Анри Мартини
Бестелесный враг

– Хорошо уже никогда не будет. Особенно после того страшного дня, когда преступники убили моих родителей, – с дрожью в голосе передавала суть разговора с Сергеем Алина.

– Твой брат, – поправил ее Сергей.

– Нет, он этого не делал. Я свидетельница.

– Ну, конечно. Кстати, меня из стажера перевели в настоящие следователи. Теперь у меня есть свой стол, компьютер и доступ к оперативным данным и архивам. Еще компетентные люди посоветовали нам порвать все связи с твоим братом, зеком. Для карьеры плохо.

Алина рассказала, что, успокоившись, хотела убедить Сергея в невиновности брата и во всех подробностях описала события того вечера. Рассказала, как она хотела помешать несправедливому приговору, но возраст, глухота и желание следствия побыстрее закрыть дело не помогли брату. Но Сергей почти не слушал девушку, но был погружен в свои мысли.

– Почему ты думаешь я поступила на юридический? Чтобы стать адвокатам и не позволять снобам чинить беззаконие.

– Вроде меня. Да? – отозвался Сергей.

– Если надо, то спасать людей буду и от тебя.

– О круто, – улыбнулся Сергей.

– Ты просто не представляешь, насколько люди подвержены сиюминутному мнению. Если бы ты знал, как мне было невыносимо быть глухой отличницей. Только, кроме родных, два настоящих друга было у меня за последние десять лет.

– Секундочку? Глухой? – удивился Сергей.

– Да, глухой.

– Я тебе уже сегодня говорила.

– А, да, да, – пробубнил Сергей и опять о чем-то задумался.

– Как ты думаешь, я научилась слышать вибрации, кто помог мне выучить язык жестов, кто кормил, поил, одевал и заботился обо мне, кто научил читать по губам? Это все Зина. Она родной мне человек и роднее, чем ты. И я как последняя дрянь, во исполнение твоих желаний должна выгнать ее на улицу. Человека, которая отдала нашей семье всю свою жизнь. Она моя старшая сестра и я горжусь этим.

– Так значит, я тебя неправильно понял. Когда ты заглядывала мне в рот, ты просто хотела узнать, что я говорю. Я же представлял, что между нами возникают чувства.

– Слава богу, что я вовремя узнала какая ты мразь. И думаю, нам надо расстаться.

– Осторожнее с выражениями, я могу и обидеться. Вот, – Сергей заметил бархатную коробочку, которую на протяжении всего разговора теребил в руках, – это тебе, на счастье.

– Придурок, – зло произнесла Аля, поднялась из-за стола и вышла из кафе.

– Ты пожалеешь, обязательно пожалеешь, – крикнул вдогонку следователь.

– Ты назвала его придурком? – чуть не смеясь проговорила Зина, продолжая нарезать огурцы на салат. – Ну так тому и быть. Освободи его на время от своего присутствия, и ты увидишь, как очень скоро он появится вновь. В ногах будет кататься и умолять принять его обратно.

– Только надо ли, мне все это будет. Вот в чем вопрос? – закончила Алина.

Глава 6

Звонок, прозвучавший поздно вечером, удивил женщин. Оторвавшись на источник, женщины переглянулись, как бы спрашивая: «Кто бы там мог быть?» Трель звонка настойчиво требовало обратить на себя внимание.

– Ты это слышала? – обратилась Зина к девушке. Алина кивнула. – Пойди посмотри. Если это Сергей, то я тебя умоляю, выпроводи его скорее. Не хватало еще соседям знать о ваших сердечных недоразумениях.

В третий раз звонок звучно прокричала в засыпающем доме. Открой, кивком головы отправила девушку Зина. Разрывая тишину подъезда, прозвучали две открывающиеся защелки и дверь тихо отворилась. Зина услышала вскрик Альки и шум в коридоре. На ходу, вытирая руки, она побежала на выручку Альке, но навстречу ей уже шел улыбающийся Илья. Сестричка висела на нем, обнимая за шею и обвив туловище ногами. Зина рукой нащупала стул и медленно опустилась на него. В руках она продолжала теребить полотенце и слегка вздрагивающие кончики пальцев, показывая глубокую степень переживаний. Слезы радости крупными горошинами скользили по улыбающемуся лицу Зинаиды.

– Пришел… ты дома… милый, родной. Как мы ждали тебя и как я люблю тебя? – радовалась сестренка, продолжая висеть на брате.

– Как? – улыбаясь, поинтересовался Илья.

– Очень-очень! – еще сильнее прижимаясь к брату, всхлипнула Аля и крепко поцеловала в губы, – ты насовсем?

– О, нет-нет… Даже не думай о таком… Я свое оттрубил. Только не знаю за кого. Отсидел десять лет и вышел по УДО, – улыбаясь успокоил сестру Илья, – по условно-досрочному освобождению. Два года скостили, но при малейшем нарушении закона впаяют новый срок и их добавят.

– Вы как? – Илья уже обращался к Зине.

– Да, по-разному Илюша, – расстроилась Зина и слезы градом продолжали скатываться по морщинистому лицу управляющей. – Если бы не помощь крестного Николая Борисовича тяжело было бы нам. Он разделил бизнес на три части, по которому вам с Алиной досталось по тридцать пять процентов от прибыли, себе же он оставил тридцать процентов. Тебе отец не рассказывал, что у фирмы, из-за реорганизации и смены оборудования, в последнее была масса кредиторов, и после смерти они все слетелись, как навязчивые мухи. Нет? Нам тоже… Банки, лизингодатели, клиенты все, как сговорились, обобрать фирму до нитки. Проверки активизировались, и каждый день обязательно приходила очередная проверка. То налоговая, то санстанция, то пожарники, то комитет по ценообразованию и все обязательно со штрафами по максимуму. Поговаривали, что от администрации поступило распоряжение закрыть фирму и почти на каждом заседании исполкома все его члены в один голос кричали, что наша фирма многое себе позволяет и так вести бизнес преступно. Начальник юридического отдела фирмы вовремя сбежал, а девчонки из бухгалтерии, испугавшись ответственности, в течение недели, уволились. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, был инцидент. Когда ребята что-то напортачили с условиями большого контракта или сроками выполнения заказа. Я так до конца и не поняла. Ну ты же знаешь, они мальчики хорошие, исполнительные, но что не дал боженька им так это сообразительности и решимости. Был бы ты на месте, вы бы с Борисовичем что-нибудь придумали и не дали фирму разорить.

– Это уж вряд ли, – насупившись размышлял Илья.

– Нет, я-то ведь знаю. Мне твой отец про тебя много рассказывал. И десятой части той информации, которую он мне преподносил, я, старая училка, не понимала. Но вот в чем я была уверена на все сто процентов, что он очень любил тебя и гордился тобой. После очередной победы над каким-то вирусом он приходил и с огнем в глазах, рассказывал мне, как ты филигранно решил проблему фаёрбола.

– Фаервола, – исправил Илья.

– Кого? – спросила Зина.

– Правильно говорить фаервола.

– Sorry, I can’t know all your terms (Извините, я не могу знать все ваши термины). Он часто говорил, что для любой фирмы большая удача иметь в своем штате такую светлую головушку, которую, точно, боженька нежно в лобик поцеловал. Только Николай Борисович, его юрист и несколько фанатов остались в фирме. Единственной возможностью сохранить фирму было продать все быстро и почти за бесценок. Машины, кроме одной, дачу, домик в Ялте пришлось продать, да и твой адвокат стоил гору денег. Болезнь Алины, надомные учителя, постоянные переходы из школы в школу… Ой и многое требовало денег. Но с Борисовичем мы решили деньги из-за границы не вынимать: Алине на продолжение обучения и тебе на развитие.

Алина сползла с рук брата и воркующей трелью произнесла:

– Зина, пахнет, – предупредила Алина. И сразу все почувствовали запах ароматной курицы. Зина подскочила со стула и побежала на кухню.

– Душ и мы ждем тебя к столу, – играючи скомандовала Аля.

Через полчаса в кухню вернулся тридцатипятилетний парень, ростом под сто восемьдесят – сто восемьдесят пять сантиметров, крепкого телосложения, помолодевший, гладковыбритый и вкусно пахнущий. Лицо вытянутое, нос прямой и острый. Лоб высокий, с глубокой морщиной между глаз, что добавляло внешности настороженности. Глаза большие, голубые, слегка прикрыты надбровными дугами. Коротко остриженный ежик жгучего шатена не вписывался в общий «интерьер» лица. Под глазами виднелись небольшие шрамы, кожа серая и натянутая как струна. Одет Илья в темно-серую рубашку, темно-синие джинсы и красно-белые кроссовки. Если не брать во внимание, откуда парень пришел, одежда чистая, тщательно выглаженная с белыми надписями брендовых эмблем производителей одежды.

– Садись быстрее. Я уже кушать хочу, – подгоняла брата Алина. Илья сел за идеально сервированный стол и вопросительно посмотрел на Зину.

– Она еще глуха, – вздохнув, ответила, на вопросительный взгляд, Зина. – Просто у нее открылась новая способность. Она по воздушным колебаниям как-то научилась понимать, о чем говорят, читать по губам стала просто великолепно. Мы год отдали на изучение языка жестов, но последние пять лет она им не пользуется вообще.

Стол манил горкой еще теплых сдобных булочек, свежевыжатым апельсиновым соком, свежим салатом из огурцов, курицей в лимонном соусе и тарелкой густо нарезанной мясной снедью и сыром. Илья наложил себе небольшую горку еды и с удовольствием уплетал ее за обе щеки. Аля восторженно наблюдала за братом, не веря в суть происходящее. «Он здесь… Он дома… Живой, исхудавший, но не покалеченный. – думала она. – Как же я люблю тебя, братишка. Как долго я тебя ждала. Как я ждала твоих крепких рук, которые сильно обнимут и прижмут меня к груди, как это частенько бывало в детстве. Как я любила, когда твои губы щекотали мне шейку и шепотом на у́шко летела фраза: «Все будет хорошо». Как бы я желала, чтобы ты и сейчас мне прошептал: «Дальше все будет ХОРОШО!» И я поверю. Я обязательно поверю тебе. Всем сердцем поверю. Ведь не может обманывать человек безвинно обвиненный и отдавший неведомо кому десять лет своей жизни», – она молча разговаривала с братом.

 Аля разглядывала его лицо, волосы, глаза и радовалась его красоте. Она удивлялась его уверенности и несгибаемости. Даже сейчас, находясь в метрах трех от него, она кожей чувствовала пульсирующие потоки жизненного тепла, исходящие от него, и обволакивающие ее с ног до головы нежнейшей негой. «Дальше все, должно быть, хорошо!» – как мантру повторяла Аля и наслаждалась, как он жадно ел. Правду говорят, что лучшее удовольствие женщина получает тогда, когда наблюдает, как ест ее любимый человек.

Илья оторвал глаза от тарелки с салатом и увидев, двух смотрящих на него женщин, слегка смутился. Алина смотрела на него снизу, положив голову на перекрещенные руки. Зина же, опираясь на плиту спиной, нервно перекладывая полотенце с руки на руку.

– Что? – вопросительно произнес Илья, – Не видели голодного?

– Всяких мы здесь видели, – поворачиваясь к закипевшему чайнику, ответила Зина. – Ты ешь наедайся. Как салатик?

– Божественно, – произнес Илья. Когда же он перешел к булочке и соку, он посмотрел как-то жестковато и задал вопрос, который, конечно, должен был встать в ближайшее время. Но никто не ожидал, что Илья его задаст прямо сейчас.

– Когда вы мне, хорошие мои, планировали рассказать, что я уже холостяк? Начнем с тебя, Зина. – Илья допил сок, оставил на блюдце надкусанную булочку и всем телом развернулся, подставив лицо обеим, чтобы лучше слышать.

– Я должна была сразу сообщить тебе, но пожалела тебя, – начала рассказ Зина.

– Меня не надо было жалеть, я не ребенок, – жестко парировал Илья.

– Я долго мучилась, сообщать ли тебе. Но сейчас вижу, что мы были правы, что не сообщили. Ты сейчас остро реагируешь, а что было бы, узнай ты правду за колючкой.

– За себя говори. И кто это мы? – отдавшись на волю злости, напада́л на женщину парень.

– Мы: это я, Николай Борисович и Алина.

– Свою ответственность на малую не спихивай.

– Илья! Это я настояла, чтобы тебе ничего не говорили, – ворвалась в разговор Алина, – я очень испугалась за тебя, помня, как ты относился к жене и дочери. Я боялась, не за что ты смог бы с собой сделать, а за то, что ты мог натворить глупостей.

– Так проехали. Что же случилось? – немного отходя сквозь зубы, произнес Илья.

– После суда, Анжелика, как-то быстро сникла. Несколько раз заходила ко мне поболтать и все уточняла какие у меня планы на Алину. Один раз мне показалось, она не поверила, что я буду ждать тебя и растить Алю. В другой раз приходила и жаловалась, что ей очень тяжело, но больше всего ее Настя бесит своей болезнью.

– Как дочь? – обеспокоенно спросил Илья.

– Без изменений. Ты что не знаешь? Тебе Анжелика разве не говорила, не писала? – пришла очередь Зине удивляться. – Она же приезжала. Или в письмах должна была сообщить. Ладно, это ваши дела, но теперь я еще больше уверена в том, что в то время ничего лишнего тебе сообщать не следовала. Держись отец, болезнь дочери началась точно в тот момент, когда тебя уводили в тюрьму после решения суда.

В памяти Ильи четко отпечатался тот момент, когда после слов «Именем Республики Беларусь… считать виновным… двенадцать лет общего режима с отбыванием…», Анжелика опустила глаза и не поднимала их до момента вывода новоиспеченного невиновного зека из зала суда. Настюша все время смотрела на папу с полными от слез глазами, не шелохнувшись, не обращая внимание на рев и свист недовольных приговором друзей и знакомых. Илья, выйдя из клетки, двинулся навстречу жене и дочери, но охрана преградила путь и, применяя физическую силу, вытолкнула его из зала суда. Взгляд дочери навсегда отпечатался в памяти Ильи.

– Заболевание называется алекситимией, в некоторых европейских странах ее называют «Синдромом равнодушия». Возникает она от стресса, человек временно теряет возможность испытывать свои или чужие эмоции. Заболевание вылечивается, но точный срок выздоровления пока не определен.

– Что еще врачи говорят? – постепенной закипая спросил Илья.

– Только спокойствие и положительные эмоции. Но проблема не в заболевании, а в побочных эффектах. Организм чувствует, что ему не хватает эмоций и сам ищет пути выздоровления, соответственно, выплескивая адреналин и эндорфины. Избыток в организме этих компонентов могут помешать полноценному развитию организма и стимулировать развитие других заболеваний.

– Я понял, что дочь больна и ни одна из вас не удосужились предупредить меня. Но об этом позже. Ответьте мне, пожалуйста, – переставая владеть собой, и, переходя на крик, Илья допытывался, – где Анжи?

– Ты успокойся на минуточку. Мы понимаем, что получить такое известие уже страшно, но почему ты обвиняешь нас, а не того человека, который стал всему виной и это все сделал, мы понять никак не можем.

– Кого ты имеешь в виду?

– Прости, Илюша, не мы с Борисовичем и Алиной через три года после суда привезли Настю к родителям и оставили ее на полгода. Позже, Анжи привезла разрешающие документами на удочерение дочери своими же родителями и с любовником уехала в Париж. И вот уже скоро будет шесть лет, как твоя благоверная не приезжает, хотя бы навестить свою дочь. Ты ей задай эти вопросы.

– Нет, не может быть. Вы врете! Вы все врете! – орал Илья, не поверив услышанному.

Илья схватил сигарету и выскочил на балкон. Вдыхая крепкий сигаретный дым, пытаясь унять душащую дрожь, он все повторял в голове: «Только не Анжи. Только не она». В памяти, как в стереоскопе мелькали воспоминания. Вот он отбирает у нее ноут. Вот прогулки в парке отдыха имени Жилибера, где происходит самое впечатляющее признание в любви в наивысочайшей точке колеса обозрения. Вот они гуляют на берегу Немана. Вот они посещают музей, расположившийся в Новом замке. Вот они ползают по развалинам Старого замка. Вот они купаются в Дубае и отдыхают в Турции. Вот они делают селфи на Эйфелевой башне в Париже и прогуливаются по Лувру. И всегда, заметьте, всегда она счастлива и улыбается. Даже роды и Настюша, причем имя выбирала Анжи, не внесли в их жизнь особого дискомфорта. Мысленно прокручивая ленту воспоминаний, парень не мог найти ни одного эпизода, где бы Анжи выказывала свое неудовольствия или показывала протест. Только странное поведение дочери и долгий непроницаемый взгляд Анжи после оглашения приговора. И ничем не объяснимое рыдание жены на последнем свидании.

Как-то приятель предложил семье два билетика на единственную постановку в областном драматическом театре молодежного мюзикла «You Love». На премьере мюзикла они не увидели ни акта, потому что Настенька, выйдя в центральный проход, между креслами, целых полтора часа танцевала, а мы как молодые влюбленные смотрели на это чудесное превращение нашей дочери в фею. Диск с мюзиклом в подарок, мы получили позже. Но эти полтора часа порхания и любовного созерцания чуда был ознаменован наш поход в театр. И дома десятки раз Настенька пересматривала мюзикл и радовалась.

«Нет, причина в другом. Они врут. Наверно что-то скрывают», – думал Илья, докуривая сигарету. Последний раз затянулся, затушил и вдохнул свежего воздуха, с мыслью: «Я все равно узна́ю, что от меня прячут», – взвинченный до предела Илья вошел в комнату.

– Милые женщины, – сквозь зубы продолжил разговор парень, – вы же самые близкие мне в этом мире. Должны заботиться обо мне, как я обещал родителям заботиться о вас. Как вы могли мне не написать? Как? Я бы уже сам придумал, что можно предпринять. Ладно они, – подразумевая Зину и Николая Борисовича, – ты-то ведь знаешь меня с рождения, – с горечью обратился он к сестре. – Я любил тебя. Я доверял тебе. Наша мать не боялась мне тебя доверить. Вспомни, сколько времени мы проводили вместе. Сколько раз я был тебе защитой и опорой, сколько раз был и отцом, и матерью. Вспомни наши поездки в Турцию, Дубай, Сейшельские острова в которых были только мы вдвоем. Да, для меня три вещи были наиважнейшие в этом мире. Семья, программирование и ты! И ты! Понимаешь? И ты…, а ты шесть лет назад отняла у меня надежду и за все это время ни сердце, ни разум не подсказали тебе, что ежедневно, ежесекундно ты предаешь меня, сестренка!

Алина была на грани сердечного срыва. Она все слышала и понимала, но подойти к проблеме с такой стороны ей раньше не удавалось. Она, Зина и Николай Борисович были сто процентов уверены, что поступают правильно, и подвергать брата таким испытаниям никто не желал.

– Я понимаю, что ты хотела, как лучше. Думала, что я не справлюсь и сотворю что-нибудь с собой. Скажи мне, где я был? Правильно, на зоне, а там, смею тебя заверить, сдохнуть возможно десять раз в течение часа. Ты просто уничтожила меня своим недоверием. Неужели ты думала скрыть от меня правду? Смотри перед тобой пустой, высохший труп и, наверно, в ближайшем времени никто не сможет вдохнуть в него жизнь. Что не смогла сделать зона за десять лет, ты сотворила единственным действием, если правильно выразиться – бездействием. Не написать… Не позвонить… Не сообщить брату важнейшие новости его семейной жизни. Ты сейчас убила во мне все человечное и веру в порядочность людей, тем более близких. Хотя с какой радостью ты описывала вашу первую встречу со следаком. С кем, с кем – повторите. Повторяю, по слогам – со сле-да-ком! Который фальсифицирует дела, вступает в сговор с прокурором и судьей и к празднику, закрывая дела, сажает невинных людей за премию, – не унимался Илья. Боль обиды, ощущение обмана и предательства распирало грудь. Слезы градом готовы были выйти наружу. – За что? Сестренка…

– Хватит! – вступилась за девушку Зина. – Слюни собери. Раскидал по всей квартире, тошно аж. Тяжело ему было. Кто отец? Ответь? Не ты ли? Почему же ты сам не позвонил или не написал своей благоверной за прошедшие шесть лет ни разу? Почему? Позвонил бы – тебе новые жильцы ответили, что такая уже не проживает в данной квартире. Написал бы – письмо возвратилось бы с отметкой, что адресат по данному местоположению не проживает. Что? Ответить нечего? А молодая девчонка, твоя сестра, почти ребенок, бегала по иммиграционным службам, чтобы ни в коем случае не дали разрешения на вывоз Настеньки за границу. Два суда отказали нам в удочерении Настеньки, по причине того, что единственный близкий ей человек сама еще является ребенком.

– Я не с тобой разговаривал. Так что заткнись и сиди ровно, – прошипел Илья. – Могла бы помочь. Я надеялся, что оставляю сестру и мою семью на попечение взрослых людей, а оказалось, что все зря. Сестра выбрала подонка следока, семья разрушилась, уверен, потому что вы обидели Анжи, она и убежала от вас подальше. Только интересно чем? Интересно было бы узнать в чем дело? – настаивал Илья.

– Никто ничего не разрушал. Ты сам, как слепой котенок, последние пару месяцев схватился за свою идею и как настырный баран все долбил в непробиваемую стену, со своим открытием филиалов. Отец тебе говорил, что рановато, Борисович, другие предприниматели, но ты же умнее бога. Я далека от бизнеса и то поняла, что время было концертировать капитал, а после думать о расширении. Твои вечные отсутствия и командировки должны были во что-то проявиться. И как кстати, что в то время из Америки приехал бывший ухажер Анжи Леонид и понеслось. Пару раз поздно вечером я видела выходящей ее из машины Леонида за несколько кварталов от вашего дома. Я спросила ее, на что она ответила, что это не мое дело, – остановилась Зина, будто что-то вспомнила. – В твою последнюю поездку, за день до убийства, мы с Борисовичем случайно узнали, что Анжела тебе изменяет. И за последние два месяца случаев неверности было много, не могу сказать точнее, но точно уж не один или два.

– Заткнись! – крикнул Илья. – Ты всё врешь! Вы всё врете! Вы все врете! Ты уволена! Забирай свои шмотки и убирайся в гостиницу. Завтра заберешь остальное, не хочу тебя видеть. Я вычеркиваю тебя из своей жизни. Убирайся! Вон!

Зина спокойно оставила мыть посуду, аккуратно сложила полотенце и, положив на холодильник, направилась в свою комнату собирать вещи.

– Подожди, Зина, – остановила сестру Алина. – Что-то ты раскомандовался, братишка? Ты забыл меня спросить, а я полноправный владелец части квартиры, части бизнеса. Почему ты не спросишь, как мне было остаться одной без родителей, без брата и глухой в придачу. И только Зина всегда была рядом. Я ей безумно благодарна за ту любовь и поддержку, которую она мне оказывала. Всем моим достижениям и победам я обязана Зине. Она научила меня языку жестов, она приглашала мне учителей для надомного обучения, да еще многое-многое другое. Зина – моя старшая сестра и я люблю ее не меньше чем погибших родителей и тебя, дурака. А по поводу выбора парня скажу тебе одно – это не твое дело. Зина, ты никуда не пойдешь. Я прошу тебя остаться. И до тех пор, пока смерть не разлучит нас я буду твоей младшей сестренкой. И спасибо тебе огромное за то, что у нас получилось оставить Настеньку хотя сейчас не лучшим вариантом, но все же она здесь.

– Стоп. Что значит оставить? Она в городе? Где Настя?! – всполошился Илья.

– Девочка удочерена родителями Анжи и сейчас живет с ними. Из-за многочисленных писем и обращений Алины в департамент по гражданству и миграции с требованием не давать разрешение на вывоз Настеньки во Францию, у бывшей возник другой план. Она подготовила необходимые документы, и суд принял решение об удочерение Настюши родителями бывшей, – объяснила Зина. Видя блеснувший в глазах парня азартный огонек, Зина его остановила:

– Даже и не думай. Три часа ночи. Ты хочешь всех напугать. Завтра, все завтра. А сейчас спать. Всем, пожалуйста, – закончила Зина и все потекло, как всегда. Как будто и не было этих десяти лет. Илья вышел покурить на балкон, он всегда там курил, когда жил до женитьбы в этой квартире. Оригинальное расположение комнат, балконов и благоприятная роза ветров не пускали сигаретный дым в комнаты. Алина залезла в ванну, значит, можно выкурить еще одну сигаретку, что Илья с удовольствием и сделал. «Много не кури, – крикнула вдогонку Зина, – болеть будешь». Сама же все вымыла, вытерла, окинула кухню тщательным взглядом, выключила свет и отправилась к себе в комнату.

Ночь Илья провел беспокойно. Его постоянно мучили кошмары. То сквозь туман проявлялся Костик и так нагло заглядывал в глаза и приговаривал: «Я же тебе говорил… Я же тебя предупреждал… Ты не слышал меня… Убей их, убей». То появлялся образ бывшей, показывающей фигу, со словами: «Я хорошо ее спрятала. Ха-ха. Не найдешь никогда, а ежели найдешь, то не получишь». «Что было не так? – кричал в ответ Илья, – Анжи, что случилось? Откуда в тебе столько ненависти?» «Не люблю. Ха-ха. Просто не люблю. Ха-ха» – безумно твердила она. То отчетливо проявлялось милое, все в слезах личико Настюши, говорящее: «Папочка, ты где? Найди меня папочка».