Анна Владимировна Рожкова
Моя чужая жизнь
– В тот день Ольга была на работе. Она работала… работает переводчиком в «Интуристе» – Это «работала» мне решительно не понравилось. Но я смолчала, ожидая окончания рассказа. – Ольгина мама забрала старшую дочь из школы, младшую из садика. После работы я заехал за девочками, и мы отправились домой. Ольгу нашли в таком состоянии. Она не реагировала на вопросы. Девочки испугались. Я как мог их успокоил, сказал, что мама устала после работы, уложил спать. Когда состояние Ольги не изменилось и утром, я забил тревогу. Связался с коллегами. Мне порекомендовали ваше отделение. Все-таки класть Ольгу в «психушку»… Ну, вы понимаете…
Я понимала. Кивнула. Долго расспрашивала Виктора про работу, про отношения с женой, про родителей. Любая мелочь могла помочь. Ничего интересного он не сообщил. Среднестатистическая советская семья. Виктор – сирота, воспитывался ныне покойной бабушкой. Окончив инженерный факультет, устроился на завод, вскоре получил комнату в общежитии. Ольга из интеллигентной семьи. Мать – учитель, отец – военный. После иняза работала в «Интурист». Родила девочку. Через два года – вторую. Виктор продвигался по служебной лестнице. Стал начальником цеха. Ему обещали квартиру. Торопил жену с рождением детей. «Ну, чтобы площадь побольше. Вы же понимаете». Я понимала. «Если бы были разнополые, получили бы трехкомнатную». Виктор тяжело вздохнул. Молодая семья с помпой въехала в просторную двухкомнатную квартиру. Ольга сидела в декрете с девочками. Виктор работал. Когда младшая пошла в садик, жена заговорила о том, чтобы выйти на работу. Хотя никакой необходимости работать не было. «Ну, вы понимаете». Он заискивающе улыбнулся. Попросил стакан воды. Пил жадно, большими глотками. Кадык на шее ходил вверх-вниз. Я поймала себя на мысли, что Виктор мне неприятен. На интуитивном уровне. Внешне он был вполне заурядным советским гражданином. Среднего роста, среднего телосложения. Дешевый коричневый костюм сидел мешком, брюки пузырились на коленях. Русые волосы подстрижены под полубокс. Под носом-картошкой свежий порез. «Торопился», – машинально отметила я. Он вообще был суетлив, взгляд постоянно перебегал с предмета на предмет, руки тоже находились в движении – теребили верхнюю пуговицу пиджака, поправляли галстук, приглаживали волосы. Он ерзал на стуле, вытирал потные ладони о брюки.
Я назначила Ольге антидепрессанты. Эффекта – ноль. Виктор забегал через день, садился на кровать, держал руку жены. Я украдкой наблюдала из-за двери. Семен Илларионович попросился в другую палату. «Эта девушка наводит на меня тоску. Такая молодая…» – он закатил глаза. Виктор сидел у кровати жены молча. Странно. Разве не хочется поздороваться с любимым человеком, обнять? Виктору не хотелось. Ритуал занимал не больше десяти минут. Когда выделенное Ольге время подходило к концу, Виктор порывисто поднимался и убегал на работу. Именно что убегал. Несколькими гигантскими прыжками он преодолевал коридор и сбегал по лестнице. Этот человек не умел ходить, как и сидеть.
Спустя несколько недель я попросила Виктора привести девочек. Это была единственная надежда как-то растормошить Ольгу. Малышки трогательно держались за ручки и серьезно смотрели на меня огромными материными глазами. Косички оканчивались гигантскими бантами. Чистая, выглаженная форма, за спинами – ранцы. Девочек забрала Ольгина мать.
– Зять постоянно на работе, куда уж ему, – объяснила женщина в перерывах между рыданьями. – Мы уж с отцом не знаем, что и думать. Как нашей Оленьке помочь.
Отец со скорбным видом стоял рядом со стулом, положив руку на плечо жены.
– Держись, мать, – то и дело ронял он, по-военному скупо и громогласно.
– Одна она у нас. Я долго забеременеть не могла, а потом… не могли поверить своему счастью. Понимаете?
Я понимала. Первая и единственная беременность закончилась выкидышем. Больше забеременеть не удавалось. Диагноз неутешительный – бесплодие. Выдюжила только благодаря поддержке мужа.
– Это все «Интурист» этот проклятый. Если бы не он, – мать Ольги снова зашлась рыданьями.
Я заметила, как побелели костяшки пальцев на руке Ольгиного отца, сжимавшей плечо жены.
Лиза, старшая дочка, серьезно спросила:
– Тетенька, вы вылечите нашу маму?
Я невольно улыбнулась. Соврала с серьезным лицом:
– Обязательно вылечим, Лиза.
Она кивнула. «Если бы я знала, от чего ее лечить, детонька».
Малышки вошли в палату. Я жадно следила за реакцией больной. Хоть что-то, малейшее движение, какая-нибудь эмоция. Ничего. Девочки стояли подле постели матери. Вдруг младшая, Вера, с рыданьями бросилась Ольге на грудь:
– Мама, мамочка, я так тебя люблю.
Лиза тоже зашмыгала носом. Виктор схватил Верочку в охапку, потащил к выходу. Девочка вырывалась, рвалась к матери.
– Больше никаких экспериментов с детьми, – злобно прошипел он, выходя из палаты.
Я тяжело вздохнула. Сердце рвалось на части. Вошла, долго смотрела в безучастное лицо пациентки. «Как же то тебя достучаться, Ольга?»
Спустя месяц я сдалась. Позвонила однокурснику. Известный психиатр, он занимался тяжелыми случаями, защитил докторскую, совмещал преподавание с практикой.
– Сергей, помоги, на тебя вся надежда.
Сергей светил Ольге в глаза фонариком, стучал молоточком по острым коленкам, цокал языком.
– Весьма интересно. Весьма интересно.
Но помочь ничем не смог. «Понаблюдай, со временем все прояснится» – вот его совет. В отделение зачастили научные светила разной степени известности. Разводили руками. Я готова была разрыдаться от бессилия.
– Да что же вы молчите? – в отчаянии воззвала я к Виктору. – Жена пропадает. Вы понимаете, что еще немного – и будет поздно. – Для чего именно поздно я не знала.
Он отвел глаза.
На следующий день пришел сам. Вытащил из внутреннего кармана ученическую тетрадь в зеленой обложке, свернутую в рулон.
– Если это чем-то поможет, – он покраснел, боком протиснулся в дверь.
Я схватила тетрадь, пролистала. Все тридцать шесть страниц исписаны размашистым почерком с сильным наклоном влево. Я впилась в строчки и не смогла оторваться, пока не дочитала до конца. Передо мной развернулась Ольгина жизнь, она словно распахнула передо мной душу. Я взяла на себя смелость сократить повествование, выкинуть не представляющие важности отрывки.
