Антонина Тяпкина
Неслучайное замужество
Должно полагать, Антонио был выше меня на две головы. Он был самый высокий среди всех нас, и единственным, где он безропотно принимал участие, был баскетбол. Однако его слишком высокий рост был ему, по всей видимости, некомфортен, из-за чего он постоянно сутулился, и в купе с болезненной худобой это придавало ему вид неполноценности. Такие дети всегда привлекают много внимания других и становятся посмешищем из-за своей несуразности. Пожалуй, Антонио данная участь также не миновала бы, если б не сила одного-единственного обстоятельства в его внешности. В тот самый момент, когда вы были бы уже готовы отпустить какую-нибудь издевку в его адрес, то непременно встретили бы взгляд огромных круглых зеленых глаз. В них было столько детской чистоты и глубины, и даже не детской, знаете ли, а животной. Я не побоюсь этого слова, потому что только оно, наверное, способно описать такой взгляд, робкий, но при этом проникновенный и обладающий невероятной внутренней жизненной силой. Если вам случалось когда-нибудь охотиться на лося или оленя и ранить, но не убить или застигнуть их еще живыми в расставленных вами капканах, то вам должен быть очень хорошо знаком этот взгляд. На скотобойне коровы смотрят иначе. Они изначально там смотрят по-другому, и они как будто бы знают, зачем живут. Коровы понимают, когда их ведут на бойню, и они идут туда с грустными, опустошенными и покорными своей участи глазами. Но неожиданно застигнутое врасплох дикое животное смотрит совершенно иначе: оно чувствует, что ранено, и видит превалирующую силу человека, но в нем все еще теплится надежда на спасение, оно верит в то, что сможет выжить. И несмотря на угасающую энергию, оно смотрит на вас прыгающими в бешенстве, полными жажды жизни глазами. А в эти самые секунды, когда жизнь постепенно покидает его, в голове проносится целая кипа мыслей «бежать, как, куда, напасть, атаковать, укрыться…» и целая его жизнь, этого животного, проходит перед его глазами. Вся тонна мыслей, ощущений и переживаний, неистовый выброс адреналина давят на вас как свои собственные, предсмертные муки. И только заядлый ледяной охотник, с омертвевшим бесчувственным сердцем способен застрелить такое животное, глядя ему в глаза. Поэтому подавляющее большинство охотников добивают свою добычу издалека, не приближаясь к ней, а вовсе не потому, что, как утверждают они, существует риск, будто животное при виде человека сделает последнее отчаянное движение и вырвется из западни.
Вот такой взгляд был у этого Антонио, пронизывающий до мозга костей. И это было его оружием. Несомненным оружием против несправедливого к нему мира: издалека не ударишь, а с близи не станешь. И только одному богу известно, почему этот малый смотрел как загнанный зверек и чего ждал от окружавшей действительности, пытаясь из последних сил противостоять ей.
Антонио никогда не окружала толпа мальчишек. Один Рикардо, его, по всей видимости, очень хороший друг, был всегда рядом.
Довольно скоро я узнала, что живут они не как все остальные, в больших помещениях по 16 человек, а вдвоем, в отдельной небольшой комнатке. Объяснение тому было более чем понятным: им не хватило места. Только в последний день они решили ехать, и потому оказались в пришвартованной к общему кораблю шлюпке.
Ни тот ни другой не избегали мальчишеских сборищ, но и не претендовали на особую роль в них. И, в общем-то, они были заурядными обитателями нашего пансионата.
Хочу здесь дополнительно обратить Ваше внимание, что итальянцы, мистер Грот, очень шумный и эмоциональный народ. Они слабо умеют сдерживать эмоции, да и не стремятся к тому. И для меня было удивительным, почему Антонио столько времени ходит за мной по пятам и не пытается даже заговорить. Он выглядел на фоне всех остальных детей нескладно, как мальчик-переросток, но он не казался глупым. У него был хоть и своеобразный, но довольно умный взгляд, который, в моменты, когда я ловила его на себе, заставлял меня испытывать неловкость. Ведь даже когда наши глаза сталкивались, он не отводил своих, а продолжал долго смотреть на меня, не моргая, словно напряженно обдумывая что-то. Он будто зависал в пространстве. Однако эти маниакальные наблюдательность и преследование не испугали меня, что, по идее, было бы самой верной рефлекторной реакцией. Наоборот же, интерес возрос, и я продолжала свои наблюдения за этим большим чучелом, венцом которого была густая копна кудрявых рыжих волос.
А после, лежа в кровати в послеобеденный перерыв или уже перед ночным отбоем, я воспроизводила в памяти все те взгляды, которыми он одарил меня за день. И мне казалось… нет, я была совершенно уверена, что он влюблен в меня настолько, что боится подойти из страха получить отказ. Тогда, я помню, впервые открыла чувство влюбленности в себе. И оно не имеет ничего общего с тем, что мы подразумеваем под этим прекрасным состоянием потом, спустя многие годы. Но это замечательный опыт, уникальный и неповторимый, и его стоит запечатлеть в памяти на всю жизнь.
Однако и я не могла сделать первый шаг сама, поэтому продумывала тактику заигрывания и еще большего привлечения его внимания к себе, опираясь на опыт подруг, которые были в делах любовных куда более сведущи, нежели я.
Но вот ведь какой любопытный момент: нравился ли мне этот Антонио сам по себе или же его всеобъемлющий интерес мной был настолько многозначителен, что увлек меня в игру помимо воли? Тогда я не могла ответить на этот вопрос и не хотела. Впервые в жизни существо противоположного пола проявило неподдельное неравнодушие ко мне. И это было так приятно, что сопротивляться не было и в мыслях. Я позволяла ему увлекаться собой, любоваться, о чем-то там мечтать или размышлять, глядя на меня, и не заметила, как мало-помалу втянулась в его увлеченность с головой и сама разожгла в себе такой огонь страсти, от которого в его существе, быть может, не было и единого полена. Ох уж эта молодость! Ох уж эти первые чувства, незрелые фантазии и томительные ожидания новых завитков судьбы!
Множество мелких морщинок побежало от уголков глаз к вискам Марчеллы. Память вернула ее туда, и можно было без труда заметить, как трогательно-волнительны были для нее эти воспоминания прекрасных моментов далекой молодости.
Недаром ведь говорят, что любовь украшает женщину. Я чувствовала себя такой привлекательной тогда! Мне казалось, будто я распускаюсь, как цветок навстречу весеннему солнцу, с каждым новым лучом-взглядом насыщая свои лепестки глубоким ярким цветом. Вы, может быть, никогда, будучи мужчиной, не задумывались о том, как женщина старается выглядеть хорошо, зная, что нравится кому-то, пусть даже этот кто-то совсем не интересен ей. Ее окрыляет само по себе ощущение власти над мужским трепетом и восторженностью ею. Ведь женщине недостаточно видеть мужчину восхищенным ее красотой, чувством вкуса и грациозной манерой держаться, ей совершенно необходимо, чтобы он в полной мере потерял голову от этих чакр, пав на колени в итоге и требуя вершить его судьбу быть с ней или не быть вообще. Тогда вот и наступает тот самый, жгучий, волнительный момент, переломный в сознании женщины, что, упоенная своей победой, она не хочет уже вспоминать, с чего все начиналось, и думать: а нужен ли он был изначально и нравился ли вообще когда-нибудь? Теперь она уже хочет позволять ему любить себя, растворяясь в нежных ласках, мягких объятиях и горячих поцелуях.
Как это прекрасно, знаете ли, быть женщиной и иметь возможность переживать все это так тонко и полно! Но, к сожалению, мой дорогой друг, природа подарила нам и обратную сторону медали – переносить боль утраты и разбитого сердца с не меньшей остротой. И такой опыт в моей жизни тоже был и не заставил себя долго ждать после первого, восторженного и чарующего.
И вот как все произошло.
Взаимный мой интерес к Антонио не ускользнул от его всевидящего ока, придав смелости и решительности в действиях.
Случилось чудо. В один из последних вечеров, когда я уже почти ни на что не надеялась, он пригласил меня на медленный танец на дискотеке, впервые сократив дистанцию до минимально допустимой. Это была красивая песня известной в то время итальянской певицы. И какие бы усилия я над собой не принимала, дрожь била по мне, как крупный и тяжелый экваториальный дождь по банановым листьям. Я обняла его где-то на уровне талии, потому что выше дотянуться было неудобно, а он пристроил свои огромные лапища мне на шею и немного на спину. Ни единого слова Антонио не проронил за время танца, а только аккуратно и постепенно все ниже наклонялся ко мне. Зачем? Он начал целовать меня! Так просто, легко и беспардонно! Вы можете себе представить? Сначала волосы, голову, затем шею, щеки, а после и губы. Была ли я шокирована? Да я была в оцепенении! Как можно ожидать такого поступка от скромного и забитого парня и уж тем более быть готовой к этому? Куда девались все три недели его неуверенности в себе и осторожности в движениях? Сейчас он казался волком в овечьей шкуре, который почти месяц мирно щипал со мной рядом травку, а нынче набросился с аппетитом, свойственным лишь голодным хищникам. Должно быть, желудочный сок стал изрядно прожигать стенки.
Если б на тот момент у меня имелся хотя бы какой-то опыт в отношениях с мужчинами, то я понимала бы, что эдакое внезапное проявление чувственной страсти не может являться показателем серьезности намерений, и, несомненно, сразу же отпрянула бы как черт от ладана. Но что я знала тогда о серьезных намерениях и понимала в маниакальном стремлении мужчины к женщине? Наверное, так выглядит настоящая любовь – думала я.
Поэтому происходящее не напугало меня, и в голове отщелкнулся предохранитель. Авто прицел был наведен, а найденная мишень ждала спуска мною курка.
– Прогуляемся? – спросил Антонио после танца.
– Да, – я согласилась сразу.
И если можно считать прогулкой следование от танцплощадки до его комнаты, то это была она.
Глава 9
Я до сих пор задаю себе вопрос, почему в тот вечер шла за ним туда, словно телок на привязи. Неужто мне думалось, что в этих переглядках, в этой безмолвной игре, длящейся между нами всего пару недель, мы успели признаться друг другу во всем, хорошенько присмотреться, притереться, проникнуться истинными чувствами и симпатиями? И я удивляюсь, как мне самой хватило такого незначительного срока, чтобы влюбиться в человека, изначально вообще раздражавшего меня. Я была достаточно дальновидной всегда, и в этот раз также не без понимания последствий делала то, что делала. Я опущу, простите, мистер Грот, подробности нашей с Антонио близости – они не имеют в сущности никакого значения для моего рассказа. Отмечу лишь одно: мы были первыми друг у друга.
Но так ли я представляла себе интимное таинство отношений между мужчиной и женщиной, того ли ждала от произошедшего?.. Мне кажется, что я вообще ничего не ждала, я просто хотела открыть для себя мир взрослых людей, тот, о котором безустанно шли разговоры между девочками-лидерами из нашей группы.
Как это ни странно, но никто ничего не заметил, и я сохранила случившееся втайне.
Антонио проводил меня обратно до танцевальной площадки, где играла уже предпоследняя песня, и мы так же безмолвно как встретились, так и разошлись по своим компаниям.
Что за мучительная и томительная последовала за этим ночь! Я без конца плакала в одеяло, стараясь изо всех сил скрыть сопли, слезы и всхлипывания от других. Я плакала о слишком раннем, торопливом конце своей детской жизни, неоправданных чувственных ощущениях и о глупом выборе такого неадекватного и странного партнера. Никак не могла я дать себе отчет, почему им стал именно этот чудоковатый и придурковатый тип. Ведь мне не хотелось того, что между нами произошло, настолько, чтобы отдаться первому встречному, кем он отчасти и явился. И я очень сильно жалела о не возможности повернуть время вспять. Я не хотела интима (такого интима) ни до, ни после случившегося. Но дело сделано, и ничего изменить нельзя. А самое страшное, что мне открылось тогда, – это была уверенность во всего лишь ежеминутном порыве для него. Хотя и мне самой он не был интересен ни как друг, ни как парень, но то, что я не нужна была ему ни в какой ипостаси, выворачивало меня от душевной боли наизнанку. Я понимала, что он не любит меня и не захочет продолжать общение. Да разве это не было очевидным изначально? За час, что мы провели в общей сложности вместе, он не спросил даже моего имени! Какая я дура, что позволила ему сделать это с собой! Он грубо использовал меня, не позаботившись ни коим образом даже о создании видимой влюбленности. Мои воздушные замки рухнули той ночью. Я допустила непоправимую ошибку, за которую предстояло нести тяжелое наказание в виде недоверия к мужчинам впредь.
Марчелла замолчала. Какие-то глубокие думы заволокли ее разум, и я не хотел вторгаться туда. Я ждал, пока она продолжит сама.
С тяжелым сердцем ждала я наступления утра, поскольку при свете дня, как мне казалось, я не смогла бы уже выглядеть такой, как прежде. Я полагала, что все заметят изменение во мне и обязательно потребуют объяснений, и отвертеться будет нереально. Но только Гайя, самая близкая мне и очень чуткая по натуре, уже в полдень, отведя меня в сторону, спросила:
– У вас вчера что-то было с Антонио? Я видела, как вы ушли куда-то во время дискотеки. Он чем-то обидел тебя? Почему ты проплакала всю ночь? Скажи, как есть! Я проучу этого ублюдка!
– Нет-нет, что ты! Не говори ни в коем случае никому, меня же просто засмеют! Посмотри, какой он некрасивый и странный. И вообще…
Я разревелась снова и рассказала все начистоту, как было. Она обещала сохранить услышанное в строжайшей тайне и справедливо предложила не паниковать и не отчаиваться раньше времени, а подождать немного, как наш герой-любовник себя поведет в дальнейшем.
На выходе из столовой после обеда кто-то с силой дернул меня за рукав блузы, увлекая спрятаться вместе за высокой деревянной дверью. В испуге и неожиданности я поддалась. То был Рикардо. Он казался очень взволнованным и поспешно, почти шепотом заговорил:
– Марча, тут такое дело… Антонио хочет пригласить тебя сегодня во время тихого часа прокатиться по городу с ним, но стесняется предложить сам. Поверь, ты ему очень нравишься, но он такой скромный, что не решается сказать тебе этого лично. Если ты переживаешь, то можешь взять с собой Гайю. Я тоже могу поехать с вами. Мы договорились с охранниками, они по-тихому выпустят нас, когда все разойдутся по комнатам.
Я находилась в полнейшем замешательстве, но отказываться было глупо.
– Ну, хорошо, поехали. Только вернемся рано, чтобы никто не узнал.
– Разумеется! Тогда в четверть второго встречаемся за душем, со стороны апельсиновых деревьев.
Гайя ждала меня на улице, с восторгом приняла предложение, и мы побежали в комнату собираться. Одели свои самые нарядные платья и туфли и помогли друг другу сделать красивые прически. За пять минут до назначенной встречи пошли якобы в туалет, а дальше – по плану.
Глава 10
Ребята ждали в назначенном месте. Охранник с безучастным видом быстро откатил ворота и тут же снова закатил, делая все настолько отрешенно и машинально, не замечая никого, будто это не он до настоящего времени ежедневно приветливо улыбался нам и спрашивал, как дела.
За воротами нас ждал новенький Фиат 128! Можете себе представить! В то время, передовое достижение итальянской автоиндустрии, модель, признанная Европейским автомобилем года в 1970 году! Фиат, прекрасный, блестящий на солнце, еще пахнущий заводом и свежей краской!
Одним движением руки Рикардо подал жест, чтоб все немедленно загрузились в машину. И через несколько секунд шофер уже мчал куда-то, прочь от лагерной территории…
Я никогда раньше не ездила на машине, и мне казались пределом всех мечтаний эти дорогие «игрушки» для богатых, так стремительно заполонявшие улицы города. Теперь же я сидела в одной из них сама! С личным шофером! И ощущение детского восторга и трепета завладело мной настолько, что я напрочь позабыла все переживания прошедшей ночи, и бессонные тяжелые мутные глаза уже отражали яркие и прозрачные солнечные лучи, преломленные в боковых зеркалах нашего чудесного черного как смоль Фиата!
Однако куда мы ехали? Стремительно проносились мимо деревья и дома. Из-за шума ветра, прилетавшего из открытых окон, мы с трудом могли слышать друг друга. Я сидела у окна, Гайя посередине, Рикардо справа от нее, а Антонио на переднем сиденье, рядом с водителем. И прежде, чем я стала переживать, куда нас везут эти почти незнакомые нам люди, машина стала сбавлять ход – она въезжала в какую-то облагороженную парковую зону, похожую на частную территорию.
У высокого белокаменного особняка шофер остановился, и Рикардо первым открыл дверь, уверенно вышел, потянулся, широко раскинув руки, и пригласил всех последовать его примеру. Антонио вышел последним, что-то говоря водителю, который остался нас ждать.
– Куда мы приехали? – спросила Гайя. – Вы местные? Хорошо знаете эти места?
– Вполне, – чуть усмехнулся Рикардо, – пойдем, прогуляемся по парку, пусть пообщаются наши молодые. – Он подмигнул нахмуренному Антонио и одарил всех присутствующих своей очаровательной открытой улыбкой, затем сделал па и жестом руки указал Гайе на сторону лимонной аллеи.
Все выглядело более чем прозрачно, не навевало тревоги и не внушало недоверия к молодым людям.
– Через полчаса мы вернемся, – заверила меня Гайя, уловив на себе встревоженный и умоляющий взгляд.
Они ушли.
И тут Антонио, словно державший до этого все время полный рот воды, обратился ко мне:
– Это мой дом, я тут живу. Если не возражаешь, пройдем внутрь, я угощу тебя соком и мороженым.
Чтооо?! И этот не от мира сего мой новый знакомый и вчерашний смелый любовник живет в таком доме?! В таком огромном богатом доме с целой парковой зоной, прилегающей к нему?! Вот это да! Я вытаращила на Антонио совершенно дикие и ошалевшие глаза, не боясь выронить их из орбит и не тревожась также на предмет того, что лицо приняло уродливое и полу дебильное от слишком большого изумления выражение.
Мы поднялись на десять ступенек вверх, Антонио открыл передо мной высокую стеклянную дверь в деревянной резной оправе, и я оказалось в светлом просторном помещении с целыми каскадами живых цветов в горшках и хрустальной большой люстрой над головой.
Тут же к нам выбежала женщина лет сорока в чепчике и фартуке. Так обычно выглядят служанки в знатных домах. Она удивленно вспорхнула ресницами в сторону моего друга:
– Антонио! Вот так новость! Ты же должен еще быть в пансионате? Что-то случилось? Почему ты приехал раньше времени и не предупредил?
– Здравствуй, Мари. Все хорошо. Отец дома?
– Будет через 20 минут, звонил из конторы, просил цыпленка табака к обеду и лимонного сока с сахаром.
– А мать?
– Уехала на три дня к сеньоре Талисии в Верону.
Она со слабо скрываемым любопытством взглянула на меня, немного замялась и продолжила:
– Но Вы проходите, пожалуйста, не стойте в дверях.
– Да, Марчелла, проходи, пожалуйста, сюда, в гостиную, не разувайся. Чего бы ты хотела выпить?
– Воды или соку, если можно.
– Хорошо, одну минуту, Мари тебе принесет, а я скоро буду.
Эх, если бы я знала тогда, что ждет меня через какие-нибудь двадцать минут, то непременно попросила бы тройных виски, как и сейчас.
Марчелла засмеялась, редко и надрывисто, как будто с усилием, а затем разом осушила добрую половину своего стакана.
Антонио снова вышел на улицу и через минуту вернулся с черной сумкой в руке, пронеся ее в соседнюю комнату мимо гостиной.
В это время послышался шум колес у парадного входа, откуда мы и зашли сами незадолго перед тем. Это приехал его отец, как можно было предполагать. Мне сделалось неловко, и я встала ближе к стене, на которую открывалась дверь, к камину, так, чтобы с холла не было видно меня. Странный, необоснованный страх встречи с этим человеком налетел как энергетический сгусток, который не видишь глазами, но ощущаешь нутром, и я с замиранием ждала, когда в гостиную зайдет Антонио, первым, чтобы спасти меня из нелепой ситуации, и, как положено в таких семьях, представить отцу. Если только он собирался, разумеется, это сделать…
Затаив дыхание, я ожидала.
Дверь распахнулась, и резкий баритон пронзил воздух.
– Мари, почему мой цыпленок еще не пахнет готовым блюдом?
– Потому что Вы вернулись домой на 15 минут раньше обещанного, сеньор. Он будет готов ровно через это время, можете не сомневаться в моей пунктуальности.
– Гляжу, ты научилась отвечать на мои придирчивые вопросы за десять лет службы, – его голос тут же смягчился, и он чистосердечно посмеялся.
Судя по звуку, хозяин снял уличную обувь, одел домашние тапочки и направился в противоположную от гостиной комнату, ничего не заподозрив о присутствии постороннего человека в доме.
Почти сразу из соседней комнаты вышел Антонио и заглянул ко мне со словами: «Пожалуйста, подожди еще немного тут». После чего он прикрыл дверь и быстрым шагом стал нагонять отца.
Мари вскоре молча принесла апельсинового сока и воды, вышла и совсем плотно закрыла за собой дверь. Я осталась стоять в том углу, у камина, не слыша ничего, что происходит снаружи.
Какое-то непонятное поведение у этих богатых – думала я. Что за таинства, что собирается делать Антонио, раз просит меня ждать в этой комнате за закрытой дверью?.. Интересно, долго ли мне придется тут стоять, и как отреагирует на меня его отец. Похоже, он достаточно строгий человек… Но ведь они не заперли дверь с той стороны? Нет, я не слышала щелчка. Тут есть окно, первый этаж, это невысоко, если что…
Так размышляла я, стоя одна в незнакомом помещении 5…10…15 минут. Неотступное чувство тревоги набирало силу внутри и поднималось мощной волной от низа живота к самому горлу. Почему Антонио так долго не возвращается? Я быстро перебирала в голове все события прошедших суток и не находила оправдания своим необдуманным поступкам. Два противоположных ожидания боролись во мне. Одно вселяло надежду и придавало смелости верить в благополучной исход дел (вспомнить это небрежно кинутое Рикардо «молодые»), другое, словно маленький чертик, перепрыгивало перед глазами с ноги на ногу, дразня и приговаривая, что я в западне, и сказке не быть.
Но вот послышался шум за стеной, в той комнате, куда занес Антонио черную сумку. Что это была за комната? Я не знаю. Шум нарастал и начал оформляться в некий дьявольский смех с криком, словно из преисподней. Я стала прислушиваться, но ничего не успела разобрать, потому что почти сразу же за дверью гостиной раздалось:
– Нет, я должен посмотреть на эту порно-звезду сейчас же! Сгораю от любопытства! – кричал отец Антонио, не скрывая эмоций и не пытаясь держать свои злорадостные приступы в узде.
За ним, как было слышно, бежал Антонио, в исступлении крича:
– Не трогай ее и не смей говорить ничего подобного! Ты не можешь так поступить! Ты обязан держать слово! Слово отца и мужчины, как ты сам меня учил всегда!
Дверь подпрыгнула на петлях. Я в ужасе вздрогнула.
На пороге вырос высокий широкоплечий мужчина лет 40-45, и первое, что бросилось мне в глаза из его внешности, был рот. Словно огромная порванная кривая рана, он казался растянутым на пол лица. Там не было губ вообще. Наверное, так выглядит удав, когда целиком заглатывает свою добычу, в два раза большей толщины, чем сам.
Хозяин замер в дверях, вонзившись в меня таким же зеленым, как у Антонию, живым взглядом. Но не взглядом жертвы, каким обладал его сын, а взглядом того хладнокровного охотника, что выпускает в свою добычу последнюю пулю, прямо в сердце, пристально смотря в глаза. Суровое каменное лицо, как у Клода Фролло, смотревшего на танцующую цыганку, становилось все мрачнее за считанные секунды, глядя на меня. Он стоял будто огромное чудище, широко расставив ноги на ширине плеч и с силой упершись раскинутыми руками в косяк, словно проход казался узким ему, и он хотел расширить дверное пространство. Дыхание его стало все чаще прерываться, ноздри враждебно раздувались, брови нахлобучивались на переносицу, и видно было по всему, что совсем скоро порыв ярого гнева, словно подошедшая к поверхности земной коры вулканическая лава, затопит собой все живое. Рот несколько раз уже изменил свои очертания, но не сделался ни на миллиметр уже от этого. Черные вены стали взбухать на висках, а в глазах отражались все девять кругов ада, сходившиеся воронками в зрачках. То было страшное зрелище для любого, тем более девочки пятнадцати лет.
Съежившись, я по-прежнему стояла у камина, прикованная к полу, – как загнанный в ловушку зверек, не понимая, что происходит, и чем могла так разозлить этого человека, который первые несколько секунд прожигал своим энергетическим огнивом мои зрачки, а затем стал с не скрываемыми пренебрежением и отвращением осматривать с головы до ног. Его высокомерие не знало границ. Стоявший сзади перепуганный Антонио был серее и прозрачнее тени. Я видела, как он весь дрожал и не мог сделать ни шагу вперед, чтобы встать между своим отцом и мной.
На 6-7 секунд в комнате воцарилась полная тишина, и за это время вся суть трагедии и моего ничтожного, убийственно-унизительного положения дошла до меня.
Из все той же, соседней комнаты моего слуха достигли звуки… звуки того, что произошло между нами с Антонио прошедшей ночью. Я узнала свой голос… то, что невнятно мямлила тогда во время… ну, Вы понимаете, нашей близости… что он отвечал мне…
И новая, еще более высокая волна, захлестнула меня с головой. Только она несла в себе уже не силу тяжести воды, а ил и водоросли – грязь, которой обычно избегают все.
Да это ужас! Немыслимо! Безумие! Он умышленно опозорил меня перед отцом и ждал теперь какой реакции от него?
Тысяча, нет, десять… сто тысяч маленьких молоточков застучали у меня под черепной коробкой. Я чувствовала, как земля уходит из-под ног и как дыхание остановилось, как сердце судорожно бьется в груди. Мне стало не хватать воздуха. Я хотела сделать вдох. Раз, два, три… пыталась я, как утопающий, наполнить легкие кислородом, но какие-то огромные раскаленные тески плотно сжимали все тело, не давая возможности пошевелиться и расширить грудную клетку, чтобы вдохнуть хотя бы малость заветного спасения. В висках отдавался только частый сердечный стук, который стал постепенно затихать и замедляться, и я уже могла сосчитать его, предчувствуя скорое окончание счета.
Пронзительный мужской крик, срывающийся на фальцет, вернул меня в сознание.
– Да я всегда говорил, что ты болваном родился, болваном и умрешь! Ничто не способно изменить моего решения! Как мог ты поверить, что я всерьез заключу такое глупое пари со своим собственным сыном! Единственным сыном и наследником! Вскочив на эту сельскую квадратную кобылу, ты воображал, будто можешь с гордостью считаться ковбоем американских вестернов?! – он уже отвернулся от меня в сторону Антонио. Его лихорадило как в сорокоградусном бреду. – Она даже не разулась, переступив порог моего особняка! Или ты сказал ей, что она может уже чувствовать себя здесь как дома? – он кинул на мои туфли такой взгляд, будто они были полностью, извините, вымазаны в говне.
– Я сказал ей не разуваться! Ты сам снимаешь обувь только тогда, когда собираешься полностью переодеться!
– Здесь не имеет значения то, что делаю я! Это мой дом и мои правила! Ты тупорылый желторотый идиот, если думаешь, что можешь что-то делать как я или способен как-то влиять на мои решения!
– Но ты обещал! Мы заключили сделку! Ты дал мне честное мужское слово! Ты должен отвечать за него! – голос Антонио дрожал, он захлебывался от своей слабости перед отцом и предвкушения неизбежного провала.
Безжалостную махину скрючило от очередного порыва злости, он сжал кулаки так, что вены поползли по тыльным сторонам ладоней, как длинные тонкие черви, и начал истерически смеяться, как смеются люди, должно быть, в последний раз в своей жизни, стоя под расстрелом и умирая за преданность своим идеям и принципам.
– Ты хочешь сказать, что этот поступок способен раскрыть в тебе для меня мужчину?! Да ты никогда никакой поступок в своей жизни не сможешь сделать как настоящий мужчина! Потому что ты ограниченный кретин, обреченный вечно плясать под чужую дудку! У тебя никогда не было и не будет своего личного мнения, потому что нет ни своей головы, ни мозгов в ней! Засунь себе в задницу свою creepie-peepie (репортажная телевизионная камера) и убирайся прочь с моих глаз вместе со своей беспородной клячей!
– Марчелла! – вырвался чей-то чужой крик из груди Антонио. Он оттолкнул своего отца, который в изумлении посторонился, – Умоляю тебя, выходи за меня замуж! – Антонио уже стоял передо мной на коленях, почти плача и весь красный, как рак.
И это было то, что я ожидала здесь и сейчас меньше всего.
Не в силах больше совладать с собой и видя дверное пространство свободным, я кинулась со всех ног бежать. Будто бы множество тонких и острых игл в одночасье пронзило мой доселе непроницаемый саркофаг, сковывавший любые, самые незначительные движения, ранее. Сквозь беспрерывный поток слез я не видела ничего. По инерции я выбежала в холл, затем с легкостью распахнула тяжелую стеклянную дверь, слетела со ступенек вниз и уже хотела было нестись, словно подгоняемая штурмовым ветром, дальше, куда глаза глядят, но на предпоследней ступени подвернула ногу и упала. Ко мне подбежала ожидавшая уже внизу Гайя. Она сразу же поняла, что случилось что-то страшное.
– Уходим отсюда! Уходим! Прочь! Прочь! Бежим! – кричала я в неистовстве.
А в это время в ушах продолжал звенеть дьявольский, истеричный смех, который сопровождал мой побег из проклятого дома.
Тут подоспел Рикардо. Он помог Гайе поднять меня на ноги, открыл двери машины и громко скомандовал водителю везти нас обратно в лагерь.
Глава 11
Последние два дня пребывания в пансионате длились для меня как два года. Я выплакала все слезы своей глупой девичьей юности, своего неудачного первого интимного опыта, своих несбывшихся надежд на счастье быть по-настоящему любимой кем-то.
Как мог он так поступить со мной?! Ведь он отлично знал, что был первым в моей жизни мужчиной, и понимал, как важно было для меня случившееся! Но почему же предал тогда, предал нашу тайну, сразу же, на следующий день? Все потому, что для него это не было чем-то поистине важным и серьезным. Произошедшее не значило для него столько, сколько для меня, – теперь уже отсроченное озарение пришло ко мне. Какой корыстный и подлый обман! До чего низкий и бездушный поступок! Он просто-напросто использовал меня: так поборол свой первый страх и удовлетворил кипучее плотское желание. А я наивно поверила в его скромность, искреннюю заинтересованность собой как девушкой, а не просто сексуальным объектом, и обманулась в своих иллюзиях. Хотя если трезво рассудить: на что я надеялась и долго ли раздумывала, прежде чем пойти на такой шаг?.. Да и скажите: как можно было ожидать, что этот молчаливый удав Антонио способен на столь дикий и маниакальный поступок – на запись своей же первой интимной близости на видео? Такого поступка никак невозможно ожидать ни от кого в принципе! И ежели я изначально наблюдала неадекватное поведение, заторможенность в движениях и отчужденность его от коллектива, то почему все это не насторожило меня? Зачем пошла в комнату с ним, самым странным, некрасивым и с тараканами в голове пареньком? Быть может, я допустила близость как раз-таки потому, что замкнутость Антонио вселяла в меня надежду на сохранение связи в тайне? Все, к горькому моему сожалению, вышло наоборот. Этот чудак оказался куда более бесчеловечным идиотом и маньяком, чем все громкоголосые придурки-выскочки, бьющие себя кулаками в грудь и кичащиеся знаниями в отношениях между мужчиной и женщиной.