Антон Грановский
Падшие боги
4
Лодка оказалась жутко узкой и неудобной. Глеба, однако, это не слишком-то беспокоило. Беспокоило и пугало его другое. А именно – странность происходящего.
Теперь у него было время все тщательно обдумать.
Парень с волшебной гнилушкой в руках, мертвый оборотень, голодная тень, разорвавшая оборотня на куски и едва не утащившая Глеба в чащу... Ужас, который испытывал Васька перед ружьем... Ясно лишь одно: в реальности ничего этого быть не может. Не может, и все тут.
«Что происходит?» – в который уже раз спрашивал себя Глеб. На этот вопрос было всего два варианта ответа. Первый – Глеб Орлов, модный журналист, дебошир и бабник, сошел с ума. Значит, все, что он видел и видит, – это никакая не реальность, а всего лишь его галлюцинации.
Второй вариант – все это действительно происходит. И тогда слова профессора Земцова о странных смещениях пространства и времени в аномальной зоне обретают смысл. То есть... Он попал в прошлое.
Но насколько далекое это прошлое?
– Слышь, друг... А какой сейчас год?
– Двадцать пятый, ежели считать от Большого пожара в Белом Яру.
– А если считать от Рождества Христова?
– Как это?
– Не понимаешь? Ты не знаешь, кто такой Иисус Христос?
– А, ты про Иисуса, – понял Васька. – Это бог, в которого верят греки да болгары, и он все время плачет.
– А ты в него веришь?
Васька пожал плечами:
– Да на что он мне? Тетка Яронега сказывала, что Иисус чужой бог. А у нас и своих богов полно.
Глеб нахмурился. Плохо дело. Самые мрачные его догадки подтверждались. Поверить в то, что он реально попал в далекое прошлое, было сложно. Но еще сложнее было поверить в собственное сумасшествие. Галлюцинации не бывают такими яркими и убедительными. Деревья, трава, вода... Все это настоящее. И тварь, которую он убил у межи, тоже настоящая. К тому же он неплохо себя чувствует. Разве больной человек может себя хорошо чувствовать?
– Слышь, Васька? – снова окликнул он парня.
– Чегось? – отозвался тот.
– Я похож на безумца?
– Ты? – Парень вгляделся в лицо Глеба и покачал головой: – Не. Я видал безумцев, они не такие. Был у нас в деревне один безумец, Пузейка Рыжий, так он даже в лютый мороз голым бегал. И тараканов в рот запихивал. Ты не такой.
– Это верно, – согласился Глеб и вздохнул. – До тараканов пока дело не дошло. Послушай-ка, Василий... а в какой стране ты живешь?
– Ась?
– Живешь, говорю, где?
Васька улыбнулся:
– Где и все, в Хлынь-граде.
– Хлынь? – Глеб наморщил лоб, пытаясь припомнить, где он встречал это название. Что-то такое мелькало в подкорке, но толком вспомнить не удалось. Тогда Глеб продолжил допрос: – Васька, а этот твой Хлынь, он большой город?
– Немалый. Тут сам князь живет, посему и княжество наше Хлынским зовется.
– Хлынское княжество, – задумчиво проговорил Глеб. – Что-то я такого не... А какие княжества его окружают?
– Известно какие. Есть Кривичское, есть Радимичское, есть Голядь, а есть махонькое Пригорное... Разные. Иные и на княжества-то не похожи. Так, одно название. А ты почему спрашиваешь?
Глеб снова задумался. Наряду с известными названиями княжеств в Васькином перечне были и совершенно незнакомые. Может быть, Глеб попал в эпоху, когда формирование княжеств только началось?
Орлов вздохнул: черт его знает. Но, как бы то ни было, если он действительно каким-то невероятным образом попал в прошлое, то нужно расценивать это не как беду, а как невероятный шанс, который послала ему судьба.
Ну а если это сумасшествие... что ж, когда-нибудь галлюцинации пройдут, и он увидит перед собой белые халаты врачей. А покуда этого не случилось, нужно верить собственным глазам.
«Пусть будет, что будет», – подумал Глеб. А потом повторил это вслух:
– Пусть будет, что будет.
Эта простая фраза помогла ему успокоиться, но жутковатый осадок в душе остался. Во всем происходящем – будь то психическое расстройство или перемещение во времени, о котором говорил профессор Земцов, – было что-то патологическое, неправильное. И ощущение этой неправильности действовало на Глеба угнетающе.
– Васька! – снова окликнул он.
– Чего?
– Твое имя – оно ведь не славянское?
– Не славянское, – подтвердил парень. – У нас таких много. То еще при дедах наших случилось. Пришли к нам знающие грамоте люди из Македонской Булгарии. Подружились они с нашими властителями, буквам глаголицы их обучили. В их честь наши властители детишек своих нарекли. А там и прочие подхватили. И пошло-поехало. Дурное дело нехитрое, – заключил Васька.
– Погоди... – Глеб напряг память. – Скажи-ка, эти гости были христиане?
– Ну.
– Если не ошибаюсь, в Болгарии христианство приняли в девятом веке. А на Руси – в десятом. Значит, мы сейчас... где-то посередине? Уф-ф... – Глеб вспотел. – Бред какой-то. Этого не может быть.
– Чего не может-то? – не понял Васька.
– Пару дней назад я пил виски и болтал по телефону с Катькой Корольковой. А сегодня сижу в допотопной лодке с парнем, обутым в дырявые сапоги.
Васька обиженно просопел:
– Теперь тебе и ичиги мои не угодили. Вот погоди, разбогатею – куплю себе десять пар яловых сапог! Вот тогда и посмотришь, каким гоголем Васька Ольха ходить может!
Васька насупленно отвернулся и более на Глеба не смотрел.
5
До Хлынь-града добрались уже в плотных сумерках.
Широченные дубовые створки огромных городских ворот были распахнуты. У ворот стояли ратники, числом не менее пятнадцати, и о чем-то негромко переговаривались. На Ваську Ольху и Глеба они не обратили внимания, как на всякую входящую в город либо покидающую его шушеру.
Васька и Глеб миновали ряды низких, ветхих, похожих на собачьи будки избушек, в которых ютилась беднота. Потом прошли через площадь, мимо тесно громоздящихся дощатых лавок, балаганов, рогожных палаток. Торговцы уже убирали с шестов товары, навешивали на двери тяжелые замки. В калашном ряду, несмотря на сумерки, дымили печки, от них доносился запах пирогов.
На земле, у одной из лавок, сидел нищий. Завидев Глеба и Ваську Ольху, он протянул тощую грязную руку и тихонько и тоненько заблеял:
– Пода-а-айте убогому сиротке... с го-о-олоду помираю.
– Боги подадут, – небрежно сказал ему Васька Ольха.
Глеб чувствовал себя так, словно попал в чей-то сон. Все вокруг было нереально, сумеречно, как бы не по-настоящему. На душе у Глеба было так тоскливо, что он едва сдерживался от слез.
Васька Ольха что-то рассказывал, но Глеб слушал его вполуха. У рогожной палатки стояли, тихо переговариваясь, два бородатых мужика в летних кафтанах. В сумерках их тихие голоса были слышны отчетливо и ясно.
– Плохо стало жить, – с какой-то неизбывной печалью говорил один другому. – Скуднее, тревожнее. То одна беда, то другая. За охрану от оборотней – своя мзда, от волколаков – своя. Последнюю рубаху сыми, а отдай. А кому пожалуешься, кто защитит?
– Верно говоришь, – кивнул второй. – Совсем худо стало. Повез давеча в Яров-град на ярмарку шелку-сырца и зелья огневого. И опасничать не стал – дорогой обходной поехал, а все одно проклятые достали. Две лошади упыри разорвали. Товар пропал. Как сам ушел, ума не приложу.
– Да, дела... – горестно и тихо проговорил другой. – А рыбаки из-за русавок, я слыхал, совсем обнищали. В реку уже не ходят, а разбрелись врозь и нищенствуют... Скоро сами разбойниками станут. Темные времена настают, Главан.
– Темные, Маламир. Ой темные.
Заметив, что Глеб на них смотрит, мужики замолчали и уставились на него в ответ суровыми, неприязненными взглядами. Глеб поспешно отвел глаза.
– Гляди-ка! – сказал вдруг Васька и показал пальцем на большой дом со множеством окон и с большим красным коньком на крыше.
Над дверьми дома был прибит коровий череп. У невысокого крылечка, в грязи, с разбитыми в кровь физиономиями, валялись пьяницы. Некоторые из них были в одних портках.
– Это что? – спросил Глеб.
– Кружало, – объяснил Васька Ольха. – Изба питейная.
– Кабак, что ли?
Васька кивнул:
– Угу.
Глебу вдруг до смерти захотелось выпить. Он понял, что если не пропустит сейчас стаканчик-другой, просто сойдет с ума.
– Зайдем? – предложил он Ваське.
– Можно, – ответил тот. – А у тебя деньги-то есть?
Глеб качнул головой:
– Нет.
– А серебро?
– Откуда?
Васька улыбнулся:
– А на пальце что!
Глеб рассеянно посмотрел на свою левую руку и ответил:
– Кольцо серебряное.
– Ну, так сымай!
– А разве этого хватит?
– А то! На кувшин бражки да на ведро кашки!
Васька довольно засмеялся.
* * *
Распахнув тяжелую, обитую рогожей дверь, они шагнули внутрь кабака. В паре саженей от порога, за высокой деревянной стойкой, стоял толстый широкоплечий мужик.
– Кто это? – с опаской спросил Глеб.
– Озар. Кабацкий целовальник. Он здесь заглавный. С ним не шути, сурьезный мужчина.
Всю большую комнату занимали деревянные столы и такие же лавки. Глебу обстановка кабака, стилизованная под русскую старину, напомнила любимый спортбар «Пивная пена». Не хватало только больших телеэкранов на стенах и смазливых официанток. Да и вони такой, как здесь, там не было.
Васька забрал у Глеба кольцо и положил его на деревянную стойку.
– Дядька Озар, дай нам бражки и закуски, – сказал он.
Целовальник взял кольцо толстыми, покрытыми черными волосками пальцами, осмотрел его, ковырнул лиловым ногтем. Затем повернулся к деревянным полкам, уставленным кувшинами, сгреб с полки огромный кувшин и две оловянные кружки и брякнул все это на стойку.
– Закуску принесу опосля! – пробасил он.
– Хорошо, дядька Озар. – Васька взял кувшин и пошел к дубовому столу. – Чего стоишь? – бросил он через плечо. – Кружки бери!
Глеб взял со стойки кружки и последовал за ним. Усевшись за стол, Васька разлил брагу по кружкам, поднял свою и сказал:
– Здраве будем! – И шумно отхлебнул браги.
Глеб тоже отпил глоток. Почмокал губами.
– Как? – спросил Васька.
– Не фонтан, – без особого энтузиазма отозвался Глеб.
Он запрокинул голову и – глоток за глотком – опустошил кружку.
Подошел целовальник, с грохотом поставил на стол деревянные чаши с закусками. Здесь были капуста с брусникой, вяленая рыба, студень, жареный хлеб и каша. Васька глянул на закуски, и глазки его замаслились от предвкушения пиршества.
– Лепота, – с наслаждением проговорил он.
Васька взял кувшин и снова наполнил кружки.
После второй кружки в голове у Глеба зашумело. Воняла брага жутко, а на вкус была и того хуже. Глеб отодвинул кружку и, поморщившись, спросил:
– У вас что, самогонку не умеют гнать?
Васька вскинул брови:
– Чегось?
Глеб когда-то писал статью об алкогольных напитках. Он помнил, что простым сбраживанием невозможно получить напиток крепче двадцати четырех градусов – продукты брожения останавливают процесс. В большинстве же бродящих напитков содержание алкоголя не превышает пяти процентов.
Если это далекое прошлое, то крепких напитков у них скорей всего еще нет. Смирившись, Глеб выпил еще одну кружку. Голова Орлова отяжелела, но на душе у него стало чуть легче.
– Васька! – окликнул Глеб.
– Ась? – вскинул кудлатую голову Ольха.
– Твоя брага – дерьмо. Перебродившая моча. На свете есть множество отличных крепких напитков. Водка, виски, джин, текила... Скажи-ка, ты когда-нибудь пробовал текилу?
– Чегось?
Глеб вздохнул:
– Эх, темный ты человек, Васька Ольха. Налей-ка еще браги.
За соседним столом беседовали купцы. Глеб прислушался к их разговору.
– Поляне нынче – лучшие друзья хазар, – говорил один купец, приземистый, рыжий, краснолицый. – Когда хазарскому кагану самому за дело браться лень, он полянских князей науськивает.
– А тем только того и надо, – отозвался чернявый купец. – Уж который год на земли древлян и дреговичей походами ходят и дани берут. Не ровен час и до нас доберутся.
– Полянам самим несладко, – возразил третий купец, белесый, с козлиной бородкой. – Их, окромя хазар, еще и печенеги клюют.
– Клюют, – согласился рыжий. – Вот они на нас и отыгрываются. Сами-то хазары давно на нас не хаживали. Все больше грозятся.
– А чего на нас ходить, – пожал плечами чернявый купец. – Мы дань исправно платим. По серебряному щелягу с сохи – как и положено. А иногда и поболе. У меня о прошлую осень хазары две подводы с вяленой рыбой, беличьими шкурками и рыбьим клеем забрали.
– Постыдно это, – сказал козлинобородый купец.
– Постыдно, – согласился чернявый. – И так дотоле будет, пока с соседями не сдружимся и вместе по кагану хазарскому не вдарим.
– Сдружишься ты с ними, как же, – усмехнулся рыжий. – Попадешься какому древлянину, так он с тебя шкуру живьем снимет. И не посмотрит, что брат-славянин.
Купцы повздыхали.
– Я слыхал, Киев-то хазарский богатеет, – снова заговорил чернявый. – В первые города по торговле выбивается.
– Это тот Киев, что на хазарской Израй-реке? – уточнил козлинобородый.
Чернявый кивнул:
– Угу. Только поляне эту реку Днепром кличут. Править Киевом хазарский каган варягов посадил. Аскольда и Дира. А те за собой всю свою варяжскую родню притащили.
– И кто ж теперь в Киеве хозяйничает – поляне, хазары аль варяги? – осведомился рыжий купец.
Чернявый дернул толстой щекой:
– Их там теперь сам леший не разберет. Не ровен час, хазарский властитель в Киев-град свою столицу перенесет. Поляне того боятся, думают, что хазары их всех в евреев переделают.
– Как это? – не понял козлинобородый.
– А просто. Возьмет пархатый хазар свой ножик и устроит всем славянским мужикам обрезание.
Купцы переглянулись и захихикали. Отсмеявшись, рыжий купец отер мокрые глаза и сказал:
– Слыхал я давеча, что князь Орлик из Голяди на нас походом идти хотел.
– Чего ж не пошел? – спросил козлинобородый.
– Булгарцев волжских поджидал. Те обещались ему на помощь прийти, да не дошли. Сперва их лесная мордва под Муромом потрепала, а потом и хазары набежали, стрелами всех перекололи, саблями порубили.
– Туда им и дорога, – мрачно изрек чернявый купец.
А козлинобородый тяжело и горестно вздохнул:
– Эх... Живут же ильменцы. И ведь от нас мало чем отличаются. Даже на языке похожем говорим. А у них там всем вече народное верховодит, и даже сам князь под вечем ходит.
– Потому как – славяне, – объяснил чернявый. – А наш-то князь Аскольд из-под варягов. До его двоюродного деда у нас всем тоже вече народное заправляло. А теперь, вишь, по каждому поводу князю в ноги бухайся. Все плохое из-за бугра к нам прет, – заключил чернявый купец со вздохом.
– Точно, – подтвердил рыжий. – Жили бы сами по себе, даже у самого паршивого вятичского или радимичского бродяги пузо б до земли отвисало.
Купцы поухмылялись, повздыхали.
– Нам бы Перуна в главные боги, – мечтательно произнес козлинобородый. – Этот спуску никому не даст – ни хазарам, ни гофам, ни нечисти печенежской. Да и меж нашими князьями мир учинит.
– Это как же, интересно? – поинтересовался чернявый.
– Да просто. Замахнется молнией да и скажет: «Эй, князья славянские, коли будете промеж собою драться – каждому по молнии на макушку кину!»
Чернявый хмыкнул:
– Гляди, как бы тебе Велес за такие россказни товар не сгноил.
Козлинобородый усмехнулся:
– Ничего. Я с Велесом на короткой ноге. Десятую часть прибыли на жертвенные костры трачу. Не жмусь.
Глеб отхлебнул браги и повернул голову в противоположную сторону. За другим столом толстый длинноволосый бородач, переубеждая в чем-то собутыльников, повысил голос:
– Что есть жена? Светла лицом и высокими очами мигающа, и огонь лютый в членах возжигающа! Что есть жена? Покоище змеиное, болезнь, бесовская сковорода, увет дьявола!
Глеб покосился на толстяка и шепотом спросил у Васьки:
– Кто это?
– Не знаю, – ответил Васька, отламывая кусок от вяленой рыбы. – Похож на лекаря христянского. Я видал одного лекаря. У него изо рта дух шел зело целебный. У нас Щепетуха понести не могла, так этот лекарь юбку ей задрал и во чрево дунул.
– И чего?
– Да ничего. Понесла Щепетуха. А через девять месяцев мальца родила с двумя головами и четырьмя ногами. Назвали Гудимкой.
– А, это. – Глеб кивнул. – Это я знаю. Называется «сиамские близнецы». На самом деле их двое, а не один. Просто они... в общем, они срослись.
Васька посмотрел на Глеба насмешливым взглядом.
– Смешные вещи говоришь. Как же двое, когда тулово едино и руки две? Ты колдун, а простых вещей не знаешь.
– Можно подумать, ты много знаешь, – обиделся Глеб.
Васька усмехнулся.
– Да уж поболе твоего!
– Да ну? Может быть, ты знаешь, что такое ядерный ускоритель?
– А ты знаешь, сколько рыжих перьев в хвосте у сирина?
– А ты знаешь, что такое адронный коллайдер?
– А ты знаешь, куда зимой улетает гамаюн?
Глеб вдруг вспомнил, что находится в прошлом, и в сердце у него снова засаднила тоска. Ему стало так страшно, что к горлу подкатила тошнота. Он вздохнул и хрипло проговорил:
– Выйду на улицу, глотну свежего воздуха.
– Зачем? – не понял Васька.
– Душно здесь.
Васька понюхал воздух и пожал плечами.
– Как всегда. Это тебя после Гиблого места колотит. Чудом ведь смерти избежал. Даром что колдун.
Глеб вспомнил ледяное прикосновение таинственной тени, вспомнил, с какой легкостью невидимый монстр разорвал на куски пса, – вспомнил и поежился.
– Эта тень... – проговорил он, запинаясь. – Тень, которая пришла к нам из леса... Ты раньше с такой сталкивался?
Васька сдвинул брови и сухо ответил:
– Нет. И я не хочу об этом говорить.
Глеб пригляделся к парню внимательнее и с удивлением заметил, что тот тоже отбивает зубами дробь.
– У тебя что, тоже колотун? – удивился он. – Тебя тоже колотит, верно?
– У меня после Гиблого места всегда так, – хмуро отозвался парень, не глядя на Глеба.
– Вот как? А ты ведь говорил, что забрел в Гиблое место случайно. Погоди... – Глеб прищурился. – Кажется, я понимаю. Ты вовсе не заблудился, верно? Ты «добытчик»!
– Тс-с! – шыкнул на него Васька и боязливо зыркнул глазами по сторонам.
– Ладно, не бойся, – примирительно произнес Глеб. – Я никому не расскажу про твою тайну.
Покачиваясь от выпитой браги, Глеб поднялся из-за стола.
– Я тебя провожу, – сказал Васька и тоже встал.
Проходя мимо стойки, Васька Ольха сказал целовальнику:
– Мы скоро вернемся, дядька Озар.
Целовальник сдержанно кивнул.
6
На улице было по-ночному темно, но участок дороги перед кружалом был освещен светом, падавшим из окон, и берестяными факелами, призывно горящими по обе стороны от входа в питейное заведение.
Глеб вдохнул полной грудью прохладный ночной воздух. На душе у него было паршиво.
– Посторонись! – рявкнул вдруг кто-то у Глеба над самым ухом.
Громыхнули колеса, и Глеб отскочил в сторону, уступая дорогу тройке белоснежных лошадей, запряженных в расписную деревянную телегу – что-то вроде громоздкой кареты без верха. От прыжка хмельная голова Глеба закружилась, его резко повело в сторону, он споткнулся о камень и грохнулся оземь.
Карета остановилась. Открылась дощатая дверка, и Глеб увидел хорошенькую блондинку.
– Ты цел? – громко спросила она.
– Цел, цел, – проворчал Глеб, вставая и отряхивая куртку. – Эй, водила! – крикнул он. – У тебя что, глаза на жо...
Глеб вдруг вспомнил, где находится, и замолчал. Он глянул на девушку угрюмым взглядом и нахмурился. Она была настоящая красавица. И, как ни странно, лицо девушки показалось Глебу странно знакомым.
– Мы можем ехать дальше? – окликнул с телеги глуховатый мужской голос.
– Подожди, Егра, – ответила своему спутнику девушка. – Я хочу убедиться, что мы не поранили парня.
Красавица сошла по деревянным ступенькам кареты и хотела идти дальше, но вдруг остановилась и в растерянности воззрилась на большую лужу, обойти которую не было никакой возможности.
Глеб, от браги и отчаяния почти не соображая, что делает, стянул с плеч куртку и швырнул ее блондинке под ноги. Затем протянул ей руку. Девушка взглянула на него с удивлением и любопытством.
– Твой кафтан промок, – сказала она.
– Угу, – кивнул Глеб. – Лучше вам поторопиться.
Блондинка поколебалась еще несколько секунд, затем робко взялась за руку Глеба и пробежала по куртке через лужу. Перебежав, она попала к Глебу в объятия. Щеки девушки порозовели, и она смущенно отстранилась.
– Кто ты? – спросила красавица дрогнувшим от смущения голосом.
– Я? – Глеб горько усмехнулся. – Восточный маг. По-вашему – колдун.
– Колдун? – Девушка покосилась на куртку, накрывшую лужу. – И тебе не жаль твоего кафтана, колдун?
– Ради такой красавицы я готов отдать не только кафтан, но и последние штаны.
Теперь девушка смотрела на Глеба с нескрываемым любопытством.
– Как тебя зовут, колдун? – спросила она.
– Галеб Табак ибн Алкоголь. Для друзей просто Глеб. А тебя?
– Наталья.
Глеб улыбнулся.
– Наташа, значит. Ты очень красивая девушка, Наташа. Жаль будет, если ты мне просто снишься.
Из расписной телеги выбрался грузный, полный мужчина. Он был лыс, как колено, безбород и безус. Темные глаза смотрели из-под сдвинутых бровей тяжело и неприязненно.
Лысый взял девушку под локоток и сухо проговорил:
– Неприлично тебе стоять у питейного дома. Поехали!
– Отстань, Егра! – Наталья высвободила руку из его толстых пальцев.
Глеб достал из кармана сигареты и сказал:
– Послушайте, по-моему, девушка сама может решить, идти ей с вами или нет.
Лысый толстяк посмотрел на Глеба удивленным взглядом. Его черные ломкие брови сошлись на переносице.
– Как смеешь ты...
– Все в порядке, Егра, – перебила лысого Наталья и положила ему на грудь узкую ладонь. – Я уже возвращаюсь. – Она глянула на Глеба быстрым внимательным взглядом, точно хотела получше его запомнить, и проговорила: – Прощай, незнакомец!
На этот раз девушке не пришлось наступать на куртку. Возница, мигом соскочив с козел, забежал в лужу, присел и подставил под ее башмачки свои ладони. Девушка положила кучеру руку на плечо и прошла по его ладоням, как по ступенькам. Секунда – и она скрылась в карете.
Егра направился было за ней, но остановился и взглянул на Глеба.
– Кто ты? – спросил он голосом негромким и холодным.
Глеб прищурил темные глаза и сухо ответил:
– Колдун. С Востока.
Егра одарил Глеба тяжелым, полным ненависти взглядом, повернулся и, не говоря больше ни слова, полез в расписную телегу.
Возница стеганул коней, и карета загромыхала колесами по дороге. Глеб посмотрел ей вслед и сунул в рот сигарету. Васька Ольха подошел сзади и тронул его за плечо.
– Эй, колдун.
– Чего? – не оборачиваясь, откликнулся Глеб.
– Ох и страшного ты ворога себе нажил.
– Ты про этого лысого?
– Егра – главный советник князя Аскольда. Люди сказывают, что лучше поссориться с князем, чем с Егрой. Егра никогда не прощает обид.
– Правда? – Глеб зябко повел плечами. – Да и черт с ним. Лучше скажи, что это с ним за девчонка?
– Та, которой ты помог перебраться через лужовину?
– Да.
– Княжна Наталья, дочь князя Аскольда!
Егор присвистнул.
– Значит, княжна. Круто! По-моему, я ей понравился. Слушай, а этот Егра – он что, имеет на нее виды?
Васька приосанился и ответил со значением:
– Егра – ее будущий муж.
– А разве княжна может выйти замуж за простолюдина?
– Что ты! Егра не простолюдин. Он – сын варяжского вельможи и уличской княжны.
– Крупная птица. А в советники к князю для чего подвизался? От безденежья?
– Его отца убили бунтовщики. А мать тронулась умом и утопилась. Князь Аскольд ему двоюродный дядька. Он принял Егру как названого сына. Сначала тот писал для князя указы да речи, а потом сделался главным советником.
– Ясно, – кивнул Глеб, дымя сигаретой. – От пиарщика до замдиректора. Хорошая карьера.
Васька огляделся и зябко повел плечами.
– Эй, колдун! – окликнул он Глеба.
– Чего тебе?
– Давай скорее вернемся в кружало. Мне что-то не по себе. Говорят, у Егры в услужении есть наемные убивцы.
– Правда? – Глеб затянулся в последний раз и швырнул окурок в лужу. – Что ж, с такого мордоворота станется. Пойдем. Я хочу напиться.
* * *
Чем больше Глеб пил, тем легче ему было верить в то, что он попал в прошлое. Сама мысль об этом уже не казалась ему такой уж дикой.
За соседним столом компания окающих купцов шумно обсуждала дела. Все были упитанны, бородаты, громогласны. И только один из них – невысокий, тощий, с бледным лицом и забинтованной рукой – был тих и грустен. Время от времени он поглядывал на перевязанную тряпкой костлявую кисть и вздыхал.
Когда кто-то из купцов отпускал шутку и другие громогласно хохотали, тощий тоже улыбался, но как-то растерянно и словно бы невпопад.
Глеб кивнул на него подбородком и сказал Ваське:
– Гляди, какой бледный! Видать, брага совсем не впрок пошла.
Васька проследил за его взглядом и ответил:
– Это княжий мытарь Давило Гусь. У него жисть тяжелая. Люди его не любят, а он их за это презирает. Будешь тут бледным.
Васька взялся за кувшин и разлил брагу по кружкам.
И тут кто-то отчаянно завопил.
Загрохали сдвигаемые стулья и лавки, мужики повскакивали с мест. Глеб опустил кружку и уставился на соседний стол. Там происходило что-то странное. Купцы, прежде сидевшие за столом, теперь отскочили от него на два-три шага и с ужасом смотрели на единственного человека, оставшегося на лавке. Это был тот самый мытарь, который, по утверждению Васьки Ольхи, побледнел от тяжелой жизни.
Выглядел мужичок ужасно: лицо его осунулось, глаза запали, губы стали бледно-синими. И вдруг лицо его стало меняться – рот и нос вытянулись вперед, переносица разъехалась в стороны и покрылась бурой шерсть. Изо рта мытаря плеснула кровь, а вслед за ней на стол посыпались окровавленные зубы.
Глеб тряхнул головой и провел пальцами по глазам, словно пытался прогнать наваждение. Но наваждение не исчезло. Верхняя губа мытаря приподнялась, и Глеб с изумлением увидел, что на месте выпавших зубов растут острые желтоватые клыки.
– Оборотень! – заорал кто-то.
– Белого железа! Есть у кого белое железо?
Мытарь медленно поднялся и, зарычав, стал затравленно озираться по сторонам. Глеб увидел, что тряпочка на его руке размоталась, и из разверстой раны торчали, словно колосья, жесткие черные волосы.
И вдруг кто-то громко и властно проговорил:
– А ну – расступись!
Народ заоглядывался.
Из темной ниши вышел поджарый человек в замшевой куртке и высоких сапогах-ичигах. Волосы у него были длинные, темно-русые, а борода – с легкой проседью. В руке у мужчины поблескивал нож с лезвием из белого металла.
– Расступись! – повторил он.
Народ расступился в стороны, давая ему дорогу. Мужчина смело шагнул к мытарю. Завидев врага, тот набычился и зарычал. Что-то заскребло по дубовой столешнице. Глеб опустил взгляд и увидел, что на пальцах мытаря отросли мощные, будто у рыси, когти.
И вдруг мытарь рыкнул и взвился в воздух. Выбросив вперед когти, он стеганул ими, целя в лицо длинноволосого. Однако тот увернулся, быстро присел и, резко крутанувшись, ударил мытаря каблуком по ноге. Мытарь рухнул на пол. В то же мгновение длинноволосый прыгнул мытарю на грудь и с размаху вогнал ему нож в волосатое горло.
Мытарь захрипел и попытался цапнуть длинноволосого когтями, но тот отшатнулся, а затем быстро вскочил на ноги и отбежал на пару шагов.
Мытарь, которого из-за ужасного вида и мытарем-то уже назвать было трудно, еще пару раз дернулся и замер.
Купцы повернулись к длинноволосому и приветливо загудели:
– Да воздастся тебе богами, Громол!
– Благодарствуем!
– Не за что, – ответил длинноволосый и отер ладонью вспотевший лоб. – Впредь будьте осторожней и смотрите, кого пускаете за свой стол.
Дверь за стойкой целовальника открылась, и в кружало вошли два рослых парня в рубахах. Ни на кого не глядя, они направились к мертвому мытарю. Подошли, подхватили его за руки и поволокли к выходу.
– Погодите! – окликнул их Громол.
Верзилы остановились. Он быстро приблизился к мытарю, нагнулся, вынул у того из горла свой кинжал, отер лезвие об одежду мертвеца и вложил кинжал в ножны.
Кабацкие охоронцы подождали, пока он закончит, а потом потащили свою ужасную ношу к двери. Громол же вернулся за свой стол.
Глеб смотрел на все это, раскрыв от изумления рот. Рядом вздохнул Васька Ольха:
– Не повезло мытарю. Ой не повезло.
Глеб сглотнул слюну и спросил севшим от пережитого ужаса голосом:
– Что с ним случилось?
– Оборотень, видать, цапнул. Ты молодец, сразу заметил, что с ним чего-то не так. А эти олухи брагу с ним пили.
Глеб недоверчиво покосился на Ваську.
– Ты хочешь сказать, что мытаря укусил оборотень и что он сам после этого превратился в оборотня?
– Да ты ведь сам видел. Хорошо, что в кружале был Громол. Не случись его, этот гад многих бы подрал.
Глеб попытался переварить все услышанное. Затем глянул на сидящего в нише мужчину. Громол ел блины и запивал их брагой, и делал это с таким видом, будто ничего не случилось.
Выглядел он как повидавший виды рыцарь из средневековой легенды. Лицо спокойное и мужественное. Серые глаза смотрят открыто и бесстрашно. Борода короткая, пронизанная серебристыми паутинками седины. Длинные темно-русые волосы откинуты со лба и свободно лежат на плечах. Посадка головы гордая, словно у обедневшего аристократа.
Одежда странная, совсем не купеческая: грубая замшевая куртка, сапоги с высокими голенищами. На столе – кожаная шапка, похожая на ратный шелом.
– Кто этот человек? – тихо спросил Глеб, кивнув подбородком на Громола.
– Охотник-промысловик, – ответил Васька Ольха. – Живет в лесу один, с людьми не знается. Приезжает в город, чтобы сбыть купцам пушнину и битую дичь. После заходит в кружало, выпивает кувшин браги и уходит обратно в лес. В народе кажут, мать его от лешего прижила.
Васька взялся за кувшин.
В последующие полчаса Глеб ничего не говорил, а только пил. Когда его уже основательно развезло, Васька вдруг наклонился к его уху и шепнул:
– Княжевы охоронцы!
В кружало, переступив через широкий дубовый порог, шагнули четверо рослых мужчин. Бородатые, чистые, в мягких сапожках и в темных стеганых подкладах, поверх которых поблескивала кольчуга и сияли медные нагрудники. На поясе у каждого – по мечу. В руках – двуострые бердыши. А вид до того грозный и внушительный, что даже буйные пьяницы притихли и вжались в лавки, стараясь стать мельче и незаметнее.
Охоронцы остановились перед столом, за которым сидели Глеб и Васька Ольха. Один из четверки выдвинулся вперед, грозно взглянул на Орлова из-под мохнатых бровей и рыкнул:
– Это ты – чужеземец?
– Допустим, – ответил Глеб дрогнувшим голосом. – А вы кто?
– Я Путята, княжий поручик! Пошто без мзды в княжество въехал? И где твой конь?
– Я пешком пришел, – сказал Глеб. – А про мзду не знал.
– По княжьему указу, чужеземец, не уплативший мзду должон пойти в полон! – басовито прорычал Путята. – До полного выяснения. Вставай, чужеземец! И руки в гору подыми!
Два охоронца шагнули к Глебу, схватили за плечи и мигом выдернули из-за стола.
– Пустите! – закричал Глеб, пытаясь вырваться. – Вы не имеете права!
Охоронец-поручик, которому надоела блажь Глеба, хлестко и привычно стукнул его кулаком по зубам.
– Ну! – сказал он угрюмо. – Теперь поблажи!
