Анне-Катрине Вестли
Уле-Александр идёт в школу
Anne-Cath. Vestly
OLE ALEKSANDER FÅR SKJORTE
1955
OLE ALEKSANDER OG BESTEMOR TIL VÆRS
1956
Ole Aleksander får skjorte and the following copyright notice:
Copyright © Gyldendal Norsk Forlag AS 1955 [All rights reserved.]
Ole Aleksander og bestemor til værs and the following copyright notice:
Copyright © Gyldendal Norsk Forlag AS 1956 [All rights reserved.]
© Дробот О. Д., перевод на русский язык, 2023
© Бородицкая М. Я., перевод стихов на русский язык, 2023
© Челак В. Г., иллюстрации, 2023
© Издание на русском языке. Оформление.
ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2023
Machaon®
* * *
Рубашка Уле-Александра
Рубашка
Было раннее воскресное утро. Половина восьмого, не больше. Папа с мамой ещё и не думали вставать. Уле-Александр забрался к ним и сидел на стыке кроватей, опершись спиной о подушку, он рисовал машину. Кроха ползала по одеялу, а папа сгибал колени, и у неё на пути вставала гора. Кроха пыхтела, сопела и карабкалась наверх, но папе всё равно приходилось немножко подпихивать её. Наконец Крохе удавалось взгромоздиться наверх, она радостно качалась на вершине одеяловой горы, но тут папа говорил «бух!» и резко вытягивал ноги. Гора осыпалась, Кроха летела вниз и хохотала до икоты. Она обожала эту игру и требовала ещё и ещё. Хоть она не говорила пока словами, но все отлично понимали, чего ей хочется. Вдруг в дверь позвонили. Папа взглянул на маму, мама на папу – кто это пришёл в такую рань в воскресенье?
– Хотите, я открою? – предложил Уле-Александр.
– Нет уж, лучше я сам, – ответил папа и как был, в пижаме, устремился в коридор. Откашлялся громко как слон, открыл дверь и выглянул на площадку. Там стояла Ида.
Ты ведь её помнишь? Родители Иды улетели работать в Америку, а дочку оставили с тётей Петрой. Так Ида и Уле-Александр стали соседями по большому дому и закадычными друзьями.
Мама и папа Иды часто пишут ей письма, а тётя Петра читает их вслух Уле-Александру, Монсу-из-усадьбы и самой Иде. Ребятам интересно послушать про жизнь в Америке. Тётя Петра в ответ описывает проделки троих друзей, так что мама Иды уже отлично знакома с Уле-Александром и Монсом, хотя никогда их не видела. Однажды Иде пришла посылка, в неё был вложен маленький свёрточек для Монса и ещё один – для Уле-Александра. Монсу подарили красный красивый платок с конями, а Уле-Александру рубашку. Не такую обычную, как он всегда носит, а взрослую, с планкой и скруглённую снизу, точь-в-точь как у папы, только размером поменьше, потому что Уле-Александр и сам поменьше.
– Она слишком красивая, – сказал Уле-Александр, – её носить страшно. Пусть висит в шкафу. Вот придут гости, мы её достанем и покажем им.
– Не выдумывай, – ответила мама, – это будет твоя праздничная рубашка. Только к ней ещё галстук нужен.
Она достала старый папин галстук, взяла ножницы и обрезала его, а то не порядок, когда галстук человеку до колен. Потом рубашку отправили в шкаф, и вот уже много недель она там висит. Уле-Александр иногда открывает дверцу и рассматривает свою праздничную рубашку, но надеть её повода всё ещё не было. А вдруг Ида спозаранку пришла спросить, не хочет ли Уле-Александр щегольнуть по случаю воскресенья?
– Однако ранняя птичка твоя Ида, – сказала мама из кровати.
Тут как раз Ида вбежала в спальню.
– Я знаю, что вы ещё не встали, – затараторила она с порога, – но я давным-давно проснулась и не могу больше ждать.
Она вытянула руку с какой-то бумажкой.
– Знаете, что это такое? Не знаете? Телеграмма!
– Тебе прислали телеграмму? – изумился Уле-Александр. – Я думал, их только взрослые получают?!
– Обычно да, но мне прислали, – сказала Ида. – И знаешь, что в ней написано?!
– Нет, не знаю.
– Мама с папой едут домой! Они вернутся со следующим кораблём из Америки, через две недели, сказала тётя Петра. И ещё сказала, что вы с Монсом тоже поедете в порт встречать корабль, потому что это незабываемое впечатление, только чур не спрашивай меня, что это значит.
– Я пойду их встречать в красивой рубашке.
– Думаешь, я уеду отсюда, когда родители вернутся? – спросила Ида.
– Наверняка, – сразу огорчился Уле-Александр. – Пусть они тогда лучше опоздают на пароход.
– А вот и не перееду! – торжествующе сказала Ида. – У папы с мамой жилья в городе нет, и они тоже поселятся у тёти Петры! Она говорит, так только проще, а то они оба всё время работают и оставляют меня на тётю, ей удобнее, когда мы все живём у неё.
– Здорово! – сказал Уле-Александр. – Тогда ладно, пусть не опаздывают на пароход.
Оставшиеся две недели тётя Петра хлопотала не покладая рук, ей хотелось навести чистоту и порядок в доме. Уле-Александр, Ида и Монс тоже старались помочь. Несколько раз в день они таскали на помойку картонные коробки с пакетами и прочим хламом, накопившимся у тёти Петры. Теперь надо было освободить побольше места, и всё ненужное пошло на выброс. Когда они повыкидывали всё лишнее, тётя Петра хорошенько оттёрла, отскребла и отмыла весь дом, а потом нарисовала красивый плакат «Добро пожаловать домой в Норвегию!» – его они повесят на двери в день приезда. Ещё она всё время пекла впрок сладкое.
Ребятам разрешалось взбивать белки, а когда пирог отправлялся в духовку, они усаживались рядом и следили по часам, чтобы он не сгорел и не пересох.
Накануне приезда тётя Петра сказала:
– Сегодня ляжем пораньше. Завтра мы должны быть свежие и бодрые. А из порта добро пожаловать к нам на приветственный завтрак!
На другое утро Уле-Александр встал очень рано, чтобы не опоздать – корабль прибывал в девять утра. Уле-Александр надел праздничную рубашку, приосанился и стал горделиво расхаживать по комнате.
– Иди-ка надень брюки, – вмешалась мама.
– Сейчас, только насмотрюсь на рубашку, – ответил Уле-Александр, вертясь перед зеркалом. – Папа, взгляни на меня!
– Я сплю, – пробубнил папа.
– Вижу, – сказал Уле-Александр. – Но ты можешь посмотреть минуточку? Смотри, у моей рубашки длинные хвосты спереди, точно как у твоей!
– Угу, – промямлил папа.
– Надевай брюки, а потом я тебе галстук завяжу, – сказала мама.
– Лучше я, – вдруг проснулся папа. – Мы, мужчины, лучше с этим справляемся.
Наконец Уле-Александр, при полном параде, собрался уходить, но тут мама сказала:
– Ты едешь в порт, там холодно. Надень-ка шерстяную кофту и ветровку, тогда точно не замёрзнешь.
– Нет, так рубашку будет не видно, – заартачился Уле-Александр.
– Целиком – нет, но воротник виднеется. А одеться надо, иначе ты замёрзнешь.
Уле-Александр нехотя надел кофту и куртку и мрачный и сердитый спустился к тёте Петре и Иде. На площадке у дверей уже ждал Монс, у него на шее был красиво повязан подаренный ему платок.
– Пора идти, – сказала тётя Петра. Ида была сама не своя – бледная и какая-то странная, она крепко держала тётю Петру за руку.
– Ты чего боишься? – спросил Уле-Александр.
– Вдруг я их не узнаю? – тихо ответила Ида.
– Конечно, узнаешь, – сказала тётя Петра. – Ты как их увидишь, вообще забудешь, что они уезжали.
Попасть в порт можно было только через проходную, и тёте Петре пришлось показать документы, чтобы их пустили.
– Вижу причал! – закричал Уле-Александр и уже собрался побежать туда, но тётя Петра поймала его за руку.
– Нам вон туда, наверх, – сказала она и показала на довольно высокий домик. Они поднялись по лестнице, вошли в большой зал ожидания и через него вышли на длинную-длинную террасу. Все встречающие стояли здесь.
– Они сойдут на берег там, внизу, и вообще нас не увидят, – волновалась Ида.
– Это очень высокий корабль, – объяснила тётя Петра. – Поэтому они сойдут на берег прямо здесь, на втором этаже, где мы с вами стоим.
– Он такой огромный, этот корабль? – спросила Ида.
– Конечно, он же океан переплывает.
– Вон он! – объявил Уле-Александр, но это оказалась обычная моторка из тех, что ходят по фьорду.
– Мне кажется, я его вижу, – наконец сказала тётя Петра. – Вон там далеко, на горизонте, разве не большой корабль?
– Они наверняка тоже стоят на палубе и высматривают нас, – ответила Ида.
Уле-Александр взглянул на Монса. Красивый американский платок ярко краснел у него на шее поверх ветровки. Мама и папа Иды наверняка издали заметят его и сразу поймут, что Монсу подарок очень понравился. А праздничную рубашку никто под курткой не увидит. И все могут подумать, что Уле-Александр вообще не захотел её надевать. Он стал незаметно расстёгивать ветровку. Тётя Петра смотрела только на корабль, и Монс с Идой тоже. Уле-Александр справился с последней пуговицей и стянул с себя ветровку. Осталась кофта, но у неё были такие простые пуговицы, что дело сладилось в две минуты. Уле-Александр зажал под мышкой ветровку и кофту и поднял глаза, теперь он тоже смог посмотреть на корабль. Ой! Уле-Александр даже испугался, он не думал, что корабль будет такой огромный. Да он высотой с дом! И приближается очень медленно. Ещё бы – нелегко пришвартовать такую громадину. Уле-Александр мёрз, ветер продувал его насквозь, но ждать оставалось недолго. Сейчас он поздоровается с мамой и папой Иды, они увидят его рубашку, и можно будет снова утепляться.
Корабль причалил, и в ту же секунду громко заиграла музыка – исполняли гимн Норвегии, и все на судне и на причале замерли и молча слушали. От торжественности момента Уле-Александр задрожал сильнее, а тётя Петра заплакала.
– Ты так огорчаешься, что приехали родители Иды? – тихо спросил её Уле-Александр.
– Нет, – покачала головой тётя Петра. – Но я чувствую, будто это я возвращаюсь в родную Норвегию из далёких странствий. На корабле наверняка много людей, которые не были дома много-много лет, и родина их встречает. Представляешь, что значит для них этот момент?!
Музыка заиграла снова, теперь американский гимн, и все стояли и внимательно слушали.
Едва музыка смолкла, в тишине кто-то крикнул:
– Ида, доченька!
Уле-Александр посмотрел наверх. Мужчина и женщина махали им изо всех сил, женщина смеялась и плакала одновременно.
– Мама! – закричала Ида. – Папа!
Она стала махать им руками, и Уле-Александр с Монсом тоже замахали.
– Я их узнала! – выдохнула Ида. – Я их сразу узнала!
– Как вы?! – крикнула мама Иды.
– Отлично! – ответила тётя Петра. – Спускайтесь поскорее, а то Ида сейчас от восторга в воду сиганёт!
У этого корабля и трап был не такой обычный, который матросы могут поднять и поставить. Нет, здешний был похож на маленький мост, и его ставил на место подъёмный кран!
– Ещё несколько минут, – сказал папа Иды.
– Мы ждём тут, – кивнула тётя Петра.
Поскорее бы они уже пришли, думал Уле-Александр. От холода у него стучали зубы, но он всё равно хотел встретить родителей Иды так, чтобы рубашку было хорошо видно. Снова заиграла музыка, на этот раз марш, и все стали пританцовывать на месте.
Прошло ещё немало времени, но вдруг Ида закричала:
– Вот они!
Она сорвалась с места и кинулась на шею маме, потом папе, потом снова маме, и родители выпустили из рук чемоданы и подняли её высоко над толпой.
– Как же ты выросла! – говорили мама и папа. – Ничего себе! Дай поздороваемся со всеми. Здравствуй, здравствуй, тётя Петра! А это друзья Иды, да?
– Монс, – сказал Монс и протянул руку.
– А ты Уле-Александр, наверно, – сказала мама Иды.
– Угу, – просипел Уле-Александр.
– Да у тебя руки ледяные, ты замёрз, похоже.
– Угу, но теперь я могу одеться.
Потом они все вместе поехали к тёте Петре. Их ждал накрытый стол и встречал приветственный плакат на двери.
Ида сидела между мамой и папой, но то и дело вскакивала и бежала поцеловать тётю Петру. Ещё не хватало, чтобы тётя решила, будто Ида её забыла. Она её так любит!
Уле-Александр так согрелся, что пыхал жаром. Он не мог взять в толк, как он умудрился замёрзнуть на пристани. Само слово «мёрзнуть» казалось ему странным. И в голове творилось что-то непонятное. Голоса за столом то грохотали, то едва слышались, не разберёшь, что и говорят.
Над ним вдруг склонилась тётя Петра.
– Ты, часом, не заболел, друг дорогой? У тебя глаза блестят и ты какой-то красный.
– Нет, просто эта рубашка ужасно жаркая. Я выйду на балкон проветрюсь.
Он вышел на балкон и мгновенно замёрз, но что удивительно – голова по-прежнему пыхала жаром, как печка.
Надо высунуть наружу только голову, сообразил Уле-Александр, и тут его манёвры заметила тётя Петра.
– Чем это ты странным занимаешься? – удивлённо спросила она. – Иди лучше обратно к нам.
Родители Иды как раз рассказывали о корабле.
– Представляете, – говорила мама Иды, – там три банкетных зала. И в каждом по вечерам играет оркестр и подают очень вкусную еду.
– Но таких чудесных кексов, как вы напекли, нам, конечно, не давали, – добавил папа Иды.
После еды тётя Петра намекнула Уле-Александру и Монсу, что им пора домой, потому что родителям Иды надо с дороги отдохнуть, а потом спокойно разобрать чемоданы.
Уле-Александр пошёл к себе наверх, но лестница в этот день казалась бесконечной. И в голове что-то стучало и звенело. Он тащился до своего этажа неимоверно долго, а потом ещё долго-долго плёлся через всю площадку до двери квартиры. Наконец дошёл.
– Сейчас ты мне всё-всё расскажешь, – сказала мама. – Только не мог бы ты сначала сбегать вниз в магазин?
– Сил нет, – ответил Уле-Александр.
– Что ж ты, мне не поможешь? Такой ты лентяй?
– Сейчас уже ночь всё равно, – пробормотал Уле-Александр. – Видишь, как я устал.
И он улёгся в постель не раздеваясь, прямо в брюках, рубашке и галстуке. Тут уж и мама поняла, что Уле-Александру плохо. А он чувствовал себя хуже некуда. На холодном ветру на причале он в своей тонкой рубашке промёрз насквозь и разболелся. «Какое счастье, что я уже в кровати и могу лежать, сколько захочу», – думал он.
Визит врача
У тебя когда-нибудь была высокая температура? Голова раскалывается, ломота в теле и боль в груди, так что ни вздохнуть ни выдохнуть. Вот так себя Уле-Александр и чувствовал. Если у человека слишком высокая температура, он иногда заговаривается: говорит вслух, а что говорит, и сам не понимает. Уле-Александр произносил целые монологи:
– Я жил в Америке очень долго, теперь так странно возвращаться домой. Нет, мне не холодно в одной рубашке, она очень тёплая. Мне просто сначала показалось, что я замёрз, но потом стало аж жарко. На корабле три банкетных зала, и в каждом подают домашнюю выпечку.
Утром он проснулся от маминых слов, она стояла у его кровати, склонившись над ним.
– Сынок, ты нехорошо дышишь, слишком быстро, – сказала мама.
– У меня на голове что-то тяжёлое лежит, – пожаловался Уле-Александр. – Убери, пожалуйста.
– Нет у тебя на голове ничего. Тебе так кажется из-за температуры.
– Но я же чувствую. Наверно, ты положила мне на голову утятницу и забыла.
– Тебе лучше не разговаривать. Лежи спокойно и выздоравливай. Положить тебе на лоб мокрое полотенце?
– О, как приятно! Оно холодное, только очень быстро снова становится горячим. Мама, а обязательно всё время дышать?
– Обязательно, – кивнула мама. – Люди должны дышать всё время.
– Очень жалко, – сказал Уле-Александр, – потому что дышать мне больно. Вот бы можно было сделать перерыв и не дышать, чтоб не болело.
– Придумала, – сказала мама. – Давай-ка я позвоню доктору, он гораздо лучше меня знает, как помочь человеку быстро поправиться.
– Не надо, ты отлично справляешься, – сказал Уле-Александр и заснул.
Кроха стояла в своей кроватке и гулила очень сердито.
– Да-да-да, – строго говорила она. Кроха привыкла, что по утрам Уле-Александр вынимает её из кроватки и кладёт в свою большую кровать. А сегодня он ленится и отлынивает, вот тебе раз!
Мама забрала Кроху на кухню.
– Уле-Александр заболел, – объяснила она, – ему нужен покой.
– Да-да, – пробурчала Кроха, она всё ещё сердилась.
Когда Уле-Александр проснулся, у кровати стоял доктор. Уле-Александр узнал его, потому что видел не первый раз.
– Привет, Уле-Александр Тилибом-бом-бом, что это ты выдумал такое? – спросил доктор и достал что-то очень похожее на резиновую змею. Два хвоста доктор засунул себе в уши, а блестящую голову приложил к груди Уле-Александра, чтобы послушать, как он дышит.
Тебя ведь доктор тоже когда-нибудь выслушивал таким прибором? Знаешь, как он называется? Сте-то-скоп. Сможешь так сказать?
Доктор долго слушал, как Уле-Александр дышит. Наконец он положил стетоскоп на папину кровать, сел и заговорил с Уле-Александром.
Кроха была на кухне, но как только мама ушла в спальню, устремилась следом за ней. Она тоже хотела в спальню, ко всем. Ползала она уже очень проворно и теперь неслась по коридору на всех парах, как скорый поезд. Влетев в комнату, Кроха взглянула на чужого дядю и заползла под папину кровать. Здесь она нашла тапку и стала её грызть, но на вкус она оказалась так себе. Дада, только и сказала Кроха. Она уже умела вставать, держась за что-нибудь, и теперь ловко встала сбоку от папиной кровати. А на покрывале, бывают же удачи, лежало что-то странное. Надо рассмотреть получше, решила Кроха, схватила стетоскоп своими маленькими цепкими пальчиками и плюхнулась на пол. Теперь она жевала стетоскоп, он оказался гораздо, гораздо вкуснее тапки. Кроха сидела тихо, как мышка, и занималась приятным делом.
– Мы тебя вылечим, Уле-Александр, – говорил доктор, – но только лучше бы тебе поехать со мной в больницу. Кроха вряд ли целый день ведёт себя так же тихо, как сейчас, а тебе нужен полный покой.
– Где она, кстати? – спросила мама.
– Вон сидит, – сказал доктор. – Что, разбойница, стащила мой стетоскоп?
Кроха смерила его взглядом, покрепче сжала в кулаке своё сокровище и сказала:
– Дадада!
– Теперь не отнимешь, – улыбнулся доктор.
– Дайте ей взамен что-нибудь, – сказал Уле-Александр.
– Смотрю, ты отлично управляешься с малышами, – похвалил доктор.
Мама дала Крохе сухарик, и та выпустила стетоскоп. Уле-Александр снова задремал, а мама с доктором и Крохой ушли на кухню.
– У него серьёзное воспаление лёгких, – сказал доктор. – Я бы настоятельно советовал вам отправить его в больницу, потому что ему необходимо всё время находиться под присмотром врача.
– Я бы предпочла оставить его дома, – сказала мама, – но понимаю, что для него лучше лечиться в больнице. Но разве можно взять его из тёплой кровати и вынести на холод?
– Мы отвезём его на машине «скорой помощи» и хорошенько укутаем, никакой опасности не будет. Тогда я звоню, чтобы присылали машину.
– Я только отнесу Кроху на четвёртый этаж, – сказала мама. – Присмотрите пока за ним?
– Конечно.
Уле-Александр снова проснулся. На этот раз у его кровати стояли незнакомые дяди.
– Ну что, парень, карету заказывал? – спросил один.
– Мама, мне не хочется сегодня кататься, – сказал Уле-Александр, – что-то сил нет.
– Тебе даже вставать не надо, – объяснил второй. – Мы сейчас закатаем тебя в одеяла и перенесём, всё будет в лучшем виде, сам увидишь.
Они взяли большое шерстяное одеяло и замотали в него Уле-Александра, потом поверх навернули одно одеяло на ноги, одно – на грудь и спину, и ещё одним укутали голову, так что от всего Уле-Александра остался снаружи только нос.
– Сейчас мы помчим на машине, которая громко кричит «уи-уи-уи!». Знаешь, как она называется? – спросил один из санитаров.
– «Скорая помощь», – ответил Уле-Александр. – У неё сирена. А мама с нами поедет?
– Конечно! Знаешь, как здорово ездить на «скорой помощи»?! Маме тоже хочется попробовать.
Теперь они положили Уле-Александра во всех одеялах на узкую плоскую кровать без ножек, под названием «носилки», осторожно подняли и понесли. Следом шла мама с зубной щёткой Уле-Александра, его тапочками и расчёской. Санитары отлично умели носить больных на носилках, и Уле-Александр почти не чувствовал, что они спускаются по лестнице. На первом этаже они ещё раз проверили, чтобы одеяла не задрались и не распахнулись, потом вынесли носилки из подъезда, открыли заднюю дверь машины и аккуратно поставили их туда. Маме разрешили сесть там же, рядом с ним. Машина тронулась.
– Уле-Александр, я хотела оставить тебя дома. Но доктор говорит, что тебе будет гораздо лучше в больнице, потому что там врачи и медсёстры знают, как правильно лечить больных. Там наверняка будут и другие дети, а я буду приходить, когда мне разрешат. Не сомневайся.
– Мне расхотелось ехать в больницу, – вдруг сказал Уле-Александр. – Ты можешь попросить их вернуться?
– Этого я не могу, сынок. Но я уже радуюсь, что скоро ты поправишься и вернёшься назад домой.
Машина остановилась. Те же двое санитаров вынули Уле-Александра из машины и внесли в огромный дом. Здесь всё было белое и светили лампы. Говорили тут полушёпотом, а пахло чем-то странным. В больницах вообще всегда особый запах, потому что тут очень много разных лекарств. Мама заговорила с медсестрой.
– К сожалению, в детском отделении нет ни одного места, – объяснила сестра. – Поэтому мы положим его в двухместную палату во взрослом и переведём к детям при первой же возможности.
Уле-Александра снова подняли и на носилках отнесли в небольшую комнату – палату. Здесь стояли две кровати. В одной лежал пожилой мужчина с длинной бородой. Он кивнул и улыбнулся Уле-Александру. Вторая кровать была пустая.
– Мы согрели твою кровать грелками, чтобы ты не мёрз, – сказала медсестра.
– Я сам горячий, – ответил Уле-Александр.
И тут же в комнату вошли доктор и другая медсестра.
– Ты заработал себе воспаление лёгких, – сказал доктор, – это серьёзная болезнь. Но не волнуйся, мы тебя вылечим. Видишь, что у меня в руке? Это шприц, а в нём пенициллин. Это не лекарство, а храбрый боец, он только и мечтает проникнуть внутрь тебя и сразиться с воспалением. И дети, и взрослые терпеть не могут уколов, потому что, когда иголка колет, это больно. Но и дети, и взрослые понимают, что мы делаем уколы, чтобы всех вас вылечить. Сейчас я уколю тебя в попу. Поплачь, если хочешь, ничего страшного.
– У-у-у, – только и сказал Уле-Александр.
– Ну ты молодец, – похвалил его доктор. – Тебе полагается приз – смотри, я кладу десять эре в твой ящик. Тебя когда-нибудь блохи кусали?
– Меня нет, а маму часто. В детстве блохи за неё прямо дрались.
– Ну вот, мы тут уколы называем «поиграть в блошки» – шутка у нас такая.
Уле-Александр кивнул и тут же заснул.
Первые дни в больнице он вообще в основном спал и просыпался только поиграть в блошки, но на пятый день он очнулся по-настоящему и с любопытством огляделся вокруг. Старик с бородой был ещё тут, он лежал в своей кровати и читал.
– А дети где? – спросил Уле-Александр, потому что вспомнил, что мама говорила – в больнице будет много детей.
– О, ты проснулся? Очень хорошо, – сказал старик. – Я так обрадовался, когда они тебя принесли: думал, будет с кем поговорить. А ты всё спишь да спишь который день. А о каких детях ты говоришь? Я тут никаких не видел, но мама твоя приходит каждый день и долго сидит у твоей кровати. То-то она обрадуется, что ты наконец проснулся!
– Ой, мне надо кой-куда, – сказал Уле-Александр и откинул одеяло.
– Парень, не суетись, – остановил его старик. – Сейчас я тебе покажу, как тут это делается.
Он потянул шнур, висевший над кроватью, и нажал кнопочку на нём.
– Сейчас увидишь, – сказал он очень довольный.
Секунду спустя в дверях показалась медсестра.
– Это вы меня звали? – спросила она.
– Ага. Наш юный друг проснулся, ему нужна бутылка.
Сестра ушла и тут же вернулась с квадратной бутылью.
– Мне в бутылку писать? – спросил Уле-Александр в большом удивлении.
– Ты так всё время тут писал, – объяснила сестра. – Но ты плохо себя чувствовал и ничего не заметил. Меня зовут Грета, а если придёт незнакомая медсестра, можешь говорить ей просто «сестра», и она тебе поможет.
– У меня настоящая сестра дома, – сказал Уле-Александр, – её Кроха зовут. Но если ты очень хочешь, могу пока что называть сестрой и тебя тоже.
– Сегодня будем играть в блошки в последний раз. Доктор говорит, больше тебе не нужно. Ты ещё полежишь у нас немножко, чтобы набраться сил, и поедешь домой.
– Как тебя зовут? – спросил Уле-Александр соседа.
– Мартин, – ответил тот.
– У тебя очень красивая борода, – похвалил Уле-Александр, – даже лучше, чем у дедушки.
– Правда? – сказал Мартин и улыбнулся во весь рот.
– Лучше бы прямо сейчас в блошки поиграть, – сказал Уле-Александр. – А то ждать и бояться очень неприятно.
– Да, это самое противное, – кивнул Мартин. – Но ты был большой молодец все дни, а это последний раз.
Когда вошла сестра со шприцем в руке, Мартин спросил вдруг:
– Уле-Александр, а сколько у меня тут цветов на тумбочке?
– Раз-два-три-ой-четыре-пять-шесть, – ответил Уле-Александр.
– Ну вот, дело сделано, – сказала сестра. – Не так уж и больно, да?
– Да, – кивнул довольный Уле-Александр. – Считать цветы очень помогает, скажи всем, кто делает уколы.
Ровно в два часа раздался стук в дверь и мама заглянула в палату.
– Мам, привет! – закричал Уле-Александр.
– Ты проснулся?! Вот так радость! – Мама очень обрадовалась и принялась расспрашивать, как у него дела.
– У нас всё отлично, – стал рассказывать Уле-Александр. – Писаем мы в бутылки. И можно завести себе сестёр сколько пожелаешь, тут все хотят, чтобы их называли сёстрами.
Снова раздался стук в дверь, и вошла пожилая женщина.
– Познакомься, – сказал Мартин. – Это моя жена, Анна.
– У-у, – кивнул Уле-Александр.
– Как ты себя чувствуешь, Мартин? – спросила Анна. – Ел что-нибудь?
– Да, но они тут ничего не солят.
– Так я и думала, – сказала Анна, – вот принесла тебе самой солёной колбаски.
– Положи в мою тумбочку, – попросил Мартин.
Уле-Александру показалось, что время посещений кончилось слишком быстро. Вот мама встала и сказала:
– Я завтра снова приду. Папа передавал большой привет. Он не смог вырваться с работы, но постарается заглянуть вечером. Не скучай пока.
Едва мама с Анной вышли за дверь, тотчас появилась сестра с термометрами и тазиками для умывания.
– Посмотрим, сколько у вас сегодня набежит, – сказала она. – Лежите тихо и не шевелитесь, пока меряете температуру.
Но не успела она выйти за дверь, как Мартин свесился с кровати, выхватил из тумбочки солёную колбасу, повернулся спиной к Уле-Александру и стал грызть колбасу с такой жадностью, как будто ест на скорость. И всё-таки съесть всю он не успел – сестра вернулась слишком быстро. Уле-Александр увидел, что Мартин сунул огрызок колбасы под одеяло.
Кажется, он делает то, чего нельзя, подумал Уле-Александр. Странно. Ведь Мартин – взрослый человек, к тому же очень добрый и симпатичный.
– Мартин, мы сначала перестелем кровать, – сказала Грета, и Мартин побледнел.
Грета пошла вылить воду из его тазика, Мартин посмотрел на Уле-Александра пристально, потом осторожно выудил из-под одеяла колбасу и перебросил её на кровать Уле-Александра.
– Спрячь пока, – прошептал он.
Но куда Уле-Александру её девать? В тумбочку не положишь, потому что сестра сразу увидит её, если захочет навести порядок в его вещах. Уле-Александр свесился вниз и увидел рядом с тумбочкой свои тапки. Он запихнул колбасу поглубже в тапку. Пока он возился, у него закружилась голова, и он заснул, не дождавшись, чтобы сестра перестелила и его кровать тоже.
– Спи, спи, – сказала сестра. – Набирайся сил.
И Уле-Александр заснул, но последние его мысли были о Мартине и солёной колбасе.
