Хотя и Гай был смышлёнее, первобытный страх смерти оказался сильнее всякого ума. Поначалу и он, и Марк, стояли с видом растерянных котят на первой охоте, не знающих, на кого прыгать, кого драть своими тонкими детскими когтями… Казалось, все выученные удары вылетели из головы, и, если бы не центурион, указывавший на очаги сражения своим оружием, они бы и не додумались вынуть из ножен свои кинжалы.
Но те времена были позади. Теперь Марк и Гай не только боялись меньше прежнего, они начинали упиваться схваткой. «Я или он? Я!» – говорило каждый раз что-то животное внутри. Они чувствовали себя хищниками, львами, что дерутся с гиенами. Ни Марк, ни Гай этих гиен не видели, но слышали рассказы про звериные бои на гладиаторских аренах.
– Для совершенного счастья не хватает только Поллукса, – вздохнул Марк, когда они месили тесто для хлебных лепешек вместе с Гаем.
Лицо приятеля вдруг побледнело. На него будто надели трагическую маску, оно стало жестким, холодным.
– Мне кажется, я больше его не увижу, – произнес он и замер, погрузив пальцы в липкое тесто.
– Что за глупости ты говоришь! – воскликнул Марк, нахмурившись. – Сам Цезарь будет с нами на поле боя. Мы не можем не одержать победы! А потом он снова прибежит, вот увидишь. Поллукс же умный…
– Я сомневаюсь не в нашей победе, – продолжал все тем же металлическим голосом Гай. – А в том, что выживу в сражении! Предчувствие, знаешь?
– И никогда такого не было раньше? – саркастически усмехнулся Марк. – Мы ведь были на волоске от гибели каждый раз. Пехота тем и славится, что идет в расход и гибнет первой.
– Это другое, – тяжело вздохнув, покачал головой Гай. – Занимайся своим хлебом, забудь.
Марк хотел воодушевить его хоть как-нибудь, но понимал, что это ему не удастся. Над другом за какие-то часы словно выросла огромная серая туча. Аура тоски, безнадежности так и окружала теперь обычно столь жизнерадостного Гая.
Испекли хлеб, сварили похлебку, а дешевое вино разлили по кубкам. Остальные запасы решили оставить на победное пиршество – в том, что оно будет скоро, уже никто не сомневался. Разведя небольшой костер, легионеры принесли жертвы Марсу, бросив каждый в него немного из яств. Посидев возле очага, вскоре после заката солдаты разошлись по своим палаткам. Остались лишь дозорные, бедолаги, которым придется и наутро сражаться бок о бок с теми, кто выспится и отдохнет за ночь.
Ни Марк, ни Гай, однако, не могли похвастаться хорошим самочувствием наутро перед боем. Гай, очевидно, не сомкнул глаз, потому что думал, что это была его последняя ночь на земле. Марк же не мог отбросить размышлений о Цезаре, о возможной встрече с ним.
«А каков Он будет? Правда ли так храбр и умен, как о нем толкуют?.. Нет, я не верю, что мы встретимся. И все же…» – воображение его вмиг нарисовало проконсула на коне, шествовавшего вдоль их центурии. Здороваясь со знакомыми солдатами, вдруг – ну а вдруг ?? – Цезарь приметит и его, Марка.
Образ знакомства был таким ярким, таким пленительным, что легионер не мог отказаться от соблазна предаться мечтаниям. Вот они уже сражаются плечом к плечу на поле боя, он доказывает свое бесстрашие в бою. Затем Цезарь, награждая особенно отличившихся, вспоминает о нем и дарует должность личного охранника в знак признания…
…– Подъем! Стройся! – сквозь сладостную зарю предутреннего сна прорывался голос центуриона.
– Какой кошмар, – пробормотал Гай, потирая глаза. Лицо его, Марк видел это даже в лунных предрассветных лучах, совсем осунулось. Рыжие веснушки превратились в коричневые крапинки, покрывавшие всю его мертвенно-бледную кожу.
– Не то слово, – отозвался Марк. Голова гудела так, будто ее кто огрел походным котелком. Но делать им было нечего, лишь собрать силу воли в кулак и выполнять свой воинский долг.
– Слушай, пообещай мне одну вещь, – попросил его Гай перед тем, как отодвинуть штору на выходе. Взгляд его был донельзя серьезен. – Когда я умру, найди после битвы мое тело и забери кинжал. Продай драгоценные камни из него5 и отдай деньги моей матушке. Ты знаешь, где ее найти в Риме.