Аринель Волшебная
Любовь, чай и кофе
Сцена первая «Уходить от тебя показательно».
Том второй «На всю жизнь. Тихо. Бесповоротно».
Вредная привычка
А потом как вредная привычка,
Затянула, как сигарета.
На балконе в руках тлеет спичка,
Только вот в голове нет ответов.
Ты о ней, а она о тебе
Нет, не помнит, не любит и дальше что там.
Заваривай чай теперь… только себе,
Думай, но не о ней. О ком-то.
Сигарета последняя, день холодный,
Чай невкусный, не сладкий кофе.
Сердце сковано, ты свободен,
А она тебя топит, и топит.
В реку прошлого, невозвратного,
Там, где ночь задыхается, плачет.
Нет дорог и пути нет обратного
Поздно в прошлое, надо дальше.
Снег в апреле хрустит под ногами,
Ты с балкона кидаешь окурки и пепел.
Тушишь боль на рассвете стихами,
И бросаешь все мысли на ветер.
Театр одного актера
Гаснет свет. Меркнут чувства под звуки скрипки.
Концертное платье в гримерке на стульях и ты…
На сцене занавес лишь для твоей улыбки,
На столе, как и прежде, стоят цветы.
Только дома глоток недопитого кофе,
День холодный, и все как обычно, тихо.
Фотография юности в полупрофиль,
А внутри от тоски все болит до крика.
Ты актриса сервизов на кухне и полумрака,
Филигранная нота в ночи непогасших окон.
В голове у тебя и война, и драка,
Только дома с сервизом вдвоём одиноко.
Роль вчерашняя, сто спектаклей
Дайте маску и платья в гримерную…
Слёзы капают капля за каплей
В оркестровую яму темную.
Я сыграю себя за чаем,
Аплодировать будут стены.
Я на кухне. Опять скучаю.
Дайте маску. Я выйду на сцену.
Иллюзия
Ей ещё не по возрасту было отчаянье,
Ей уже было поздно плести две косички с утра.
Она грелась о кружку горячего черного чая,
На балконе писала и молча чего-то ждала.
Он совсем не хотел уходить из её головы уже несколько лет,
Оставлять её мёрзнуть и плакать, хотя наступила весна.
Он приходил и всегда выключал в её комнате свет.
Он во сне приходил, чтоб хоть где-то могла улыбнуться она.
Он с утра надевал ей на плечи пиджак и пальто,
В сумку варежки складывал, чтоб не замёрзла.
Только было здесь всё абсолютно не то,
Открывать эту истину будет, наверное, поздно.
Ведь она не хотела его отпускать из своей головы уже несколько лет,
И согреться пыталась, рукой вытирая холодные слёзы,
И сама выключала она в своей комнате свет.
Ну а он заходил только в снах… и в безумных заоблачных грезах.
А она забывала всегда на столе свои варежки, шапку и шарф,
И весна всё ещё изнутри её вовсе не грела.
Улыбалась она, к сожалению, только во снах,
Постоянно молчала и вечной простудой болела.
Ей ещё не по возрасту было молчание,
Ей уже было поздно сидеть и мечтать у окна.
Только вечной была для неё церемония чайная.
Ей безумно хотелось надеяться, что он рядом, она не одна.
Мой город
Мой город – сплошные помехи, как радиостанция,
Коробка с антенной, чьи новости знают, наверное, все.
Но нам уже поздно, или вовсе не стоит меняться,
Только я не смогу всё вот так позабыть насовсем.
Эта станция снова вещает о том,
Что мы больше с тобой не похожи.
Всё опять о тебе. О тебе об одном,
Как иголки… как током удары по коже.
Мне помехи вчера о какой-то любви говорили,
Я пыталась понять, только снова теряюсь в догадках.
Мы не счастливы. Мы лишь безумными были!
Ведь счастливые люди не думают матом.
И теперь непонятно, куда мы бросали слова,
И куда утекла эта вечность из слов.
Почему для тебя я всегда так была неправа?
Объясни, наконец, что же это за чувство такое "любовь"?
Слишком много вопросов осталось, наверно,
Среди тысячи радиостанций, помех и дождей.
Этот город теперь состоит из мгновений
И больных и душою и сердцем людей.
Ты
Да, я знаю тебя всего один летний день.
Да, я слышала о тебе слишком мало хороших слов.
Но в этой беспомощной и невидимой темноте
Есть много других, незнакомых душе катастроф.
Для тебя доброта напоказ, как табу.
Запрещённый приём или, лучше сказать позабытый.
И назло только сплетни плетут все вокруг,
Что лучшую сторону этой души, можно считать абсолютно избитой.
Только груша боксерская, правда, уже не годится.
И перчатки боксера того не мешало давно поменять.