Анна Самохина
Алые птицы
Могли ли они догадаться, будучи детьми, что однажды всё станет слишком серьёзно? И нет, не повзрослели – просто встали на одну сторону. Девочка, которая нравилась обоим, не доставалась никому. Если в команде по волейболу было только одно свободное место, то оно и оставалось свободным. Если один начинал дружить с кем-то другим, то второй заставлял чужака исчезнуть из их жизни.
У них были общие цели, интересы и ценности. Они смотрели одинаковые фильмы и читали одинаковые книги – не потому, что они им нравились, просто им нужны были темы для общения.
Они выросли, и интересы начали расходиться. Павел всеми силами пытался удержать друга возле себя, злился на его новых приятелей, пересиливал себя при посещении их вечеринок. Попытка угнаться за Георгием была отчаянным желанием одного плюсового магнита угнаться за другим – сколько ни беги, догнать никогда не получится.
Когда они закончили школу и уехали в город, цели разошлись окончательно. Детские мечты на вечную дружбу рухнули, и Павел в один вечер на очередной алкотусовке понял: это всё бесполезно. Тогда он отпустил Георгия, больше не появлялся в кругу его друзей и не звонил ему.
– Я всё помню, – с усмешкой ответил Георгий, отсалютовав другу полупустой бутылкой. – Ты без меня окончательно сгниёшь в своём болоте. Мы ведь лучшие друзья, и никто между нами не встанет. Ни Полина, ни Семён, ни следак из города.
Когда через месяц Георгий позвонил сам, Павел понял, что если не гнаться за другом, он рано или поздно вернётся сам. Ведь Георгий не выносит одиночество, а значит, у Павла появился отличный рычаг для давления.
– Кстати, насчёт Полины, – продолжил Георгий и опасливо скосил глаза на Павла. – Вы с ней снова сошлись или мне показалось?
– Не показалось. И что? Нельзя?
– Я такого не говорил. Просто интересно.
Да, Павел прекрасно знал о чувствах друга к этой девушке. Но это не значило, что он должен отказываться от удовольствия провести с ней время.
– У тебя есть проблема посерьёзнее, чем Полина, – Павел открыл вторую бутылку, а свободной рукой взял кусок засохшей пиццы.
– Ты что-нибудь придумаешь, не сомневаюсь.
Павел сделал большой глоток. Безалкогольное пиво было по праву самым ужасным напитком, который только придумало человечество.
– Я один не справлюсь. Тут проблема гораздо обширнее, чем я думал. Мне всё время кажется, что я где-то просчитался и где-то чего-то не понимаю. Знаю, что все вокруг мне врут. Но как раскрыть дело, не зная правды? Ты должен мне помочь. Хоть где-то твой ум пойдёт нам на пользу.
Георгий не любил заниматься «нужными» делами. Павел до сих пор с трудом понимал, кем тот работает, но предпочитал это не спрашивать. Одно он знал точно: Георгий был умным. Безжалостным собственником, хитрым, изворотливым и самовлюблённым, эгоистичным циником, холодным и беспринципным. Он умел добиваться своих целей любой ценой, любыми жертвами. Когда он успел приобрести эти навыки, Павел не помнил, ведь в глубоком детстве друг был совсем другим. Но если бы Георгий пускал все свои таланты на дело, то не был бы таким одиноким и бесполезным, как сейчас.
– Хорошо. Когда приступим? – Георгий согласился как-то подозрительно быстро, но Павел понимал, что у друга просто нет других вариантов.
– Днём. Сначала надо как следует отдохнуть, потом я хочу съездить к Максиму, узнать про компромат.
– Ха! А он тебе прямо-таки расскажет.
– Так придумай, как заставить его рассказать, – отмахнулся Павел.
– Легко сказать… Нужно узнать, что ему надо. Чего хочет, чего боится и всё прочее.
– Семён тем же промышлял.
– Да, да, и плохо кончил. Если есть другие варианты, то валяй.
– Ты в этом спец, так что вот и развлекайся.
– Время ограничено?
Павел поджал губы и уничижительно посмотрел на друга. Тот редко задавал настолько очевидные вопросы. Поскольку Георгий смотрел с лёгкой улыбкой и заинтересованностью, Павел сделал вывод, что тот просто пытается его разозлить. Да, иногда он был просто невыносим. А ещё удивлялся, почему Полина в его сторону даже не смотрит.
– Следователь из города легко выйдет на тебя, а потом и на меня. Надеюсь, мне не нужно объяснять, каким образом ты исчез с камер видеонаблюдения на мосту Милосердия. Мы оба сядем, причём надолго.
Георгий обиженно насупился.
– Ладно, убедил. Сходи всё-таки к Максиму, хоть узнай, в какую сторону мне смотреть. А дальше видно будет.
– Схожу. Ох, сколько дел ты мне разом нашёл…
– А ты жаловался, что скучно. Кстати, у тебя с градусом что-то есть?
– Есть. Погоди, принесу.
Павел с неохотой встал и зашёл в дом; там он спустился в подвал, где отыскал пятилитровую банку крепкой яблочной самогонки. Он делал её каждый год, когда собирал на удивление кислую падалицу на родительском участке. Но, признаться, Павел не любил самогон.
Не имея под рукой другой ёмкости, Павел налил жидкость в небольшой сотейник иа вернулся н задний двор к Георгию.
Они выпили всё до дна, по очереди прикладываясь к кастрюле. Запах спирта парализовывал лёгкие, и Павел старался не дышать, пока мелкими глотками вливал в себя чистый сорокасемиградусный самогон, который с особым наслаждением готовил полтора месяца.
Чёткая картина мира смазалась и поплыла кадрами, а затем и вовсе странными эпизодами, словно увиденными отделённой от тела душой. Время шло, но для Павла будто остановилось, и он парил на гранитных облаках, которые хоть и поднимали к лазурной пустоте, с двойной силой тянули вниз.
Небо потихоньку светлело, и первые птицы, в хаотичном полете носясь по небу, чирикали громко и истерично. Вверху проплывали полупрозрачные перистые облака, и солнце, поднимаясь из-за горизонта, слепило глаза Павла.
– Пойдём гулять? – спросил Георгий и встал, не дожидаясь ответа.
Павел и не был против. Он допил оставшиеся капли самогона и кинул сотейник на стул Георгия. После этого встал и потянулся, разминая затёкшие мышцы. Холодный воздух обволакивал тело, но внутри разлилось тепло.
В тихий предрассветный час на улице не было ни души. Только они вдвоём шли по центру дороги и прислушивались к шелесту листьев. Запах августовского утра – тумана и костров – навеивал воспоминания о детстве, когда всё было просто и понятно. В те далёкие годы Павел мечтал быть взрослым, потому что родители запрещали ему гулять по ночам и пить пиво. Он вырос; теперь это делать можно, но совсем не хотелось. Как оказалось, быть взрослым не так уж и весело. И Павел терялся в догадках. Он не знал, какое решение будет правильным, хотя взрослые люди вроде как должны это знать.
Но сейчас он был твёрдо уверен в том, что всё делал правильно. Георгий много лет был его лучшим другом. Будет правильно помочь ему выпутаться из этой истории.
Да и Семён, вообще-то, своё заслужил.
Оставалось только найти человека со странными принципами, который по неясной причине решил устроить игру с символизмом.
Пока Павел пытался размышлять и не улететь фантазией в неясные дали, Георгий обернулся с лукавой улыбкой, обещающей что-то интересное. Он глубоко вдохнул и протянул к Павлу руку.
– «Ну здравствуй! Как жизнь, как дела твои?» – выкрикнул Георгий начало песни, которую много лет назад они пели под пиво и сушёную таранку. – «Как ты изменилась в глазах моих».
– «Я тоже, как видишь, уже другой», – подхватил Павел. – «Но только, как ты, не дружу с травой».
– «А помнишь наш вечер, и белый снег»…
– «Ложился на плечи тебе и мне?»
– «Шёл первый и тёплый снег декабря».
– «Тогда я не знал, какая ты дрянь».4
Георгий залился смехом. Они не пели вместе уже долго, и Павел вдруг понял, насколько текст близок к истине.
Двадцать четыре года назад, в самом начале зимы они познакомились. Родители Георгия переехали в Птицын, скрываясь от шума города и, как теперь уже подозревал Павел, городских бандитов. Они поселились по соседству с семьёй Павла, и тот долго наблюдал в окно, как они разбирали вещи. В тот день утром шёл крупный снег, напоминающий огромные пушистые хлопья. К обеду потеплело, и снег, не долетая до земли, превращался в дождь.
Павел не испытывал большой радости от общества назойливого Георгия, однако быстро к нему привык. Их игры были интересными, но других детей они в них не брали; Георгий злился, когда Павел начинал предпочитать ему компанию других мальчиков. А тот относился к его ревности вполне равнодушно.
Тогда он ещё не знал, какой Георгий на самом деле мерзкий.
А Георгий не знал, каким циничным вырастет Павел.
Наверное, они были достойны друг друга.
И сейчас, идя по белой сплошной полосе посреди дороги, Павел мог только заглядывать в пустые окна не менее пустого города, горланить песни и знать, что никто ему ничего не скажет. Потому что всем было плевать. И Павлу тоже.
Они дошли до центрального бульвара, и Георгий раскинул руки, поднимая лицо к уже светлому небу. Первые лучи солнца поднялись над землёй и теперь едва-едва освещали верхушки деревьев. А Павел повернулся к другу и расплылся в улыбке.
– Знаешь, я понял, что мне надо сделать! – воскликнул он и тоже посмотрел на небо.
– Придумал, кто убийца?
– Ты всё об этом? Нет, конечно. Но я понял, что мне надо ещё раз сходить к Алисе.
– Я к Полине уже долго хожу.
– Ты – другая история…
Павел открыл на этот раз точно последнюю пачку с сигаретами и протянул её Георгию. Тот взял одну, остановился возле мусорного контейнера и вынул из кармана куртки зажигалку.
– Все ещё надеешься вернуть Алису? – спросил он, закурив.
– Ты же ещё пытаешься замутить с Полиной.
– Я не пытаюсь.
– А я вот пытаюсь. Живу бесцельно и глупо. У меня была семья, а я сам всё разрушил. Ну не идиот?
– Не без этого, – Георгий затянулся и на некоторое время замолчал. – Знаешь, многие женщины не терпят измены. Но ведь ты из семьи не уходил и никого не бросал. Подумаешь, любовница… Да и какая Полина любовница? Отвлечение от жены с обосраными пелёнками и орущего ребёнка. С Алисиной стороны тоже было глупо лишать Соню отца.
– Тебя заслушаешься, даже поверишь.
– Я не прав?
– Относительно. Я предал её, это правда. Пока ей было трудно, я развлекался на стороне. Повёл себя не как мужик, а как… Да не знаю, ребёнок?
– Ты ведь не хотел ни детей, ни жениться. Она залетела специально и тебя на себе женила.
– Ты уже говорил…
– И скажу ещё раз. Ты бы и над этим подумал, Паш.
– Все хотят иметь семью. Видать, так я ей приглянулся.
– Ага, ты.
– Зарплата у следователя мизерная.
– И все знают, сколько у них взяток.
Павел закатил глаза.
– Тогда бы она не ушла.
– Женщины порой бывают очень странными…
– Ладно, это не так уж важно. Важно то, что я хочу её вернуть.
Георгий ничего не ответил. Вероятно, знал, что разговор бессмысленный, потому что Павел вёл его уже в шестой раз за это лето.
Георгий просто продолжил путь, напевая знакомую с детства песню.
– «Но-очь… нежна… расшатанными нервами. Половина первого… Не-езнакомый бульвар».
Бульвар был вполне знакомый, но в предрассветный час всё вокруг казалось странным и искажённым. По мере взросления Павел всё больше склонялся к мысли, что если пытаться обмануть жизнь, она быстро разгадает этот план и выкинет тебя из своего потока.
– «Не спеша… блуждаем лабиринтами, литрами и пинтами… за-аливаем пожар», – продолжил Павел.
– «Ты веришь в эти песни, средство от депрессий, напудренные головы».
– «Ты любишь Девид Боуи»…
Павел чувствовал свою свободу и наслаждался ею. Но какая-то тень всё равно закралась в уголок мыслей и нашёптывала что-то неясное. Он чувствовал, что жизнь идёт не так, как ему бы хотелось. Деньги не жгли руки, но лежали мёртвым грузом на счетах, ведь потратить их было некуда. Павел убеждал себя, что откладывает на будущее дочери, однако прекрасно понимал, что за долгие годы многое изменится.
Он не тратил эти деньги. Почему?
– «Страницы дневника, Лолиты на плакатах, застенчивые, голые», – продолжил Георгий.
Он вскочил на лавку и прошагал по ней.
– «Ты любишь Девид Боуи».
– «У-удивлять… умными цитатами. – Георгий подошёл к Павлу и схватил его за руку, утягивая в танец, больше похожий на те, что в клубах танцует под утро пьяная молодёжь. – Ньютоны и атомы… по-о кольцу разгонять».
– «Про-овожать… улицами млечными, и любому встречному»…
– «Мир за бесценок отдать».5
Павел и сам не понял, почему ноги свернули на улицу, где жила Алиса. Но когда он остановился напротив её дома, все стало ясно.
Они развелись пять лет назад. Пять долгих лет, почти шесть – целую вечность назад. Тогда оба были наивны как в день, когда они поженились.
Может, Георгий был прав, и Алиса обманом женила Павла на себе. Но те четыре с половиной года в браке были всё же самым счастливым временем для него. Временем, наполненным кричащим ребёнком, постоянно занятой Алисой и полным завалом на работе, куда Павел только-только устроился. Но ещё это было время, когда он мог планировать своё будущее, вместе с женой выбирая обои в детскую. Когда после смены он возвращался не в тёмную квартиру, а домой, где было тепло и вкусно пахло.
Но Павлу почему-то казалось, что всё хорошее, получаемое в семье, должно доставаться просто так. Он устал от криков, завалов и одинаковой серости Алисы, бегающей по комнатам с кривым пучком на голове. Ему хотелось свободы, хотелось страсти – и всё это давала Полина.
Нет ничего удивительного в том, что Алиса быстро разгадала измену Павла и развелась с ним, как только их дочери исполнилось четыре года. Жалел ли об этом Павел? Каждый день.
Но у Алисы был новый муж, и лезть в её семью Павел считал неправильным. Только сейчас, под действием качественной трижды отдистиллированной самогонки, ему вновь захотелось увидеть бывшую жену. Хотя он и общался с ней в прошлые выходные, когда забирал дочь на прогулку, этого было мало.
Павел свернул в один из переулков, неторопливо приближаясь к нужному дому. Солнце поднялось высоко, но недостаточно; Сергей наверняка ещё дома. Поэтому Павел повёл Георгия в круглосуточный продуктовый магазин.
За их спинами хлопнула дверь. Друг остановился у прилавка с печеньями и шоколадом, а Павел прошёл к холодильнику для напитков. Из напитков в нём находился только «Гараж», который Павел с радостью пил только лет десять назад – тогда он не переносил даже запах обычного горького пива, а чувствовать себя взрослым хотелось. Денег хватало только на это.
Он выбрал две бутылки грушевого «Гаража» и повернулся к Георгию. Вздохнув, взял ещё две бутылки другу и отправился на кассу.
– В десять приходите, – с недовольством процедила Ольга – кассир и владелица этого магазина одновременно.
– В десять пробейте, – тем же тоном ответил Павел и положил на ленту вчетверо сложенные триста рублей. – На сдачу возьму жвачки по рублю.
Он забрал из потрепанной коробки четыре жвачки с химическим вкусом яблока и окликнул Георгия.
Друг с неохотой последовал за ним. Они расположились на перекошенной от времени лавке возле магазина, и Георгий открыл две бутылки об край доски.
– Не передумал идти к Алисе? – спросил Георгий, отпив пару глотков.
– Нет. Я скучаю по ней.
– Если скучаешь, почему ходишь к Полине?
– Одно другому не мешает, – усмехнулся Павел.
Он предполагал, что его встречи с Полиной могли задевать Георгия, но не планировал их прекращать. В конце концов, последнее слово оставалось за Полиной, а она выбирала его.
Тихое утро и тепло середины августа заставляли Павла расслабиться. Но он знал, что не может это сделать. Пока не напал на след таинственного символиста, оставалась вероятность, что из города приедет другой следователь. И тогда не поздоровится никому в Птицыне. Но всё-таки… Мог ли Георгий обидеться?
– Слушай, – Павел пихнул друга в плечо. – А ты не злишься, что я сплю с Полиной?
Георгий на полминуты задумался, серьёзно глядя в глаза Павла. Потом улыбнулся уголками рта – остро, хищно и совсем не по-дружески.
– Нет, конечно. Это ведь её выбор.
– И ты не убьёшь меня за это?
Георгий перестал улыбаться.
– О чём ты, брат? Продажный мент для меня важнее продажной девки.
Павел глотнул отвратительное пиво с привкусом груши, не отрывая взгляда от друга. Он знал, что тот говорит правду.
– Значит, мы будем вместе всегда.
– Но в следующей жизни я обязательно тебя убью.
– Надеюсь, я убил тебя в прошлой.
– И в этой я стал твоим наказанием?
Павел рассмеялся и перевёл взгляд на небольшую площадку перед магазином. На улице начали появляться первые люди, и он вспомнил, что сегодня работает с восьми. Муж Алисы, Сергей, уходил из дома немногим позже семи – а значит, у Павла появлялось около сорока минут на то, чтобы встретиться с бывшей женой.
Он встал с лавки и покачнулся, схватившись за стену здания. И хотя что-то подсказывало ему, что пьяным заявляться домой к Алисе и ребёнку не очень красиво, Павел не собирался отступать. Поэтому он кое-как выровнялся и сфокусировал взгляд на Георгии.
– Пойду, – выдавил он. – Не отговаривай меня.
– И не подумаю. Это твоё дело.
– И потом не говори, что я дебил.
– Не скажу.
– Честно?
– Нет.
Георгий отсалютировал полупустой бутылкой и сделал новый глоток. Павел пошёл прочь: он пару раз завернул на знакомые улицы и остановился у большого светло-коричневого дома.
Павел сверился со временем – уже было начало восьмого. Сергей наверняка уехал, поэтому он спокойно постучал в калитку – получилось громче, чем рассчитывал, однако вряд ли Соня ещё спала, ведь она всегда просыпалась рано.
Павел постучал ещё; терпение таяло стремительно, как вода на раскалённой сковородке. Потом ещё. И ещё. Он стучал до тех пор, пока дверь под его рукой не распахнулась, а в проходе не показалась разозлённая Алиса.
Её длинные тёмные волосы были всклокочены, но лицо показалось Павлу спокойно-угрожающим.
– Привет, – неловко поздоровался он.
– Ты время видел? – спросила девушка и с неудовольствием поморщилась. – Ты что, пьяный?
– Если только чуть-чуть. Можно зайти?
Алиса на несколько секунд задумалась, после чего все же отошла в сторону. Павел двинулся во двор, по дороге неловко схватившись за дверной косяк, пытаясь не слишком шататься.
– Чего тебе? – спросила Алиса, складывая руки на груди.
– Нельзя прийти?
– Вообще-то лучше не надо.
– И в дом не пустишь?
– Ты шумишь. Разбудишь Соню.
– Никакого шума, обещаю.
Алиса вздохнула. Она окинула Павла оценивающим взглядом, нахмурилась, но с неохотой согласилась.
– Ладно уж, пойдём на кухню. Будешь чай?
Павел кивнул.
За пять лет он посмотрел много фильмов об изменах. Прочитал много книг. Поговорил с людьми, которых предали возлюбленные. И он сомневался, что на месте Алисы предлагал бы себе чай.
Но бывшая жена зашла в дом. Павел последовал за ней на большую светлую кухню, в окно которой било восходящее солнце.
Девушка налила в кружку слегка остывшую воду и бросила несколько листков сухого чая. Положила полторы ложки сахара, перемешала; от этого монотонного звука голова у Павла начала кружиться.
– Алиса, я должен тебе сказать, – начал Павел, собираясь с мыслями. – Я так ужасно ошибся. Прости меня, правда, я совершил ужасную глупость.
– Я не злюсь.
– Давай начнём все с начала?
– Слушай, я ведь уже говорила тебе, – она поставила чашку на стол перед Павлом, а сама села напротив. – Я не могу доверять тебе снова. Даже если захочу. Такой я человек, ничего не поделаешь, ты только должен смириться. «Нас» в будущем уже не будет. У меня другая семья, новый муж. Тебе стоит начать жить своей жизнью.
– Но я не могу. Вы с Соней – моя жизнь.
– Ты приходишь постоянно. Правда, хватит. Сережа может неправильно нас понять, если увидит, или Соня ему скажет. Не испытывай судьбу, просто уходи.
Павел отхлебнул недостаточно горячий чай и печально воззрился на Алису.
– Я люблю тебя. Не оставляй меня, прошу. Я без тебя не могу.
– Уже поздно, Паш. Твоя любовь мне нужна была несколько лет назад. Сейчас – нет.
– Давай начнём все с начала? Я всё понял, всё осознал, клянусь, этого не повторится. Только вернись ко мне.
Алиса покачала головой, а Павел уронил голову на руки и прерывисто выдохнул. Неприятно стянуло грудь какое-то уже привычное чувство, но Павел не мог дать ему название. Боль? Отчаяние? Или, может быть, злость? Он боялся искать ответ.
Поэтому не придумал ничего лучше, чем поднять голову и улыбнуться, делая вид, что всё хорошо. Это стало привычным.
– Я понял. Не будем о грустном. Лучше расскажи, как ты? Вижу, у Серёжи большой дом. Не пусто в нём?
Алиса недоумённо подняла брови, а Павел отвесил себе мысленную пощёчину. Он не должен даже намёками показывать, что часто думает об этом.
– Нет, мы любим простор. У нас много свободных комнат, и к нам часто приезжают гости.
– Разве у тебя много друзей?
– Обычно Серёжины. И родные его часто у нас бывают. Мои тоже приезжают, но реже.
Павел пару раз мельком уже видел комнаты. Несколько и вовсе пустовало, и по нейтрально-весёлым цветам обоев он отметил, что те готовились для детских.
Он ничего не ответил, Алиса тоже молчала, лишь неловко потёрла шею. Остывающий чай Павел глотнул скорее из приличия, чем от желания, и отметил, что тот был невкусным несмотря на привычные полторы ложки сахара.
Сидеть на кухне напротив человека, который когда-то был ближе и роднее всех в этом мире, в тишине и осознании, что кухня чужая, было откровенно больно. Павел не узнавал Алисины черты, но при этом скучал по ним невероятно. Он не находил даже самых нелепых слов, чтобы завязать самый неловкий разговор в его жизни, и Алиса тоже молчала. С ней не о чем больше говорить.
Павел вспоминал время, когда они были вместе. Когда Алиса улыбалась, а он осторожно и даже испуганно каждый день смотрел на её живот – и не замечал, как тот растёт. Помнил, как держал на руках Соню и не мог поверить, что это его ребёнок, который теперь будет жить в их семье.
И так извивающийся от кислоты воспоминаний мозг показывал новые картины. Особенно чётко Павел помнил одно: как была зима, стоял трескучий мороз, кусающий щеки и пробирающийся за ворот. Павел поздно возвращался с работы, засидевшись до ночи с каким-то глупым делом. Во многих окнах на их улице давно погас свет, и они глядели на улицу своей чернотой или плотно закрытыми ставнями. Только из одного лился тёплый свет – и там, посреди покрытой льдом дороги, под начинающимся снегопадом, Павел чувствовал кипящее внутри пламя. Оно согревало его настойчиво и так отчаянно, что он перестал чувствовать холод вовсе. Павел не помнил, сколько так простоял, в десяти метрах от собственных окон, наблюдая за тем, как Алиса неторопливо помешивает греющийся в кастрюле суп.
Воспоминание померкло. И сейчас, в довольно тёплой комнате, под горячими лучами встающего солнца, Павлу было холодно.
Ничего не говоря и даже не прощаясь, он вышел из чужого дома. Солнце заглянуло в его глаза, будто пытаясь отыскать в них правду.
Глава 8. Влюблённый кошмар
21 августа. Утро.
Косые лучи утреннего солнца проходили сквозь бутылку розового шампанского и будто зажигали его изнутри тысячей безупречных бриллиантов.
Вера, гася внутри нетерпение, положила голову на плечо Максима. Держа бутылку левой рукой, он осторожно прокручивал пробку правой. С уверенным хлопком пробка вылетела из горлышка и, описав высокую дугу, приземлилась на плитку в четырёх метрах от Веры. Под небольшим наклоном улицы она покатилась вниз, в сторону моста.
– Поздравляем нас, – с улыбкой произнёс Максим, глядя на Веру долгим счастливым взглядом.
Девушка первой глотнула шампанское прямо из горла и передала бутылку Максиму – с сегодняшнего дня её мужу.
– Если меня когда-нибудь спросят, испытывала ли я абсолютное счастье, то я обязательно вспомню этот момент, – прошептала Вера и снова склонила голову на плечо новоиспечённого супруга.
Когда она была маленькой, то часто думала о своей будущей свадьбе. Мечтала надеть самое красивое белоснежное платье, туфли на цокающих каблуках и фату, которую за ней будут нести соседские дети. Она живо представляла сотню гостей за пышным столом, поздравления, крики «горько!» и танцы до середины ночи.
Но Вера никогда не думала о том, каким будет её муж. В мечтах он и не фигурировал – был просто частью декора или интерьера богато украшенного зала.
Реальность оказалась далёкой от фантазий. Сейчас Вера сидела на широком бортике клумбы, которая поднималась над вымощенной плиткой дорожкой, чей второй край упирался в грубую кованую ограду. Сразу за ней начинался крутой спуск к реке. Птица была мелкой, но в её самой глубокой части даже Максим не доставал до дна. В конце лета она начинала «цвести» и становилась крайне богатой всякой живностью. Течение в Птице было медленным, однако порой попадались места с неровным каменистым дном, и на них река подскакивала и пенилась, как на настоящих порогах.
Набережная, пахнущая сыростью и подгнивающей рыбой, легко вытеснила золотой бальный зал из фантазий, а рваные джинсы – пышное платье невесты. Рядом не было ни родных, ни друзей – их всех заменил Максим.
Вере была не нужна свадьба с безликим незнакомцем. Ей нужен был только Максим – и когда он предложил отметить роспись вот так, в повседневной одежде с одной бутылкой шампанского, она согласилась не раздумывая. Друзей у неё было мало, родных – ещё меньше. Как, впрочем, и у Максима. К тому же устраивать церемонии сейчас несколько неуместно.
Максим приобнял Веру и продолжил пить шампанское. Несмотря на половину десятого утра, людей на улицах было мало. Только далеко слева шумел мост Милосердия – его назвали в честь статуи в углу парка позади, которая гордо стояла со своей книгой в центре фонтана. Грохот падающей воды коснулся слуха Максима, и он поспешил отогнать нагрянувшие мысли. Сегодня все они должны посвящаться его жене.
– О чём загрустил? – тут же спросила девушка.
Скрыться от неё было сложно, как и раньше. Максим понимал, почему Мстислав держал Веру в своём близком окружении – она была надёжной, исполнительной и крайне внимательной. В отличие от многих других она помнила, как оказалась в банде и чётко знала своё место в ней. Максим был уверен, что лет через десять Мстислав назначил бы её своим заместителем. Вера замечала малейшие изменения, и потому скрыться от её пытливого взгляда было сложно.
– Люблю этот парк. С ним у меня связано много тёплых воспоминаний, – улыбнулся Максим.
«Воспоминаний, которые теперь не приносят никакого удовольствия», – добавил он про себя.
– О Полине?
– И о ней тоже. Она ведь не всегда была… Такая.
– Максим, я знаю, какая она всегда была. Именно такая.
– И какая?
– Подлая, эгоистичная и меркантильная.
– Она просто привыкла к деньгам и не умеет жить без них. Они меняют людей.
– Но ты ведь научился справляться без них, – резонно возразила Вера, а Максим не нашёлся с ответом.
Он оказался умнее сестры? Настойчивее? Или у него просто не было другого варианта? Максим не знал. Десять лет назад, когда погибли родители, он разом лишился и своей части наследства – отцовского бизнеса. У Полины оказались все возможности его получить: совершеннолетие, адвокаты и поддельное завещание, составленное, как полагал Максим, не без помощи Мстислава, который почему-то встал на сторону лишь одного из детей своего бывшего товарища. Не оказалось у Полины только совести, но она новой владелице завода и не понадобилась.
Может, теперь, когда прошло столько лет, когда они оба выросли, Полина сожалеет об этом. Но Максим не хотел узнавать ответ на этот вопрос – он не говорил с сестрой всё это время, а новости о ней узнавал от общих знакомых.
– Не будем о Полине, – выдохнула Вера. – Она в прошлом, а мы – тут. Сегодня наш день.
– Ты права, – легко согласился Максим и отхлебнул ещё шампанского.
Он не любил ссориться с Верой, хотя, как правило, ссорилась с ним именно она. Что поделаешь, женщины. Максим любил её в обидах и недопониманиях. Любил, когда она злилась и когда била тарелки об кухонный кафель. Как сказали в ЗАГСе, в горе и в радости – много лет, каждый день как в первый и последний.
– Пойдём домой или ещё погуляем? – Максим перевёл тему и убрал со лба Веры сдуваемые ветром короткие пряди цвета горького шоколада.
– Пойдём в парк, там должно быть мало народу.
– Он же оцеплен, – удивлённо возразил он.
– Кого это когда-то останавливало? Мы же не пойдём на место преступления.
Максим первым спрыгнул с бортика клумбы. Он протянул Вере бутылку и размял затёкшие мышцы. Девушка одним глотком допила шампанское и оглянулась в поисках урны.
– Кидай в Птицу, – спокойно предложил Максим.
Вера усмехнулась и саркастично агакнула. Наконец она отыскала взглядом мусорный контейнер и дошла до него. Максим направился следом, и вскоре они оба бодро шагали по извилистой аллее парка.
Рядом шумел фонтан «Милосердие». Статуя держала в руках раскрытую книгу и перо, хотя Вера никогда не понимала, как это связано с милосердием.
Тем временем Максим предавался воспоминаниям. Они были тёплыми и светлыми, но теперь казались слишком болезненными. Вот тут, прямо на этом месте, они с Полиной играли в догонялки. Максим словно наяву видел себя десятилетним, бегающим рядом. Вот он плавно обогнул Веру, а Полина побежала следом. Вот мать принесла две бутылки воды, за которыми специально ездила за пять кварталов – в парке она стоила в три раза больше.
«Максим, не обижай сестру!» – укоризненно сказала мать, глядя на своих детей.
Но он продолжал дразнить Полину, убегая и брызгая ей в лицо водой из фонтана.
«Максим!»
– Максим? – кажется, не в первый раз озадаченно повторила Вера. – Ау, ты со мной?
– Да, задумался. Пойдём на качели?
Качели были новыми – непривычно чужими Максиму. Он помнил две старые скрипучие доски, на которых качался всё детство, и они не казались ему некрасивыми или неудобными.
Вера вприпрыжку направилась к детской площадке. Хотя ей давно исполнилось двадцать четыре, она любила аттракционы. Может, сказалось детство, в котором она не получила достаточно веселья, а может, ей просто надо было как-то отдыхать.
Так или иначе, Вера уселась на качели и с улыбкой повернулась к Максиму.
– Сделаешь солнышко? – спросил он.
– Если только ты меня поймаешь.
– Всегда.
Вера раскачалась сама. Максим сел на конец детской горки и с интересом наблюдал за женой, качели над которой опасно ходили ходуном.
– Иногда мне кажется, что нас свела судьба, – задумчиво произнёс Максим.
– Говорят, браки совершаются на небесах.
– Да, мне всё больше верится в это… Без тебя я бы ничего не смог.
– Для того и нужен партнёр, – Вера улыбнулась и перестала раскачиваться. – Чтобы помочь и поддержать, когда дорога становится сложной. Уверена, для меня ты бы сделал то же самое.
– Ради тебя я готов на всё.
– И даже прожить со мной всю жизнь?
Максим засмеялся и не ответил. Вера часто шутила, что ни один мужчина с ней в одном доме не уживётся, и Максим знал, почему. Родись Вера мужчиной, она сорвала бы джекпот этой жизни. Умная, упрямая, старательная, но при этом спокойная и внимательная. Она легко видела и двойное дно, и даже тройное – её существенной проблемой было то, что она искала мужчину лучше неё самой. Более умного и разностороннего, сдержанного, перспективного. Было ещё много пунктов – гораздо больше, чем мог бы вместить в себя любой живой человек. И явно больше, чем включал в себя Максим.