Арина Ипатова
Обитель Разума
Глава 3. Штоколов
В истории всегда чудесны те мгновения, когда гений отдельного человека вступает в союз с гением эпохи, когда один человек проникается творческим устремлением своего времени.
Стефан Цвейг, “Магеллан”.
Вырубка
10 апреля 2110 года.
В речной долине шла вырубка леса.
Несколько десятков человек, плохо одетых и измождённых, нестройно стучали топорами. Деревья одно за другим падали. Землю усеивали желтоватые щепки.
Рубщики были немногословны. В их вялых движениях ощущались усталость и безразличие к окружающему. Руки поднимались и опускались, железо вгрызалось в стволы, отнимая у застигнутых врасплох растений радость весеннего пробуждения.
Долина была поделена на участки, и каждым участком занималась бригада из пяти человек. Работа была нелёгкая и опасная, но на неё соглашались без разговоров. За труд платили продуктами, и платили хорошо.
После Великого Разрушения это было первое большое строительство, и никто из рабочих толком не знал, для чего оно затеяно. Ходили разные слухи.
Вековая береза с мучительным треском валилась в заросли черемухи. Люди отступили, наблюдая за её падением.
– Если он такой всемогущий, – негромко, но зло сказал один из рубщиков, – мог бы и технику пригнать сюда.
На него посмотрели с опаской. Прошла целая минута, уже казалось, что на его замечание никто не ответит.
– Он пригонит технику, Андрей, – произнес, наконец, другой. – Но это требует времени, а он хочет начать прямо сейчас.
– Для чего? – проворчал Андрей. – Куда такая спешка?
– Какое нам дело? – возразил третий. – Он дает нам возможность выжить. Больше ничего знать не надо.
– Нам ни до чего нет дела, – угрюмо заметил возмутитель спокойствия и замолчал.
– А кто он вообще такой, и что хочет здесь построить? – вдруг спросил самый молодой. Это был еще юноша, чуть за двадцать. Он немного отличался от остальных – присущие молодости жизнерадостность и любознательность еще были живы в нем.
Казалось, это простой и естественный вопрос, но на юношу тоже посмотрели с опаской. Ответил ему самый знающий, тот, кто объяснял, что доставка техники требует времени.
– Тарцини приехал откуда-то с востока, из Азии. Говорят, он создал новое учение, которое дает людям силы жить дальше, после того.... – он запнулся.
– А в чем сущность этого учения? – заинтересовался юноша.
– В стремлении к Логосу.
– А что такое Логос?
– Пока мы этого не знаем, – язвительно заметил самый недовольный, Андрей. – И что здесь строится, тоже не знаем.
Он обвел взглядом остальных.
– Что размечтались? До вечера еще полно дела. Вырубить надо эту черемуху!
Он указал на заросли.
Нехотя все принялись за работу. Вдруг заговорил пятый рубщик, как оказалось, сумасшедший. Сумасшедших было очень много в то время…
– Война не выполнила свою задачу, – произнес он хрипло. – Посмотрите на эти кусты. Почки облепили их, словно тля! Надо уничтожить жизнь на корню, освободить от неё несчастную планету. Именно в этом истинная цель Тарцини. Мы все должны помочь ему.
Он решительно взмахнул топором.
– Почему? – сердито спросил юноша. Сумасшедший не в первый раз начинал говорить о жизни как о язве на теле Земли, а юношу это ужасно злило. – Он ведь сам – живое существо. Зачем ему уничтожать самого себя?
Маленькие тусклые глазки сумасшедшего зыркнули на юношу, на миг в них появился блеск, но тут же они снова помутнели.
– Зачем? – переспросил он. – Потому что Тарцини мудр. Он знает, что есть зло в мире, и готов избавиться от зла. Что касается его самого… Возможно, он решил пожертвовать и собой, а может быть, он перевоплотится в мертвую материю. Может быть, он станет камнем? Или облаком?
Сумасшедший торжествующе засмеялся.
– Я этому не ве… – начал юноша. Резкий тычок под ребра оборвал его слова.
– Не заводи его, – прошипел Андрей. – А то как бы он сам не взялся уничтожать жизнь на корню. Начиная с тебя.
Юноша обиженно замолчал. Сумасшедший постоял, ожидая ответа, не дождался и отошел.
– Держись от него подальше, – посоветовал Андрей более миролюбиво. – И все будет в порядке. Ты понял?
– Понял, – буркнул молодой человек.
– Отойди на левый край и продолжай вырубать кусты.
Этой работе конца не было. Деревьев становилось все больше, на месте упавших, казалось ему, тут же вырастали новые. Он жалел гибнущие деревья, но их смерть давала ему возможность выжить, и он рубил как одержимый.
Впереди замаячил небольшой просвет. Юноша двинулся к этому просвету и через несколько десятков шагов наткнулся на разрушенную бревенчатую постройку.
Избушка развалилась, судя по всему, очень давно, еще до войны, но все равно стало грустно. Он медленно обошел полусгнившие деревянные останки. Завтра топоры дотянут просеку до этого места, и придется растаскивать груду старых бревен…
Он простоял здесь минут пять, пока не услышал голоса других рубщиков. Его звали. Юноша с трудом оторвался от созерцания печальной картины разрушения, словно там, под месивом из земли и гнилого дерева, был спрятан магнит, который притягивал его.
“Устал я… – тоскливо подумал он, возвращаясь. – Отдохнуть бы…”
Когда он закрывал глаза, то перед мысленным взором тут же начинало метаться трапециевидное серое лезвие топора. Щепки разлетались во все стороны, точно брызги фонтана. Юноша брел сквозь кусты и не мог вспомнить, когда он в последний раз видел фонтан, и видел ли вообще…
Он ничего не рассказал остальным о развалившейся избушке. Завтра они на неё наткнутся, но на сегодняшнюю ночь это была его тайна. Смешная и глупая тайна – ведь им совершенно безразлично, есть ли там избушка, нет ли… А вот ему почему-то казалось, что он нашел нечто важное и интересное. Но если бы они узнали о таких мыслях, то только высмеяли бы его…
Юноша, которого звали Григорий, и вообразить не мог, насколько важна его находка.
11 апреля 2110 года.
Следующее утро принесло сюрпризы.
Из-за горизонта, из-за холмов, поползли платформы, гружёные машинами. Они парили на высоте нескольких десятков метров над землей. На фоне безоблачного голубого неба силуэты механизмов вырисовывались необыкновенно четко.
Побросав свои древние орудия труда, рубщики следили за этой колонной. Всем им давно не приходилось любоваться столь совершенной техникой. Кое-кто и вообще никогда такой не встречал.
Григория поразило отсутствие людей на платформах. Совершенно самостоятельно машины плыли вперед. Затем передние неподвижно застыли в воздухе, поджидая остальных.
Платформы повисели минуты три рядышком, словно совещаясь, а потом перестроились. Раньше они двигались вереницей, теперь же наступали фронтом. Юношу пробрала нервная дрожь.
Прямо к их группе направлялась одна из платформ, а на ней высился механизм, похожий на экскаватор. Подобравшись совсем близко, летательный аппарат снизился. Экскаватор заерзал на своем постаменте, словно разминаясь.
Григорий подумал, что не уверен в том, что видит перед собой всего лишь техническое устройство. Ярко-жёлтая махина двигалась с грацией и легкостью живого существа. Юноше необычайно понравилось это существо, хотя он почему-то стыдился признаться в этом даже самому себе.
Экскаватор ловко соскользнул с опоры и опустился на землю, покрытую прошлогодней пожухлой травой.
– Я прислан помочь вам разобрать завалы, – произнес мягкий, совсем человеческий голос.
Брёвна, ветки, щепки нагрузили воздушную платформу так, что она, казалось, даже просела. Экскаватор ловко орудовал ковшом, сгребая древесину. Юноша исподтишка наблюдал за ним, восхищаясь его мощью, и в нем росло благоговение перед человеком, давшим ему возможность хотя бы полюбоваться этим чудом.
Между тем из-за холмов появился еще один летательный аппарат, по форме похожий на обычный наземный автомобиль. Никем не замеченный, он приближался к просеке.
Логос
В автомобиле находились два человека.
У одного из них были чёрные короткие прямые волосы и вытянутое грустное лицо. Оно было бледным, с узким длинным носом и тонкими губами. В близко посаженных карих глазах читалась давняя усталость. На щеке, чуть ниже скулы, то и дело подрагивала мышца.
Если бы он встал, то оказался бы довольно высоким, худым, но не сутулым. Но сейчас он сидел в машине, сложив руки на коленях, и смотрел на строительство, затеянное его спутником. Цель строительства, как, впрочем, и другие цели Тарцини, оставалась для него непонятной, и от этого неведения левая щека дергалась все чаще. Нервные пальцы, слишком тонкие для мужчины, приплясывали на серой ткани плаща.
Второй человек и был знаменитый Александр Тарцини, которого столь много и боязливо обсуждали.
Его считали выходцем из Азии, но почти ничего в его внешности не выдавало азиатского происхождения. Только кожа имела желтоватый оттенок, что было особенно заметно по сравнению с бледностью его соседа.
Глаза у него были не чёрные и не карие, как обычно у представителей монголоидной расы, а тёмно-серые, но разрез глаз действительно чуть скошенный. Непроницаемое лицо напоминало маску языческого идола. Взгляд его был точно рентгеновский аппарат, пронизывающий, сверлящий, словно проникающий в самые потаённые мысли – под таким взглядом чувствуешь себя обнажившимся до костей.
В две тысячи сто десятом году ему было сорок три года. Его биография, точнее, та её часть, которая пришлась на довоенное время, навсегда осталась неизвестной. Говорили, что он был простым служащим в одном прибрежном дальневосточном городе, что семья его погибла во время цунами, вызванного подводным термоядерным взрывом – это было лишь маленькое звено в той страшной цепи катастроф, которые тогда потрясли планету… Говорили, именно эта личная трагедия перевернула его жизнь настолько, что он объявил себя первым служителем Логоса. Но все это только догадки и домыслы. Ведь никому не было известно даже настоящее имя Александра Тарцини – он поменял имя, когда создал своё учение или где-то позаимствовал его.
События, произошедшие в мире несколько лет назад, назвали Великим Разрушением. То был истинный бунт, бунт планеты против человека. Многочисленные военные конфликты, пришедшиеся на то время, действительно унесли много жизней, но природные катаклизмы оказались гораздо страшнее.
Во второй половине двадцать первого века стремительно повышался уровень Мирового океана – таяли полярные льды. Очертания континентов изменялись. Районы речных дельт, с древности плотно заселенные, уходили под воду. Старые города, расположенные на побережьях, становились непригодными для жизни. Миллионы людей, обременённых всевозможным скарбом, перебирались вглубь континентов. Сзади оставались высокие дома, маленькие коттеджи, заводские трубы, соборы, пагоды, памятники, портовые постройки и железные дороги. Все это, оставленное без присмотра, быстро разрушал буйный океанский ветер.
Человеческая цивилизация очень плохо перенесла новый Потоп. Начался голод и войны за пригодные для жизни территории. А потом Земля словно обезумела. Страшные катастрофы следовали одна за другой. В довершение всего, возникла эпидемия новой, неслыханной доселе болезни, так и не получившей названия. От неё умирали быстро и без мучений, но смертность была почти стопроцентной.
Впрочем, перечислять бедствия, обрушившиеся на род людской, нет необходимости. Стоит лишь упомянуть, что к 2108 году из двенадцати миллиардов населения планеты выжило меньше миллиарда.
И тогда все кончилось. Мор исчез бесследно, словно его и не бывало. Уцелевшие растерянно оглядывались. К тому моменту все уже смирились с мыслью о близкой гибели, и вдруг последовало загадочное, неизвестно чем вызванное помилование.
Александр Тарцини, новый мессия, приписал эту заслугу себе.
В середине апреля 2108 года он обратился к Логосу и умолял его пощадить остатки человечества. И Логос, квинтэссенция мудрости, внял ему. Он прекратил трясение почв, смирил бури и остановил воды потопа. Взамен же он повелел Тарцини оставить все дела (можно подумать, в тот безумный год у кого-то еще могли быть какие-то дела!) и нести миру новое учение.
Вот и сейчас Тарцини неторопливо рассуждал о Едином Разуме – Логосе. Говорил он по-русски. Это был язык его собеседника, но Марк так и не смог определить, родной ли он для говорившего. Он слышал, что Тарцини в совершенстве говорит еще на английском и китайском.
Тарцини порой бросал цепкие, изучающие взгляды на своего спутника. Он не упускал случая лишний раз изложить свою теорию, зная, что она сыра, неполна и противоречива. Растерянная толпа легко принимала её, поддавшись его личной страсти, пылкости и напору. Но этого было недостаточно, совсем недостаточно, и он знал это. На одних эмоциях далеко не уедешь. Теорию следовало заострить, заточить, убрать лишнее, для этого требовались думающие, строгие слушатели. Его нынешний собеседник, образованный и глубоко мыслящий, подошёл бы на эту роль, хотя сейчас он явно не стремился играть роль благодарной аудитории, казался молчаливым и рассеянным. Но в какой-то момент что-то всё же зацепило его.
– И всё же слово “логос” означает нечто другое, – пробормотал он негромко, почти про себя.
– Ох уж эти слова! – хохотнул Тарцини. – Слишком они запылились по пути, да и поистёрлись. Их надо бы как следует постирать. Вычистить. Вытряхнуть. Немного подкрасить. Избавить от десятков старых, дряхлых значений. Люди совершенно потеряли способность понимать друг друга, потому что под одним и тем же словом скрывается множество разных вещей. Зато существуют и другие вещи, которым не сопоставлено слово, и их нельзя назвать. Смешно, не так ли? Какой тогда вообще смысл в словах? Они только всё путают.
– Ну так отмените их. – Человек с чёрными волосами и бледным лицом устало потёр глаза ладонью. – Вы же полагаете, что и это можете? Вообще-то вы не одиноки в своём желании управлять словом и смыслом. Такое уже тысячу раз бывало. Вы стремитесь внести в мир нечто необыкновенное – но увы! Ничто не ново под Луной, простите за банальность. Мы обречены на повторение. И вам тоже из этой ловушки не выскочить…
Тарцини уверенно усмехнулся.
– Ну что ж, посмотрим. А что до смыслов – я вкладываю в слова тот смысл, который хочу. Так-то. И меня понимают. Пора стереть все словари, выкинуть все энциклопедии. И написать новые.
– И заполнить их теми же ошибками… – чуть слышно прошептал его спутник.
***
Трудно сказать, был ли прав Тарцини, говоря о понимании современниками его идеи Логоса. Вряд ли. Скорее всего, они просто искали опоры в рушащемся мире, искали того, кто скажет – я знаю! Мне ведом путь!
К началу двадцать второго века придумать принципиально новую мировоззренческую концепцию, которая не отметилась бы в истории ранее в той или иной форме, было, разумеется, совершенно невозможно. В течение многих сотен лет до этого одни и те же идеи перетекали из культуры в культуру, из эпохи в эпоху, иногда оставаясь неизменными, иногда искажаясь до неузнаваемости, скрещиваясь, смешиваясь, обретая новые названия. Порой они исчезали и зарождались вновь, что свидетельствовало… о чём? О бедности человеческого ума и воображения? О том, что новые поколения обречены вечно бродить по кругу, с радостью находя одни и те же игрушки, оставленные их предшественниками? О том, что ни одного настоящего шага вперёд не было сделано ещё с того момента, когда первый камень был положен в основание пирамиды Джосера? И даже раньше? Кто знает…
Как бы то ни было, не отличалась новизной и концепция Логоса. Да и последовательностью она тоже не отличалась. Много позже разные тексты, приписываемые Тарцини, противоречили друг другу и доставляли немало хлопот адептам учения.
Само красивое словечко ‘Логос’ использовалось ещё в древнегреческой философии. В шестом веке до нашей эры Гераклит называл так истинное слово, разум, правящий миром и пребывающий в каждой вещи. Потом термин ‘Логос’ стал кочевать по разным мировоззрениям, меняя значения, приобретая новые, но всё-таки везде он был словом, что неудивительно – по-гречески Логос и есть слово.
Добравшись до христианства, Логос получил новый смысл и стал Словом, обретшим плоть. Логос – слово Бога, Христос, сын Божий.
Но священная суть слова продолжала жить в этом понятии.
Тень этой сути сохранилась и в Логосе Тарцини, хотя вообще он словом не был. Он был ноосферой12. Точнее, он был причудливым смешением двух совершенно разных концепций, объединенных одним термином, концепций Владимира Вернадского и Тейяра де Шардена.
Логос – единый планетарный разум, в который должны были объединиться все существа, обитающие на земле. Сейчас этот разум дремал, поэтому в мире происходили несправедливости и катастрофы. В некий миг, когда люди достигнут внутреннего совершенства, он должен проснуться, и тогда наступит мировая гармония. Тарцини назвал этот момент пробуждением Логоса13. Добиться пробуждения Логоса было непросто. Людям следовало – самим, без помощи потусторонних сил – преобразовать себя, отрешиться от жадности, зависти, ревности, иных отрицательных черт, и обратиться к созидательной любви и познанию мира. Никогда в истории соотношение между теми, кто был достоин приблизиться к Логосу и теми, кто тратил свою жизнь без цели и смысла, не достигало критического порога. И потому Логос спал и лишь изредка откликался на зов достойных, ищущих его…
Больше всего учение Тарцини походило на мировоззрение Шардена, только оно было упрощённым, без духовной составляющей. Всю ответственность за происходящее он возлагал на человека, и в этом смысле был ближе к Вернадскому. Но так и осталось неизвестным, был ли Тарцини как-то знаком с идеями этих выдающихся мыслителей или придумал свою теорию сам.
Уж Логос ли покровительствовал, или Тарцини сам оказался талантливым руководителем, или ему просто повезло – неизвестно, но влияние скромного служителя Единого Разума на людские умы распространялось стремительно. Он попал в нужное место в нужное время. Он создал грандиозное общество, поглотившее, подавившее, вобравшее в себя все мировые религии. Последователи его были на всех континентах. На подконтрольных ему территориях он творил, что хотел, ни перед кем не отчитываясь, объясняя все свои поступки велениями Логоса. Он не был намеренно жесток (по крайней мере, тогда), но не терпел неповиновения.
Своих последователей Тарцини назвал – отшельники. А всю свою организацию – Сфера. И в это он вкладывал вполне определённый смысл. Слово ‘отшельник’ символизировало личность, индивидуальность каждого человека. А ‘Сфера’ – единение, общность всех людей.
Личности объединялись в единое гармоничное целое, обогащали его, не теряя себя, не растворяясь во множестве. Вечный вопрос: что выше, личность или общество, терял смысл.
Сфера складывалась из отшельников. Отшельник был частью Сферы.
И когда Сфера станет совершенной, пробудится Логос.
***
Марк Амелин услышал о Тарцини и Логосе совсем недавно, как, впрочем, и все остальные.
Обстоятельства выдвинули его на руководящую роль в новом мире, и он пытался создать людям условия, годные для сносного существования. Он достиг некоторых успехов, но появление Тарцини угрожало с трудом обретённому шаткому равновесию. Слишком шаткому.
Марку не слишком ему нравилось заниматься тем, чем он сейчас занимался. Там, в прошлой жизни, он не был ни политиком, ни общественным деятелем. Марк был членом Исполнительного комитета ВОЗ14 и получил известность во время борьбы с эпидемией, борьбы не слишком успешной, но упорной.
Он, один из немногих, почти наверняка знал о происхождении этого вируса, знал некую биологическую лабораторию на тихоокеанском побережье, разрушенную землетрясением… Вообще в ходе безуспешных попыток разработать вакцину ему пришлось узнать многие вещи, ранее представлявшие собой государственные тайны. А сейчас это было уже неважно. Не существовало ни государств, ни лабораторий, ни организации здравоохранения, ни всего привычного жизненного уклада, и тайны никого не интересовали.
Но в глубине души Марк признавался себе, что распространение учения о Логосе тоже представляется ему эпидемией.
Сегодняшняя встреча была попыткой договориться. Марк чувствовал безнадёжность этого предприятия. Силы противника слишком превосходили его собственные и приближались быстро и неумолимо. И все же он пытался сопротивляться.
Сохраняя безмятежное спокойствие, Тарцини управлял летательным аппаратом. Чуткая машина слушалась каждого его движения.
Марк же нервничал, слушая рассуждения Тарцини на философские темы. Он был уверен, что рано или поздно беседа примет более конкретное и неприятное направление. Так оно и случилось.
Описав благословенное будущее после пробуждения Логоса, Тарцини сменил тему.
– И всё же не понимаю я вас, – заговорил он низким уверенным голосом. – Вы не пускаете на свою землю отшельников. Почему? Какой от них может быть вред?
– Не все готовы обратиться в вашу веру, – Марк криво улыбнулся, давая понять, что это шутка.
– Это не вера, – Тарцини пожал широкими плечами. – Логос – не бог.
– А похож. – Марк не удержался от ядовитого замечания, впрочем, тут же пожалев о своём выпаде.
– Нисколько, – спокойно возразил Тарцини. – Бог подобен горизонту, он по мере приближения к нему удаляется. Вспомните, человек всю свою историю стремился к нему, а тот ускользал. Сперва боги селились на высоких горах, потом на небесах, потом перебрались за грань Большого Взрыва, где их трудно побеспокоить. А Логос – здесь, мы сами его создаём.
И потом, вы что ж, боитесь, что несколько безобидных бродячих проповедников так настроят ваших приверженцев, что они отшатнутся от вас?
Несколько! Да их тысячи! Марку довелось недавно заглянуть на совет отшельников, и многолюдность и организованность этого сборища неприятно поразила его.
– Позвольте людям самим выбирать, нужен им Логос или нет, – неторопливо продолжал Тарцини.
“Выбирать самим… – раздраженно подумал Марк. – На какой выбор способны люди, угнетённые нескончаемыми бедствиями? Отшельники столь сладкоречивы. Они расскажут о счастье единения с Логосом, о всеобщем братстве, о разумной планете, предупреждающей все желания. Кому не понравится эта красивая сказка? Но они не скажут, что мы станем провинцией империи Тарцини, и будем отдавать отшельникам всё, что они пожелают, пока этот их Логос не проснется…”
Сам он весьма сомневался в возможности этого события.
– Что здесь строят? – Марк неловко сменил тему разговора. Потом он спохватился, что не следовало задавать этого вопроса. Тарцини вряд ли намерен перед ним отчитываться, и сейчас даст это понять в самой отвратительной лицемерной форме.
Но Тарцини лишь внимательно посмотрел вниз, словно проверяя, насколько продвинулись работы за время их беседы.
– Это Обитель Разума, – сообщил он.
– Что? – глупо переспросил Марк и снова выругал себя за это. Надо было промолчать. Или не надо? А может быть, служитель Логоса нарочно привез его сюда, чтобы показать это грандиозное для их времени строительство? Зачем?
– Обитель Разума – архив знаний, накопленных человечеством, – любезно пояснил Тарцини. Люди открыли много тайн природы, но использовали их во зло, и чуть не погибли из-за этого. Все эти знания будут храниться здесь, и пока человек не станет мудрее, двери Обители будут закрыты.
Марк настороженно взглянул на Тарцини.
– А почему здесь? Ведь это пока самая граница зоны вашего влияния. Почему выбрано именно это место?
Его собеседник усмехнулся.
– Во-первых, как вы удачно заметили, ‘пока’. Во-вторых, эта долина идеально подходит для моих систем защиты. Сюда даже комар не влетит без моего ведома. И потом, мне нравится здесь. Разве этого не достаточно?
– Это очень большая работа, – заметил Марк, стараясь не раздражаться из-за ‘пока’. Если Тарцини вздумалось создать здесь научный центр, в этом нет ничего страшного, правда?
– Грандиозная! – живо согласился Тарцини. – Никакие научные разработки на планете не будут проводиться без ведома служителей Логоса.
– А если кто-нибудь придумает вечный двигатель, и вам не сообщит? – спросил Марк без особого интереса, просто чтобы поддержать разговор. Его занимали более насущные проблемы.
Тарцини искоса взглянул на него, бросив управление. Машину закружило на месте.
– Того я уничтожу, – холодно сказал он. – И это возвращает нас к началу нашего разговора, Марк. Вы мне мешаете.
Марк откинулся на спинку кресла. На его лице резко обозначились вертикальные морщины, шедшие от крыльев носа к уголкам узкого рта. Взгляд устремился в пространство, словно Марк смотрел в будущее и видел там беду.
– А вы хотите, чтобы все безоговорочно вам поклонились? – устало спросил Амелин. Он был плохим дипломатом.
Тарцини вспылил.
– Я хочу, чтобы вы не запирались от остального мира! – с негодованием воскликнул он. – Я хочу, чтобы вы выслушали слово Логоса, прежде чем отвергнуть его. Я хочу, чтобы не исчезали отшельники, пришедшие на ваши земли. Нежелание понять своего соседа едва не погубило род людской – вы забыли об этом?
Он говорил и говорил, словно видел перед собой благодарную аудиторию. Однако Марк безучастно слушал обличающий голос, слегка завидуя умению собеседника все поставить с ног на голову. Ведь это он, Тарцини, шел к Марку с угрозами. Он хотел прибрать к рукам новые земли. Он навязывал потрясённому миру новое божество, Логоса, плод своего изворотливого ума. Но в этой пламенной речи Марк Амелин представал злодеем, мешающим возрождению человечества, и ему, как ни странно, не приходило в голову, какие возражения противопоставить этим яростным, возмущённым фразам. Тарцини виртуозно владел словом.
“Хорошо, что мы одни”, – подумал Марк.
– Мы одни, – сказал он. Это было его единственным ответом. Он слишком устал, чтобы упражняться в казуистике.
Тарцини поднял одну бровь и неожиданно усмехнулся.
– Ну и что?
– Отшельники смогут беспрепятственно перемещаться по нашей территории, я обещаю это, – медленно, обдумывая каждое слово, заговорил Марк. – Все желающие услышат слово Единого Разума. Но мы не готовы к слиянию с ним… пока. Присоединение нашего государства к вашей…– он запнулся, выбирая слово, – империи было бы преждевременным.
– Ну, если уж вы решили говорить напрямик… – Тарцини посмотрел вниз, на обширные земли, которые уже принадлежали ему. – Вы знаете, что я легко могу истребить все население этого, с позволения сказать, государства?
– Знаю. – У Марка дернулась щека. – Но вы этого не сделаете.
– Почему же?
– Потому что смертей было достаточно, – сказал Марк. – Да и зачем? Вы ведь получите, что хотели. Служители Логоса обращают в свою веру тысячи людей, стоит им только появиться.
На лице Тарцини появилось заинтересованное выражение.
– Так вы это понимаете? Тогда зачем вам так нужна эта фиктивная независимость, а, Марк? Неужели вы хотите обеспечить собственное будущее? Вы меня разочаровываете. Как будет называться ваша должность? Президент? Король? Смешно, Марк!
– Император, я думаю, – задумчиво сказал Марк Амелин. И невпопад добавил, – Георгий его зовут.
– Это еще кто? – удивился Тарцини.
– Один застенчивый юноша. Кажется, его можно считать прямым потомком некоего известного властвующего ранее рода. Я действительно собираюсь объявить его императором.
Марк услышал иронический смешок Тарцини.
– Ну и у вас романтическая фантазия, Марк. Священную Римскую Империю воссоздать не хотите? А он что, правда чего-то там потомок? Габсбургов, вероятно? Или Романовых?
Марк равнодушно пожал плечами.
– Да какая разница. Может, и не так это. Но вышло, что появилась возможность это обыграть. Молодой человек был не слишком рад этой перспективе, но его убедили. Всё ведь рухнуло. Необходимо дать людям какое-то правление, дать закон. Это следует сделать быстро, а игры в выборы сейчас потеряли смысл, не интересны они никому.
– А вы станете первым министром? – осведомился Тарцини.
– Не знаю, – безучастно проговорил Марк. – Возможно, но если я вам не угоден, то могу устраниться. И с радостью.
Тарцини раздраженно скривил рот.
– С вами не соскучишься. Тогда зачем вы этого добиваетесь, вы мне можете объяснить?
– Могу, – спокойно сказал Марк. – Дело в том, что я боюсь вашего Логоса. Вы хотите создать мир, в котором не будет других ценностей, кроме него. Любовь, мудрость, красота, вода, пища и свет солнца – все это Логос. Грядущие поколения станут его рабами. А если его не существует? – Он быстро взглянул на Тарцини. Сам-то он был уверен в этом, но все же сделал эту оговорку, опасаясь вспышки гнева своего собеседника. – Пройдет тридцать, сорок, пятьдесят лет – кто станет управлять людьми от его имени?
– А вы заглядываете далеко вперед, – заметил Тарцини почти с одобрением. – Хотя я надеюсь разрешить это небольшое затруднение. Ну что ж, хотите новую Римскую империю, ну и хорошо. Во избежание новых кровопролитий я готов удовлетворить вашу прихоть. Но с одним условием. Я сыграю роль папы римского.
Марк посмотрел на Тарцини, непонимающе и настороженно.
– Этот молодой человек, как его…? – Тарцини прищёлкнул пальцами.
– Георгий, – напомнил Марк.
– … получит корону из моих рук. Так будет лучше и для меня, и для вас. Люди увидят, что разногласия между нами улажены.
– И когда? – пробормотал Марк.
– Осенью. Скажем, в конце сентября.
Это предложение показалось Марку ловушкой, хотя он был здесь именно затем, чтобы договориться об этом символическом шаге. Столь странное предложение выбило его из колеи. С трудом ему удалось произнести скупые слова благодарности.
– Не стоит, – прервал его Тарцини и взглянул на Марка с неожиданным дружелюбием, даже сочувствием. – Будет у вас король, царь, император, не будет… Это очень мало значит для меня. Он мне не помешает.
Эта фраза, точно меткая стрела, нашла щель в броне, которой окружил себя Марк, готовясь к этому разговору. Хладнокровие изменило ему. Зрение на миг помутилось от бессильной ярости. Сердце затрепыхалось в грудной клетке, не находя себе места. Тарцини говорил правду, и все ухищрения Марка, по сути, были лишены смысла. Хозяевами мира становились служители Логоса.
Если Тарцини и заметил состояние своего спутника, то не подал вида. Впрочем, его внимание привлекло происходящее на земле. Машина снижалась.
Находка
Там, внизу, не прекращалась работа. Появление техники многократно ускорило ее. Рубщики быстро добрались до разрушившейся избушки. Ковш экскаватора уже вонзался в эти останки, словно клюв стервятника в мертвое тело. На воздушную платформу сыпались щепки, бревна, полусгнившие доски и комья земли.
Вдруг в груде мусора мелькнул ядовито-фиолетовый, неестественный цвет. Никто, кроме Григория, не обратил на это внимания. Неожиданно для него самого любопытство подтолкнуло его вперед, и он выхватил пакет прямо из ковша, испачкав руки в глине.