун комсомольских и профсоюзных собраний. Так во мне проявлялось своеобразное наследие Евгения Ивановича, моего школьного учителя по английскому языку. Юле моя работа пришлась по душе. Она привела мне на помощь членов фабричной агитбригады. Гендельман поручил начальнику отдела снабжения приобрести для «Прожектора» новый магнитофон. А из цехов поступал свежий материал для очередных выпусков. Даже заменившая ушедшего в Совнархоз Лисицу Евдокия Ивановна Пустовит однажды остановилась и подала мне руку:
– Неплохо, неплохо. Так и продолжайте, – прозвучало напутствие скупой на похвалу директрисы.
А тематику для своей основной работы в ОКБ я черпал еще и на лучших фабриках страны. Я и в Москве почти ежегодно появлялся с той же целью. Как же я мог не проведать свою двоюродную сестру Фриду, особенные родственные качества которой меня восхищают и сегодня. Помню, однажды я встретил ее с младшим сыном второклассником у выхода из подъезда дома. Она была взволнована до слез отвратительным поведением сорванца в школе. В редкие недели ее не вызывала учительница Саши.
– В его дневнике даже не двойки, а сплошные единицы! – Возмущалась Фрида, разумеется, не на полном серьезе.
А ее отпрыск безучастно разглядывал носки своих ботинок, фактически, не реагируя на рассказ мамы. Он и тогда не вынимал изо рта утонувший в нем указательный палец.
– Учительница, – продолжала мама, – не перестает жаловаться, что точно в этой позе он сидит на уроках, а к тому же, что-то постоянно рассматривает в окне. Иди, докажи ей, что дома – это вполне нормальный ребенок.
Подобно моему Фиме, и Саша купался в безграничной родительской любви.
А к учительнице мы пришли втроем. Совсем молодая наставница всех нас только и поучала тоном, не допускающим возражений. Я сразу вспомнил свою маму и отчима. Мои учителя их тоже нередко отчитывали, как нашкодивших малышей. Сашину учительницу я не постыдился остановить на полуслове. Затем я дал ей понять, что не исключена и ее вина в том, что уроки не вызывают у ребенка интереса.
Отличником после нашего совместного похода в школу Саша не стал. Тем не менее, единицы в его дневнике больше не появлялись. А еще молодая, без малейшего жизненного опыта учительница оставила в покое родителей своеобразного мальчика.
Дальнейшее прозрение
Больше всего меня тогда удивило предложение Гендельмана – провести с ним четырехнедельный отпуск в немировском доме отдыха. Я, разумеется, отказался, несмотря на важную для меня и экономическую выгоду такого варианта. Впервые в жизни и мне представляли возможность, воспользоваться почти бесплатной путевкой (всего 30% стоимости). Немало денег я бы сэкономил и на недешевом проезде поездом в Крым или на Черноморское побережье Кавказа.
Только для меня превыше всего этого была Майя. Ее с ребенком я никак не мог оставить еще и на время своих каникул. Я знал, как не легко ей давалось совмещение работы с ведением дома в условиях пустых прилавков в магазинах. Это я весьма убедительно разъяснил Гендельману. В своем же кабинете главный инженер вернулся к тому разговору через три дня.
– Я нашел действительно хорошее решение для полноценного отдыха Раи, – сказал Гендельман и достал из сейфа большой конверт – Здесь две путевки на одесский курорт имени Лермонтова. Он находится у самого берега Черного моря. Пусть Майя там и понежится, заодно с моей Базей, сразу после нашего возвращения из Немирова.
Гендельман положил конверт на край стола, передо мной:
– А я, – продолжал он, – с поездками к морю вообще завязываю, по совету врача. Он уверен, что мой организм не приемлет резких изменений климата. Не по этой ли причине и тебя так мучили головные боли после поездки в Сочи? Учти и другое важное преимущество Немирова. Там ты порадуешь и свою маму систематическими появлениями на вечерний чай. Так что бери эти две путевки и покажи их Маечке. Я уверен, что она разумная женщина и не откажется от королевских условий каждого из вас.
Майя действительно не отказалась. Она увидела в таком предложении начальника возможность дальнейшего укрепления моей служебной карьеры. Яркое красноречие важным Гендельмана сразу заслоняло в глазах собеседников его маленький рост и крупную голову. Удачно подогнанная одежда способствовала тому же не в меньшей мере. Лучшие модельеры и портные фабричного экспериментального цеха принимали во внимание не только особенности фигуры, а и направление моды. Все вместе взятое перемещало Гендельмана в самый центр любой компании после нескольких первых фраз. Женщины, любительницы легкого флирта, придумывали непростые хода для привлечения внимания этого мужчины.
Среди служащих фабрики главный инженер был единственным владельцем личного транспортного средства. Его «Москвич 402» ежедневно тщательно мыл и натирал до блеска шофер служебного автомобиля директора. Машина сияла новой копейкой и тогда, когда мы въехали на ней на территорию немировского дома отдыха.
Позднее утро первой половины жаркого июля было безветренным и сухим. Местами лучи яркого солнца прожекторами рассекали тень под густыми кронами цветущих лип. Мы вышли из машины. От пьянящего аромата у меня закружилась голова. Я поднял ее вверх и не поверил своим глазам. Нависшие над нами ветки обсели тысячи пчел. От их шевеления ветки казались живыми. А какой гул! Мне он напомнил звучание виолончельной струны
У барьера с вывеской «Регистратура» мужчина в светлом костюме и шляпе из рисовой соломы вслушивался в разъяснения очень красивой женщины:
– Выйдете – и сразу налево. Пройдете шагов пятьдесят по липовой аллее и увидите главный корпус – с высокими гранитными колоннами.
– Неужели Аркадий? – Воскликнула красивая женщина, когда перед ее окошком появился я с Гендельманом. – Похорошел! Сколько лет, сколько зим!
Это была Лидия Ивановна мачеха Аллы Пищик. Она разговаривала со мной впервые, но таким тоном, словно мы были близко знакомы многие годы. Взяв наши путевки и паспорта, она еще дружелюбней поприветствовала Гендельмана. Затем Лидия Ивановна сопроводила нас в кабинет директора дома отдыха. Солидный элегантно одетый мужчина вышел к нам из-за большого письменного стола и пожал наши руки. Гендельмана директор даже обнял, как закадычного друга. Так теперь выглядел Миля Мостовой, центральный нападающий сборной Немирова по футболу первых послевоенных лет.
Почти не изменилась и его очаровательная улыбка. Правда, теперь она обнажала полный рот золотых зубов. На директоре ладно сидел костюм из добротной ткани. Она была похожа на ту, из которой недавно пошили костюм Гендельману. К его «Москвичу» мы вышли вместе с Мостовым и доехали на нем до большого кирпичного гаража. Здесь Гендельману вручили ключ от одного из пяти боксов. Его заверили в абсолютной надежности охраняемого объекта.
В палату мы возвращались пешком мимо стоянки, на которой были припаркованы под открытым небом около десятка автомобилей обыкновенных отдыхающих. Из теплого приема директора вытекала и встреча со старшей сестрой-хозяйкой в холе нового двухэтажного спального корпуса. По устланной ковровыми дорожками лестнице она лично поднялась с нами на второй этаж и привела нас в двухместную палату с лоджией.
Светлая деревянная мебель здесь не имела ничего общего с той, что заполняла десятиместные палаты главного корпуса с высокими гранитными колоннами. «По Сеньке шапка» мне вспомнилась поговорка и в душном обеденном зале. Гендельмана, а заодно и меня, улыбчивая официантка посадила за столик у раскрытого окна. О важных мелочах такого рода люди из многоместных палат даже не догадывались.
Общим для всех, без исключения, являлся огромный рукотворный парк, с двумя прудами. В одном из них приезжие купались, а в другом катались на шлюпках, за небольшую оплату. Характерно и то, что в доме отдыха не так остро ощущался недостаток продовольствия. Позднее мы узнали, что его выручало свое подсобное хозяйство. Директор дома отдыха уже давно не доверял несолидным поставщикам системы общепита.
Руководимое Мостовым учреждение было редкостью среди равных. Поэтому в Немиров приезжали с семьями даже руководящие работники главков союзного масштаба. Отдыхающих такого ранга здесь поселяли в нескольких добротных особняках так называемой непубличной зоны парка. Гендельман все это знал намного раньше меня.
Он, вообще, был в полной гармонии с системой, которую и сам совершенствовал в подведомственной ему сфере. В совершенно новой для меня области налаживания особых связей с нужными людьми я напоминал себе маленького мальчика в коротких штанишках. Перед поездкой в дом отдыха кто-то из таких людей помог Гендельману наполнить один из двух его чемоданов копчеными колбасами, консервами и несколькими бутылками коньяка.
На фоне объятий с горячими рукопожатиями Мостового не трудно представить мои широко раскрытые от удивления глаза. Вот что делали костюмы, которые по команде Гольдмана изготавливали в опытном потоке экспериментального цеха для «нужных людей». В подтверждение этого, незадолго до ужина в нашей палате появился сам Мостовой. Он заглянул лишь на минуту, чтобы уточнить, доволен ли Гендельман условиями отдыха. Всегда занятый директор задержался на пять минут, чтобы опрокинуть рюмашку армянского коньяка. Мягкому с виду напору Гендельмана уступал не только он.
В тот же вечер, после ужина, мы пошли на чашку чая к моей маме. Трудно описать ее смущение. Оно было связано с тем, что ей нечего было подать на стол дорогим гостям. В магазинах Немирова тоже отсутствовали на полках мука, масло и сахар. Гендельман разрядил обстановку тем, что стал расхваливать маму за умело выращенного сына.
Когда мы вернулись на прогулочную аллею парка, Гендельман не успевал раскланиваться с встречными прохожими. Немало из них останавливались, чтобы пожать руку главному инженеру Володарки. Хорошо и на этих людях сидели элегантные костюмы опытного потока экспериментального цеха фабрики. На третьем вечере уже и я узнавал дородного заведующего кафедрой общей терапии житомирского мединститута, совершенно лысого начальника областного управления пищевой промышленности и похожего на учебный скелет заведующего хирургическим отделением больницы №3.
Теперь, как только мы оказывались на главной аллее, даже в девять вечера, Гендельман тут же оказывался в плотном окружении винничан. На этот раз несколько его новых анекдотов вызвали оглушительный смех. В долгу не остались и земляки. Чтобы не мешать оглядывавшимся прохожим, все мы перешли к соседним огромным клумбам. Их окружали огромные роскошные скамьи, на которых могли разместиться человек десять. Еще столько же стояло вокруг. По палатам в тот вечер мы разошлись после одиннадцати.
В нашей палате и в постелях сон не приходил от перевозбуждения. Гендельман поставил подушку вертикально, под спину, и спросил, откуда я знаком с красивой женщиной из регистратуры. Я стал излагать ему некоторые подробности об Алле и Людии Ивановне. И здесь он снова удивил меня до изумления. Оказалось, что Гендельман знал о них намного больше меня. От него я впервые услышал, что Алла замужем за его хорошим приятелем, следователем областного отдела милиции.
Меня буквально потряс рассказ об отце Аллы. Бывший директор самого крупного в Немирове предприятия – спиртзавода, член бюро райкома партии и депутат райисполкома, находился в тюрьме уже четыре года. Свойственное нашим гражданам разворовывание продукции, конечно, имело место и на этом заводе. Не меньше и не больше, как отмечали понимающие в этом коллеги. Только намного больший резонанс на том судебном процессе вызвала фальсификация подследственным личных документов.
Таким образом он скрыл свое еврейское происхождение. Пищик связывал это с тяжелыми условиями выхода из окружения. В топких болотах не он один остался без документов, чтобы скрыть и национальность, и офицерские звания. Никто и слушать не хотел того, что в дальнейшем он прошел с боями до Берлина и все искупил потом и кровью. Он демобилизовался в звании полковника со значимыми наградами.
Перед приходом рассвета Гендельман принял таблетку снотворного и захрапел. А я еще долго осмысливал, насколько сложна жизнь и у большого начальства. Следующий вечер в розарии, у большой скамьи, отличался от предыдущих тем, что по окончании анекдотов Гольдман стал читать стихи Анны Ахматовой, Омара Хайяма и Саши Черного. Все ему аплодировали. И тогда, в заключение, он еще и спел свою любимую песню «Не жалею, не грущу, не плачу». Пришлось и мне подпеть, уловив «поддержи» во взгляде уже охрипшего начальника.
Перед сном в палате на это раз, я услышал рассказ Лени Гендельмана о нем самом. Он родился на десять лет раньше меня в небольшом райцентре Подмосковья. Там его отец, потомственный житомирский сапожник, возглавлял районную парторганизацию. После внезапной смерти отца, в начале тридцатых, Леня с мамой и меньшей сестрой возвращается в Житомир.
С началом войны, в июне 1941 им удается сбежать в Ташкент. От голода юношу спасала торговля тряпьем, мылом и спичками. В Ташкенте Леня становится студентом эвакуированного из Харькова авиационного института. В 1944 он, заодно с учебным заведением, он собирается возвращаться в Харьков для продолжения занятий. Но еще в пути, по совету возвращавшегося с фронта инвалида, он меняет курс на Киев, где переводится в институт легкой промышленности. В этой отрасли ему будет легче найти нишу для производства таких дефицитов, которые, «словно что-то краденное, выносят через черный ход».
С редким тогда дипломом инженера-технолога швейного производства Гендельман и появляется на швейной фабрике имени Володарского. Здесь достаточно быстро его назначают главным инженером. А заветную нишу он высмотрел в опытном потоке экспериментального цеха. Его Гендельман оснастил лучшим оборудованием той поры. В принципе здесь разрабатывали новые модели одежды. Каждый образец буквально вылизывали, чтобы впечатлить представителей оптовой торговли. Одобренные ими модели запускали в массовое производство. Так формировали план производства на следующий год.
Гендельман понимал важность одаренных модельеров на этом этапе. Лучших из них он сманивал с других фабрик добавками к зарплате и редким тогда ведомственным жильем. Таким мастерам он поручил пошить костюмы для нескольких коллег с ведущих заводов. Эксперимент удался. Слухи о прекрасных умельцах распространились по городу быстро. С ними не мог тягаться ни один лучший портной примитивных ателье. Вслед за этим у Гендельмана появилась и элитная клиентура. Да так что от нее не было отбоя: каждый начальник мечтал стать обладателем добротной и модной, по тем временам, одежды.
Деньги за особый костюм «нужные люди» вносили в специализированный магазин одежды. Там же продавали фабричную продукцию массового производства. Цена того и другого товара не отличалась. А вот качество было несравнимым, потому что модельеры подгоняли каждый костюм по фигуре на двух-трех примерках. Кстати, и Гендельман сполна оплачивал дефициты, которые выносил с «черных ходов» магазинов и складов. Не оставались в проигрыше и фабричные модельеры. За «хорошо сидевший» костюм клиенты приносили им коньяк и конфеты.
Неожиданная встреча
Хорошие погодные условия, круг интересных людей, купания в экзотических прудах улучшали самочувствие и поднимали настроение. Для полного удовольствия Гендельману недоставало приятного женского общества.
– Завтра ведь выходной день. Так не пригласить ли нам Лидию Ивановну из регистратуры в лес на грибы?. – Спросил главный инженер, когда мы прогуливались около административного корпуса перед завтраком.
Я не успел ответить, а мой начальник повернулся на 90 градусов и решительно поднялся на ступеньки. А Елена Васильевна не только не отказалась от поездки. Она предложила перенести ее на сегодняшние послеобеденные часы в связи с семейными обстоятельствами. Ровно в 16-00 Гендельдман притормозил в узком переулке, напротив высоких металлических ворот.
