Антон Александрович Можаев
Каждому мужчине нужен нож
Надо было снять эту пьян на телефон, подумал Олег Петрович. Не для шантажа или оскорбления, упаси Боже, а так – вместе повеселиться потом, когда все пришли бы в себя, протрезвели и стали жить ладком да мирком.
«Эх, – вздохнул инфо-глист, печалясь об упущенном контенте».
«Эх, – вздохнул Олег Петрович, грустный от мысли, что, скорее всего, не наступит уже тот день, когда они с Зинаидой смогут повеселиться над таким хоум-видео».
Офис жил предвкушением праздника. Сотрудники все также куда-то спешили, помахивая бумажками и папками, но несли себя более чем достойно, словно странники, наконец, увидевшие на горизонте очертания благословенного города. Женская часть коллектива проходила примечательнейшую трансформацию – актрисы немого черно-белого кино неожиданно наливались красками, сбивались в щебечущие бабские стайки и говорили все больше не о работе, а о предстоящем празднике весны и труда… и женственности, и красоты – спасибо мужикам за их подростковые выпендроны. Пускай идут хоть на на охоту, хоть на рыбалку, а женщины уж как-нибудь сами отпразднуют первомай.
Да уж, призраки Клары Цеткин и Розы Люксембург никак не хотели упокоиться с миром, и на долго поселились в злосчастном офисе.
А что же с охотниками? В отличии от женщин, мужчины вели себя сдержанно, можно сказать даже заговорщически. Встречаясь друг с другом взглядами, они многозначительно кивали, изредка перебрасывались нечего не значащими фразами, но смысл во всей этой китайской чайной церемонии со своими полунамеками, полу взглядами и скупыми выверенными движениями был один – идем на дело!
Олег Петрович не принадлежал ни к одному из лагерей, что нисколько его не тревожило в предыдущие годы, но природа и время брали своё. Как бы муравей не холил и не лелеял в себе мизантропию, она оставалась явлением приобретённым, глубоко противным столь социальному существу.
Муравей-одиночка, неожиданно для себя, встал на задние лапки, повел усиками, пытаясь уловить феромоны муравьев- солдатов, и тем самым понять, о чем же они толкуют. А разговоры эти были о тайном и сокровенном: о силе, о решимости и отваге. Пускай собирались глупые букашки в налет на несчастный сахарный кубик, оставленный на месте недавнего пикника, но для муравьиного братства все выглядело иначе. Ведь для насекомого мир был полон гигантов, взмывающих в бесконечную высь сказочных дворцов , смертельной опасности и героических свершений, даже если разговор шёл о совсем незначительном, на взгляд этих самых гигантов, событии.
«Черт с вами! Я муравей, и хочу быть муравьём! – сдался Олег Петрович».
Инфо-глист, не ожидавший такой скорой победы, недоуменно икнул, потом пришёл в себя и плотоядно протянул: «Да-а-а, Олежа, мой мальчик!».
Олежа, полный решимости доказать, что он далеко не мальчик, и уж тем более не чей-то там, а самый что ни на есть свой собственный, было уже двинулся в сторону бравых охотников, но остановился, вспомнив, что главное условие все ещё не выполнено. На охоту с голыми руками не ходят. А простым оруженосцем, не достойным священного права на убийство зверя, он быть не желал.
«Сделай хоть что-нибудь, – призывал взволнованный неожиданным откровением инфо-глист, – мы должны это заснять».
«Мы должны их уделать, – подал голос забытый всеми, исхудавший, но все ещё живой червячок гордости».
«Они не получат нашу добычу, – вызывающе пискнула щупленькая и прежде скромная пиявка зависти».
Нужен был входной билет, или, скорее, подношение. Именно так. То, что распахнет двери суровой мужской обители и докажет, что послушник готов принять сан и вступить на путь служения богу охоты, войны и безудержного кровавого веселья.
Олег Петрович кинулся судорожно гуглить и яндексить, но попадались все какие-то статьи о пещерных людях и мамонтах, о королевской охоте на лис и местных императорах и их борзых. Но какой же он имеператор, да и собаку заводить уже поздно. Нужно было что-то простое, бюджетное и без справки из психушки. ПМ, ТТ и прочие нарезные и гладкоствольные не годились совершенно. Долго, дорого и страшновато. А вот…
Глист, червь и пиявка отозвались сладострастным многоголосым стоном.
… нож. Да не абы какой, а тот самый, который может перерубить коровью берцовую кость, который разрежет невесомый бумажный лист, который создан для того, чтобы передавать его сыновьям и внукам, как самую драгоценную мужскую реликвию. А место такому только на стене, лучше, конечно, над камином, украшенным волчьими головами и оленьими рогами. Но все это только после того, как этот самый нож напьется жертвенной крови.
Нож пришел на следующий день. Именно такой, как в рекламе – почему-то завёрнутый в промасленную бумажку (возможно, это должно было придавать солидности и намекать на прямое родство с огнестрельным оружием), но все такой же угрожающий и величественный, как и обещали.
Презентовал своё оружие Олег Петрович на обеденном перерыве, в самом суровом и мужском месте, которое только можно было отыскать в офисе – в курилке. Концентрация мужского населения в их, преимущественно, женском коллективе, там была повышена. Поэтому лучшего места придумать было нельзя.
– Какие люди, и без охраны, – вызывающе выдувая дым в сторону Олега Петровича, проворковала Майя Велиоровна, всемогущая начальница отдела кадров, по совместительству теща генерального директора. Назвать ее руководителем hr отдела не проворачивался язык, да и она сама не позволила бы. Дочь Велиора Ивановича Буянова, названного в честь Великой Октябрьской Революции, другой не могла быть по определению. – Чего, Олежик, закурил?
«Закуришь тут с такими коллегами. Вот только не дождешься ты, Майя Велиоровна, чтобы я и закурил, – думал Олег Петрович, – скорее ты бросишь, чем я соглашусь променять своё здоровье на такую сомнительную компанию».
– Что вы, что вы, Майя Велиоровна, куда уж мне тут со своей медстраховкой.
Майя Велиоровна исторгла из себя дымное облако, басовито откашлялась и постановила:
– Так, Олежек, ты либо выкладывай, либо закуривай. Нечего титьки мять.
Олег Петрович последовал совету и поспешно развернул бумажку, в которой хранился тот самый нож.
Курильщики оживились и зашушукались, надо отметить, больше в положительном ключе. Ведь не каждый день увидишь, как Олежек, тот самый приятный для всех, доброжелательный до оскомины серый человечек, вдруг заявляет, что, помимо прочих достоинств, он еще и Петрович.
– Ты ж моя голуба! – расплылась в несвойственной ей доброй улыбке предводительница отряда самоубийц и затянулась глубже обычного. – Мой мальчик! Пойдем с тобой на медведя, не меньше!
Олег Петрович с удивлением узнал, что заправляла подготовкой к охоте именно Майя Велиоровна. Что ж, ставки сделаны, ножи наточены, на медведя – значит на медведя.
День О настал совсем неожиданно, потому что гендиру вдруг приспичило встретиться с партнерами раньше намеченного, потому что «сучатам этим веры нет – пойдут на сторону, если не попарить их в баньке в нужный момент», потому что «мять титьтьки» – это не по-нашенски, если кто не уяснил, да и вообще «потому что я так сказал».
Олега Петровича забрали утром, предупредив с вечера, что заедут чертовски рано и надо быть во всеоружии (прям так и написали), а также захватить с собой боевой настрой и охотничью чуйку. Вот только сообщение это пришло за полночь, разминувшись с неисправимым жаворонком Олегом Петровичем на два часа. Он проспал впервые в жизни. Пускай не по своей вине, но проспал, и не было этому оправдания. Все бы ничего – и хмурые осоловевшие взгляды коллег выдержал, и гендирскую брань слопал, не привыкать, – но одно не успел он сделать – попрощаться с женой.
Зинаида, отчего-то неожиданно красивая в отсвете кухонной лампочки, лежала недвижно, словно натурщица, заломив безвольную руку за голову и призывно оголив все ещё красивую ножку.