Полная версия:
Антон В. Шевченко Космическая ночь
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
Я пообещал себе позже выяснить у Ворончука о его прошлом, но сначала дело. Дело – звучит как преступное деяние, типа гоп-стопа или организованного убийства, хотя ладно: так можно выражаться, если думать, что все здесь уголовники. Ворончук крался пумой, а я семенил уткой. Расстояние между нами и радио сокращалось, однако тут случилось неожиданное: зазвучал металлический клавесин. Жизнеубивающий звук разносился по коридорам. Это могучий океан бездонной смерти. Ворончук застучал зубами, Боже, как же не вовремя! Почему нельзя было поставить музыку хоть немного, но попозже? Я крепко сжал товарища в своих объятиях, потому что у него начались конвульсии. По щекам Ворончука потекли слёзы, а глаза наполнились отчаянием. Какой он чувствительный! Ворончук страдал, как перед инфарктом. «Тише, парень, тише», – успокаивал я его. Но Ворончук не слышал, он погрузился в своё страдание. Я начал шептать ему те смешные истории, которыми он меня пичкал и которые вызывали нескончаемый гогот, – Ворончук не слышал. Друг обезумел настолько, что потерял связь с реальностью. Какой бункер, какие роботы, какие пленники?! Есть мозг, что вот-вот лопнет, растечётся в черепной коробке, как свечное сало. Это смерть, ведь человек без мозга не человек. Он больше не может ничего ЗНАТЬ. Способность к определению, хранению и передаче знаний делает нас людьми. Или человеки делают ошибки? В чём особенность, отличие людей от иных тварей, одушевлённых и неодушевлённых?!
Ворончук пихался и брыкался, я закрыл ему рот, потому что он вот-вот мог и заорать. Моего друга лихорадило, и тут он внезапно укусил меня. Палец заныл, я опустил его рот, и тогда Ворончук заорал что есть мочи. Чёрт, он всё завалил! Сейчас прибегут роботы и накажут нас. Нам надо скрыться, я трясу Ворончука, дабы он очухался и побежал за мной.
Металлический клавесин… Всё играет и играет себе – циничная штука! А тут человек почти мёртвый, а ей плевать. Конечно, завели шарманку, да та и фурычит: она машина, без мозгов. Мой приятель не реагировал: он стонал нечленораздельно. Вдруг он вскочил и побежал в сторону приёмника. Я удивился, как Ворончук планировал повредить радиоточку, он же банально не достанет! Но он меня поразил. Ворончук подпрыгнул как баскетболист и вонзил отвёртку в ненавистный приёмник! Ничего себе, да он как баскетболист какой-то! Диво! Я вот рассказываю и даже не знаю, как объяснить его прыжок и такое попаданье отвёртки в радио. Наверное, это результат нервного напряжения, которое испытал Ворончук ранее. Я знаю, что подобного рода истории случались в Великую Отечественную, когда желторотый юнец мог самым простецким, но кондовым топором порубить отряд фрицев в касках и со шмайсерами. Мой товарищ – такой же герой, я знаю это, пускай свидетелем его подвига был лишь я один, но везде скажу, что Ворончук – борец с человеконенавистнической идеологией, загонявшей людей в бункер и включающей им вопли металлического клавесина.
К сожалению, приёмник, кажется, несильно пострадал от удара отвёрткой – он всё продолжал наигрывать жуткую мелодию, Ворончук же свалился на пол после прыжка, причём с таким грохотом, будто он не человек, а мешок с гвоздями. Я схватился за голову: всё было настолько громко, что роботы-солдаты точно должны сбежаться на шум. И я оказался прав. На горизонте показалось то ли трое, то ли четверо механических ублюдков. Чёрт! Ворончуку не скрыться от них, а если он вступит с ними в поединок, то не выйдет победителем. Так, может, его оттащить куда-то, скрыть? Не вариант, мой товарищ слишком тяжёлый – не потяну его, а если мне вступить в драку с роботами, то меня вообще ухлопают. Что делать, что делать? Я спрятался за случайными контейнерами. А эти дуболомы уже рядом с Ворончуком, ну а он что? Боится ли он? Мой друг орёт дурмином и катается по кафелю, да что с ним стало? Куда пропал озорник и знаток всякоразных анекдотов? Нет его – есть лишь сгусток мяса и костей, что ведёт себя ближе к одичавшей скотине. Ревущий, издёрганный организм, животное… Боже, я так давно не рыдал! Вот он катается по полу, роботы пытаются его повязать, Ворончук отбивается не слишком успешно… Он связан! Хорошо, что меня за этими проклятыми контейнерами не обнаружили, а то бы также был бы арестован. Ворончука уводят по коридору неизвестно куда, он кричит, радио тоже заливается, только своеобразным смехом висельника: «Вы умираете в первый раз? Хах, молодёжь. Я умирал уже раз пять, до меня всем расти и расти. Может, послушаете мою депрессивную музыку и попробуете в первый раз лишиться жизни? Попробуйте, это весело. В первый раз больно, неприятно, но дальше будет сплошное удовольствие, даже нервяка не будет! Прям всем советую воспользоваться опцией „N умираний"!» Странные слова, не правда ли? Я не знаю, чему N равно, кстати, от каких параметров зависит, есть ли функциональные зависимости, минимумы и максимумы. Сколько в среднем умираний может перетерпеть человек?
Я не знаю, сколько прошло времени после ареста Ворончука, я не считал. Я удивляюсь, как меня не заподозрили в организации нападения на радиоточку: то ли я так тщательно скрыл своё участие, то ли роботы не смогли провести расследование, то ли они давно всё знают, но пока держат меня на свободе. Я стараюсь не думать ни о чём; думать опасно, поскольку мысль приводит к преступлению, не хочу закончить как мой бывший товарищ. Я всегда следовал расписанию, вставал чётко по будильнику, быстро ел и шёл на работу. Лишь бы меня не связывали с Ворончуком. Интересно, а как он? Его долго били, пытали? Его убили, а тело кремировали? Не хочу думать, иначе совершу преступление. Что касается войны с клавесином, то да, битва, крупная и в чём-то решающая, проиграна, однако я буду продолжать вести боевые действия до самой своей смерти, при этом пока будет тихая, спокойная фаза; до горячей надо расти и расти. А пока просто затыкаю уши и пытаюсь не обращать внимания на эту ужасную музыку.
Я график соблюдал неукоснительно, и Ворончук начал выветриваться из памяти: я не помнил его анекдотов, его улыбки и хохота, вернее, это уже казалось чем-то далёким, будто не существовало, я даже забыл, как именно мой бывший приятель смог заскочить и попытаться раскурочить радио. Больше друзей у меня не было – я снова один, и никто мне не нужен. Ворончука не заменить, кто бы как ни старался. Надо перестать думать: только еда, только работа…
Однако судьба снова свела меня с Ворончуком, причём не самым лучшим и приятным образом. Я не знаю, говорил или нет, но мы, узники бункера, спим по несколько человек в комнате. У нас где-то по пять-шесть коек обычно расположено. В моей комнате было пять кроватей, но одна из них освободилась. Я не знаю, куда делся сокамерник, но койка опустела и долго оставалась такой, но однажды на ней оказался новый пациент. Ну как новый – хорошо забытый старый. Роботы-солдаты притащили некое размякшее тело, которое я сначала вообще не узнал. Весь белый и неживой, человек был бывшим моим товарищем. Роботы бросили его, как мешок картошки, на кровать, последняя покорно скрипнула под весом Ворончука. Киборги вышли из палаты, оставив нас одних. Трём другим сожителям было плевать на нового соседа, но мне – как раз нет. Друг молчал и не шевелился. Я тихонько подошёл и потряс его – не среагировал. Потряс сильнее и прошептал: «Ворончук!» Белая масса зашевелилась и медленно, неохотно повернулась ко мне. То, что я увидел, ужаснуло меня: да, это было лицо Ворончука, всё те же черты, в нём всё было не то, ДРУГОЕ. Рот перекосило улыбкой, как при инсульте, а глаза… Как страшны были его глаза! Чёрные и пустые, они не отражали хоть какой-то мысли, мыслишки. Просто две точки упирались в третью, неизвестную. Я не знаю, что ещё конкретное можно указать про глаза Ворончука – закончу на том, что они вызывали испуг, я не желаю никому видеть подобного. Я смотрел на Ворончука как на обитателя вольера: вроде мирный и травоядный, но пускай лучше будет за прутьями клетки. Я знаю, что и соседи сторонились такого Ворончука, они так озирались на него, будто он вернулся из хосписа.
Я знаю, что весь я был разъеден сомнениями. Я не знаю, КТО чужой новый Ворончук. Он точно не был прежним, и в голове рождались догадки одна хуже другой. Я пытался их отгонять, и даже получалось, но вот ночью всё снова возвращалось, потому что мой бывший друг НЕ СПАЛ, а если и спал, то с открытыми глазами – настороженно. Но ладно бы настороженно, я бы понял и даже простил. Но, учитывая сомнительность взгляда Ворончука, та настороженность сменялась тревогой, когда просто странное называется очень странным. Мой мозг пытался сопоставить все данные и понять, что Ворончука обработали роботы, лишили его чувств и эмоций и сделали из него биоэнергетическое записывающее устройство! Да-да, звучит дико, но зато всё объясняет: и почему глаза вечно вытаращены, почему ухмылка до ушей, почему молчит и ни на что из раздражителей не реагирует. Я редко остаюсь в палате наедине с остатками Ворончука: слишком велика опасность быть выслеженным, записанным. А ночью я просто стараюсь о нём не думать; иначе бессонные часы мне обеспечены. Отворачиваюсь к стенке и всё – Ворончука нет, нет и его остекленевшего взгляда.
А он всё записывает: от наших образов до наших разговоров – совершенное орудие контроля. Я знаю, что со временем мне станет всё равно на Ворончука – разговоры не веду и не поддерживаю. А так изо дня в день лежит или сидит мой бывший приятель и улыбается в пустоту.
Ноябрь – декабрь 2021 года
Поздняя юность
Юрий работал в безликой компании и занимался безликой деятельностью. Если бы кто спросил его, кем он работает, то парень бы просто стушевался по своему незнанию. Офис располагался на фиолетовой ветке метро, но довольно близко к центру. У Юрия был автомобиль, старенькое «шевроле», на котором он обычно приезжал на службу. Смену же Юрий просиживал с огромной неохотой и неприязнью: кроме непонятного труда, его окружал ещё более непонятный коллектив. Это были скрытные и очень замкнутые люди, сторонящиеся своей собственной тени и боящиеся сказать лишнее слово – лишь бы начальник за него не уволил. А руководитель, Виталий Николаевич, с виду тих как мышь, но внутри такой придирчивый самодур, увольняющий людей за малейшие провинности. Поговаривали, что Виталий Николаевич уволил какого-то парня за то, что тот задержал его слишком долгой беседой, в результате чего у начальника остыл кофе, а Виталий Николаевич не любил холодный эспрессо.
Юрий очень даже опасался своего босса, посему молчал, каждый день сбривал щетину и гладил рубашки, дабы выглядеть опрятно.
Встречают по одёжке – это же все знают, вот и Юрий эту поговорку соблюдал. С Виталием Николаевичем у него сложились приемлемые отношения, и уж кто-кто, а этот странный начальник просто так бы не обидел Юрия: Виталий Николаевич в исполнительном парне видел собственную юность. В общем, Юрий был любимчиком у Виталия Николаевича, что немного облегчало хлопцу жизнь.
Конкретно сегодня Юрий был на совещании, на котором ничего не обсуждалось. Господа разной паршивости протирали брюки с важной миной, а Юрий полуслепо оглядывал их физиономии, хотя ему было интереснее смотреть вниз на свои массивные ботинки, способные преодолевать любые сугробы. Господа тоже скучали, потому что на совещании ни один из них не смог бы решить своих проблем, однако по регламенту каждый был обязан явиться и хорошо зарекомендовать свой отдел. А Юрий… ну он просто правая рука Виталия Николаевича, который сегодня очень сильно опаздывал. Один тосканец[3] говорил когда-то, что блестящий правитель должен вызывать у подданных любовь и страх, а у соперников – уважение, но Виталий Николаевич отличался от описанной выше максимы, потому что любовь была заменена на «смех». Причина была прозаичной: у Виталия Николаевича был невысокий рост, жирок на лице, жирок на теле и выдающаяся залысина, окружённая клоками волос. Такой человек мог вызывать лишь насмешки и подтрунивания над собственной внешностью, но не боязнь. Да, выше я упоминал, что Виталий Николаевич пугал подчинённых, но они ужасались всего подряд, поэтому немудрено, что и комичный персонаж мог вгонять в мандраж. На нервах сотрудники наламывали дров, отчего и получали дальнейшее наказание от Виталия Николаевича, но вот Юрий не боялся, поскольку он думал и жил совсем иным чувством, отличным от страха, – Юрий любил. Нет, не подумайте, что он любил Виталия Николаевича. Юрий млел от одной девушки.
Её звали Катя. Это белёсое создание нельзя было назвать красивым, но всё же мужчины обращали на неё внимание. Возможно, причиной тому был её специфический взгляд: васильковые глаза прожигали людей, заставляли приглядываться к Кате. Взгляд искупал все иные недостатки внешности, хотя не сказать, что они слишком значительные. У Кати хватало поклонников, но девушка была разборчива в кавалерах. С Юрием она познакомилась почти что случайно: Катя была подругой подруги Юрия, а оба они встретились на вписке[4] в честь дня рождения знакомой. Юрий был завлечён васильковыми глазами девушки, поэтому он сделал всё, чтобы заинтересовать Катю знакомством с собой. Знакомство увенчалось успехом – так Юрий и Катя стали встречаться. Они были красивой парой: кого бы вы ни спросили, каждый бы отметил, что они идеально подходят друг другу. Единственное, что омрачало их совместное времяпровождение, – это постоянная замкнутость на работе. Смешно, что не только Юрий занимался не пойми чем, но и Катя: она тоже туманно рассказала бы о своей деятельности в офисе. Ну отчёты, ну оформление документации, ну подготовка контрактов – всё. Про подробности можно забыть. Катя не любила свою работу, но зарплата приходила приличная, её хватало не только на пропитание, но и на приятные мелочи. В целом Катя старалась быть независимой от своего парня, особенно в финансовом плане. Даже за ужин в ресторане платила всегда она, а не Юрий.
Девушка в одежде предпочитала деловой стиль: неброские блузки и пиджаки были главным атрибутом. Кате не нравились платья и юбки – ей нужны были только брюки и джинсы, а обувь она предпочитала либо с маленьким каблуком, либо вообще без него. Каблуки – это уловки для привлечения мужского внимания, а не нечто полезное. Если у незнакомца спросить, что он думает о Катином стиле, то он ответил бы, что девушка – «синий чулок». В чём-то незнакомец оказался бы прав, но не до конца: Катерина могла быть очень ранимой и чувствительной, только она тщательно скрывала свои эмоции. Девушка была улиткой, что носила раковину на спине и могла в ней скрываться от окружающего мира. Юрий был единственным человеком, от которого она ничего не хотела скрывать. Юрий достоин её доверия, он был добр к ней, понимал её. Сложно найти ему замену…
Деловой бубнёж не останавливался. Юрий даже не прислушивался к этому бреду: он был слишком понятен ему. Каждый отстаивал то, что было ему выгодно. Вот, в общем, и весь смысл происходящего. Виталий Николаевич влёгкую негодовал, даже ругал какого-то главу отдела. А за окном солнце, такое оранжевое! Хотелось гулять, греться под лучами, смотреть на распускающиеся цветы, целовать Катерину. Неожиданно завибрировал телефон – пришло сообщение! От кого оно могло быть? Юрий достал телефон и посмотрел на экран. Отправителем была Катя. В сообщении было следующее: «Дорогой Юра, надо встретиться и поговорить. Предлагаю сегодня в 18:00 в ресторане „Микеланджело“, целую». Странное для неё сообщение: обычно Катя просто так не ходит по ресторанам. Может, у неё какой-то успех на работе, о котором она хочет рассказать? Или вдруг Катя вспомнила о какой-нибудь годовщине в их отношениях? Ну что-то вроде дня первого поцелуя, дня первой встречи, о которых забывают парни, но девушки великолепно их помнят. Да и «Микеланджело» – необычный выбор: Катя не слишком любит итальянскую кухню, да и цены там кусаются.
Хотя Юрию импонировали салатики и макарошки. Значит, Катя решила порадовать парня, но для чего? Поощрить за что-то? Подсластить пилюлю?
Юрий дорожил Катей. Он был слишком придирчив к девушкам, искал такую, чтобы была и внешне интересная, и характером выдающаяся, а если чего недостаёт, то тогда пассия ему неинтересна. В результате парень оставался долгое время одиноким волком, лишённым близости. Странно ли, но Юрия почти не обнимали, ну только если по-дружески, а про поцелуи и говорить не приходилось. Юрий находился в подвешенном состоянии: то ему всё равно на одиночество, то нечто внутри отчаянно скреблось от тоски. Юрий был между счастьем и несчастьем, а определиться было ему не под силу. Парень пребывал в отрочестве до встречи с Катей: вроде не ребёнок, но ещё и не юноша, потому что только любовь выводит нас из детской кровати. Юрий ждал чувство, вольно или невольно, и ожидание было вознаграждено.
Катя не была сентиментальной. Юрий больше держался за отношения, чем она. Да, Катя любила хлопца, бесспорно, но она была в приязнях холодной, как её волосы. Неизвестно, что нужно сделать, чтобы взбудоражить Катерину, вывести её на эмоции. Катя училась быть откровенной с Юрием, и временами хорошо получалось. Горячность и открытость парня импонировали ей своей противоположностью, Юрий чувствовал это. Но достаточно ли притяжения для настоящей любви?
Что ещё должно быть, чтобы сказать искренне: «Я люблю»? Юрий точно мог утверждать, что любит Катю, но что ответила бы Катя про любовь к Юрию? Был бы её ответ так же однозначен? Не потерялось ли в уравнении время?
Сообщение стояло перед глазами. Юрий хотел верить, что оно связано с чем-то хорошим, но интуиция подсказывала, что всё не так однозначно. Парень оглядел собравшихся – когда же кончится их трепотня? Всё выясняют и выясняют, а выяснить так и не могут. Поскорее бы завершилось: ему надо спешить к любимой! Долой совещание, да здравствует любовь! А вы, хоть кто-нибудь, любили? Вот сидят многие с кольцами – оковы любви, брак есть погибель чувств, предание их рутине. Гордитесь своими жёнами? А они могут гордиться вами? А как вам, Виталий Николаевич, живётся в браке? Не вызывает ли ваша залысина смех у супруги? А вы и правда очень смешны, и никакой вы не страшный. Вот вы дуетесь, важничаете, а толк какой? Стали ли вы счастливее? А любимая станет счастливее? ЖЕНА станет счастливее? А может быть, она уже самая несчастная из всех только потому, что замужем за вами, Виталий Николаевич? Вдруг вы ей надоели, наскучили, а она всё томится, что птица в клетке? Она добровольно влетела в неё, а вы и навесили амбарный замок. Хотел ли Юрий подобной судьбы для Кати? Нет, не хотел, поэтому если внезапно Катя начинала намекать на возможность свадьбы, то Юрий незамедлительно уходил от темы и менял разговор на что-то более привлекательное во всех отношениях, чем женитьба. А если пройдёт время, то не испортятся ли чувства, не угаснут ли они?
Виталий Николаевич многозначительно распылялся о делах фирмы. Скорее бы закончилось! Юрий крутил в пальцах карандаш, затем начал тихонько постукивать им по столу. Лишь бы к нему никто не обратился. Но тут Виталий Николаевич заявил:
– Я хотел бы передать слово Юрию Ивановичу, молодому специалисту. Он нам подробно расскажет о делах в отделе.
Юрий опешил: к нему обратились. Ожидаемо, конечно, но всё равно неприятно. Вот есть Катя, а есть всё остальное. Парень неохотно встал и начал говорить. Он не слышал себя, его слова была отдельны от его мыслей. Смешно, но его тоже никто не слушал, может, кроме Виталия Николаевича: тот сидел и сиял от гордости за своего подопечного. Больно умно, чётко рассказывает – заслушаешься! Пусть завидуют, что у меня такой помощник имеется. Скоро за́мом будет. А Юрий всё продолжал, пока люди то стояли перед глазами, то куда-то пропадали. Перед ним была лишь она: что-то тревожное, что-то страшное случилось! Одна мысль закрашивала другую, причём цвета везде – это оттенки чёрного. Но нельзя давать этим мыслям плодиться, всё-таки он речь толкает. Бусинка за бусинкой она нанизывалась на нить, и ожерелье оставалось на ушах слушателей. Но если вы спросите у них, о чём говорил Юрий, то они пожмут плечами и ответят: не знаю, что-то, по-моему, о компании, о векторе развития, об информационной безопасности – или скажут ещё какую-нибудь чушь, которая будет иметь высокий посыл. А Юрий молол языком, он умел так делать, он неотразим и невыносим, как всякий начинающий управленец. В общем, все всё слышали, но не понимали, что же происходит.
Сердце Юрия сжималось из-за неопределённости, пульсации бились в голове. Поскорее бы конец, поскорее бы сбежать отсюда навстречу Кате! Юрий томился, но в своём выступлении не сбивался. От него веяло серьёзностью и основательностью, что вызывало одобрение. Вдруг речь иссякла, Юрий подошёл к концу.
– Я думаю, ни у кого нет вопросов к Юрию Ивановичу: он всё доходчиво объяснил.
– Поддерживаю, всё верно отметил…
Юрий доволен собой. Выступление прошло лучше ожидаемого. Чёртово сообщение, все мысли только о нём! Парень закрыл глаза и вдруг вспомнил, как однажды подарил Кате котёнка, кажется, на день рождения. Весь беленький, он постоянно спал в корзинке. Котёнок недовольно поглядывал на хозяйку, поскольку она своими поглаживаниями отвлекала его от сна, но затем он быстро привык к новой мягкой руке и довольно быстро заснул. Ну очень умилял этот момент. Ему так хотелось оказаться на месте этого котёнка. Чтобы тебя ласкали, голубили… Как ему виделось, зверюшке доставалось больше ласки, чем ему. Катя всегда была противоречивой, как жизнь, как всякое повествование: говорит одно, а получается, имела в виду другое.
Время совещания подошло к концу – все облегчённо выдохнули, каждый мог отправиться куда хотел. Начальники департаментов пошли в свои департаменты, Виталий Николаевич – в свой кабинет, а Юрий – в ресторан «Микеланджело». Времени до шести в целом хватало, но всё равно лучше поторопиться: мало ли. Юрий решил написать сообщение: «Наконец закончилось дурацкое совещание, вышел с работы. У тебя всё хорошо?» Вышло предельно нейтральным. Сообщение было отправлено. Юрий ждал ответа, который мог бы успокоить его, даже подбодрить. Парень добежал до места – ответа не пришло. Вдруг вибрация: «Да, у меня всё в порядке. Самой тоже удалось вырваться пораньше». Звучит прохладно, но для Кати это характерно, хотя всё равно ответ пугал Юрия. «Всё хорошо, всё хорошо», – уговаривал себя парень. Время покажет.
Вагон метро: сегодня хлопец не хотел кататься на «шевроле». Юрий прямо впрыгивает в вагон, цепляется за поручень и едет в тёмную глотку туннеля. Парень оглядывает со скуки пассажиров. Неожиданно он замечает белёсые волосы, которые так подозрительно знакомы. «Это она!» – думает Юрий. На радостях он подходит к девушке и трогает её плечо: «Катя, привет!» Девушка оборачивается, и она оказывается не Катериной. У неё и глаза не те: тёмно-карие, не васильковые. Да и лицо не такое притягательное, как у Кати. «Извините, обознался». «Да ничего, бывает». Юрий расстроился: он даже смог перепутать свою девушку с другой! Значит, он и не так уж привязан к Кате? Не так уж и любит? Парень боялся, что он стал хуже как возлюбленный, а всё начинается с невнимательности, когда начинаешь путать одних людей с другими. А Катя путала Юрия с кем-то другим? Парню интересно было бы узнать.
Погода в Москве была весенней, но с налётом грязи и депрессии. Поезд едет по кольцу, а одни и те же мысли повторяются по кругу – неприятное ощущение. Лучше не думать, забыться, успокоиться, как только это возможно в подобной ситуации. Но нет: васильковые глаза перед ним, от них не убежать, не скрыться… Поезд на зелёной ветке. Зелень – почти весна, всё расцветает, только не у Юрия. Надо смотреть на других. Глянет направо – там парень и девушка целуются… Глянет налево – старуха с пакетом. Вот это объект, вот это пассажир, на которого, в общем, плевать. Древняя карга с бороздами морщин и подслеповатыми глазами, седые волосья чуть выбиваются из-под шапки, а крючья рук удерживают нехитрый скарб. Старуха, как и все старухи, была уродлива. Когда смотришь на неё, то не можешь представить её весну, праздник молодого тела и подвижных соков организма. Может, она родилась такой? Или всё-таки она выглядела раньше как Катерина? Скорее бы встреча!
Конец скитаний по метро. Юрий неваляшкой выходит на платформу. Скорее наверх, на эскалатор! Он случайно кого-то отталкивает – гневные оклики преследуют его, но Юрию всё равно. Он бежит по левой стороне экскаватора. Сколько показывают стрелки? Было пять сорок – есть ещё двадцать минут, Юрий успеет раньше Кати. Она может и припоздниться, с ней такое случается. Темп бега был несколько снижен: парень стал задыхаться. Пускай сердце было молодым, но шалило оно как у какого-нибудь старика. Юрий врезается в огромные деревянные двери, спешит вперёд. Они раскрываются под его напором – Юрий бежит навстречу весне, палящей, полнокровной и грязной от сукровицы возрождения природы.
Машины пытаются сбить влюблённого, но Юрий сильнее их: человек есть вещь большая, чем огромный подвижный кусок железа. Улицы бежали от молодых и крепко сбитых ног. Парень же не боялся тротуаров – он боялся опоздать. Пять пятьдесят – время икс ближе и ближе. Сердце колотится, дыхание замыкается на самом себе. Вот-вот должен показаться злополучный «Микеланджело», вокруг которого и разгораются страсти.
