Я даже не поняла, как все произошло. Крик врача дернул нервы с такой силой, что в глазах потемнело, но тело среагировало на автомате, и я рванулась в клетку, где оперировали заключенного…
Только я ведь знала, что не выживу, если окажусь рядом с этим мужчиной. В следующее мгновение уже хватала ртом воздух, оставшись без оружия и вцепившись обеими руками в его запястье, чтобы ослабить давление пальцев на горле.
– Все вышли, или ей конец, – прорычал он, прикрываясь мной.
Адреналин, казалось, выжег кровь в венах, готовя меня к последней битве за собственную жизнь. Я трепыхалась кроликом в лапе хищника, глядя смерти в лицо… Вернее, шаря взглядом по обескураженным лицам охранников и ни черта не находя поддержки. Я бы и сама себя бросила. В этого заключенного запрещено стрелять на поражение. Поэтому последний раз ему и выстрелили в плечо. Но даже раненный он опасен. Смертельно. Каждому, кто окажется рядом…
Врач, ради которого я пожертвовала жизнью, успешно выполз из камеры – слабое, но хоть какое-то утешение.
– Девчонка моя. – Лапа на горле сжалась сильней. – Я заявляю на нее права.
Я едва разбирала его слова, начиная сдаваться. Даром что мне почти недоступны звериные способности, но вот чувствовать силу этого заключенного зверя я могла. И она парализовала.
– Брайт! – Рев начальника охраны привел в чувства. – Девочка тебе ничего не сделала! Отпусти ее!
Я почувствовала лопатками, как дернулась грудная клетка мужчины в попытке сдержать смешок. Хоть и не видела сейчас того, кто держал меня за горло, чувствовать его спиной вряд ли бы добровольно предпочла.
Рейн Брайт был приговорен к заключению в Порт Роксмаут за массовое убийство. Но говорили, что на самом деле он учинил самосуд над работорговцами, и правительство пыталось добиться от него подробностей. Казалось бы, просто слухи, но содержали его далеко не так, как обычных убийц. Меня приставили к основному составу его охраны, так как это казалось самым простым вариантом дать мне пройти стажировку.
Только наши с ним взгляды встречались все чаще, а он будто специально задерживал внимание на моем лице. И этот его интерес не давал спать ночами… Я видела его прозрачные льдистые глаза, промораживающие до самого сердца, и каждый раз спрашивала себя – какого черта я делаю тут? Никогда не встречала никого опасней. Надо было сдаваться, признавать, что не под силу мне такая стажировка, и бежать отсюда без оглядки…
Только стало поздно.
– Она тебе все равно не нужна, – усмехнулся Рейн в ответ. – А мне сгодится.
– Сволочь, – бессильно прорычал мой начальник.
– Ей понравится, – хрипло пообещал Рейн. – А если понравится мне, завтра на ней будет мое клеймо, а у тебя – радостная новость для твоего начальства… Первая за три месяца…
Понимала ли я, о чем они говорили? С трудом. Мой взгляд метался по камере в поисках хоть чего-нибудь, что мне поможет выдраться. Хуже смерти было только обнаружить себя в качестве предмета переговоров с убийцей.
– …Ну что, начальник?.. – усмехнулся Рейн.
И я, чувствуя, что его хватка ослабела, дернулась со всей силы.
Руку прострелило болью, когда долбанула локтем в железобетонную брюшину и тут же наугад вцепилась в повязку на его плече, которую успел наложить врач. Рейн выпустил меня, взревев от боли, и на какой-то момент показалось, что успею добежать до выхода из камеры. И ведь успела…
…только двери закрылись перед самым носом, и я больно приложилась локтями и ребрами о прутья. Кажется, грязно выругалась и дернула ручку двери со всей дури, но тщетно. Начальник стоял за ними и смотрел на меня таким взглядом, за который его хотелось пристрелить на месте. Или застрелиться самой.
– Нет! – орала я, хватаясь за прутья. – Нет!
Не сразу дошло, что перед камерой уже нет никого… а позади удивительно тихо…
Я развернулась к прутьям спиной, готовая кинуться на Рейна. Но тот встретил меня злым напряженным взглядом:
– Они всегда быстро продают своих, – усмехнулся, продолжая менять повязку.
Хорошо я ее дернула, если учесть, что не глядя. Все предплечье было в крови, и ладони Рейна тоже. Но это не тянуло на его слабость.
Мне не выжить…
Я тяжело сглотнула, осматриваясь. Камера у него с комфортом – большая, светлая, холодная… Есть где побегать. Случайная удача дурманила голову опасным вдохновением и надеждой, что могу ему противостоять. Будь у меня способность оборачиваться зверем, может, и смогла бы. А так я ему на один зуб.
– Что тебе нужно? – Вышло хрипло и жалко, зато иллюзий я больше не питала.
– Ты, – даже не глянул он на меня.
А мой взгляд прикипел к мышцам его рук, перекатывающимся под смуглой кожей. Мне казалось, в военной академии я перевидала подобных стальных самцов, которые умели гнуть одним взглядом. Но у Рейна эта способность запредельна. Хотелось скулить и царапаться в двери, умоляя выпустить.
– Зачем?..
Я позорно задрожала, когда он посмотрел на меня снова. Только дрожь эта оказалась непривычной – неправильной, душной и предвкушающей. Рейн задержался взглядом на моей шее и принялся изматывать странным вниманием, будто медленно раздевая.
С ним любое притворство закончится моей безвременной кончиной. Хотя кто сказал, что ей не время?
Не успев толком подумать, я рванулась в угол мимо Рейна к своему пистолету – скользнула мимо, красиво проехав на коленке, и, схватив оружие, тут же наставила его на мужчину. Только он даже не дернулся на этот мой маневр.
– А теперь слушай, – усмехнулся, продолжая перевязывать рану, – сейчас ты прострелишь мне еще что-нибудь… – Он прервался, чтобы подтянуть зубами узел. – … Прибежит охрана, тебя на время вытащат, меня снова заштопают… И отдадут тебя мне обратно.
– Хрен тебе, – сжала я корпус пистолета, не сводя прицела с головы Рейна.
– Со мной ведут переговоры три месяца, предлагают золотые горы, чтобы я дал то, что им нужно, – усмехался он холодно. – Думаешь, пожалеют для меня одну девочку?
– Рот закрой… – рыкнула я, медленно двигаясь вдоль стенки.
Нервы дрожали от напряжения, ноги и руки тряслись. Я дышала загнанно и хрипло. А вот Рейн выглядел свежим – даже боль его не особо беспокоила, хотя, уверена, рана болела.
– Зря ты пытаешься мне приказывать, – оскалился он, поднимаясь, и шагнул в мою сторону. – Давай посмотрим, есть ли мозги в твоей симпатичной голове…
Несколько его шагов растянулись в вечность. Когда он уперся грудью в дуло моего пистолета, склоняя низко голову, ноздри забил густой аромат крови и мужского тела. Взгляд Рейна потемнел, а за прозрачным безразличием разверзлась бездонная тьма.
– Я превращу твою жизнь в ад, – хрипло пообещал он. – Но у меня нет другого варианта. Я слишком долго шел к этой цели…
Мои руки ослабли, и я опустила пистолет. Будто под гипнозом, пялилась на спокойно бившуюся вену на шее Рейна, понимая, что струсила – отдалась на его милость в надежде, что то, что меня ждет, будет лучше того, что предсказал он.
Но ни черта хорошего меня не ждало.
Рейн одним движением забрал у меня оружие и схватил за горло:
– Умница, – оскалился в лицо и тяжело сглотнул, склоняясь ниже. – Я не сделаю больно…
Дыхание сперло, а сердце, по ощущениям, остановилось, когда он потянул меня к себе и развернул рывком лицом к прутьям. Я вскрикнула и встала на носочки, чтобы хоть как-то ослабить его хватку. Молния куртки сдалась с одного рывка, и Рейн отбросил вещь в угол.
Только когда он взялся за футболку, я не выдержала. Развернувшись, поднырнула под его локоть, прокатилась кубарем по полу, ударилась о тележку с медицинскими инструментами и вжалась в стенку. Ножницы, выпавшие под ноги, охладили горящую ладонь, и я тут же зарядила их в медленно приближавшегося зверя.
Промазала.
И разозлила.
Рейн взял свое обещание назад и кинулся на меня, легко перехватил метнувшийся к его горлу кулак. Я взвизгнула, когда он заломил мне руку за спину, и задохнулась от нехватки воздуха…
Только все это было ерундой по сравнению с резким ударом боли в шею. Рейн сжал зубы, тяжело дыша, и мы сплелись в одно, слушая мою затухающую агонию…
У меня перед глазами все плыло и норовило провалиться в темноту. Из глаз брызнули слезы, губы задрожали в немом крике, а по телу прошла зябкая дрожь.
Он решил меня загрызть?
Скорее всего… Потому что последнее, как я себе представляла метку самца – это вот так… на грани жизни и смерти.
Я почти не чувствовала, как он перехватил меня поперек ребер и понес куда-то. Тело наливалось тяжестью, а разум туманом. Боль таяла, впитывалась в кожу и плавилась в венах, растворяясь в незнакомом чувстве повиновения чужой силе.
Когда метку накрыли горячие губы, я вздрогнула и откинула голову, подставляя шею. Его рычание пустило волну мурашек и сбило дыхание. Я вцепилась пальцами в холодную простынь, когда он уложил меня на живот и зло рванул штаны. Рейн будто расправлялся с добычей – содрал с меня одежду, белье, грубо растолкал ноги шире… и бесцеремонно запустил руку между них, врываясь с силой жесткими пальцами. Я вскрикнула и дернулась, с удивлением понимая, что меня больше не держат.
В голове немного прояснилось – ровно настолько, что я смогла дернуться и перевернуться на спину… чтобы заглянуть Рейну в глаза. Он замер, зло щурясь. Удивлен, что я – девственница? Захотелось потерять сознание, потому что то, что Рейн от него оставил – сплошной животный инстинкт, замешанный на страхе и предвкушении.
Рейн склонился ниже, и я зажмурилась. Губы будто ударило током, и он ворвался языком в мой рот, подчиняя окончательно. Он уже не держал – не было нужды. Даже думать о сопротивлении стало страшно. Смешно. Природа обделила меня всем необходимым для жизни в этом зверином обществе, но оставила способность подчиняться безжалостному самцу. Его укусы вспыхивали на коже один за другим, и тело охватывало пожаром. Я упиралась руками в его грудь, вяло сопротивляясь, но выходило только послушно выгибаться и подставляться под его зубы.
– И как же так вышло, девочка? – защекотало его шепотом чувствительную кожу на груди. – Что ты еще ничья…
А я дышала все тяжелее, чувствуя, как снова подчиняюсь его давящей силе. Хотелось сказать, что это не его собачье дело, но с губ сорвался лишь стон. Жаль я не выстрелила. Было плевать на последствия – я не хотела больше терять контроль от близости этого безжалостного самца…
Ожидание боли изматывало. Я была уверена, что сейчас он просто трахнет меня, загнув раком, и бросит скулить в углу…
Но боли все не было. И я не сразу осознала, что Рейн продолжал свою жесткую ласку – спускался ниже губами, гладил бедра, сжимая пальцами кожу, будто и правда меня хотел… И заставлял хотеть его.
– Сволочь…
Даже удивило, как мне удалось выдохнуть что-то внятное. Но его это не впечатлило. Рейн развернул меня на живот, подтянул к себе за бедра. Я задергалась, но он рыкнул и куснул за ягодицу:
– Тихо!
Когда зализывал укус, я послушно оцепенела. А стоило ему продолжить, голова закружилась, и я обессилено сдалась. Сознание не выдерживало напора происходящего… Я была готова умереть, испытать боль… но то, что делал со мной Рейн, рвало мой мир в клочья вместе с душой. Я плакала, впивалась пальцами в простыню, стонала и сжималась на каждое касание его языка, а он продолжал меня плавить.
– Ненавижу тебя, – простонала я, когда он отстранился и навис сверху.
В затылок ударился его горячий выдох, а между ног уперся твердый член… и жизнь встала на паузу с его укусом в метку и сильным рывком. Боль вспорола солнечное сплетение, обожгла вспышкой и схлынула, лишая возможности дышать. А Рейн обхватил меня за горло, вжимая в себя, и задвигался с силой, не давая больше передышек и возможности прийти в себя. С каждым его рывком я кричала все громче. На смену отчаянию пришла злость, но и ее утопило в каком-то диком неправильном удовольствии. Я уже почти не соображала, подчиняясь и отвечая зверю. Позволяла все, будто он вообще спрашивал…
…Рейн стер все, что было до него, сжег все мосты и швырнул меня в безжалостную реальность биться от дрожи в убийственном удовольствии.
Удовольствии, которое будет стоить жизни.
Оказалось, что я все еще могу что-то чувствовать.
Сейчас я чувствовал себя тварью. Одним из тех выродков, кого похоронил на базе в горах. Даже не знал, радоваться этому открытию или нет. Чем я теперь отличался от тех, кто выкрал мою дочь? Детей, не способных обращаться, ведь для этого и похищали – продавать их на южных рынках. А я использовал эту… по тому же назначению.
Эта девочка в руках… Ее била крупная дрожь, и это беспокоило. Я стиснул зубы и прижал девчонку к себе крепче, пытаясь согреть. Захотелось взять ее снова – член встал колом, упираясь меж ее ягодиц, и горло задрожало от рычания.
Зубы сжались от злости – не питал иллюзий. Не получится нырнуть в дерьмо и не выпачкаться. Мне бы не удалось найти этот лагерь, если бы я не стал таким же беспринципным ублюдком, как и мои враги. Поэтому не до угрызений совести.
Я поднялся с кровати – раза будет достаточно, чтобы убедить всех, что мне нужна эта самка. Она бесшумно сжалась в комок, стараясь не двигаться, и мою грудную клетку сдавило от отчаяния. Натянуть штаны стало непросто. Но когда отнял руку от члена, на пальцах осталась кровь.
Роль беспринципного ублюдка давалась все сложней. Наклонившись к девушке, я рывком поднял ее на руки и понес в душ. Она вздрогнула, хватаясь за мои плечи, и часто заморгала.
– Что тебе надо? – голос ее дрожал, большие глаза покраснели от слез.
И меня затопило жалостью:
– Вымыть тебя, – внес ее в кабинку и поставил на ноги. – Ты в крови…
– Что у тебя с лицом? Никого не лишал девственности? – усмехнулась она. – Показалось, это твое хобби…
– Рот закрой, – осторожно обхватил ее за шею.
– А то что?
И она бесстрашно заглянула мне в глаза. Зубастая. Подчиняться не собирается.
– А то я продолжу…
– А может, мне понравилось?
Она хотела оскалиться, но вышло не очень. Глаза заблестели от слез.
– Сколько тебе лет?
Почему мне казалось, что она старше?
– Боишься сесть за решетку за изнасилование малолетней? – прыснула она. – Брось!
Я развернул ее лицом в стенку и крутанул кран. Она вздрогнула от резкого потока воды, упавшего нам на головы, но молча уперлась лбом в плитку. А я вжался в нее. Запах крови и здоровой самки сгущал туман в голове, и даже вода его не разгоняла. Давно забытое чувство… Но я справлюсь – не в том возрасте, чтобы позволять командовать звериным инстинктам.
– Как твое имя?
– Энди.
И имя какое-то детское.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать один…
Она могла бы быть моей дочерью, если бы завел ребенка в девятнадцать, а не в тридцать.
– …Ты коллекцию собираешь? – усмехнулась она зло, чувствуя, что моя хватка ослабла.
– Я оставил на тебе свою метку, – прорычал, возвращая пальцам твердость. – Не знаешь, что это значит?
– Для кого-то, может, и значит, – пожала она смело плечами. – Но со мной не прокатит. Я не обращаюсь в зверя…
Я выпустил ее шею, чтобы пальцы ненароком ее не сломали, и вцепился в плитку с обеих сторон от девчонки, сжимая зубы с такой силой, что скулы запекло. Она только вздохнула, опасливо оглядываясь, но не проронила ни слова. К счастью.
Я ведь знал, что придется платить. Но это оказалось неподъемным. Нормальная самка свыклась бы с моим выбором – гормоны бы взяли верх рано или поздно. Но только не эта… Такая же, как и моя дочь. Для нее все так и останется – наживую.
– Что снова не так? – прошептала она.
Я выключил душ и дернул полотенце с вешалки:
– На кровать ложись.
Она взяла полотенце и замерла ошарашено, хлопая на меня большими глазами. Странные. Горчичные с золотистыми крапинками… Я отвел взгляд и вышел. И только тут сообразил, что девчонке банально холодно в камере, поэтому и дрожит. Она не только оборачиваться не умеет, она вообще как слепой котенок в этом мире – ни инстинктов, ни способности чувствовать сородичей… ни умения противостоять холоду.
В груди резануло тупой привычной болью, когда вспомнил Лину – дочь. Мне всегда приходилось топить печь в своем доме в горах, чтобы малышка там не мерзла. И кутать ее приходилось в два одеяла все равно. Еще и сгребать в охапку, чтобы согрелась и уснула. Так редко это было… И я помнил каждый такой раз.
– Черт, – процедил сквозь зубы, хватая штаны с кровати.
Я старался не давать фантазии волю – давно в мыслях не рисовалось лицо моей девочки. Потому что стоило подумать, и меня тянуло в черный омут отчаяния. Как ей должно быть сейчас страшно… если она вообще жива.
На базе ее не было. И это не оставило мне выбора, кроме как сдаться, потому что теперь я знал точно, что заказчиком был ублюдок, приближенный к президенту. И теперь единственным шансом выманить тварь покрупней было создать иллюзию, что я готов вести переговоры…
Энди замерла у выхода из душевой – я слышал, как часто она дышит.
– Ложись на кровать, – повторил приказ.
Пока мы были в душе, в камеру доставили ужин. Надо будет осмотреть девочку и накормить. Но с каждым пунктом у меня предполагались проблемы: Энди не слушалась. А стоило обернуться, попятилась обратно в ванную. И меня взбесило. Я в один шаг настиг ее, дернул к себе в руки и перекинул через плечо. Энди задергалась, испытывая терпение зверя. А мне даже и помочь ему было нечем – не ожидал, что все так обернется. Мне эта беготня по камере вообще не улыбалась.
Я уложил Энди на кровать, сдернул в нее полотенце… и задохнулся от вида ее тела. Крепкая задница, подтянутый живот, небольшая грудь, и кожа цвета карамели. Она создана, чтобы ее сожрать… В глазах аж потемнело, а мозги замкнуло от нехватки кислорода. Дурочка еще и вскочила на четвереньки, пытаясь дать деру по кровати. Вроде бы за плечами какая-никакая подготовка, а ударилась в истерику. Хотя как подготовиться к такому?
Одним броском я схватил ее за ноги и подтянул к краю. Энди шлепнулась голым задом прямо о мой член, натянувший штаны, и в голове взорвались предохранители.
Что-то все шло совершенно не по плану. Выдержка? Трезвый расчет? Я забыл эти термины напрочь! Я зарычал и вздернул ее на колени, хватая за горло. Мне осталось только сдернуть штаны и войти в нее снова.
Я угрожающее коснулся губами метки и медленно насадил ее на член. Видел, как закатились ее глаза, грудь метнулась вверх, и я тут же накрыл ее свободной рукой, осторожно сжимая.
Идиот… Думал, все под контролем? Давно вообще мне так сносило крышу? Какого ж черта? Где я просчитался?
Ответом был рваный стон девчонки и мой сдавленный рык. Не стало ничего важней того, как она сжала меня внутри себя. Ее открытый рот, дрожащие ресницы и изящно выгнутая спина притягивали взгляд и не оставляли шанса вернуть контроль. Я слушал ее, двигаясь медленно, а на самом деле наслаждался секундами ее подчинения. Захотелось, чтобы она кричала, и я задвигался быстрее и жестче, наблюдая, как изгибает брови и закусывает губы…
Ее первый стон скрутил все внизу живота в горячий узел. В голове окончательно замкнуло – я не видел уже жертвы перед собой, только избранную самку, которую вдруг захотел до одури. Меня не смущало ни место, ни контекст – зверь завладел ситуацией, послав к чертям мои планы. А я был и рад сдаться хоть ненадолго. Потому что месяцы напряжения и страха выжали меня досуха…
Ее кожа покрылась каплями пота, крик и звуки ударов моих бедер о ее отражались от стен и вибрировали на металлических решетках, а мне все было мало. Я жадно бился в нее до полного опустошения и почти не заметил своего оргазма, но едва не кончил снова от ее…
Пришел в себя, когда она заерзала подо мной, пытаясь отодвинуться. Собрать себя оказалось непросто. Выпустить ее из лап – тоже. Особенно – когда взгляд зацепился за царапины на гладкой коже.
– Лежи, – приказал хрипло. Горло драло от сухости, а ноги дрожали. Мне будто снова было двадцать…
– Издеваешься? – тихо простонала она.
Похоже, гормоны действовали только во время секса вместе с токсином, а теперь она снова приходила в себя и начинала огрызаться. Все, что так ценилось в живом товаре из Клоувенса, теперь было в моем полном распоряжении. С губ сорвался смешок, и пальцы сжались в кулаки до хруста.
Я спасал одну девочку ценой другой…
Неизвестно, спасу ли дочь.
Но Энди уже покалечил.
Я пошарил в содержимом тележки, которую бросил доктор, и вернулся к кровати с антисептиком и салфетками. Энди даже не дрогнула, когда приложил тампон к царапине.
– Садись.
– Зачем?
– Еду подам.
– Я не буду.
– Я не спрашиваю.
– Оставь меня в покое, – скосила на меня взгляд. – Ты используешь и выбросишь, так какое тебе дело до моего здоровья…
– Я сказал, я не спрашиваю тебя, – зарычал, подхватывая тарелку.
– Сам ешь, – уперлась бестия.
– Не будешь есть, будет третий раз, – процедил я. И при этом был далек от шуток.
Не бывает так в нормальном варианте. В случае истинной пары, говорят, вообще без слов понимаешь друг друга, поэтому и речи нет о подобной возне и противостоянии.
С бывшей женой мы просто приняли друг друга, так и не найдя истинную пару. Так тоже часто бывает, и это не самый плохой вариант. Даже лучше. Спокойней, разумней. Но жить со мной она так и не смогла. И даже общая дочь не удержала нас в общей в постели – редкий случай.
Оба этих варианта исключают опасность гибели в зверином союзе совершенно непокорной самки, как та, которую я себе организовал тут за решеткой.
– Чего ты добиваешься? Чтобы я тебе горло перегрыз за неповиновение?
– Черт, и весь твой план к чертям пойдет, да? – зло оскалилась она.
Я тяжело сглотнул и направился к кровати, не спуская взгляда с девчонки. Боялась. Ежилась с каждым вдохом, а когда я рывком сцапал ее, запустив пальцы в волосы, забилась в руках истеричной синицей.
– Правда хочешь умереть? – прорычал, тряхнув ее, как котенка. – Готова к тому, что я порву тебе глотку, и ты медленно сдохнешь в конвульсиях? – И я выпустил своего зверя, давая ему возможность подкрепить мои слова кровавыми дорожками от когтей на ее шее. – Думаешь, можешь смотреть смерти в глаза, и ничего тебе за это не будет? Черта с два! Ты посмотри сначала в глаза тому, кто сдыхает с переломанной тобой шеей, а потом уже смело ставь мне тут условия!
Я толкнул девчонку на кровать и проследил, как она пятится в угол, пытаясь инстинктивно забиться подальше. Котенок – одним словом.
– Ешь, – поставил тарелку на край кровати.
Она хоть и глядела с ненавистью, но все равно подчинилась – вяло поковыряла еду, пока я занялся плечом. Рана ныла, хоть и не представляла опасности, но это не делало меня сговорчивей.
– Что еще мне сделать, чтобы не рисковать своей жизнью? – отставила она тарелку.
– Ложись спать, Энди, – выдохнул я, жмурясь от боли в воспаленном плече и совести.
Гормоны схлынули не только у нее. Обезболивающий побочный эффект тоже кончился.
Она послушалась не сразу – сидела еще некоторое время, поджав под себя ноги, и смотрела в стену. А я позволял ей это – пусть хоть немного сохранит иллюзию собственного достоинства, пока моего зверя это устраивает.
Мне казалось, что отправиться в ад одному правильно. Мне и так туда дорога… Я не думал о том, что станет с той, которой не повезет оказаться предметом торга с моими тюремщиками. Еще совсем недавно все мысли были о дочери и необходимости сделать все, чтобы спасти ее. Теперь же я думал об Энди.
Она ворочалась, часто дыша и явно мерзла. Каждый ее всхлип вспарывал душу. Да и к черту. Возврата к прежней жизни все равно нет.
Я погасил свет и направился к ней. Когда подо мной продавился матрас, она встрепенулась и бросилась бы прочь, только я не позволил.
– Ты замерзнешь, – прижал ее к себе. – Не дергайся.
Энди всхлипнула, замирая от моей близости, а я вжался в нее, пытаясь согреть ее всю. Только выходило не очень – слишком холодно. И тогда я медленно обернулся зверем вокруг нее, пряча ее у горячего живота, как… собственного котенка.