архимандрит Савва (Мажуко)
Лабиринты благочестия
© ООО ТД «Никея», 2023
© Савва (Мажуко), архим., 2023
Предисловие
Знатоки уверяют, что в солидных американских фирмах было неписаное правило: хозяин компании, каким бы состоятельным он ни был, обязательно раз в месяц целый день проводил «в зале», в сердце рабочей суеты, среди сотрудников самого низкого звена. Считалось, что это помогало руководителю не отрываться от реальности.
Для православного священника или епископа таким «хождением в народ» является исповедь прихожан. Ведь парение на высотах духа и обычная сословная замкнутость весьма способствуют отрыву от «широких народных масс». А я вообще человек неприлично благополучный: уже четверть века живу в монастыре на всем готовом и трудности, с которыми каждый день встречается рядовой гражданин, обходят меня стороной.
Люди более совестливые стыдились своего счастья. Удивительный мыслитель и писатель отец Сергий Дурылин в юности бросил гимназию, хотя был одаренным юношей. Ему было стыдно, что он получает добротное образование, в то время как этой возможности нет у большинства жителей Российской империи. Симона Вейль, тонкий философ, антиковед, яркий публицист, в свое время оставила спокойную и сытую жизнь преподавателя и ушла работать фрезеровщицей на завод «Рено», чтобы быть ближе к несчастным и обездоленным.
У меня нет таких нравственных сил. Видимо, я очень люблю покой и привык бездельничать. Но когда иду на исповедь или просто общаюсь с людьми, которых привела в церковь беда или забота, мое сердце сжимается от жалости. Может быть, если я еще способен к сочувствию, не такой уж я и пропащий?
Основная эмоция, поглощающая все душевные силы православного человека, это страх, что ты что-то делаешь не так, не по Святым Отцам, не по уставу, – а значит, ты не настоящий христианин. Во многом этот страх царствует в умах людей по причине невежества и недоразумения. Но не только поэтому. Есть еще и церковно-каноническая неразбериха, из-за которой совершенно непонятно, чего от нас хочет Бог, а чего требует Устав.
Православный человек словно находится между Богом и Уставом, причем Устав уважают больше, потому что он строже, страшнее, – значит, он и сильнее, а с силой считаются. С Типиконом не забалуешь! Это вам не какой-то Бог Любви, у Которого нет привычки заглядывать людям в тарелку. Типикон может и напугать, просто потому, что его краев и границ никто точно не знает. Законов о том, что можно, чего нельзя, как правильно, а как не по-православному, что одобряли, а что не одобряли Отцы и что об этом было сказано в последнем видении инокини-схимницы Дульсинеи, – всего этого так много и все это так противоречиво, что обычному человеку не то что выполнить, но и просто собрать воедино не представляется возможным.
Однако подвох состоит еще и в том, что даже соблюдение всех этих неписаных и писаных норм и правил не устраняет простого вопроса: а что, именно этого от меня хочет Бог? Такой замыслил Он жизнь Своих детей возлюбленных?
И видится картина последней встречи, на которой мне надо дать Богу отчет в прожитой жизни. Я стану перед Ним таким, каков есть, и честно признаюсь, на что ушли мои жизненные силы. Из чего же состояла моя религиозная жизнь? Из страха, чувства вины и растерянности! И Господь спросит:
– Но почему? Ведь Я этого не просил!
Правда, вездесущий и всеведущий Типикон предписывает Богу совсем другие вопросы и ответы. Он точно знает, как нам отольется на том свете вкушение в постные дни печенья на маргарине и ношение юбок неканонической длины. Правда, Типиконом я тут называю не церковный устав, а то коллективное и бессознательное творчество, в котором участвуют и миряне, и духовенство – и даже не понятно, кто больше и активнее. Наши страхи и недоразумения создают весьма своеобразный облик церковного благочестия, ветвящегося затейливым и непроходимым лабиринтом.
И в нем мы бродим, как по полю брани,
Хранящему следы падений, бегств, смертей,
Где полчища слепцов сошлись в борьбе своей.
Это из «Дуврского берега» Мэтью Арнольда. А вот история поближе.
В одном белорусском селе служил старенький священник, любивший проповедовать. В Неделю о Страшном суде он разразился такой страстной проповедью, так живо и ярко описал мучения грешников, что церковь не просто залилась слезами, а захлебывалась в плаче, бабульки ревели в голос. Батюшка перепугался не на шутку и принялся успокаивать заплаканных старушек:
– Ну чаго вы так… Можа тэта яшчэ и ня-прауда…
Мучения грешников – реальность. Необходимость Церкви иметь Устав и канонические нормы – бесспорна. Вместе с тем важно научиться отличать пшеницу от плевел и не налагать на себя и близких бремена неудобоносимые, – а мы, священники, очень любим это делать, оправдывая свои радикальные пастырские опыты и аскетические эксперименты фразой из послания апостола Иуды:
страхом спасайте (Иуд. 1: 23).
Однако этой педагогической стратегии возражал еще пророк Исаия:
…разве мало для вас затруднять людей, что вы хотите затруднять и Бога моего? (Ис. 7: 13).
Я отказываюсь спасать страхом. Современные христиане, буквально все, умеют читать и писать, до их сердец можно достучаться словами милосердия и доброты, не запугивая, не затравливая человека, не навязывая ему вечного чувства вины и выполнения ненужных и утомительных предписаний.
Время от времени я говорю себе, что не стану больше писать на эти темы, займусь чем-нибудь серьезным и значительным, тем более что мои слова многих раздражают. Меня разъедают сомнения: а надо ли вообще об этом говорить? Ведь людям нравится, их всё устраивает – и священников, и мирян, и епископов. Они мучаются, мучают других, но все довольны и другого счастья себе не желают. А я, выходит, только порчу всем праздник. Но мне жалко людей. И если я смогу облегчить жизнь хотя бы десятку человек, хотя бы чуть-чуть сделаю кого-то счастливее и добрее, то всё было не напрасно. Ведь тогда мы немного ближе станем к Тому, Кто Свою проповедь начал с призыва отпустить измученных на свободу (Лк. 4: 18).
Разрешение на радость
Стою на исповеди. Старушка всхлипывает и робко терзает усталый платок.
– Батюшка, я такая грешница!
– Правда?
– Даже стыдно сказать…
– Не робейте!
– Я на свадьбе плясала. И чего я туда пошла, на свадьбу на эту?
– Ну потанцевали, и ладно, чего переживать!
– Правда? Так это не грех?
– Что за глупости!
– Ой! А мне так хотелось!
Вы только подумайте, в чем каялась эта бабушка? Она танцевала! Что же тут такого? Да, собственно, ничего особенного, почему бы на свадьбе и не потанцевать? Но это вам «ничего особенного», а православному человеку непросто в этом мире, ему нужно особое разрешение на радость.
Одна моя знакомая как-то призналась, что завидует своим неверующим подругам: делают что хотят, кушают что хотят, загорают, танцуют, ходят на фитнес, в кино, театры, – а себе хоть пропади! Зовут на новый спектакль – а в это время всенощная. У сестры юбилей – а тут, как на грех, пятница, да еще, не дай Бог, Усекновение или Воздвижение! Сядешь обедать – опять помолиться забыл! Батюшку в магазине встретил – обойдешь стороной. Не потому, что не любишь, а во избежание сложностей: брать благословение или просто поклониться? А если он без подрясника? А можно ли священнику говорить «доброе утро»? И вдруг потом придется поддержать благочестивую беседу? А как беседовать, когда рядом соседка Людка? Ведь если искренне разговаривать – тщеславие, если сдержанно – веру предашь! Господи! И не прошел же Ты мимо, когда в церковь меня звал!
Не христианин, а нервный бегемотик!
Но самое страшное время – Великий пост! Время, когда православный понимает, что жить – это не только грех, но и большая ошибка!
Все религиозные журналы и календари пестрят заголовками про устав питания по дням: синим выделено сухоядение, фиолетовым – без масла, прямо под цвет лица и настроения! А в церкви службы дли-и-нные, пение по-о-стное! Постное пение – это не когда «Покаяние» Веделя и «Ныне силы» Львовского, а когда ты возьмешь ля-бемоль – и сил дойти до дома уже не останется.
А что делать? Всем трудно! Но обычаи храним и от веры не отречемся! Мы народ крепкий, истине верны! Это католики придумали, что пост надо обязательно держать, только если исполнилось восемнадцать и не стукнуло шестьдесят. А после шестидесяти что, уже и поститься не обязательно? Ловко придумали! Кто бы у нас тогда пост держал, если не старушки за шестьдесят?
И тут выяснятся, что и у нас все не так строго.
– Откуда вы знаете, что сейчас сухоядение?
– Из календаря.
– А как это правило попало в календарь?
– Из Типикона.
– А что такое Типикон? Вы его читали?
– Только первые главы. Но там так странно: выходит, что это устав какого-то мужского монастыря.
– Вы монах?
– Что вы! Я вообще женщина средних лет, и вот – трое детей и муж голодный из кухни выглядывает. Я лучше пойду, ладно?
Старушка, покаявшаяся в свадебных танцах, осталась мне благодарна. Но благодарна по-православному, то есть я абсолютно уверен, что в следующий раз она будет танцевать на свадьбе, а потом снова придет каяться, и скорее всего – ко мне, потому что все говорят: «Иди к Савве, он всем всё прощает! А если хочешь к настоящему батюшке, к строгому, то… (место для вашей рекламы)».
Внутри православной традиции вы можете найти взаимоисключающие правила и советы, и от этой неразберихи просто кружится голова; а человеку, особенно молодому, очень важно знать: как правильно? Как на самом деле? Чего от меня хочет Бог? Ведь надо жить по воле Божией, а не вопреки ей! Но подумаем:
– Сухоядения и вкушения рыбной икры в субботу Лазаря – это именно то, чего от меня ждет Бог?
– Что вы! Этого не требует даже Церковь. Ведь Типикон – устав жизни типового мужского монастыря, составленный как образец по стандартам жизни семнадцатого века.
– А если я не монах и довольно редко бываю в семнадцатом веке, почему я должен выполнять эти требования?
– Чтобы показать единство Церкви!
– Но в чем же это единство, когда подавляющее большинство просто не в силах выполнить эти предписания? И, как оказалось, никто эти требования мирянам и не предъявлял. Да и сами посмотрите: этот стиль благочестия не эффективен, он не делает людей добрее, не приближает их к Богу! Это не малое стадо Христово, это кучка испуганных и издерганных ягнят с такими же перепуганными пастырями!
– Но ведь надо почтить старину и традицию! Не нами положено, не нам и отменять!
Сколько за эти годы было написано на тему поста, богослужебного устава и православного благочестия! Но все реплики и призывы упираются в один суровый факт: необходимо творческое усилие Церкви и политическая воля церковного руководства, чтобы навести здесь порядок, сделать нашу религиозную жизнь более понятной, честной и логичной, иначе все эти статьи и книги будут иметь тот же эффект, что и поклейка обоев в горящем доме.
Однажды меня отправили получать водительские права, и я был потрясен открытием нового мира знаков и значений. Водитель машины находится в ином семантическом поле, нежели пешеход. Оказывается, сорок лет я жил в параллельном мире! Конечно, мне было известно, что улицу переходят на зеленый свет, но что такое разделительная полоса, двойная сплошная и знак «Движение без остановки запрещено» – я не знал.
Я беспечно бродил по тротуарам, а в это время дорога жила своей насыщенной знаками жизнью. Здесь нельзя поворачивать налево, тут запрещена стоянка. Если желаете идти на разворот, придется проехать до кольца, только не забудьте, что приоритет у того, кто уже на кольце.
Религиозная жизнь – это тоже система знаков. Ведь религия только об этом – об обнаружении в знаке, означивании значительного, самого значительного, что только есть на свете. То есть о Боге и о человеке.
Религия – словно дорога со своей разметкой, знаками и светофорами. Согласен, не самая удачная метафора, потому что сразу думаешь: какую же службу несут батюшки и епископы в этой объемной метафоре, «священники с большой дороги»? Но только представьте себе, что из глубокого уважения к трассе, которая помнит образцы героизма и доблести, из чуткой памяти к священному прошлому мы не меняем на этой дороге ни знаки, ни разметку!
Конечно, появились скоростные автомобили, дорожное полотно благодаря новым технологиям стало более прочным, люди лучше осведомлены и образованны, улучшились средства связи, и, совершенно естественно, появились новые знаки, нанесена свежая разметка. Вот только рука не подымается убрать старое, проверенное и уважаемое, с которым так много связано. И рядом с новым знаком по-прежнему стоит старый, и, рисуя новую разметку на асфальте, мы с чувством глубокого уважения обновляем и старую, которая, правда, противоречит новой, даже требует противоположного, – но ведь это настоящая старина, проверенная временем!
И автомобилист несется на свой страх и риск, потому что не может не ехать, – но и не в силах понять, где старый знак, где новый, и почему его штрафуют, и как случилась эта авария, и как так происходит, что на такой уважаемой трассе столько катастроф и столкновений и, главное, совершенно дезориентированы и водители, и пешеходы, и инспектор.
– Ты что, не видишь, что тут поворота нет?
– Так вот же знак – можно было поворачивать!
– А рядом какой стоит? Нет поворота!
– Так по какому знаку ехать, по старому или по новому? Хотя бы старый уберите!
– Как же мы его уберем? Он тут, знаешь, сколько стоит? С этим знаком столько всего связано! Не тобой поставлено, не тебе и трогать!
– Так ведь люди разбиваются!
– Потому что народ темный, учиться не хотят!
– А как учиться, если у вас и разметка на полдороги – и две сплошных, и прерывистая, и снова сплошная!
– Люди помудрее нас с тобой были, когда разметку ставили. К тому же народу очень нравится, когда старину чтят. Я бы вообще запретил по дорогам ездить. От ваших машин только суета. Копоть на древних знаках оседает да разметки священной из-за машин не видно. А ведь недавно отреставрировали! Если бы не такие, как ты, знаешь, какая бы у нас дорога была? Загляденье! Все бы хорошо, только люди мешают!
Мне этот выдуманный диалог напоминает воздыхания одного знакомого батюшки, который тосковал по «бесчеловечной службе», когда в храме был только он и регентша, которая все вычитывала, «не щадя живота своего».
И «маливались» они часов по пять, а потом чай пили у матушки Синклитикии из самовара.
Вот только дорога – чтобы ехать, ее строили не ради знаков и разметки. И если мы хотим, чтобы она была живой и служила своей цели, рано или поздно придется навести на ней порядок. Ведь Церковь – несущееся сквозь века ликование о Господе Воскресшем, и детям Божиим не нужно специальное разрешение на радость, если Христос посреде нас!
