Анна Владимировна Рожкова
Хлюпик
Папка ушел, но вместо него пришел сон. Он мучал Пашку регулярно, оставляя его с гулко колотящимся сердцем и потными ладошками.
Пашка был в комнате один, в полной темноте, с предчувствием надвигающейся опасности. В коридоре гулким эхом отдавались тяжелые шаги, звякала пряжка, со скрипом открывалась дверь: «Хлюпик, сымай штаны». Пашка громко орал и будил мать.
– Сынок, ты что, опять? Подожди, я сейчас. – Простынь под Пашкой была мокрой, а ведь ему уже десять. – Ничего, ничего, потерпи, – до самого утра Пашка боялся засыпать, трясся даже в самую теплую ночь так, что зуб на зуб не попадал и тихонько плакал, чтобы не разбудить мать, ей утром на работу.
Когда Пашке было тринадцать, случилось страшное. Нет, отец, слава богу, не вернулся. Пашка возвращался домой из школы, когда услышал сзади:
– Эй, ты, хлюпик.
Он понял, что будут бить, снял на всякий пожарный очки, крепко зажмурился. И ничего, только послышались удаляющиеся смешки. Пашка рискнул открыть один глаз, он стоял в собственной луже.
С этого дня Пашка решил, что больше не будет хлюпиком. Он записался в секцию бокса и не пропускал ни одной тренировки, остервенело бил грушу со словами: «Хлюпик, хлюпик», пока в голове что-то не взрывалось, тогда от груши его в полуобморочном состоянии оттаскивал тренер.
– Паша, я за тебя боюсь, ты себя не контролируешь.
– Я сам за себя боюсь, – искренне отвечал Пашка.
