Анри де Кок
Гостиница тринадцати повешенных
Глава V
Как Паскаль Симеони взял на себя сразу две обязанности, и как Антенор де Ла Пивардьер заменил старую лошадь новой
Графиня де Шале еще никак не могла прийти в себя после разыгравшейся у нее на глазах странной сцены, когда явился ливрейный лакей и доложил о приезде в замок господина барона де Ферье с женой и племянником.
Барон де Ферье приходился семейству Шале очень дальним родственником. Графиня видела его всего-то каких-нибудь раза три или четыре за всю свою жизнь; потому понятно, что подобный визит, в особенности в настоящую минуту, интересовал ее мало.
Однако не принять барона она не могла.
– Хорошо, – сказала она лакею. – Проведите их в парадную гостиную.
И прежде чем присоединиться к гостям, она взяла в руки оставленный рубин и долго смотрела на него с мучительной тоской.
Паскаль Симеони и его слуга Жан Фише, за компанию с Антенором де Ла Пивардьером, вошли в нижнюю залу, куда им поспешили подать прохладительные напитки.
Попивая бокал за бокалом, Ла Пивардьер, которого вино сделало разговорчивым, рассказывал Симеони, каким образом он познакомился с бароном и как различные перипетии этой встречи убедили его, что вышеупомянутый барон отнюдь не является потомком Баярда, рыцаря без страха и упрека.
– Ах, – заключил Ла Пивардьер, – без вашего, сколь отважного, столь же и энергичного вмешательства, сударь, мы все погибли бы от рук этих Босоногих. И, уверяю вас, эту очаровательную баронессу мне было бы жаль куда больше, чем самого себя. Что же до барона, то иного он и не заслуживает! Скажите на милость, что это за муж и дворянин, который даже пары капель крови не может пролить, защищая честь своей жены… тогда как человек посторонний… и простой слуга готовы за нее позволить изрубить себя на части?
– Да уж, – произнес Симеони с презрением, – храбрецом барона де Ферье никак не назовешь!
– Да он трус, сударь, самый натуральный!.. И если я принял его предложение сесть в карету… так только потому, что не опасался более встретиться с шайкой этих Босоногих… но теперь, когда настанет пора продолжить путешествие, уверяю вас…
– Теперь, господин де Ла Пивардьер, – прервал его собеседник, – мы постараемся изыскать для вас другие средства, которые позволят вам более не чувствовать себя обязанным барону… В здешних конюшнях полно лошадей, и я обещаю вам, что по моей просьбе госпожа графиня непременно предоставит вам одну из них.
Ла Пивардьер поднял на Паскаля Симеони удивленный взор.
– Как! – воскликнул он. – Вы полагаете, что госпожа де Шале будет так добра? Так вы с ней знакомы?
– Лично – нет, лишь понаслышке; но о ней все отзываются как о благороднейшей и великодушнейшей женщине!
– Действительно, я тоже слышал о ней много хорошего… Но чтобы обратиться к ней с подобной просьбой, необходимо прежде еще иметь возможность с ней увидеться… И…
– И я с ней увижусь, будьте покойны, и очень скоро. Видите того слугу, что направляется к нам; он здесь для того, чтобы проводить меня к своей госпоже.
– Полноте!
Паскаль Симеони не ошибся. Вошедший слуга, поклонившись, промолвил:
– Позвольте узнать, господа, который из вас будет господин Паскаль Симеони? Ее сиятельство графиня де Шале ожидают его в своей оратории.
– Это я, мой друг, – отвечал Паскаль Симеони и отправился вслед за слугой.
– Ого! – воскликнул Ла Пивардьер, весело хлопнув Жана Фише по плечу. – Теперь я спокоен! Абсолютно спокоен! Лошадь у меня будет!
И он добавил со странной улыбкой:
– А как, по-вашему, мой друг, мне нужно будет возвратить ее назад?
Жан Фише наградил Ла Пивардьера косым взглядом.
– Разве вы не имеете привычки возвращать то, что вам одалживают? – спросил он.
– Конечно, когда одалживают… но когда дают просто так! И раз уж, как я слышал, госпожа де Шале столь щедра. Ах! Как бы мне это было сейчас кстати. Это помогло бы заменить моего бедного Таро!
– Потолкуйте об этом с моим хозяином; меня это не касается.
– Справедливо… ваше дело – это вот выпить… Что ж, выпьем же, пока ждем возвращения вашего хозяина.
– Нет, две бутылки я уже осушил, и до обеда с меня уже будет. Я свой провиант получил; пойду посмотрю, получила ли свой скотина.
* * *
Входя в гостиную, где находились ее гости – господин и госпожа де Ферье и Фирмен Лапрад, – графиня де Шале как женщина светская силою воли подавила в себе расстройство, причиненное свиданием с женщиной в маске, придав своему лицу самое любезное и приветливое выражение.
Барон устремился ей навстречу.
– Уж не потревожили ли мы вас, госпожа графиня? – воскликнул он.
– Нисколько! – отвечала госпожа де Шале.
– Вы так добры! В таком случае позвольте представить вам мою жену… урожденную Рибокур… фамилии очень почтенной в Бове… на которой я имел счастье жениться в нынешнем сентябре. Я бы с удовольствием пригласил к себе на свадьбу вас и вашего дорогого сына, но, зная, что господин де Шале так серьезно занят в Париже, я побоялся обеспокоить вас столь длинным переездом ради какой-то провинциальной свадьбы. Так как наша свадьба была самой тихой… самая скромной… без всяких претензий.
Графиня де Шале вежливо улыбнулась мадам де Ферье.
– Поздравляю вас, господин барон, – прервала она его. – У вас очаровательная супруга!
– Гм! Вы слишком любезны, госпожа графиня! Миловидная… миловидная – это да, что есть, то есть. Но вот характером ее я не всегда доволен.
– Ах!
– Да… иногда она бывает немного вспыльчива… раздражительна…
Графиня взяла руку Анаисы, которая сильно дрожала.
– Супруга нужно слушаться, дитя мое, – мягко сказала почтенная дама, – слушаться во всем и всегда. Разве вы не счастливы, что вышли за него?
– Почему же, – прошептала молодая баронесса, – очень счастлива.
Это «очень счастлива» сопровождалось пожатием руки, которое означало: «Верьте только половине того, что меня заставляют говорить!»
– А этот сударь? – промолвила госпожа де Шале, поворачиваясь к Лапраду, который скромно держался в сторонке.
– Мой племянник, Фирмен Лапрад, – поспешил ответить барон, переходя от вялости, с которой он принимал комплименты своей жене, к воодушевлению, – больше чем племянник, практически сын. Это я его воспитал, госпожа графиня; он остался сиротой… круглым сиротой. Но я позаботился, чтобы он получил первоклассное образование. Теперь он адвокат… и все предсказывают ему самое блестящее будущее. О, да я и сам нисколько не сомневаюсь в его успехах! Он умен и образован, и при этом знает, что такое преданность и признательность!
– Нисколько в этом не сомневаюсь, господин барон. Уверена, что раз уж Фирмен Лапрад стольким вам обязан, с его стороны было бы ошибкой отплатить вам неблагодарностью.
– Что вы, мадам! Неблагодарность и он – вещи абсолютно несопоставимые! Он такой милый мальчик! А какой храбрец! Настоящей лев! Не далее как сегодня, в Алаттском лесу… с нами приключилось нечто ужасное… если позволите, я вам сейчас об этом расскажу. Так вот… наш дорогой Фирмен…
– Простите, господин барон, но вашей жене, похоже, нехорошо.
– Что? Ах, да! Это последствия сего приключения. Но это пустяки… не беспокойтесь…
– Напротив, я должна позаботиться!
В то время как барон расхваливал на все лады своего племянника, Анаиса вдруг ощутила такую слабость, что, не подоспей графиня де Шале вовремя, упала бы на пол.
– Ну же, ну же, глупенькая, – ворчал барон де Ферье, – вы докучаете госпоже графине! Возьмите себя в руки, черт возьми! Этих Босоногих здесь нету.
– Тетушка, не хотите ли стакан воды?
Фирмен Лапрад склонился над Анаисой; та не ответила, но рука ее снова, почти конвульсивно, сжала руку мадам де Шале.
«Увы! – подумала благородная дама, поняв этот немой разговор. – Похоже, эта бедная молодая женщина крайне нуждается в защите! Но от кого? От чего? Не понятно. Но как бы там ни было, просто так она ко мне взывать бы не стала».
Графиня кликнула Женевьеву, и та по ее приказу принесла поднос с напитками.
– Спасибо, – проговорила молодая женщина, пригубив старое испанское вино. – Спасибо, мадам, мне уже лучше.
– Вас все еще преследует воспоминание о нападении на нас, тетушка? – вопросил слащавым голосом Фирмен Лапрад.
– Да… – отвечала баронесса.
– Ох! В самом деле, мы спаслись разве что чудом! – воскликнул барон де Ферье. – Представьте себе, госпожа графиня: человек сорок или пятьдесят бандитов – их ведь было порядка пятидесяти, а, Фирмен? – вдруг окружают нашу карету.
– Вы мне расскажете об этом позднее, господин барон, – прервала его графиня де Шале. – Это воспоминание еще слишком волнует вашу жену, так дадим же ей время немножко оправиться. А сейчас скажите-ка лучше, чем я обязана удовольствию видеть вас у себя? Не в Париж ли, случаем, вы едете?
– Да, госпожа графиня, в Париж, но не случайно… а с намерением поселиться там навсегда.
– Ах! В самом деле?
– Мой бог, да! Что до меня, знаете ли… и моей жены, то я никогда бы не и подумал оставить Бове… где у меня прекрасные имения… связи… знакомства… привычки. Но когда имеешь сына… так как я смотрю на племянника, как на сына… то было бы слишком эгоистично засесть на всю жизнь в провинции… просто жестоко. И потом, раз уж я заговорил об этом, скажу вам откровенно, мадам: я намеревался просить вашего содействия. При вашем одобрении господинну Анри де Шале, с высоты того положения, какое он занимает, ничего не будет стоить вывести Фирмена на чистую дорогу.
– Чистую дорогу?
– Но я уже имел честь доложить вам, госпожа графиня, что мой племянник выбрал судейское поприще. Адвокатура в наше время – самая лучшая карьера. При поддержке фаворита короля и друга Месье мой племянник сможет составить себе и состояние, и славу, и…
– Хорошо, хорошо, господин барон, я напишу сыну, порекомендовав ему вашего племянника. Обязательно напишу, обещаю.
Графиня произнесла эти слова отрывисто, поспешно, словно желала поскорее покончить с темой, которая была ей неприятна. И действительно, эта тема не только была ей неприятна, но даже огорчала ее. Она напоминала ей о том, что произошло чуть ранее между ней и женщиной в маске. Да, ее сын действительно занимал высокое положение; да, он был столь могуществен, что мог возвышать и продвигать кого угодно.
Но не сегодня завтра, стоит Красному человеку произнести одно-единственное слово, сделать один-единственный жест… со всем этим могуществом можно будет попрощаться.
И в этом падении найдется ли у него, ее Анри, хоть один друг, который защитит его или поддержит?
Удивленный резкостью тона, коим графиня прервала его, барон хранил молчание. Это молчание подействовало на мадам де Шале отрезвляюще. Она поняла, что могла обидеть господина де Ферье, и, раскаиваясь в своем поступке, любезно протянула ему руку.
– Что ж, решено, – сказала она, – я снабжу вас письмом к моему сыну.
И вновь останавливая готового было рассыпаться в благодарностях барона, графиня – уже более весело – промолвила:
– Так что там за историю про грабителей, мой дорогой господин де Ферье, вы собирались мне рассказать?
И, улыбнувшись баронессе, она добавила:
– Надеюсь, мадам, вы уже в состоянии выслушать этот рассказ.
– Ах, сударыня! – вскричал барон. – Мы, повторюсь, были на волосок от смерти – моя жена, племянник и я! Без в некотором роде божественного вмешательства одного дворянина и его слуги… Но вы, госпожа графиня, кажется, с ним знакомы… Я даже хотел, чтобы он поднялся к вам вместе с нами, так как он заверил меня, что имел честь быть приглашенным в ваш замок, но…
– Приглашенным? Так вы говорите, я ожидаю этого господина? Как же его зовут? Он назвал вам свое имя?
– Да, да! О, имя самое обычное! Господин Паскаль Симеони.
– Ах!
Госпожа де Шале бросилась к колокольчику, и в следующую секунду комната наполнилась его отчаянным звоном.
– Вот так так! – прошептал барон на ухо своему племяннику. – Кто бы мог подумать, что приезд нашего храбреца так взволнует мою благородную родственницу! Да кто же вы такой, господин Паскаль Симеони?
* * *
Паскаля ввели в ту самую комнату, где ранее графиня принимала женщину в маске.
Графиня де Шале уже ждала его там.
Но какая же разница была между женщиной, которую мы только что видели бледной и согбенной под тяжестью таинственных и гибельных предвещаний какой-то колдуньи, и той, которая теперь, с поднятой головой, со сверкающим взором, с оживленным цветом лица, смотрит прямо в глаза тому человеку, что предстал пред ее очи.
Все потому, что этот человек для нее – надежда!
Тогда как та, незнакомка в маске, была для нее сомнением… угрозой.
При виде красивого лица Паскаля Симеони губ мадам де Шале коснулась улыбка. Красота всегда производит на нас чарующее действие. Молодые или старые, мы всегда больше расположены к хорошенькому личику, чем к дурному. И разве это не логично? Если Бог создал человека по подобию своему, то тот, чьи черты, несмотря на общение с дьяволом, остались благородными, чистыми, правильными, не должен ли быть тем, кого Бог пожелал приблизить к себе более всего?
– Сударь, – произнесла графиня дрожащим голосом, – я слышала о вас много хорошего. Мне о вас рассказывал Жуан де Сагрера, маркиз де Монгла, троюродный брат моего сына, графа Анри де Шале. Он поведал мне о том, чем вы занимались прежде, и уверил меня, что вы будете готовы и для меня сделать то же. Правду ли мне сказал Жуан де Сагрера? Действительно ли вы расположены посвятить себя душой и телом служению моему сыну… и мне?
Паскаль Симеони поклонился.
– Так и есть, сударыня, – отвечал он. – Пять лет тому назад меня постигло ужасное несчастье, и я решил посвятить себя Богу. Но – Господь милосерден! – горе мое если еще и не совсем прошло, то уже значительно уменьшилось. Я понял, что в моем возрасте, с той силой и умом, коими я обладаю, я должен, в искупление прежних ошибок, найти нечто лучшее, чем стояние на коленях на монастырских плитах. Тогда-то ко мне и явился маркиз де Монгла. «Вы можете оказать услугу одной матери, мой друг, – сказал он мне. – Ей нужен преданный человек, который согласился бы денно и нощно быть при ее сыне. Слишком гордый для того, чтобы самому принять эту охрану, которую он бы счел ребяческой выдумкой, человек, о котором я говорю, отверг бы вашу помощь. Но мать его не намерена пренебрегать подобной предосторожностью, так как по себе знает, на что способна истинная преданность. В память о той, которую вы так любили, мой друг, не согласитесь ли вы исполнить просьбу этой матери?» Я ответил согласием, и вот, как видите, госпожа графиня, я здесь! А теперь – приказывайте! В общем и целом мне уже известна моя обязанность, вам лишь остается сообщить мне детали. Граф Анри де Шале – один из первых, после короля и Месье. Ему все улыбаются… чего же вы опасаетесь?
– Ненависти… и любви. Ненависти кардинала де Ришелье… и любви госпожи де Шеврез.
Паскаль Симеони нахмурил брови.
– Действительно, – произнес он, – вот любовь и ненависть, которые равно опасны. Чтобы угодить своей возлюбчленной, господин де Шале рано или поздно объединится с ней против общего врага, и кто выйдет победителем из этой борьбы – первый министр короля или фаворитка королевы – одному Богу известно!
Графиня де Шале задрожала.
– Не отступаете ли вы уже перед столь страшными препятствиями, сударь? – воскликнула она.
Паскаль Симеони покачал головой.
– Вы забываете, сударыня, – отвечал он просто, – что я уже принадлежу вам. Вы отдаете распоряжения – я их исполняю. Но прежде чем я их исполню, и для того чтобы я исполнил их как можно лучше, просветите меня.
Лицо графини просияло.
– Вы правы, сударь, – продолжала она. – Необходимо, чтобы вы знали, в чем дело… Но что я могу сообщить вам… когда сама ничего не знаю? Находясь вдали от Парижа, от двора, я только по слухам и знаю, что там творится… и лишь материнский инстинкт заставляет меня опасаться за будущее. Но, однако, не далее как сегодня, прямо перед вашим приездом, ко мне явилась женщина – что за женщина, я не знаю! – чьи зловещие предсказания окончательно меня расстроили. Вот, послушайте…
И госпожа де Шале вкратце пересказала Паскалю Симеони все то, что нам уже известно из предыдущей главы.
– Жаль, – произнес Симеони полусерьезным, полунасмешливым тоном, выслушав рассказ графини, – очень жаль, что я не застал в замке эту столь сведущую в алхимии даму; я бы попросил ее сообщить мне, вместе с тайной ее личности, рецепт соединения драгоценных камней!
Графиня де Шале, будучи женщиной крайне суеверной и доверчивой, как и все знатные дамы, и даже господа той эпохи, с некоторым удивлением заметила:
– Как! Вы бы посмели, вопреки законам гостеприимства и уважения к данному ей обету, заставить эту женщину снять маску?
– Сударыня, – серьезно отвечал Паскаль Симеони, – я верю в людей злых, недобрых, но не в волшебников. Эта женщина явилась сюда с явным намерением зародить в вас тревогу касательно судьбы вашего сына, и, повторюсь, я любой ценой заставил бы ее объяснить побудительные причины таких действий! В том случае, если бы мне доказали правомерность этих действий, я принес бы все возможные извинения. А сейчас, госпожа графиня, прежде чем я буду иметь честь попрощаться с вами, не объясните ли вы…
– Так вы не останетесь обедать в замке, сударь?
– Нет! Женщина в маске не могла уехать далеко… и мне бы очень хотелось ее нагнать.
– Будь по-вашему! Что же до объяснений, господин Паскаль Симеони… вас ведь, кажется, так величают, не так ли?
– Именно так, сударыня… теперь. Решив вернуться к мирской жизни, я счел за благо сделать это под новым именем, нежели под тем, которое пробуждает воспоминания.
– Так вот, господин Паскаль Симеони, мне известно лишь то, что мой сын любим честолюбивой женщиной и ненавидим могущественным министром. Мои же рекомендации будут такими: оберегать моего сына от нежности герцогини де Шеврез и от вражды кардинала де Ришелье.
Паскаль Симеони поклонился.
– Теперь мой путь начертан, – сказал он, – и я пойду по нему, не отклоняясь от этой линии ни на шаг. До свидания, ваше сиятельство!
Он направился к двери, но графиня остановила его легким взмахом руки.
– Но… – промолвила она, покраснев.
– Что-то еще, сударыня?
– То, чем вы займетесь, служа мне и моему сыну, сударь, будет отнимать все ваше время… и стоить вам немалых расходов… а возможно, и жертв. Полагаю, мне следует…
С этими словами она направилась к серванту, вероятно, для того, чтобы взять из него золото.
Паскаль Симеони, в свою очередь, удержал ее жестом.
– Ни шага более, сударыня! – сказал он. – Я достаточно богат для того, чтобы бескорыстно служить тем, кого уважаю… и люблю. Позвольте же мне не продавать вам ни своей крови, ни своей души, но просто отдать их вам.
Жестом, преисполненным благородства, госпожа де Шале протянула искателю приключений руку.
– По крайней мере, – сказала она, – вы ведь не откажетесь пожать мне руку на прощанье, сударь?
Он взял эту красивую руку и, преклонив колено, поднес ее к своим губам.
– Ах! – воскликнул он весело, распрямляясь. – Раз уж вы так добры, сударыня, господин барон де Ферье, полагаю, вам уже рассказывал об одном дворянине, с которым они встретились в лесу и который так храбро защищал их от Босоногих.
– Но, господин… де Ферье говорил, что лишь благодаря вашей храбрости…
– О, да ведь это моя профессия или, если хотите, мое призвание, следовательно, тут нет никакой заслуги!.. Так вот, сударыня, у этого дворянина – его имя Ла Пивардьер – в этом лесу пала лошадь…
– Я сейчас же прикажу, чтобы ему дали другую, из моих конюшен.
– Сердечно благодарю вас за него… и за себя, госпожа графиня… За себя потому, что, будучи уверенным в вашей щедрости, я взял на себя смелость заранее обнадежить господина де Ла Пивардьера.
– Но пока будут седлать лошадь вашему спутнику, не сходите ли вы проститься с господином де Ферье и его женой?
– Простите, сударыня, но я и сам хотел высказать такое желание.
– У баронессы был такой печальный вид.
– Действительно, госпожа графиня, очень печальный.
– Может быть – эта женщина так красива… она пробудила во мне интерес… – может быть, стоит попытаться разузнать причину ее меланхолии… и, если эта причина достойны сочувствия, то… вы меня понимаете, господин Симеони?
Искатель приключений посмотрел на графиню с теплотой.
– Понимаю, сударыня. Наряду с большой вы даете мне еще и эту маленькую обязанность. Ваши материнские заботы не мешают вам замечать также и чужих страданий и сочувствовать им. Что ж! Как великую обязанность, так и малую я принимаю на себя с радостью. Постараюсь обе выполнить честно и свято!
Паскаль Симеони и графиня де Шале сошли в гостиную, куда не замедлил явиться предупрежденный слугой Антенор де Ла Пивардьер, дабы засвидетельствовать свое почтение благородной и любезной хозяйке замка, по чьей милости он оказался избавленным от необходимости идти в Париж пешком.
Пользуясь минутой, когда барон и Фирмен Лапрад изъявляли благодарность первому своему защитнику, Паскаль Симеони приблизился к молодой баронессе и тихо промолвил:
– Желаете, чтобы я был вашим другом, сударыня?
Она вздрогнула и, не поднимая глаз, прошептала:
– О, да.
– Вы, кажется, несчастны?
– Очень!
– Мы еще увидимся, не сомневайтесь.
– Спасибо. Я буду о вас вспоминать.
Десятью минутами позже Паскаль Симеони, его слуга Жан Фише и господин Антенор де Ла Пивардьер уже мчались по дороге на Париж.
