Меня вытащили в тесный двор тюрьмы, окруженный неприветливыми высокими стенами. Прямо здесь была оборудована виселица для мелких сошек вроде меня. Показательные казни на площади устраивали матерым преступникам, клятвоотступникам и опасным колдунам, а кому интересны бедные селянки?
Тюремщики опустили меня на землю, на шершавую, слипшуюся комьями сухую грязь. Один остался рядом, придерживая за шиворот, другой, позевывая, направился к виселице, где под надзором других палачей переминался с ноги на ногу грязный мужичонка. Он был пьян до такой степени, что то и дело норовил присесть на корточки, а то и прилечь. Он благодушно жмурился от яркого солнца и улыбался злобным рожам охранников.
Мимо меня прошла баба с ведром помоев, вылила их в яму у стены. Безразлично покосилась на меня: казней она повидала столько, что они давно перестали трогать ее сердце.
В дальнем конце площадки мужчины в мундирах городской стражи тренировались с копьями. Все они обращали на меня внимания не больше, чем на деревянный чурбан, стоящий под петлей.
Неужели вот так и закончится моя жизнь? В этом отвратительном месте! Вонь помоев, грубые хари, безразличные лица и ни травинки, ни листочка – взгляду не за что зацепиться напоследок.
Я взяла пример с пьяного мужичонки и подняла лицо, подставляя его солнцу. Посмотрела сквозь прищуренные веки вверх, будто со дна колодца. Синее небо, птица бьет крыльями, словно торопится быстрее перелететь это гиблое место… Ничего, скоро я тоже буду свободна!
Опустила взгляд и увидела джинна. Он переместился из-за спины и встал под виселицей, пристально на меня глядя. А ты гори в преисподней, лживое создание!
Петля была только одна – вешать нас будут по очереди. Мужичонку водрузили на чурбан и придерживали с двух сторон, чтобы не свалился. Третий тюремщик накидывал на голову преступника петлю, а пьянчужка добросовестно ему помогал, тыкаясь головой в веревку, как бычок, но все время промахивался.
Зрелище было одновременно и потешное, и грустное – но я смотрела, чтобы не видеть безжалостную тварь. Джинн, никем не замеченный, передвинулся ближе, заслоняя обзор. Шевельнул губами. Раз, другой…
Я зло зыркнула: «Ты уже прекратишь издеваться? Дай умереть спокойно!»
Он не прекращал и произносил как будто одно и то же слово. Я прищурилась. Джинн дает мне подсказку? Какую?
В камере нам не дали договорить. Джинн сказал: «Ты знаешь, что нужно сделать». Я чего-то не сказала, а без этого сделка не заключена? Но что?
– Тебя никто не видит и не слышит! – буркнула я вслух. – Почему нельзя сказать прямо?
Тюремщик огрел меня ладонью по спине.
– Молчать!
Другие, занятые делом и уже изрядно вспотевшие, но так и не пристроившие голову мужичка в петлю, только яростно покосились. Один процедил: «Блаженная».
Джинн усмехнулся. Ясно, он специально тянул время, наслаждаясь моим страхом и растерянностью. Он медленно приблизился: вот он на расстоянии нескольких шагов, вот – вытянутой руки, и наконец наклонился к самому моему лицу.
– Желай, глупенькая зайчишка. Желай.
Так вот оно! Как я не подумала! Без моего желания, выраженного словом, сделка не состоится.
– Я желаю… – тихо произнесла я. – Я желаю заключить сделку с джинном.
– Да будет так!
И в тот же миг джинн исчез. Я вытаращила глаза: ничего себе, сколько можно водить меня за нос!
Но моя оторопь длилась недолго. В закрытые ворота тюрьмы, окованные железом, затарабанили. Запела труба. Зычный голос, в котором я, однако, сразу опознала голос исчадия преисподней, крикнул:
– Открывайте, именем короля!
Тюремщики переглянулись, засуетились. Бросили пьянчужку, который благополучно сполз с чурбана на землю и засопел, свернувшись калачиком.
Стражники распахнули ворота, и в грязный дворик влетел изящный вороной конь с всадником. Заплясал, гарцуя и выбивая копытами комочки земли. Всадник в мундире королевского глашатая, в алом плаще с гербом дома Корнуолла с перекрещенными пиками и василиском, отпустил поводья, вынул из поясной сумки свиток и выпрямился в седле.
Я хлопала глазами. Всадник был смугл, темноглаз, и, хотя островерхая шапочка скрывала волосы, жгуче-черная прядь выбилась за ухом. Джинн! Да только никто, кроме меня, этого не знал.
Джинн окинул властным взглядом притихших стражников и принялся зачитывать приказ.
– Внимайте повелению Его Королевского Величества. Сего дня, двадцать пятого числа, месяца Урожайника, года шестьсот сорок пятого приказываю даровать жизнь сим смертникам в честь выздоровления двоюродной тетушки внучатого брата короля. Да будут благословенны ее дни!
Стражники переглядывались и почесывали в затылках. Я, знающая назубок все династические ветви королевского дома, мысленно посмеялась над мифической тетушкой, которой просто не существовало в природе. Но приказ короля есть приказ короля.
– Да будут благословенны ее дни! – хором повторили все.
Нас с пьянчужкой выдворили за ворота и захлопнули за спиной тяжелые створки. Бедолага, который так и не понял, как близок был к смерти, мирно завалился досыпать в ближайшую канаву.
Гордый всадник на лихом жеребце пронесся мимо, а я и рта не успела открыть, чтобы остановить джинна. Но браслет по-прежнему охватывал запястье, значит, ничего не стоит вернуть беглеца на место.
Я просто пошла вперед. По тесным грязным улочкам, вдоль стен домов, стараясь не смотреть на людей и не привлекать к себе внимания. Подумаешь, бредет какая-то худосочная замарашка.
Я никогда не бывала в этой части столицы. Когда мы с семьей приезжали в Форанг, я видела лишь широкие проспекты, дорогие рестораны, уют и роскошь. Сейчас я оказалась на задворках, где прямо под ногами валялся мусор, стены домов были в потеках помоев. Бедно одетые женщины смотрели измученно, а мужчины чаще раздраженно. Но взгляды некоторых липли ко мне, будто я была облита медом, – похотливые, мерзкие. Для этих мужчин я была доступным и лакомым кусочком. Я опускала голову и ускоряла шаг.
Где же этот гад?
Неожиданно сбоку ко мне пристроился парень и пошел рядом. Я шарахнулась в сторону, в переулок. Он догнал, надвинулся, заставляя отступить к стене. Пискнув, я схватилась за браслет.
– Желаю, чтобы ты стоял рядом! – крикнула я.
– Я и так рядом, – сообщил парень.
Только сейчас я рассмотрела, что это мой джинн, который снова изменил одежду. Мундир глашатая сменился кожаной стеганкой, надетой поверх холщовой рубахи. На поясе висел короткий меч в ножнах. Типичная одежда воина-наемника. Длинные черные волосы он перетянул веревочкой в хвост, но некоторые непослушные пряди все же выбивались.
Я прижала ладонь к груди, усмиряя колотившееся сердце. Судя по довольной ухмылке, джинн наслаждался моим испугом.
– Мне тоже нужна другая одежда! – распорядилась я.
Пусть помнит свое место! Он мой раб и должен слушаться.
– Хм…
– Желаю! Желаю другую одежду! – Я тут же спохватилась, что с коварного создания станется нарядить меня в тонкий пеньюар – чем не одежда? – Платье горожанки. Туфли. Все как полагается.
Мое веление было исполнено. А то, что платье оказалось заношенным и заштопанным на локтях, а туфли немилосердно жали, – так эти тонкости мы не обговаривали.
На перекрестке стоял мальчишка в зеленом берете и зеленой накидке. Я сразу узнала ученика корпуса вестников при дворце. Они должны обходить город по утрам и разносить новости, а самые лучшие ученики становятся королевскими глашатаями.
Мальчишка застыл, надменно задрав нос, и ждал, пока вокруг него соберется толпа. Он вынул из поясной сумочки алый кристалл и делал вид, что не замечает жадных взглядов: алый цвет означал, что будут произнесены важные новости.
Устремилась к вестнику и я.
– Неужто налоги опять подняли? – недовольно спросил горожанин.
– Да что ты сразу о плохом-то! – оборвала его женщина. – Может, наш милостивый король праздник какой затеял? Сейчас и объявление будет!
– Ага, праздник! Праздник обдирания липок! – буркнул мужчина.
Но в это время кристалл на ладони мальчишки засветился. Все притихли, я же едва подавила вскрик: в воздухе над кристаллом появилось полупрозрачное изображение, знакомое мне с детства, – отец на парадном портрете, висевшем в гостиной, рядом с портретами моих предков.
– Его величество милостивый король Карл II с прискорбием сообщает о чудовищном злодеянии. Сегодня ночью разбойничья шайка проникла в имение Лунная Роза, принадлежащее графу Киллиану Роджеру Августу Арчеру…
Горло сжалось, голова кружилась. Именно в этот миг случившееся перестало казаться кошмарным сном и сделалось жуткой реальностью.
Следом за изображением отца появился портрет мамы, какой она была в юности. Милая, улыбчивая, ласковая. Потом лицо Патрика с коротко остриженными волосами и такое серьезное, каким он никогда не был в жизни. Потом мое лицо…
– Единственная дочь графа Арчера – Вивиана Сюзанна Аделина Арчер – пропала. Ее тело не найдено. Сын графа Дейтона, Адриан Дейтон, наследник рода, объявляет награду в тысячу золотых за любые сведения, касающиеся местонахождения его невесты, и три тысячи тому, кто найдет ее невредимой!
Для портрета я позировала, когда мне едва исполнилось пятнадцать лет. Здесь я выглядела еще совершенным ребенком, с пухлыми щеками, с распущенными по плечам волосами. И все же была вполне узнаваема.
– Бедная девочка! – ахнула пожилая горожанка. – Жива ли… Никому не пожелаешь попасться в лапы разбойникам!
– А за найденное тело денег отсыплют? – по-деловому поинтересовался тот же самый разговорчивый мужик. – Это ведь считается сведениями?
Хорошо, что я стояла за спинами людей и никто меня не видел. Я машинально растрепала волосы, стараясь закрыть лицо, попятилась назад. И уперлась спиной в джинна. Почти уперлась, потому что он очень плавно подался в сторону, избегая прикосновения.
Я в панике огляделась, решая, в какую подворотню бежать.
– Они тебя не узнают, – тихо сказал джинн, который наблюдал за мной с обычной усмешечкой. – Тебя не узнает никто, кроме тех, кто видел прежде.
– Адриан узнает? – спросила я.
– Да. Но его здесь нет.
Кристалл на ладони вестника снова показывал Патрика, а парнишка расписывал, как храбро сражался молодой наследник рода и какая это потеря для королевства. Сам король скорбит!
Во рту сделалось горько, будто меня заставили выпить отвар полыни. Король скорбит! Представляю себе! А уж как скорбят Дейтоны и Фарли! Особенно Адриан. Еще бы, ведь желанный трофей в виде меня почти попал в руки, но ускользнул, просочился сквозь пальцы. Да Адриан носом землю рыть станет, чтобы меня отыскать!
Ничего, я окажусь быстрее! Соберу артефакты и поверну время вспять!
– Пошли отсюда, – пробормотала я.
Я не знала, куда идти и что делать дальше. С чего начать? Ни единой мысли, за которую можно зацепиться. Пустота в голове, в душе и… желудке.
Он напомнил о том, что голоден, неприличным урчанием. Я схватилась за живот и чуть не сгорела со стыда. Моя гувернантка, госпожа Легель, отчитала бы меня как малявку за такую вульгарность. «Истинная леди не должна голодать, но и не должна наедаться досыта. И сытый, и голодный желудок мешают размышлять о благопристойных вещах…»
Мешают размышлять! Я не ела почти сутки, не считая бокала шампанского вечером. Последняя моя трапеза – хлеб с джемом вчера за завтраком.
Мне было так плохо и тяжело на душе, что казалось, я не смогу впихнуть себя и крошки, но мне нужен план, а значит, я обязана позаботиться о теле!
– Я голодна! – сообщила я джинну, когда мы отошли подальше от толпы и встали в тени глухой стены. – Сделай мне…
Я задумалась, мысленно перебирая еду, которую можно жевать на ходу. Однажды, будучи в столице, я видела, как ватага мальчишек ест из промасленного кулька картофельные палочки, истекающие жиром. Папа наотрез запретил мне даже мечтать о такой гадости, но Патрик тайком притащил мне кулек. Правда, палочки к этому времени отсырели и сделались квелыми.
Продавали на улицах города и зажаренную до хруста мелкую рыбешку, и отварной картофель. Придется есть руками, но что поделать.
– Желаю картофельных палочек!
Джинн странно хмыкнул и протянул мне бумажный сверток, который будто вытащил из воздуха. Я тут же сунула палочку в рот, но не почувствовала ни вкуса, ни запаха, словно жевала бумагу.
– Что это? – опешила я.
– Иллюзия, – усмехнулся джинн. – Так же, как одежда на тебе. Как конь, на котором я въехал во двор тюрьмы. Слухи о возможностях джиннов сильно преувеличены.
– Я ею не наемся…
Джинн чуть наклонил голову с бесстрастным видом, но в глазах его горело удовлетворение. Он снова упивался моей беспомощностью. Гад, гад! Ну ладно!
– Иллюзию монет тебе ведь ничто не помешает создать? – презрительно спросила я.
Спустя несколько минут я сидела в забегаловке, которых было полно в этой части города. Она насквозь пропиталась кислым запахом пива и курительной смеси, замызганные столы можно было отчистить только с верхним слоем древесины. Радовало лишь то, что ранним утром в трактире оказалось тихо и пусто.
Я села за дальний столик в углу, спиной к двери. Джинн расположился напротив. Заспанная подавальщица принесла завтрак: толстый ломоть серого хлеба, яичницу и запотевшую глиняную кружку. Я понюхала:
– Пиво? Ой… Можно воды?
– От воды ты, дорогуша, будешь дристать дальше, чем видишь, – грубо ответила служанка. – Пей, ничего с тобой не сделается. Оно слабое.
Я вцепилась зубами в хлеб. Он оказался вчерашним, твердым, как подошва. Чтобы протолкнуть кусок в горло, пришлось сделать изрядный глоток пива. Прогорклый напиток ударил в нос, я закашлялась.
А потом без перехода разревелась. Слезы катились по щекам, капали на хлеб, смешивались с пивом… Перед внутренним взором снова и снова вставали портреты. Папа, мама, Патрик… Сердце рвалось и болело, будто чья-то безжалостная рука проникла в мою грудь и терзала, и сжимала его.
Я совсем одна в этом мире. Совсем одна! Не считая хитрой и коварной твари, с которой я теперь связана договором. Я впервые за долгое время подняла глаза на джинна и вздрогнула от мрачной радости на его лице, которую он и не пытался скрыть.
– Каково это, терять родных и любимых? – спросил он, вперив в меня черный взгляд. – Наверное, легче позволить красным муравьям искусать себя до смерти, лишь бы перебить эту боль? Подставить руки под каленое железо? Да только это не поможет. Ты горишь в огне, зайчишка.
– Ненавижу тебя! – прошептала я. – Как же я тебя ненавижу, погань.
Джинн никак не отреагировал на мою неприкрытую ненависть и ничуть не изменился в лице, но его ответ заставил кожу покрыться мурашками.
– Не боишься, что на закате, когда придет время исполнять свою часть договора, я тебя придушу? – спокойно спросил он.
А смотрел так, что стало ясно: не шутит.
– Не боюсь! – выпалила я, вовсе не чувствуя той отваги, что звучала в голосе. – До смерти не задушишь. У нас договор!
Джинн криво усмехнулся. Ох, не нравилась мне эта отвратительная улыбочка!
– Нельзя нарушить сделку, – неуверенно произнесла я. – Ты ведь…
Сердце заколотилось как бешеное.
– Ты ведь не солгал? Время можно повернуть вспять? Мы… Я… Если я соберу все артефакты, моя семья останется жива? – торопливо заговорила я.
– Солгал, – ответил он. – Или не солгал. Ты все равно этого не узнаешь, пока не соберешь артефакты.
По непроницаемой физиономии джинна невозможно было понять, какой вариант истинный. Он насмехался надо мной, продолжит глумиться и дальше. Пора брать себя в руки и перестать вестись на провокации.
Я некоторое время молча завтракала: отщипывала кусочки от краюхи и ковыряла желток подгоревшей яичницы.
– Ладно… Раз уж нам пришлось заключить временный союз, постараемся не вести себя как дикари. Хочешь есть?
– Я не нуждаюсь в еде.
– Ну… Понятно. Не нуждаешься. Но, может, хочешь попробовать, что едят люди?
– Нет аппетита.
Я вскинула взгляд и прикусила язык, с которого готово было сорваться язвительное «Из-за меня?» Спокойствие! Союз, мир, цивилизованные воспитанные люди! Во всяком случае, я.
– Как тебя зовут?
– Тот, кто первым вызвал меня из браслета, назвал Редьярдом.
– Редьярд? Разве могут быть у джиннов такие имена? – не поверила я.
– Настоящее я тебе не скажу.
– Может, я стану называть тебя «раб браслета»? – не удержалась я. – Как ты меня – зайчишкой!
– Лживым зайчишкой, хозяюшка. Можешь называть как твоей душе угодно, но это не значит, что я откликнусь.
Я сжала кулаки и со свистом втянула воздух сквозь сомкнутые зубы. Разговаривать с джинном все равно что пытаться пробраться сквозь запутанный лабиринт или решить сложную шараду: необходимо следить за каждым словом.
Редьярд, значит. Стоит признать, это имя удивительно подходило джинну. В нем звучала и ярость, и яркость.
– Яр… – негромко произнесла я, приноравливаясь. – Яр.
Как ни странно, возражать джинн не стал. Я допила гадкое на вкус пиво, собираясь с мыслями. Хотя по утверждению подавальщицы напиток был слабым, я все же слегка захмелела и ощущала в себе невиданную доселе храбрость и наглость.
– Я очень мало знаю о джиннах, – призналась я. – Скажи, как ты узнал о…
«Смерти», «гибели»… Слова царапали горло.
– О трагедии в моей семье. Ведь тебя там не было.
– Я знаю все, что случилось в жизни моего хоз…
Теперь ломало джинна.
– Хозяина браслета, – выкрутился он. – Все, что он видел своими глазами, и все, что он сам знает об окружающем его мире. Мне не надо учиться правилам этикета, изучать геральдику или расспрашивать о событиях твоего детства. Эти знания приходят сами и постепенно. Оживают, словно воспоминания. Не сразу… Сначала я узнаю самое важное, как, допустим, убийство твоих родителей. И чуть больше, чем ты. Твой отец умер не сразу, он успел увидеть, как барон Фарли несколько раз воткнул нож в грудь твоей матери, однако был слишком слаб, чтобы помешать.
Джинн произнес последние фразы таким будничным, таким скучным тоном, что я не сразу осознала ужас сказанного, а когда осознала – заледенела до кончиков пальцев на ногах. Кровь отхлынула от щек, руки затряслись.
Сказать ему, какая он паскуда? Джинн лишь обрадуется, что снова сумел растравить душу.
– Желаю монету, – коротко приказала я. – Мы уходим.
Джинн отломил крошку от хлебной корки, подбросил в воздух, поймал в ладонь мелкую серебряную монету и протянул мне. Подавальщицы в зале не наблюдалось, поэтому я оставила монету на прилавке, идя к выходу.
Я совершенно не ожидала, что у самого порога меня грубо схватят за воротник. Я забилась, точно котенок, поднятый за шкирку. Крепкая рука развернула меня, и я оказалась нос к носу с распаренной красной физиономией. Амбал с закатанными по локоть рукавами, в кожаном фартуке, злобно скалил зубы.
– За нос меня водить, дрянь?
– Что? – пискнула я. – Ой! Отпустите! Что случилось?
Хозяин забегаловки – это был он – разжал хватку, я шлепнулась на пятки, а мужчина поднес к самому моему носу мозолистую ладонь, на которой лежала знакомая крошка хлеба.
– Это что, по-твоему? Монета?
Я с ненавистью зыркнула на Яра, который, пользуясь невидимостью, с живым интересом наблюдал за разборкой. Заметил мой взгляд. Улыбнулся. Весело ему!
– Нет, не монета, – признала я, опустив голову. – Простите.
Мужчина рассмотрел меня с ног до головы, подмечая и заплаты, и общий затрапезный вид.
– Магией, значит, владеем, а деньгами нет?
– Угу… – покаянно согласилась я. – Извините.
– В академию магии приехала поступать?
Неожиданный вывод, про академию я и не думала.
– Угу, – подтвердила и на этот раз.
– Может, в том местечке, откуда ты родом, этот фокус бы удался. Но тут таких магичек-неумех за версту заметно. Вон, видишь, у меня защитные артефакты над дверью?
Хозяин таверны так гордился своей предусмотрительностью, что перестал злиться и перешел на миролюбивый тон.
– Так что, девочка, придется отработать.
Я напряглась и против воли нашла глазами джинна, тот безучастно развел руками.
– Я…
– От твоей слабенькой магии мне проку нет, а вот посуды со вчерашнего дня осталось – полный чан. Так что закатывай рукава и приступай!
Я не рискнула снова прибегать к помощи джинна: пока все загаданные желания оборачивались неприятностями, большими и маленькими, но радости не принесло ни одно.
Поначалу дело не ладилось. Я впервые мыла посуду и не ожидала, что мыльные тарелки, как живые, будут норовить выскользнуть из рук. Одна так и вылетела, грохнулась на пол, но, к счастью, не разбилась. Видно, рачительный хозяин наложил на посуду бытовое заклятие – расколошматить ее не так-то легко.
Постепенно я приноровилась. От монотонной работы неожиданно стало легче на сердце. Теплая вода согрела ладони, переливчатые пузыри, появляющиеся на поверхности воды, напоминали о радуге после ненастного дня. О надежде. О рассвете после долгой мрачной ночи.
А когда осталось вымыть последнюю тарелку, меня озарила идея.
– Академия магии! – произнесла я вслух.
Во-первых, чтобы не потерять мысль, а во-вторых, чтобы поставить в известность джинна, с которым не хотелось разговаривать напрямую.
– Сейчас проходят вступительные экзамены. Я тоже попробую поступить! Магии у меня нет, но это неважно: на первых порах обману комиссию, а надолго мне задерживаться и не придется. Заберу кувшин и сбегу!
Я ожидала услышать в ответ очередную язвительную реплику, но Яр сказал только:
– Идем.