Антон Александрович Волошин
Весна
Подобные размышления всегда сопровождали Станислава в пути к обсерватории, занимавшем около часа, выматывавшем все психические и физические силы. Наконец, он привалился спиной к наружной стене обсерватории и нажал кнопку вызова лифта. Обсерватория находилась на вершине бетонной башни, метров около тридцати высотой. Там, наверху его ждал майор Потапчук, у которого он должен был принять смену. Открылась раздвижная бронированная створка, и Станислав вошел в кабину лифта, являвшуюся в тоже время и шлюзовой камерой и помещением для дезактивации. Пока он поднимался наверх, автоматические системы мыли и обрабатывали его скафандр различными растворами, проверяли радиационный фон, снова мыли, снова обрабатывали, наконец, продули насухо сжатым воздухом и пропустили в помещение дежурного по обсерватории. Майор Потапчук явно ждал его с нетерпением. Он уже облачился в скафандр, оставив открытым лишь забрало шлема, из которого Станиславу приветливо улыбалось немолодое усатое лицо.
– Приветствую Вас, Станислав Владимирович, очень рад! – не будь на них скафандров, Потапчук наверняка обнял бы Станислава и похлопал его по спине. Его радость была вполне понятна. Станислав тоже всегда радовался человеку, меняющему его в этом гиблом месте, посреди радиоактивной пустыни в нескольких километрах от бункера.
– Доброе утро, Виктор Николаевич! Взаимно! Как отдежурилось? – постарался ответить в той же добродушной манере, Станислав.
– Как всегда: скучно и страшно, – уже из лифта ответил Потапчук, – документация заполнена, аппаратура в строю, горизонт чист, – рапортовал он, пока закрывалась дверь, – – Спокойного дежурства!
– Счастливого пути, – пожелал в ответ Станислав и принялся освобождаться от скафандра. Оставшись в приятном мягком комбинезоне, он оставил скафандр в углу и уселся в удобное кресло за рабочим местом дежурного по обсерватории; взглянул на записи Виктора. «Дежурство с 28 февраля на 1 марта…» – Станислав расписался и отбросил книгу – стандартный рапорт, переписывающийся изо дня в день все эти годы. Он проверил приборы, снял показания, осветил для порядка горизонт мощным прожектором, позвонил в бункер, доложил, что дежурство принял и замечаний не имеет, после чего разложил кресло, откинулся на спинку и расслабился. Пожалуй, он стареет, раньше путь от бункера до обсерватории не отнимал столько сил. Он выключил свет и закрыл глаза.
Наверное, он задремал. Открыв глаза, он огляделся, хронометр на столе подсказывал, что прошло около двух часов. Маленькое помещение обсерватории освещалось лишь разноцветными контрольными лампами приборов и, временами, ослепительными вспышками молний сквозь панорамное окно. Станислав осветил прожектором темный горизонт, который, как всегда не таил ничего необычного. Но когда он выключил прожектор, что-то привлекло его внимание. Где-то вдалеке он заметил посторонний свет. Луч был совсем тусклым и растворялся в свете прожектора, но когда он был отключен, отчетливо просматривался в темном окне. Здесь что-то не так! Станислав встревожился. Он сложил кресло, настроил спектрометр и обомлел. Показания соответствовали спектру солнечного света. Солнце?..
Он сорвался с кресла и стал лихорадочно надевать скафандр. Снарядившись, он опрометью бросился к лифту и, покинув башню обсерватории, во весь дух помчался вдаль, туда, к этому неизвестному лучу с солнечным спектром. Станислав не отдавал отчета своим действиям, он просто бежал к этому необъяснимо манящему лучу, бежал несколько часов кряду настолько быстро, насколько позволяли маломощные сервоприводы. Свет становился все ярче, становилось ясно, что он исходит с неба, Станислав даже различил брешь в сплошной черной завесе туч, сквозь которую он лился. Вбежав в это единственное светлое пятно на раскинувшейся во все стороны черной радиоактивной пустыне, он упал на колени и поднял вверх глаза. Чувства переполняли его, словно он взглянул в глаза самому господу Богу. Он первый человек, видящий солнце! Он опустил голову, переводя дух. Краем глаза он заметил в этом светлом кругу, что-то совсем необычное, совсем позабытое, такое, что он уже никогда не надеялся увидеть. Повернув голову, он замер, не в силах шевельнуться, дыхание перехватило. Там, всего в паре метров от него, серо-бордовый снег начал таять, и из-под черного намокшего радиоактивного пепла пробивались крошечные белые цветы. Их было только два, один больше, другой чуть меньше, у меньшего один из лепестков пожелтел и свернулся из-за радиации. Подснежники!!! На глаза Станислава навернулись слезы. Он рассмеялся, а потом зарыдал, как ребенок. От усталости и одолевающих его чувств он не удержал равновесие и ничком упал на землю.
– Да здравствует весна!!! – что было силы прокричал он сквозь слезы. А внутри него все живое человеческое естество навзрыд вторило его голосу: «ВЕСНА!!!»
София
Он готов был поклясться чем угодно, что переживает эти страшные события уже не первый десяток раз и что угодно готов был отдать, чтобы начисто забыть их и никогда больше не вспоминать. Это было жуткое, непонятное, нелогичное, совершенно отвратительное дежа-вю. И главное, он абсолютно точно знал когда, где и при каких обстоятельствах все это произошло, но странным было не это, странным было то, что повториться эти события просто не могли, это было невозможно, это был нонсенс. Впрочем, странным ему это не казалось, для того чтобы оценить события и посчитать их странными необходимо мыслить. Он же в те мгновения мыслить был неспособен, каждая его нервная клетка была исполнена животным страхом и паническим ужасом. Он просто шел на поводу у развивающихся событий, не пытаясь их понять или объяснить, а только лишь эмоционально переживая, в который уже раз. Вот он входит в свою лабораторию. Она погружена в полумрак и освещается только мониторами компьютеров и слабым сиянием работающих светодиодов. Где-то там, в хитросплетении проводов, схем и электронных приборов работает Лурдес. Она слышит звук открывшейся двери, узнает его шаги и появляется на виду, чтобы его приветствовать. Темноволосая, молодая, чертовски привлекательная испанка в белом халате и смешных желтых защитных очках с паяльником в руке, она выбирается из электронных дебрей, и ее смуглое лицо озаряется лучезарной белозубой улыбкой. В этот момент он уже отчетливо себе представляет, что произойдет через мгновение, но никак не пытается изменить ход событий, подсознательно он понимает, что это невозможно. Но почему? Ведь он знает, что сейчас произойдет нечто ужасное, и не хочет, чтобы это произошло. Почему же он ничего не предпринимает? Почему он просто, как всегда, с ней здоровается и продолжает наблюдать эту жуткую драму? «Доброе утро, профессор!» – звучит ее приятный голос с легким акцентом, – «Идите скорее сюда, я обнаружила нечто…» И тут происходит то, чего он ждал и боялся сейчас, но никак не мог предвидеть, тогда, когда видел все это в первый раз. Между одной из монтажных плат ближайшего прибора и правой рукой Лурдес возникает мощнейший дуговой разряд. Время замедлилось. Словно живая, серая копошащаяся мгла в углах лаборатории отступает, помещение заливается ослепительным светом. Кажется, из-за вспышки он на время утратил зрение. Он уже знал, что случилось и что будет дальше. Но пока, он был слеп, обескуражен и стоял неподвижно. Кажется тогда, когда он переживал это в первый раз, дикий непостижимый страх возник в его сердце только в эти секунды. Он ничего не понимал и не анализировал, им владел страх. Через несколько мгновений тьма вновь сменилась полумраком и черные, обгоревшие останки Лурдес рухнули на резиновый пол лаборатории. Он бросился к ней. Его мозг взорвался потоком бессвязных обрывков мыслей. Он попытался схватить ее за плечи, но обжег руки. «Девятнадцать… Ей всего девятнадцать!!!» «В этом приборе не больше шести вольт, такой пробой невозможен!» «Какой же я был дурак, когда дал ей ключ от лаборатории!»
– Лурдес!!! – истошно закричал он, каким-то совершенно чужим голосом и бросился бежать прочь.
Тогда он бежал по стерильным, ярко освещенным коридорам института, еще не понимая, от кого или от чего он бежит и куда. Сейчас же он понимал это четко. Совсем близко за его спиной возникли бесформенные отвратительные чудовища и устремились вслед за ним. Тогда их не было. Теперь, он даже знал их имена. Страх… Одиночество… Боль… Их было много, и он знал, что не в силах скрыться от них. А мысли продолжали рождаться и вновь исчезать. «Моя гордость!..» «Моя надежда!..» «Смысл моей жизни!..» «Но у меня ведь осталась София». «Да что от нее толку!..» «Моя первая и единственная любовь!..» «Все пропало!..» «Для чего теперь жить?!» Он бежал очень долго, подгоняемый чудовищами и обуреваемый ужасом, пока не сорвался в пропасть…
Наверное, если бы в его истощенном теле еще оставались силы, он бы вскочил и закричал. Но сил хватило только на сдавленный стон и судорожное движение ног. Так профессор Дайкенхоф просыпался практически каждое утро, или вечер, он уже полностью лишился чувства времени, за исключением тех дней, когда находился в наркотическом забытьи. Один и тот же кошмар мучил его на протяжении последних нескольких месяцев, становясь все более навязчивым. Он взял с прикроватного столика початую бутылку пива и сделал несколько жадных глотков. Алкоголь немного облегчал его страдания, но только героин мог, на несколько часов, избавить от них полностью. Он еще не стал систематическим наркоманом, но совершенно точно уже превратился в хронического алкоголика. Он отставил бутылку, достал сигарету, закурил и вновь повалился на кровать. Его глаза устремились к аптечке, где хранились шприцы и несколько граммов белого порошка. Нет! Сегодня ученый совет, нужно быть в своем уме. В своем уме? Пожалуй, он уже забыл, что значит быть в своем уме!
Профессор Дайкенхоф преподавал кибернетику и микросхемотехнику в университете и был одним из ведущих специалистов в стране. Был!.. До определенного момента его карьера стремительно и успешно развивалась, уже во время учебы он запатентовал несколько разработок в области компьютерных технологий, рано защитил докторскую, достиг значительных успехов в развитии систем искусственного интеллекта. Несколько лет назад он пришел к мысли, что созрел для того, чтобы вплотную заняться делом всей своей жизни – разработкой комплексной системы, способной превзойти возможности человеческого мозга во всех областях его деятельности от логики до чувств и эмоций, со способностью самообучения и творчества. Он мечтал создать компьютер, который мог бы дать ответы на извечные вопросы человечества, мечтал создать электронного философа. Амбициозный проект получил название «София» от латинского «мудрость» и в начале своего развития щедро финансировался не только непосредственно их институтом, но и государством. Прошло несколько лет, он достиг некоторых успехов, но не таких поразительных, как ожидалось. Министерские мужи посчитали, что есть куда более важные статьи расходов и прекратили финансирование. Однако будучи человеком, всей душой преданным своему делу, профессор Дайкенхоф убедил ученый совет университета дать ему возможность продолжить работы по проекту «София» и в дальнейшем довольствовался скромным университетским финансированием. К этому моменту аппаратная часть системы была практически готова, а разработка программных основ логики особых затрат не требовала. Тем не менее, отказ министерства от участия в проекте была для профессора тяжким ударом, и дело было не в деньгах, а в том, что его работа лишилась внимания. Он пережил долгую депрессию и пристрастился к алкоголю, стал мало общаться с коллегами, потерял друзей и все свободное время проводил в лаборатории наедине с Софией. Да, он считал это нагромождение проводов, процессоров, интегральных микросхем и самодельных печатных плат живым существом. Быть может, это было безумием, но он разговаривал с Софией, общался с ней как с другом, хотя она пока и не могла ему ответить. Он делал акцент на слове «пока», но со временем она все больше и больше его разочаровывала. Профессор понимал, что еще во время учебы в университете он мог заставить обычный домашний компьютер выполнять те операции, которые сейчас умела выполнять София, но, тем не менее, верил в успех и продолжал работу. В это время в его жизни появилась Лурдес. Она поступила на факультет кибернетики и с первых же дней учебы заинтересовалась работой профессора Дайкенхофа. Общие интересы сблизили их с профессором. Она стала его лучшей студенткой, его помощницей, его другом, его любовью. В первый раз человек-компьютер профессор Дайкенхоф влюбился. Нет, он не позволял себе ничего предосудительного, их отношения не выходили за рамки дружеских, но в глубине души он всем сердцем любил Лурдес. Любил как друг, как отец, как мужчина. Любовь воодушевила его, вернула ему веру в успех, придала новых сил, он бросил пить и, уже вместе с Лурдес, продолжал воплощать в жизнь свою мечту, ставшую их общей. Потом случилось непоправимое. В один из обычных рабочих дней, ничем не отличавшийся от сотен подобных, электрический разряд неизвестной природы оборвал жизнь самого дорогого для профессора Дайкенхофа человека. Суд признал его невиновным в смерти Лурдес, ее родители прокляли его, и с этого дня его жизнь превратилась в сущий ад. Именно в ту ночь в его снах поселился этот кошмар, и на следующее утро он впервые ввел себе зелье, способное дать ему временное утешение. Жизнь покатилась под откос. Он прекратил, как он выражался, «обучать Софию», перестал «проводить» лекции и стал их попросту «читать», все его мысли были заняты попытками объяснить природу того загадочного разряда, который убил Лурдес. Этот вопрос ставил его в тупик и сводил с ума. Она стояла в полуметре от прибора, в котором возник разряд. Для того чтобы произошел пробой полуметра воздушной среды, необходим электрический заряд чудовищной силы, заряд которого никак не могло быть в маломощных полупроводниковых микросхемах. К тому же в самой схеме не сгорел ни один предохранитель, София продолжала полноценно функционировать. Эта загадка терзала профессора ежеминутно, а кошмары не давали покоя во сне. Чувствуя, что постепенно сходит с ума, он каждый день искал утешение в бутылке виски, а иногда и в шприце.
Затушив сигарету, профессор Дайкенхоф направился в ванную, чтобы хоть как-нибудь привести себя в порядок, ведь он член ученого совета университета, уважаемый человек. Человек! За последние месяцы он перестал быть похожим на человека. Он отощал, поседел, осунулся, щеки впали, лицо густо покрылось морщинами, потускневшие глаза печально смотрели поверх налившихся синих мешков. Пожалуй, многие старые бездомные бродяги выглядели куда лучше него. Видя, что он угасает, коллеги по университету всячески пытались ему помочь, но он отвечал на их попытки грубостью, и, вскоре, все они от него отвернулись. Почему он так себя вел? Он не мог этого объяснить, просто никто из коллег не мог помочь в разрешении его загадки, а другая помощь ему была не нужна. Он разделся и стал под душ. Только обратив внимание на пар, он понял, что вода слишком горяча и отскочил в сторону. Бледная кожа начала краснеть. Надо же, он уже лишается чувств! Это уже не просто сумасшествие, это близкая смерть. Мысль возникла и растворилась в глубинах сознания, не вызвав абсолютно никаких эмоций. Приняв душ, он направился на кухню, развел кипятком концентрат и позавтракал. Одеваясь, он уже не обращал внимания на то, что костюм стал ему велик и висит на плечах, словно на вешалке. Автобусная остановка находилась совсем недалеко от дома, профессор доковылял до нее и присел в ожидании нужного автобуса, подняв лицо к солнцу. У него был свой автомобиль, но в последнее время он им не пользовался, понимая, что в его состоянии за руль садиться опасно. За себя он уже не боялся, но не хотел подвергать риску окружающих. В автобусе молодой парень уступил ему место. Еще пару месяцев назад его бы это обидело, но теперь он поблагодарил и сел. В университете его приветствовали коллеги и студенты, профессор Дайкенхоф все еще был уважаем, но, по-видимому, многие уже поставили на нем крест. И возможно, они были правы.
