Антон Александрович Алексеев
Рыцарь с земляничной тропы
UN! DEUX! TROIS! ФИНТ! QUATRE! CINQ! SIX! ВЗМАХ! А теперь? Скажи мне! СКАЖИ МНЕ, ГДЕ ТВОИ ЗАПЯСТЬЯ?
Да вон они, на земле уже. Твои глаза тускнеют и смотрят куда-то в толпу наших созерцателей. Вероятно, у тебя был там друг, но это уже не важно. Остался последний штрих. Прощай противник мой. Ты сам сюда пришел.
Крутанулся и рассек мечом его шею. Он падает захлебываясь. Земляничные кусты буквально поглощают его тело, укрывая как одеялом. А кровь рассеивается вокруг, немедля становясь ягодами. Земляника вновь на земляничных кустах. Это неправильно. В это время года земляника не растет!
– На этом всё! Дело сделано! Смертей сегодня больше не будет! – произношу я, чтобы все услышали.
– А больше и не надо, – пожав плечами, говорит маг.
– Мы уходим!
– Ваше право, – соглашается маг. – Забирай и выметайся.
Довольный. Как же он меня раздражает. Ничего, и на тебя найдется управа. Когда-нибудь ты встретишь того, кто будет сильно похитрее тебя и твою надменную восторженность как ветром сдует. Бросить бы вновь в тебя мечом, живо спесь бы слетела, урод, да нельзя. Нужно скорее уходить и, чем скорее, тем лучше.
– Мам! Мама пошли, – говорю, подходя к маме.
Не знаю каким было мое лицо в тот момент, когда я подходил, но стоящие подле матери бойцы тотчас отринули. Немного трясет, скрывать не буду, да и дыхание все никак не придет в норму. Подхожу совсем близко и протягиваю руку.
– Мам! Пойдем же. Пора домой.
– Ко мне домой ты не пойдешь!
– Что?
Что происходит? Почему? Зачем она это сказала?
Почему она это сказала?
– Мама! Почему ты так говоришь? Мы уходим, правильно? Пойдем, пожалуйста.
Она брезгливо сжимает губы и отворачивается. Что-то не так. Отчего так холодно? Отчего так страшно?
– Да что я сделал не так, мам? Что? Я не мог иначе, это все их дурацкие законы. Я хотел как лучше. Или ты обиделась на то, что я пытался срезать с твоей спины заклятье. Ну, прости меня, прости. Я все сделаю, чтобы ты меня простила, только пойдем отсюда, подальше от этих людей.
Она удалятся от меня, так и не повернувшись. Слезы в глазах. Осматриваюсь. Бойцы мага пристально смотрят на происходящее. В них нет радости, нет печали, будто они не знают, как себя вести, даже пошевелится не смеют. Слышу звук падения и смотрю вниз. Мой меч на земле. Руки стали слабы. Что со мной? В груди жжет. Надо бежать.
Устремляюсь за мамой и догоняю её очень быстро.
– Мам. Прошу постой. Скажи мне хоть слово. Пожалуйста. Я молю тебя, скажи.
– Твоя мама уже больше ничего тебе не скажет, – произносит она, а затем поворачивается.
Нос её, губы её, лоб, волосы. Всё дымиться и ниспадает. Её лицо больше не её лицо. Другое. Передо мной стоит тот самый парень, с которым я только что сражался. Тот самый парень, которого я только что победил. Но это значит…
Этого не может быть. Я не верю. Этого не должно быть. Я. Я же выиграл. Как?
Ноги не держат уже. Руки трясутся без остановки. Что нужно сделать чтобы не быть здесь? Как кричать, если из глотки только хрип?
Больно. Мне так больно мама.
Нужно оглянуться, но вся смелость растрачена уже. Нужно оглянуться. Нужно.
Как же ломит кости, будто лютый мороз. Оборачиваюсь! Нахожу глазами тело и шагаю туда. Мне туда и никуда больше.
В её лице нет ни капли жизни.
Мое место теперь здесь, у нее под боком, накрытым её рукой, прижимающимся к ней посильнее, зарывающимся носом в её одежду
– Мам, – я говорю тихо. – Скажи, что это просто шутка, – еще тише, чтобы не слышал никто. – Это розыгрыш, да? Ты сейчас встанешь, и мы посмеемся. Я буду смеяться громче всех. Я ведь просто не заметил. Ты наверняка глаз приоткрыла, когда я подходил. Мальчик проиграл, а его мама выиграла. Мальчик всегда проигрывает, ну и что с того.
– Вставай, парень. Она мертва, а ты можешь уходить, – произнес кто-то неподалеку.
Очень зря он это произнес!
Глаза мальчика резануло огнем. Тело его взлетает так быстро, насколько это вообще возможно. Мальчик двигается как молния. Никто из людей находящихся тут никогда не смог бы распознать, как он выхватывает меч из ножен подошедшего и одновременно с этим бьет ему в пах. Боец сгибается в три погибели, а мальчик устремляется к магу. Чуть поближе, чтобы кинуть и попасть. Почти у цели, но волна магическая откидывает назад.
– Дерись сволочь. Или убей. Или, – вздох. – Или мальчик убьет вас всех сегодня.
Сменяет направление с мага на другого бойца, который уже был при мече. Мальчик наносит несколько ударов, но все без толку. Его обступают, отбирают меч, больно бьют и кидают на земляничные кусты.
– Сражайтесь нелюди. НУ! Чего ждете.
Он снова в атаке! И его снова бьют, опрокидывая на землю.
Мальчик бьется в истерике, утопает в слезах, кусает землю и себя. И он снова ползет, обратно к телу, у которого недавно лежал. Добирается до ног, хватается за них, подползает чуть повыше и, обхватывая мать, приподнимая её, прижимается своей щекой к её щеке.
– Прости мальчика, прошу. Мальчик не может вытерпеть это мама, не может. Ему нужен твой голос. Ну почему все так? Почему так?
Он отрывается от её щеки. Он весь в её крови. Он целует её в лоб и укладывает на земляничные кусты. Кровь на них словно ягоды. Красные ягоды.
Это неправильно.
Совсем неправильно, ведь земляника не растет сейчас.
*
Аквер встал уверенно и двинулся в сторону бойцов. Его взгляд… Он был… Он был… Таким…
Мальчишка приблизился и показал жестом руки, чтобы люди разошлись. И они, на удивление, повиновались. Все они в этот момент почувствовали, что это не очередная бездумная атака, что это уже финал. Он прошел мимо них, а потом побежал. Он мчался в сторону головы великана.
– Как-то это все слишком жестоко, – сказал страж некоторое время спустя.
– Ты на все это смотрел, гений, – парировал чародей. – Чего не сказал? Остановил бы все, раз от этого у тебя кости ломит. Предупредил бы его, когда зеркала занавешивал. Героем надо быть вовремя.
– Остановил бы, а потом ты скинешь меня с великана. Ага, сейчас.
– Ничего ты не понимаешь. Я профессионал. У меня задача выиграть войну. А вот такой мальчишка, может стать оружием, похлеще этого великана. Кроме того, мне было совершенно необходимо проверить работу магии морока.
– Оружием? Да он сопляк.
– Война может продолжаться очень долго. Скоро он перестанет быть сопляком и возненавидит всё, что связано с Тэль. Не знаю как ты, а я им не завидую.
– На его месте я возненавидел бы только тебя.
– Разумно, но как ты сказал, он еще сопляк. А сопляку еще можно рассказать, как правильно думать.
– Трудно думать, когда шмякнешься с такой высоты. Я слышал, что лучше думается если мозги в башке, а не где-то рядом лежат.
– Это верно. Поэтому вы сейчас можете пообедать, а после принимайтесь за тоннель. У меня же наметился отгул. И да! Поставь, пожалуйста в стражу толкового человека, чтобы всякие молокососы со своими мамашами не забирались на нашего великана.
Аквер отдавался бегу изо всех сил. Он стремительно проносился по лесу изливающийся красоты. По смешанному лесу, где еловые не чурались лиственных и наоборот, а стволы их жались друг к дружке весьма близко, не разбазаривая попусту пространства. По лесу, где кроны сплетались в дружеских объятьях, оставляя незначительное количество прорех, через которые пробивался солнечный свет, рождая на траве причудливые узоры и оставляя возможность угадывать, лисица это или все же лошадь.
Мальчик добрался до головы великана очень быстро. Он уже не думал. Не взвешивал «за» и «против», не искал варианты. Жизнь для него стала очень простой и короткой.
Голова великана. Здесь уже не было травы, один камень, а дальше только вниз к обычной, самой обычной земле.
Аквер не стал останавливаться у края, он просто добежал до него и прыгнул.
Падение шло неохотно. Медленно. Поэтому мальчик вытянулся в струну, руки по швам, не подгибая голову, смотря в лицо приближающегося финала. Он даже не моргал.
Хлопок. Темнота.
Спустя некоторое время и смерть. Семь часов вечера.
Аквер открыл глаза и увидел небо застланное темными тучами, а вокруг суетливо кружилось нечто белое похожее на…
– Пепел! – заключил Аквер. – Мальчик умер.
– Это снег, дружок, – донесся неподалеку мужской голос. – Снег тут и правда похож на пепел. Может поэтому это поле и именуют Пепельным. Хотя я уверен, что есть и другие причины так его называть. Первый снег, – незнакомец смаковал сказанное. – Смотри как разрознены снежинки. Их даже можно половить языком. Не хочешь попробовать?
– Кто ты? – серьезно спросил Аквер.
– Путник. Или ты ожидал встретить в поле кого-то еще? Я не живу здесь, а значит иду куда-то. Поэтому я и путник.
– Зачем ты спас мальчика? И как ты это сделал?
– Какого мальчика?
– Этого мальчика, – Аквер показал на себя.
– Мальчика значит, – неприятно удивившись, произнес путник. – Я нашел мальчика спящим в поле, а поскольку пошел снег, нужно было развести этот костер, – мужчина показал на огонь палкой, которая была у него в руках всё это время, – чтобы мальчик не замерз.
– Когда кто-то спит, его будят.
– Я пробовал. Ты не просыпался. Оставить тебя здесь я не мог, а нести не хотелось. Лошади у меня, к сожалению, нет, здоровья тоже, поэтому было решено подождать. Вдруг тепло пламени выгонит тебя из забвения. Получилось, конечно, не особенно быстро и я уже было подумывал соорудить носилки, но ты вдруг проснулся и вот мы здесь.
– Мальчик упал с огромной высоты! Как он выжил?
– Может, спросим у мальчика? – ехидно заметил путник. – Я в высоте не разбираюсь, даже больше того, боюсь её. Так что это не ко мне, – путник кинул свою палку в костер. – Хочешь поесть? У меня тут сыр, несколько колбасок. Даже соус еще остался. Его надо обязательно съесть, а то испортится.
– Он не хочет есть.
– Да брось. Весь бледный какой-то, как зола. Когда ты в последний раз ел?
– Когда еще был жив.
– Знаешь, я даже боюсь спрашивать, что у тебя приключилось.
– Бойся дальше.
– У мальчика имя то хоть есть?
Аквер в первый раз за разговор внимательно вгляделся в незнакомца. Он что-то искал в этом непримечательном, худощавом лице, но не нашел.
– Мальчика звали Аквер.
– Чудно, – просиял путник, уверившись, что начинает подбирать ключи к своему новому попутчику. – А сколько лет Акверу?
– Было тринадцать.
– Было когда?
– Утром.
– Ого, – воскликнул путник. – В какую же ты попал переделку? Сейчас ты выглядишь на все тридцать, и я не шучу. Хотя, – мужчина присмотрелся к потасканному лицу юнца, к редкой седине в его волосах, к его блеклым глазам, – тут, наверно, я дал маху с тридцаткой. Но на двадцать с небольшим ты выглядишь точно.
– Рассказать? – произнес Аквер отрешенно.
– Ну, что же, – сказал путник. – Видимо пора перестать бояться.
…
– У меня нет слов, – произнес побледневший путник.
– У мальчика тоже. А еще он не знает, что делать дальше.
– Отомсти.
– Кому?
Путник хотел было заговорить, но не стал. Дилемма была ясна. Мужчина обхватил ладонью подбородок и крепко задумался. Аквер же просто сидел, всматриваясь в падающий снег. Отчего он так похож на пепел? Будто небо вспыхнуло, пока мальчик спал, и успело прогореть дотла, что аж облака все почернили и в копоти плывут. А теперь все валится на землю. И она примет всю тяжесть чужого горя. Как всегда.
– Ты счастливый человек, Аквер, – неожиданно сказал путник.
– Что? – опешил мальчик.
– Ты знаешь, услышав твою историю, я подумал, что ужаснее и быть ничего не может. Но так кажется только лишь на первый, очень поверхностный, взгляд. Ты счастливый человек Аквер, тебя выбросило из гнезда так рано. Ты счастлив, потому что некоторые так из гнезда и не вылетают. Они чахнут в нем, перевариваются, или даже гниют. Им не хватило смелости, амбициозности, предприимчивости. Они бы и рады, но случая не представилось, или не хватило ума. Ты счастливый человек, потому что ты уже сейчас стал властелином своей жизни. И это не всё! Многие становится таковыми, но у тебя кроме всего прочего есть еще и цель. Такой роскошью могут похвастаться единицы. Настоящая цель. Что-то значительное, монолитное.
– Бред. Мальчик любил свою маму! Как мальчик может быть счастливым после того, что случилось.
– Любовь к матери это хорошо. Любовь очень важна. Но тут правда в том, что держаться за все это, за любовь, еще за что-то, это все равно что пытаться дышать в комнате, которая заполняется водой. Ты мог выйти из нее, но зачем-то остался. Вода все пребывает и прибывает, и, наконец, блокирует дверь. Оставшись, ты просто обрекаешь себя на то, что когда мама умрет, то ты немедленно умрешь вместе с ней, потому что ты будешь слишком привязан, слишком неотъемлем от нее. А смерть приходит ко всем, надеюсь это ясно. А был бы не в гнезде, был бы более сильным, более независимым и смог бы нести знамя жизни и дальше, а так только череп да кости твоя эмблема. Повесишь её вместо красной полоски, что на спине твоей.
Мальчик с ужасом оглянулся и увидел красную ленту, закрепленную на левом плече. Она все еще была там. Аквер схватился рукой за основание, пытаясь оторвать, но ничего не выходило. Мальчик начала крутится волчком, терзая тряпицу, выгибая руки в неправильные положения. Он тяжело дышал, даже кричал. Крутился из стороны в сторону. Рвал, тянул, ревел. Наконец лента поддалась и Аквер с размаху кинул её подальше от себя. Лента некоторое время еще покружилась на ветру, извиваясь будто змея. Она выделывала забавные пируэты перед мальчиком, будто слезно прощалась со своим прошлым хозяином, но тот с яростью прогнал её махнув рукой. И ветер унес ленту куда-то далеко.
Аквер упал на колени и разрыдался.
Путник ничего не говорил. Он просто ждал.
Когда слезы утихли мальчик встал в вихре буйного снегопада и в устах его был один единственный вопрос:
– Где находится Тэль?
Спи малыш, засыпай, пока фонарик горит. Тусклый свет, свечки в нем, гладит того, кто спит. Спи малыш, и не злись, а если придет беда. Помни сын, я всегда, буду любить тебя.
Буду любить тебя.
Буду любить тебя.
Спи малыш, мальчик мой, пусть носик смешно сопит. И пускай, старый мир, во все времена сердит. Спи малыш, не страшись, не падай же в лапы льда. Помни сын, я всегда, буду любить тебя.
Буду любить тебя.
Буду любить тебя.
Рыцарь с земляничной тропы.
Алексеев Антон
2018