Анна Владимирова
Желание зверя
Глава 3. Долгая зима…
На пропускном пункте нас ждал Рэм. Он коротко поприветствовал меня и добавил:
– Я буду здесь на случай вопросов.
– Вы уже что-то сделали против него? – догадалась я.
– Его лишили возможность дальнейшей деятельности в северном регионе. Но это пока…
– А потом?..
– Посмотрим, – уклончиво отозвался он.
Я только покачала головой и направилась к проходу. Джастис шел следом.
– Я бы хотела поговорить с ним одна, прости…
– Не могу тебя отпустить одну, – и не подумал слушаться он. – Ты – моя ответственность.
Мы вышли вместе через проходную и оказались на широкой площадке за стеной. Отец ждал в машине, на мое появление вышел и направился навстречу.
– Лали… – Он быстро глянул за мою спину на Джастиса и вернул на меня тревожный взгляд. – Как ты?
– Нормально. Что ты здесь делаешь?
– Я хотел извиниться, – пристально посмотрел в мои глаза. – Я был не прав по отношению к тебе, не стоило так ломать твою жизнь…
Я недоверчиво нахмурилась, но сердце уже набрало обороты и защемило от тоски. Мне жутко не хватало того, что было раньше между нами.
– Мне жаль, что так вышло. И очень не хватает тебя. – Он смотрел на меня с тревогой. – Как ты тут?
– Все хорошо… – только и успела выдохнуть я, как тело прострелило болью от живота и в ноги. Колени подогнулись, и если бы не Джастис, я бы рухнула на землю. Отец оказался рядом:
– Что с тобой?!
Но Джастис уже подхватил меня на руки и бросился обратно. Мир вертелся перед глазами, ноги немели, и я задыхалась от боли.
– Срочно скорую! – послышался голос Джастиса.
– Пустите меня к дочери! – едва долетал голос отца. – Скажите, что с моей дочерью!
– Джас… – только и удалось мне выдавить, как из глаз покатились слезы. – Мне больно!
– Потерпи немного. – Его голос звенел от напряжения. – Рэм!
– Две минуты. Аптечка.
– Доставай желтую ампулу…
Я почти ничего не соображала. Хотелось, чтобы боль прошла, чтобы все закончилось. Не было страха за ребенка, только за себя, и от этого хотелось выть… Теплое безмятежное утро обернулось каким-то кошмаром. Уже в скорой мне поставили капельницу, и начало отпускать. Когда боль немного стихла, пришел страх уже за малыша, и я заплакала…
* * *
Я лежала в диагностическом кабинете и держалась за суровый взгляд Джастиса, который всматривался в монитор, осторожно скользя датчиком по животу.
– Сильный тонус, – заключил он. – Ничего больше…
– Ты уверен? – дрожащим голосом выдавила я.
– Абсолютно, – и он отложил аппарат. – Сейчас все позади. Ничего страшного нет, Лали.
По вискам снова покатились горячие слезы.
– Эй, – присел он рядом. – Все хорошо, слышишь? Нет проблемы… А тебе нельзя расстраиваться.
– Я же не расстроилась там… отец наоборот просил прощения.
– Это вызвало эмоциональный всплеск. Но ничего страшного…
– Было так больно…
– Сегодня останемся тут, я обследую тебя полностью. Если все нормально – завтра отвезу домой. Все хорошо…
* * *
Но домой меня никто не отвез.
Боль вернулась ночью, потом днем… и стала обычным явлением уже через пару суток. И, хоть никаких отклонений у меня не находилось, тело почему-то отторгало ребенка. Вскоре капельницы вместо завтрака и ужина вошли в привычку. Запах антисептиков и лекарств заменил воздух, а самым любимым временем стали обычные прогулки по парку вокруг. Теплый сентябрь ни одним намеком не выдал свою причастность к осеннему времени, вокруг все также зеленело и трещало на разные голоса, будто зимы в этом году никто не ждал.
Джастис жил в больнице вместе со мной. Катал меня, как инвалида, в кресле-каталке, развлекал и старался скрасить пребывание в неизвестности.
– Ты же с кем-то встречался, – напомнила я однажды утром, когда мы завтракали в моем любимом месте – на скале под кряжистой елью.
– Встречался, – рассеянно кивнул он, нарезая колбасу.
– Я хочу тебя уволить…
– Ты меня не нанимала, чтобы увольнять, – даже не дрогнул он. – Бери бутерброд и ешь.
– Я серьезно. Ты тратишь время…
– Я не трачу время. Не тебе это решать.
– Что важного во мне? Я неудачница.
– Не пори чушь, – удостоил серьезного взгляда. – Ты держишься молодцом.
– Знаешь, чего испугалась, когда заболело сильно? Что я умру. Не ребенок, я…
– И что тут такого? Обычный инстинкт самосохранения.
Я сжала губы в нитку, тяжело дыша.
– Лали, у всех беременность проходит по-разному. Но большинству есть, ради чего страдать – есть мужчина, муж или семья, которая поддержит, что бы ни случилось. Ты же страдаешь ради невинного ребенка, не желая быть связанной с теми зверствами, свидетельницей которых ты стала. Но у тебя есть и своя жизнь. И она не менее ценна, чем жизнь ребенка. Вы оба важны. И для меня – тоже.
Я с трудом расправила спину, чтобы вдохнуть, потому что после таких слов хотелось съежиться еще сильнее.
– Ты – свободный, красавчик… – прошептала упрямо. – Тебе нечего делать рядом со мной. Это уже вышло за всякие рамки…
– Как это нечего? Ты в курсе, что только к тебе прилагается настоящая вареная колбаса на завтрак?
Я прыснула.
– Вика мне ее просто так никогда не выдаст. – И он взялся за термос. – Такая только в Аджуне для больных делается.
– Представляю, какие у них завалы этой колбасы, раз я тут единственный пациент.
– В стационаре. Остальные просто ночуют дома. Но колбасу по утрам разбирают стабильно…
– Джастис, – стянула я улыбку силой воли, – я серьезно. Капельницы мне может поставить кто угодно.
– Никто к тебе не притронется кроме меня. Я хочу быть с тобой, ты меня вдохновляешь.
– А если я перестану тебя вдохновлять? – Я вдруг поняла, что уверенность в том, что рискую оправдано, сильно убавилась. А вдруг ребенок родится нездоровым, и я обреку его на страдания? Вдруг со мной что-то случится, и он останется сиротой? Когда приходила боль, страх сжимал душу в тиски.
– Это невозможно.
– Я могу струсить, Джастис.
– Трусь сколько влезет.
– Ты просто так это говоришь.
– Что бы ты не решила, я тебе помогу. Если решишь, что не можешь… – Он вдруг замялся и нахмурился. Продолжить ему стало тяжело. – Имеешь право.
– Неужели? – усмехнулась я, подумав, что это его проявление неуверенности.
– Абсолютно, – поднял он на меня взгляд. – Тебе не нужно нести это все одной.
– Что? – опешила я.
– Что слышала. Родим сначала белого медвежонка. Потом подумаем про котят…
– Ты ненормальный, – усмехнулась обескураженно я, завороженно глядя на него. Безумие этого утра начинало нервировать не на шутку.
– Мне бы так хотелось. Поэтому я не могу тебя бросить, понимаешь?
– Ну и шутки у тебя.
– Если бы…
– Если бы я была здоровой и везучей, и ты бы за мной побежал – я бы не стала сопротивляться.
– А в кресле каталке, когда не можешь никуда бежать, сможешь? – И он протянул мне чашку.
– Ты меня жалеешь.
– С чего? – покачал он головой. – Ты не умираешь. И не болеешь. А к одиноким девушкам с медвежатами у меня, видимо, генетическая слабость.
– Ты про Вику? – закатила глаза.
– Хватит меня диагностировать, – беззлобно проворчал он. – Просто услышь – я тебя не брошу. И не надо меня дергать за усы.
– Я еще ни разу не дернула, – развеселилась я. Наверное, впервые за эту неделю, полную боли, отчаяния и капельниц с уколами. – А ты покажешься мне в другом образе?
– Я видел, как ты лис шарахаешься на тротуаре…
– Тебя я не испугаюсь.
Он тепло улыбнулся:
– Ешь давай…
* * *
Пришла зима. Но ничего не менялось. Я не набирала нужный вес, как ни старался Джастис меня откармливать. Но с ребенком по всем показателям все было хорошо. Если бы мое тело его не отвергало…
Единственное, чему можно было радоваться – на этом сроке ребенка уже можно будет спасти, если мы с Джастисом все же проиграем. И это не давало окончательно пасть духом.
За время жизни в больнице я обзавелась новыми знакомствами – подружилась с сестрой Рэма Нирой. Девушка оказалась очень открытой и общительной. Она занималась детьми-полукровками и их адаптацией в Аджуне. У нее был свой небольшой детский сад, где оборотни росли вместе с человеческими детьми. Вряд ли такие результаты заинтересуют Смиртон, но если бы не мой случай, я бы вообще не знала о том, что оборотни как раз стараются научить будущие поколения жить бок о бок, чего не скажешь о людях. Все было совсем не так, как нам пытались представить в Смиртоне.
Отец звонил раз в неделю. Сначала мы разговаривали коротко и сухо, но с каждым разом я рассказывала все больше – что не жалею ни о чем, что мне нравятся новые знакомые, врала, что чувствую себя наконец на своем месте. Он неизменно спрашивал, когда вернусь, но я ничего не обещала.
Где-то в глубине души я простила ему все. У меня не было ресурса его ненавидеть, мне было, куда потратить силы.
На седьмом месяце я уже вообще боялась двигаться, но хорошо освоилась с каталкой. И каждое утро добиралась до детского отделения, где мы встречались с Нирой. Пили чай, разговаривали, обсуждали новости… Нира еще больше сгладила для меня границу между моим и непривычным миром. Оказалось, что у любых девушек переживания очень похожи.
Она встречалась с человеком, а это, как оказалось, история более сложная, чем когда мужчина-оборотень выбирает человеческую женщину. Дети в таких браках только в половине случаев становятся оборотнями. Но даже не в этом была проблема. А в том, что ребенку нужен проводник в мир животных, и мужчине тут было проще. Короче, Рэм ворчал на этот ее выбор, что расстраивало Ниру, но она стойко держала оборону от брата. С встречной стороны ситуацию смягчала Вика. Но Нире все равно было непросто. С ней я забывала о себе, чувствуя, что не пуп вселенной, как это было с Джастисом. Тот продолжал носиться со мной как с неповоротливым, но ценным по каким-то непонятным причинам тюленем.
– Давай, малышка, еще немного… – усмехался он, орудуя датчиком. – Пару месяцев, и будем бегать за медвежонком по снегу. Тебе показать мордочку?
– Не надо, – отвернулась я.
Это его обещание взволновало, я сразу же живо представила эту картинку. Пусть все забудется быстрее, пожалуйста! Пусть он родится здоровым!
Малыш пнул датчик, и я замерла. Часто после таких его пинков меня скрючивало от боли, и начиналась беготня с капельницами и инъекциями. Я провела ладонью по животу, успокаивая ребенка и успокаиваясь сама. Пока Джастиса не было рядом, я постоянно разговаривала с малышом, гладила живот… Выучила одну колыбельную и напевала ее в тишине. И мне казалось, ребенок меня слышит и успокаивается. Я будто старалась его примирить с обстоятельствами, что так вышло, убедить, что надо постараться еще чуть-чуть, и мы будем вместе…
– Как назовешь?
Вопрос, такой простой и естественный, вогнал меня в ступор. Я и не думала никогда об этом. Для меня это было почему-то непреодолимо сложно – дать ему имя. Будто я права не имею, не справлюсь с последствиями, не могу одна взять ответственность…
– Пока никак.
Я хотела сказать «не знаю». Но почему-то вырвалось именно это.
– Почему? – сузил Джастис глаза на монитор.
– Не знаю, не могу… – пожала плечами. – Не могу объяснить. Боюсь. Будто пока нет имени – нет и смерти… Я дура, да?
– Нет, – глянул он на меня. – Там, откуда родом твой ребенок, это обычно так и происходит. – И он с тяжелым вздохом вернулся к монитору. – Малышам не дают имена, пока те не окрепнут и не переживут первую зиму. Без имени смерть не заберет…
– Откуда ты знаешь? – тяжело задышала я.
– Слышал…
Я хотела было что-то еще спросить, но перед глазами уже полетели картины заснеженного мира, сердце сдавило тоской, и меня снова скрутило пополам от резкого спазма. Да такого, что в глазах потемнело.
Зря мы обсуждали, как собираемся обмануть смерть, наверное…
Это все, о чем я думала, когда коридор наполнился криками, а ощущение горячей струи между ног будто поставило жизнь на паузу. Потому что территория жизни на этом заканчивалась.
Свет коридорных ламп замелькал в глазах. Я слышала, как четко командует Джастис, чувствовала, как слаженно действуют вокруг меня врачи – инъекции, датчики, звон инструментов и вой приборов смешались в одно. А я онемела. Замерла, не в силах ни бороться, ни обещать себе, что справлюсь, ни думать о ребенке. Меня разом скрутило и выжало досуха. А еще тянуло куда-то… Туда, где по лицу хлещет морозный ветер с россыпью ледяных иголок, где воздух обдает легкие болью, не сдается теплу…
– Лали, не смей. – Щеку вдруг болезненно обожгло, а на лице заплясал жесткий собранный взгляд. Джастис обхватил подбородок и заставил смотреть ему в глаза: – Только попробуй не вернуться…
Я растерянно моргнула, но его взгляд начал таять, и его вскоре замело снегом…
* * *
Глава 4. Возвращение
Мне хотелось остаться там…
Кожу не жгло холодом, было тепло… А еще я слышала его дыхание, чувствовала кожей жар выдыхаемого им воздуха. Я была дома. Измученная, сломленная и потерянная, и только там в его руках меня собирало по кускам в целое. Я не хотела обратно…
Но дыхание сменилось противным писком прибора, тепло – холодом, а запах его кожи сдался под напором антисептиков…
– Лали, – послышалось хриплое, а по волосам скользнули нежные пальцы.
Я не нашла в себе сил отозваться – дышать не хотелось. Я не могла узнать, не находила в себе сил спросить, что с ребенком. Меня будто выгребли изнутри до основания.
– Дай ей время. – А это Вика.
Да уж, зря ты его ко мне приставила. Теперь мы оба сломлены чувством вины друг перед другом. Джастис сжимал мои пальцы между своими и тем самым окончательно развеивая чувство чужого, но такого необходимого касания.
Кто он? Почему мне кажется, что он рядом? Зачем мне это?.. Я не понимала. Невозможно тянуться к тому, кого не знаешь, кого, может, нет в живых. Видимо, схожу с ума.
– Не пойму, в чем проблема, – устало выдохнул он. – Они оба здоровы, но будто несовместимы…
– Значит, проблема в другом. – Вика говорила тихо, не хотела, чтобы я слышала. – То, что она пережила…
– Ты пережила то же самое, – перебил он ее раздраженно.
– Над Рэмом никто не издевался, – возразила Вика чуть громче.
– Я помню, – усмехнулся он зло. – Рэм загнал тебя на крышу осознанно. А этот – в бреду. Здесь что-то другое. Мы ничего не знаем о тех, кто живет дальше Климптона… Может, они не могут создавать пару с человеческими женщинами?
– Вы можете. Почему они не могут? – Послышался шорох, и голос Вики стал дальше – похоже, Джастис отталкивал ее намеренно. – Лали просто родила недоношенного ребенка. Но мы его выходим. Все будет хорошо… И Лали тоже поправится.
Ее слова о том, что с ребенком все будет хорошо, запустили жизненный ток – я вздохнула глубже, найдя в себе, наконец, силы открыть глаза.
– Привет, – склонился надо мной Джастис. – Как ты?
– Что с ребенком? – мотнула головой. Показалось, все тело начинили свинцом – даже держать глаза открытыми было тяжело.
– Малыш в порядке. Сейчас на аппарате… Но ему ничего не грозит.
– Мне надо его увидеть…
Было чувство, что вместе с ним у меня сердце вынули. Тоска невыносимо сжимала грудь. Я ведь ему нужна…
– Лали, пока нельзя двигаться. – Джастис достал стетоскоп и принялся меня обследовать. Вика стояла рядом. – Ничего не болит?
Я отрицательно мотнула головой и перевела взгляд на Вику. Она мне осторожно улыбнулась, но я не нашла в себе сил ответить. В душе зашевелилась зависть – у нее все хорошо. И дети, и мужчина, который не вызывает вопросов и готов ради нее любому горло перегрызть, что бы там ни говорил Джастис. А у меня – сплошные вопросы. К себе, мужчине, который потратил на меня семь месяцев жизни, не получая ничего взамен, к самой жизни, которая протащила меня через это все… Я не испытывала никакого оптимизма и не понимала почему. Вика же сказала, что все будет хорошо. Что ребенок восстановится, я поправлюсь… Я перевела взгляд на Джастиса, и чувство, что все не так, усилилось. Все неправильно, так не должно быть! А как должно – непонятно.
– С тобой все хорошо, – удовлетворенно заключил Джастис. – Молодец…
– Я хочу увидеть малыша, – прошептала, посмотрев ему в глаза.
– Хорошо, – сдался он.
И я знала, что сдастся. Слишком жалел меня, прогибался и, сам того не подозревая, оставлял мне пустоту, на которую невозможно опереться.
– Он плакал? – глухо спросила, когда он усадил меня в каталку.
– Очень, – улыбнулся. – Сильный.
– Мальчик? – поинтересовалась опасливо.
– Ну конечно, – усмехнулся он. – Ты думала или надеялась, что я ошибся?
– Ну мало ли…
Когда коридор закончился, я вцепилась пальцами в подлокотники, изо всех сил стараясь усидеть и не добавить Джастису забот. Но когда увидела ребенка в кувезе, подключенного к датчикам и аппарату дыхания, чуть не рванулась к нему.
– Дышит сам, не переживай, состояние хорошее, просто еще слаб… – Джастис присел рядом.
– А это нормально? – тяжело выдохнула я, не моргая.
Какой же этот комочек был маленький!
– Нормально. Все будет нормально с вами, не переживай. Ты справилась…
– Это ты справился… – Я тяжело вздохнула и перевела на него взгляд. – Спасибо.
– Пожалуйста, – устало кивнул он и приложил пальцы к артерии на моей шее. – А теперь в койку, пульс поднимается.
– Я с тобой не расплачусь…
– Тебя только это интересует? – усмехнулся. – Хорошо… Мы что-нибудь придумаем…
* * *
Потянулись дни, еще больше похожие один на другой, чем раньше. Когда стало можно, я сама уже ходила к ребенку и часами смотрела, как он дышит. Изучила каждую ямочку на его личике, каждую венку на прикрытых веках… Как же хотелось обнять, прижать к себе… Я говорила с ним, рассказывала, как он окрепнет, и мы выйдем из этой ненавистной больницы – рисовала картинку нам обоим, в которую хотелось верить.
Но чуда снова не случалось. Не случалось даже заурядного ожидаемого прогноза. Ребенок оставался слабым, но стабильным. Развивался, но не был готов жить самостоятельно. У него будто не было ради чего отсюда выходить, и в мои картинки он не верил.
Прошла неделя, потом следующая. Мир все никак не хотел играть красками, заметенный сугробами за окном и внутри меня. Я перестала быть здесь пациентом, но оставалась жить в гостевой комнате. Хотя жизнью это вряд ли можно назвать. Стоило труда смириться с тем, что я снова жду, когда моя жизнь начнется… Вроде бы рукой подать, но она упиралась в прозрачный бокс.
– Эй…
Я обернулась, устало вздыхая. Джастис прошел ко мне и подал чашку кофе:
– Держи.
– Спасибо…
Он оперся на стол, сложив руки на груди, и прикрыл глаза. Мы почти перестали общаться. Первые дни он еще пытался отвлечь меня, таскал на улицу, заботился, но мне хотелось лишь одного – чтобы оставили в покое и тишине. Мне все больше нравилось смотреть на снегопад – как снежинки тихо падают на землю, бьются в стекло и носятся в завихрениях у окна. Почему-то тишина казалась важной, будто я хотела что-то услышать…
Сны больше не пугали – я ждала их не меньше, чем встреч с сыном. Только в них все вставало на свои места и казалось правильным – чужие касания успокаивали и согревали, и смотреть на бурю становилось не страшно.
– Сегодня все так же, – тихо сообщил Джастис. – Развивается нормально…
– Но сам дышать не хочет, – закончила я обреченно. Он промолчал. – Джастис, мне не станет лучше… Не надо ждать.
– Я не жду. Я просто хочу быть рядом. Это мой выбор.
Чашка невыносимо нагрела руки, и я отставила ее на столик, хоть это и выглядело отказом от его заботы.
– Ждешь. Я же знаю.
– Чего мне ждать?
– Что что-то изменится…
– Изменится, – упрямо возразил.
– Мне уже кажется, что нет. С ребенком что-то не так. И никто не знает, что именно…
– Дай ему время. Ты устала – это нормально.
– А если нет? – я медленно поднялась, глядя в его глаза. – Долго ты будешь меня успокаивать?
– Сколько понадобится, – решительно взглянул на меня.
– Не надо.
– Хочешь тонуть в горе в одиночку? – нахмурился он.
– Да, хочу, – разозлилась я.
– Нет. Пока твой ребенок в больнице – я буду тут. Поняла?
Я только сглотнула ком в горле, опуская глаза. Кого я обманываю? Я же совсем упаду духом без него, но использовать его – еще хуже.
– К тебе Нира пришла, – тише добавил он. – Вернулась вчера в Аджун.
Новость о приезде подруги вселила надежду, что радоваться я еще умею. Она встретила меня с улыбкой, по которой я, как оказалось, искренне скучала, а стоило почувствовать ее объятия, я расплакалась прямо в коридоре.
– Малышка, – гладила она меня по голове, утащив в комнату. – Джастис говорит, с ребенком все хорошо.
– Только дышать он не хочет, – выла я.
С Нирой оказалось легко расклеиться и отдаться эмоциям на полную, и я позволила себе их на всю мощь.
Полчаса спустя я сидела, опустошенная, на кровати с распухшим от слез лицом и чашкой горячего травяного чая, а Нира рассказывала о поездке в Смиртон. Глаза ее при этом виновато, но все же блестели.
– Давай уже, – шмыгнула я носом, улыбаясь. – Расскажи о главном.
К счастью, чувство вины за счастье вспыхнуло лишь не секунду в ее взгляде.
– Гордон сделал мне предложение.
– Ух ты! – искренне восхитилась я. – И что ты?
– Я согласилась. А завтра хочу познакомить их с братом.
Мда, нелегко ей будет. С другой стороны, если Гордон выдержит Рэма, значит, действительно достойный кандидат.
– Я хочу, чтобы ты тоже пришла, – вдруг сложила бровки домиком Нира, а я так и застыла, не зная, что ответить. – Пожалуйста… С тобой мне будет не так страшно.
Я никогда еще не выходила из больницы дольше, чем на время прогулки по парку и окрестностям. Мне все казалось, что с малышом что-то случится без меня. Но ничего не случалось… Я будто и не нужна была ему.
– Хорошо, – выдохнула.
– Спасибо! – Нира обняла меня благодарно. – Завтра за тобой заеду в двенадцать.
* * *
С раннего утра до полудня я провела с ребенком, поглядывая то на него, то на монитор ноутбука. Недавно на глаза мне попались фотографии одного очень известного фотографа, путешествующего по Северу – Адама Нолдриджа. Критики высоко отмечали его работы, которые часто занимали обложки самых известных научных журналов, потому что такого севера никто до него людям не показывал. Он бывал в таких местах, о которых мало что известно – люди туда не добираются. При этом самого фотографа никто никогда не видел.
В одном из интервью главный редактор журнала «Уорлдгайд» обмолвился, что, скорее всего, Адам – оборотень и житель тех мест. Иначе удачливость фотографа ничем не объяснялась. Но никто не спешил удешевлять его заслуги, потому что справиться с техникой при таких низких температурах непросто, добраться до столь захватывающих видов – тоже. Умелец как-то изгаляется таскать все на себе, оборачиваясь зверем, и это делает его еще более примечательной личностью.
История этого загадочного фотографа захватила меня не на шутку. Я часами засматривалась на его работы, потому что они напоминал мне, с каким восторгом прежде я думала о поездке на север. Глядя на фотографии, я будто оживала заново, а мой мир, наконец, играл, пусть и зачастую скудной ахроматической палитрой заснеженных полей и темной воды. Образ базы-живодерни наконец померк в моем уставшем сознании, уступив место другим более прекрасным впечатлениям. Мне даже стало казаться, что и сны мои поменялись – стали легче, свободней, уводили в знакомые теперь уже места и бескрайние просторы, которые существовали где-то в реальности, а не в моих кошмарах.
– Красиво, – послышалось хриплое позади, и я едва не захлопнула крышку лэптопа. – Ты как?
Джастис тихо прошел к столу, смотря на малыша в боксе.
– Нормально. Меня Нира пригласила к себе.
– Я в курсе, – устало протер он лицо. Наверное, таким вымотанным я его еще не видела. – Езжай, все будет хорошо.
– А с тобой когда все будет хорошо? – не выдержала я.
– Со мной все хорошо, – глянул на меня, слабо улыбнувшись. – Иди.
– Спасибо. Только если что – позвони.
– Конечно, позвоню.
