Анна Павловская
В поисках единорога
– Вы помните скандал с самозванцем, которого Джон Саффолк пытался выдать за Эдуарда Уорика, племянника королей Эдуарда и Ричарда, то есть законного наследника английского трона? Маргарита тогда полностью его поддержала и «узнала» в нем своего племянника. Это в сыне-то оксфордского торговца Симнеле Ламберте! Бедный мальчик! Игрушка в руках интриганов. Король Генрих после разгрома его сторонников уготовил ему лучшую долю – место повара на своей королевской кухне. Забавно! «Племянник» гордой герцогини Бургундской чистит лук для супа английского короля.
Маргарет был неприятен этот разговор. Странное чувство шевельнулось в ее душе: она вдруг почувствовала какую-то близость к людям, над которыми насмехался без малейшей улыбки этот темный человек, которого опасались даже собственные сыновья. Вмешаться она не могла, приходилось слушать.
– Ну если судьбу Ламберта можно считать устроенной, того же не скажешь о новом «родственнике» Маргариты, в котором она признала своего другого племянника Ричарда Йоркского, – продолжил тему де Лонгвиль. – Вроде бы он не умер в Тауэре вместе со своим несчастным братом Эдуардом, а чудесным образом спасся, вырос во Фландрии и сейчас уже высадился в Ирландии, намереваясь оттуда отправиться в Англию, чтобы отобрать трон у Генриха. Маргарита вновь не жалеет сил и средств на поддержание этой авантюры.
– Я слышал, – вмешался де Брисоне, – наш король Карл собирается поддержать притязания этого претендента. Генриха Тюдора преследуют и другие проблемы, – перевел он разговор на другую тему. – Англия до сих пор не пришла в себя от «потливого недуга». Эта странная и страшная болезнь пришла в Англию вместе с королем Генрихом, что многие посчитали дурным предзнаменованием. Которое, к счастью, пока никак не оправдывается.
– О да, – вмешалась в разговор Агнесс де Лонгвиль, – загадочная болезнь: вас тянет в сон, знобит, ломает, болит голова, мучит жажда и – почти сразу наступает смерть. Ни высыпаний, ни пятен, ни укусов клещей, ничего! Никто не знает, как ее лечить, от чего она происходит, как она уходит и откуда пришла.
– Ну, здесь у англичан позиция всегда определенная, – позволил себе почти усмехнуться епископ, – все зло приходит на их цветущий остров только из Франции. Никто не сомневается, что Генрих и его армия привезли с собой болезнь из французских земель. Она и правда появилась в Лондоне сразу после его торжественного въезда в этот город. А тот факт, что в самой Франции не было и нет ни одного случая того, что в Европе прозвали «английским потом», никого не смущает. Хотя в других странах уже известны случаи появления этого заболевания.
– Бедная Елизавета, – включилась в разговор Агнесс, – говорят, Генрих с ней неласков, сердится, что ему навязали это политический брак, что он крайне скуп и не балует свою королеву.
– А я знаю другое, – неожиданно тихим голосом произнесла Жанна, – моя кузина, находившаяся некоторое время со своим мужем при новом английском дворе, рассказывала, что монаршую чету связывают очень нежные отношения. Король Англии и правда человек молчаливый и замкнутый, но он любит свою королеву и искренне к ней привязан.
Все замолчали от этого неожиданного вмешательства. Жанна очень редко говорила за столом, только в тех случаях, когда это было необходимо для соблюдения вежливости.
– Ну, про любовь я ничего не знаю, – заговорил после паузы епископ де Брисоне. – Но результаты этого союза уже вполне ощутимы. Враждующие стороны в общем и целом примирились благодаря браку этих двух королевских роз. Королева очень быстро подарила Англии наследника, родила потом дочь, а теперь опять ждут пополнения в семействе. Артур, принц Уэльский, подрастает и уже обзавелся весьма перспективной невестой – Екатериной, младшей дочерью Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской. А вот как королева Елизавета может уживаться с матерью короля леди Маргаритой – великая тайна, которую знает только она одна. Эта «черная королева», как ее тайно называют, посвятила всю свою жизнь исполнению одной заветной цели: возведению на престол своего единственного сына. Она отдала этому все – деньги, ум, своих мужей, браки с которыми интересовали ее только с точки зрения полезности ее драгоценному дитяти. Она не испугалась разлуки – подумать только, она почти и не видела Генриха до того, как он стал королем. Но продолжала интриговать при всех многочисленных правителях, причем против представителей всех партий: она сама себе была партия. И это в то время, когда головы слетали с голов быстрее, чем яблоки с деревьев урожайной осенью. Шансов не было никаких. Но она победила! И сейчас преисполнена гордости и подлинно королевского достоинства. Хотя в ее крови нет ни одной капли законной королевской крови, все ее предки были королевскими бастардами. Она руководит своим сыном, вмешивается во все дела и открыто требует признания своего первенства перед женой короля, соблюдая протокол только в тех случаях, когда уже просто невозможно его нарушить, не потеряв своего достоинства.
Слева от Маргарет сидел итальянский ученый-дипломат, венецианец Эрмола Барбаро. Выходец из знаменитой венецианской семьи профессиональных дипломатов, он всячески подчеркивал свою страсть к науке, убеждая окружающих, что именно место профессора Падуанского университета является для него главным, а назначение венецианским послом каждый раз является для него неприятной неожиданностью. Кудрявый, румяный, голубоглазый, он производил приятное впечатление и удивлял обширными познаниями.
Маргарет почувствовала к нему невольную симпатию, хотя, будучи уже искушенной в европейской дипломатии, она и понимала, как мало можно доверять венецианскому профессиональному дипломату, «случайно» оказавшемуся при французском дворе в разгар обсуждения планов военного похода в Италию. Будучи посаженным за столом рядом с ней, он первым делом сообщил, что совсем недавно находился при бургундском дворе в городе Брюгге (видимо, тоже «случайно проездом»), где видел ее брата («очаровательный молодой человек!») и бабушку, вдовствующую герцогиню Бургундскую («очень интересная особа»). Маргарет промолчала. Она не знала ни своего брата, ни бабушки, а город Брюгге был в ее представлении холодным мрачным местом, совсем не похожим на веселую и цветущую долину Луары. Во всяком случае, такое представление складывалось у нее из рассказов окружающих. Последним соображением она поделилась со своим соседом. Он только загадочно улыбнулся и показал ей на красивый гобелен на стене, изображавший библейскую сцену: «Видите Иерусалим? Эти мощные башни, веселые башенки, ажурные колокольни и нарядные купола – не что иное, как Брюгге». Больше они к этой теме не возвращались.
Маргарет с удовольствием рассказывала удивлявшемуся всему итальянцу о блюдах, которые приносили на стол, – его этот вопрос крайне интересовал. Подали третью перемену.
Сначала внесли жаркое: из дикого кролика, куропатки, каплуна, оленины и других видов мяса. За мясом и птицей последовала жареная рыба: щука, карп, лаврак. Затем подали атлантического осетра в желе, миноги в остром соусе, глазированное мясо. Все это сопровождалось «жареным молоком», или лече, и фрументи, разложенным на особые тарелки.
– Миноги у нас в стране медики рекомендуют не употреблять, несмотря на их превосходный вкус, – отметил Барбаро. – Вы наверняка помните, что их считают причиной смерти Генриха I Английского, наслаждавшегося ими в Нормандии, тогда еще являвшейся английской территорией. Рассказывают, что во времена императора Августа в первом веке до нашей эры жил всадник Ведий Полио. Он был приближенным императора, и тот назначил его управляющим провинцией в Азии. Полио прославился своим изысканным вкусом и изощренной жестокостью: провинившихся рабов он скармливал миногам, которых специально содержал для этой цели. Однажды один из рабов разбил хрустальную чашу. Взбесившийся Полио приказал бросить его в бассейн с миногами. Находившийся у него в гостях Август был настолько шокирован этим поступком, что не только спас раба, но и приказал перебить в доме Полио все ценные сосуды для питья. Нет, мы в Италии миноги не любим, – заключил дипломат. – К тому же они уродливы – похожи на отвратительных змей с огромным круглым ртом-присоской.
– Я читала труд Бартоломео Платины, – продолжила разговор Маргарет, решившая, что перед образованным человеком можно не скрывать своих знаний, в том числе и латыни, – библиотекаря Ватиканской библиотеки, не так давно скончавшегося от чумы. Это трактат «О благородных удовольствиях и здоровье». Там собрано множество рецептов итальянских блюд. Есть и пирог с миногами. Правда, сам Платина считает его совсем невкусным и приводит скорее для порядка. У нас же, во Франции, миноги ценятся очень высоко, особенно те, которые подают сегодня, – нантские.
«У нас во Франции» – почему-то сегодня Маргарет споткнулась об эту фразу. Что за странный день: призраки прошлого, неведомого ей и нежеланного, как будто столпились вокруг.
– Лече нам в Италии хорошо знакомо, его тоже называют жареным молоком, хотя блюдо считается испанским. Молоко, мука, специи сахар, и все это обжаривается в масле (мы предпочитаем оливковое, а вы здесь, как я понимаю, жарите в животном жире). Сверху сахар – подходит к любому блюду. А что вот это за бесформенная масса, которую поставили перед каждым и называют «фрументи»?
– О, это непременное сопровождение еды. Мне кажется, оно есть везде. Во всяком случае, в Англии и Фландрии его едят еще больше, чем мы. (Ну вот, опять это «мы»!). Главное здесь – это пшеничные зерна, сваренные в густую похлебку-кашицу.
– А, – догадался Барбаро, – это от латинского «frumentum» – «зерно».
– Добавьте много молока и яиц, и блюдо готово. В мясные дни, как сейчас, вместо молока часто добавляют бульон. И имбирь, хотя наш повар предпочитает обходиться без него. Иногда сахар, иногда специи, иногда куски мяса, овощи, кому как нравится. Но этот вариант – самый простой и базовый.
– А ярко-желтый он?..
– Из-за шафрана, который добавляют для яркости. В городе жители обходятся и без него, но за королевским столом это было бы слишком просто.
За столом зашел разговор о Московии, и Барбаро принял в нем активное участие:
– Мой дальний родственник, Иосафат Барбаро – сейчас он глубокий старец, а когда-то был славный путешественник и удачливый дипломат, – не так давно закончил книгу, в которой в частности описывает свое путешествие по Московии и Персии. На этом настоял венецианский дож Агостино Барбариго («Тоже мой родственник», – прошептал он Маргарет). Книга вышла презабавная. Вообще, мы в Италии, мне кажется, гораздо лучше знаем, что такое Московия, чем вы здесь, во Франции.
– Боже мой, но ведь это так далеко! – изумилась Агнесса де Лонгвиль. – Страшно даже представить, сколько времени туда добираться!
– Венецианец Аброджо Контарини подробно описал свой маршрут: он добирался 2,5 месяца, не спеша, с долгими остановками, посещением интересных мест и людей.
– Ну, это не так и долго. Но как там можно было жить, да еще и итальянцу! Говорят, что холод в тех местах ужасен: птицы замерзают на лету, а вода замерзает, вытекая из сосуда.
– Да, страшный московский холод поразил Иосафата. Особенно его удивил рынок в Москве: прямо на льду реки на ногах устанавливают замерзшие мясные туши, они тверды, как мрамор. Стоят, как живые, и смотрят мертвыми глазами перед собой. Бррр! Говорят, ужасное зрелище. Вообще же зима ему понравилась, – покрасовался за своего родственника итальянец, – особенно удобны сани, которые летят по снегу, – чисто, красиво и очень быстро. Летом из-за грязи по Московии не разъездишься, и кусает тебя все время кто-то – таких гигантских слепней, как там, он нигде не видел. Конечно, ему было трудно без фруктов, а винограда там нет вообще! Но продовольствия там невиданное изобилие – хлебом и мясом торгуют не на вес, а на глаз, не беда, если ошибутся. Они варят вкуснейший медовый напиток и пиво из проса, сбивающее с ног. До хмельных напитков русские большие охотники.
– Говорят, их правитель страшен во гневе, все перед ним дрожат. Борода его огромна, и сам он исполинского роста.
– Вида великий князь Иван обыкновенного, а боятся его многие. В прошлом году заболел его наследник, тоже Иван. Был прислан лучший венецианский лекарь, он осмотрел наследника и не сомневался, что сможет вылечить его. А тот взял да и умер. Ох и грозен был Иван. Лекаря казнил немедленно, да и все остальные итальянцы, живущие в Москве – строители, художники, архитекторы – затаились на время, ждали, пока все успокоится. Мы так думаем, что отравили князя. У нынешней жены Ивана – греческой царевны – свой наследник подрастает, зачем ей кто-то еще.
– Пугают тесные сношения римского короля и императора с Иваном, – вмешался де Лонгвиль, которого больше интересовали международные взаимоотношения, чем зарисовки жизни других народов и сплетни. – Фридрих и Максимилиан уже не раз посылали туда послов и соглядатаев. Говорят, Иван даже предлагал Максимилиану свою дочь в жены. А Фридрих московскому царю – королевский титул.
Он взглянул на Маргарет: речь шла о ее отце и деде.
– Оба отказались, но теперь Иван все чаще в дипломатической переписке называет себя «царем», кесарем, значит.
– О да, ответ был достойный, – вновь вмешался Барбаро. – «Мы, Божьею милостию государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы; а постановления как прежде мы не хотели ни от кого, так и теперь не хотим». Мол, покровительство императора не нужно великому князю московскому, он государь по праву рождения и по силе божественного установления.
– В подарок императору Иван послал 40 соболей и две великолепные шубы, одну беличью, а другую горностаевую, – вновь обратился Барбаро к дамам. – А в ответ император Фридрих послал князю лучшего бархата.
Разговор был прерван четвертой подачей. На этот раз принесли легкую пищу. Подали свежую рыбу из Луары а ля додин, аппетитный рис яркого цвета, сваренный в густую кашицу с мясным бульоном и шафраном, «бурри» с острым соусом (крошечные, на один укус, отварные кусочки мяса с травами) и «вывернутые» угри.
Итальянец заинтересовался соусами.
– Во Франции их гораздо больше, чем в Италии.
– Соус додин – самый простой: его основа – это миндаль, чеснок и яйца, наш повар добавляет луарское вино. Я вам советую попробовать угрей. Их варят на пару, выворачивают мясом наружу и обильно приправляют густым соусом, состоящим из хлеба, протертого с вином, соком молодого винограда, уксусом и смесью приправ, среди которых толченые имбирь, корица, гвоздика, мускатный орех и райские зерна.
– В Италии многое иначе, – сообщил Барбаро Маргарет. – Мы вообще по-другому относимся к еде. Наверное, это идет еще от античных времен, но для нас в еде главное общение, беседы, ритуал поведения, сама по себе пища – лишь добавка к некоему общественному действу. А пищу мы любим простую. Хотя, конечно, в высших домах сейчас не принято кормить просто, что поделаешь, общеевропейская мода предписывает определенные правила! Есть у нас и гурманы, тратящие состояния на изыски. Но в целом хлеб, вино, оливковое масло, сыр, сезонные фрукты и овощи и разные травы – вот и все, что надо для удовольствия.
– А все-таки, если посмотреть на стол, что в Италии иначе? Для нас тоже все вышеперечисленное – основа основ. Но не может же быть, чтобы в блюда не добавлялись пряности, которые вы, венецианцы, поставляете всей Европе?
– О нет, конечно, пряности – это всеобщее и повсеместное увлечение, и уже не одно столетие. Хотя мы, итальянцы, имеем более долгую историю, чем остальные, и, что важно, записанную на бумагу. Так вот, если верить древним трудам, пряности не всегда в таком количестве заполняли тарелки. Признаюсь, и сейчас мы в Италии предпочитаем использовать ароматные травы. Среди них розмарин, мята, петрушка, базилик, душица, иссоп, шалфей. Что касается специй, то, мне кажется, нигде в Европе нет такого пристрастия к ним, как у вас во Франции. Что еще? – продолжил итальянец. – Вы любите животное масло, мы его совсем не знаем. Зато фрукты у нас используют в еде гораздо больше, и они значительно разнообразнее. Лимоны и апельсины – наша слабость, мы добавляем их везде, где можно. И еще сладости – мы очень любим сладости, наши повара, мне кажется, не знают здесь равных. Ваши же десерты, на мой вкус, слишком тяжелые и однообразные: вы непременно добавите туда крупу, муку, жир. И опять все те же специи, так что в итоге сладкое мало отличается от основных блюд.
За столом чинно сидела и молодежь: Луиза, Карлотта, Филиберт, Шарль де Бурбон. Были и новые лица. Юную Шарлотту д’Альбре Маргарита видела впервые. Златокудрая красавица в пышном платье выглядела испуганно. Ее отец, Ален д’Альбре по прозвищу Великий был главой дома д’Альбре и внуком знаменитого Шарля д’Альбре, коннетабля Франции, одного из выдающихся военачальников Столетней войны с Англией. Удачная женитьба самого Алена заметно укрепила и без того могущественный род, принесла в наследство графство Перигор, виконтство Лимож и некоторые права на наследование Бретани. А недавняя женитьба сына Алена Жана сделала последнего королем Наварры. Но все это сейчас висело на волоске, так как д’Альбре был одним из самых яростных защитников Бретани, до последнего надеялся на возможность своего брака с Анной Бретонской и только на днях, уступив силе, добровольно сдал Нант и перешел на сторону короля. Его дочь была, конечно, гостьей в Амбуазе, но еще и чуть-чуть заложницей. Младшая дочь в семье, всеобщая любимица, она чувствовала себя скованно в помпезной обстановке королевского двора и мечтала о своем любимом замке Ламбри на самом юго-западе Франции, фамильной колыбели их рода, где она жила с матерью и незамужними сестрами, о южном солнце, медлительном темпе жизни, запахе чеснока, который нельзя было выветрить из комнат (его не только ели каждый день, но и раскладывали в жилых помещениях, отгоняя «злых духов»).
Внесли антреме. Согласно моде, этот «перекус» между подачами был вычурный и театральный, он был призван скорее развлечь гостей, чем накормить. Тема нынешнего была «Высокорожденные». Птицы, летавшие высоко в небе, считались принадлежностью стола избранных мира сего. Их подавали в том числе и на королевских приемах, хотя мясо некоторых из них считалось не особенно вкусным. Повара в прошлом придумали своего рода «обман»: набивали кожу лебедя гусиным мясом или павлина – свининой, так что на стол вносились благородные и прекрасные птицы, а в рот попадало нежное мясо. Но это было в прошлом – теперь никто и не думал выдавать антреме за вкусную еду, это была уже игра в чистом виде.
Птиц выносили одну за одной, их было множество, причем на стол их сразу не ставили, а носили под музыку перед гостями, чтобы все могли оценить и полюбоваться. Кого тут только не было: павлины на блюде, выложенном зеленой травой, лебеди на «водной поверхности» из голубого желе, цапли и выпи в камышах, целующиеся голуби на ветках. Зажаренные птицы выглядели совершенно как живые, в этом, а не в их вкусе, было высшее мастерство кулинара. Перья некоторых из них украшали искусно сделанные бумажные цветы, пропитанные различными цветочными ароматами и благоухавшие. Зал стал похож на пышный сад, наполненный птицами. Музыканты пытались подражать звукам, издаваемым птицами.
Потом музыка заиграла громче и энергичнее. В зале появились танцоры и мимы: они представляли сценку из истории троянской войны. Представляли самое начало истории: похищение Елены. Старый муж-неудачник, прекрасная дева и мужественный Парис – все было разыграно забавно и ярко. Причудливые костюмы, рожденные фантазией художника-портного, много блеска и ярких цветов. Вдруг сердце Маргарет сжалось: она узнала знакомую символику. Она не бросалась в глаза, но была абсолютно узнаваема. Причудливую шляпу старика украшала нелепая двуглавая курица, которая не могла быть ничем иным, как намеком на имперского орла. В волосы Елены были вплетены подобия горностаевых хвостиков – символ Бретани и Анны Бретонской. Совершенно не к месту Маргарет вспомнила старую легенду, в которой рассказывалось о герцоге Бретани Алене Кривобородом. Спасаясь от норманнов, он был остановлен грязной и мутной разлившейся рекой. Он уже приготовился ее переплыть, как увидел бегущего горностая, который вдруг резко обернулся и остановился: рискуя быть растоптанным скачущими лошадьми, он предпочел смерть грязи. Эта картина устыдила Алена, остановившего свое войско и вступившего в битву с врагом. Старые книги по геральдике писали: «Маленький этот зверек до того чистоплотен, что лучше даст себя поймать, чем перейдет через мокрое и нечистое место, чтобы не замарать своего хорошенького меха». Маргарита подумала, что Анна сейчас похожа на горностая – маленький, загнанный в тупик зверек, пытающийся сохранить свою чистоту. Было грустно думать, что «охотники» – люди, тесно связанные с Маргарет: ее отец, супруг, тетушка.
Наконец, героический Парис имел большой картонный кривой нос и ожерелье из ракушек. Фамильный нос рода Валуа нередко высмеивался шутами, особенно, когда возникали слухи о незаконнорожденности королевских отпрысков. Ракушки же намекали на орден святого Михаила, учрежденный Людовиком XI, ожерелье которого было составлено из полукруглых раковин морского гребешка, символизирующих в свою очередь святого Иакова. Карл VIII, одним из первых получивший этот орден, носил его по всем торжественным случаям.
Маргарет посмотрела по сторонам. Казалось, кроме нее, никто ничего не заметил. Впрочем, по лицам этих опытных царедворцев было трудно что-либо понять. Юная королева постаралась выкинуть увиденное из головы и попыталась прислушаться к тому, что происходило за столом. Разговор стал перескакивать от темы к теме. Единственное, о чем упорно избегали разговоров, это о ситуации в Бретани. Хотя было очевидно, что все за столом думали именно об этом.
Молодежь в общий разговор не вмешивалась – кодекс поведения детей из благородных семей предписывал им молчание за общим столом. Только Маргарет на правах королевы полагалось развлекать собеседников и оказывать им знаки внимания. За столом она заметила двух людей, которые были не только ей незнакомы, но и заметно отличались от окружающих. Она обратилась к сидевшей справа от нее Жанне с вопросом, кто эти люди и услышала короткое – Филипп де Коммин и мадам де Равенштейн. Маргарет посмотрела на Коммина с нескрываемым интересом и скрытым волнением. Пожилой мужчина, с прямым носом и длинным до плеч волосами, в которых была заметна седина, одет было старомодно и строго, держался спокойно и достойно, хотя и взглядывал иногда на нее. Она кое-что слышала о нем, знала, что он верно служил ее деду, бургундскому герцогу Карлу Смелому, потом перешел на службу к Людовику XI и продолжил верную службу у смертного врага своего бывшего господина. Он был известен своим изворотливым умом, славился афоризмами и всегда был, что называется, себе на уме. Безумие «безумной войны» охватило и его, а скорее, человек с сильной волей и собственной позицией не смог ужиться с правлением Анны де Боже. Он поддержал герцога Орлеанского, оказался в тюрьме и даже некоторое время провел в железной клетке, построенной еще его покровителем и господином Людовиком XI. Не так давно он был отпущен, помилован и большую часть времени проводил в своем поместье в Дрё в окружении своей семьи. Очевидно, ему разрешили вернуться ко двору. Возможно, это связано с итальянскими планами Карла: Коммин считался знатоком итальянской дипломатии.
За время обеда он почти не вмешивался в разговор, изредка вставляя небольшие замечания. Только когда речь шла о Генрихе VII Английском, он позволил себе длинную тираду:
– Я близко знал графа Ричмонда, как он звался в прежние времена, нынешнего короля Генриха. Я находился в Бретани, когда Ричмонд и его дядя пытались бежать во Францию и были схвачены. Франциск, герцог Бретонский, недавно умерший, обходился с пленниками мягко. Генрих провел в почетном плену более 15 лет. Встречался я с ним и после смерти короля Эдуарда, когда герцог Бретонский снабдил своего бывшего пленника людьми и судами и отправил в Англию. Наш король тоже помогал ему. Так что короля Генриха Английского я знаю не понаслышке. Мое мнение таково: король Ричард III преступил все человеческие законы, когда умертвил своих малолетних племянников. Возмездие было неизбежно. И Господь очень быстро послал королю Ричарду врага, у которого не было ни гроша за душой и, как мне кажется, никаких прав на корону Англии – в общем, не было ничего достойного, кроме чести; но он долго страдал и большую часть жизни провел пленником. В тот момент, когда Ричард, умертвив своих врагов, преисполнился великой гордыни, Господь послал ему совершенно ничтожного врага. Произошло сражение, и на поле боя погиб король Ричард, а граф Ричмонд на том же поле короновался короной Ричарда и стал королем Англии Генрихом VII. Разве можно назвать это все Фортуной? Это же истинный суд Божий! Господь в наше время платит наличными, не откладывая на будущее, за проявленные жестокости. Он наказал и многих других в то же самое время. И продолжает наказывать.
Он говорил спокойно, весомо и уверенно, хотя и негромко. Реплика его была встречена молчанием, после чего разговор возобновился.
Сидевшая рядом с Коммином дама явно приехала издалека: ей было за шестьдесят, на ней было простое темное платье и черный чепец. Окружающие обращались с ней почтительно, она же была немногословна. Что-то смутное из рассказов о прошлом стало всплывать в памяти Маргарет. Она вспомнила, что даму, ее гувернантку, крестную и одновременно двоюродную бабушку звали Анна де Равенштейн, и именно она привезла маленькую принцессу во Францию. Почему она здесь? При французском дворе не любили даже упоминать про бургундское происхождение Маргарет, не то что принимать ее родственников и соотечественников.
Создавалось впечатление, что бургундское прошлое юной королевы сегодня решило напомнить о себе. Маргарет давно перестала верить в случайности; при королевском дворе, особенно руководимом твердой рукой расчетливой Анны, ничего просто так не происходило. Во всяком случае, в жизни молодых дам, находившихся на ее попечении. Маргарет нисколько бы не удивилась, если бы узнала, что подборка сотрапезников за столом была сделана Анной, находившейся далеко в Бретани. Да, но с какой целью и в чем был великий смысл?
В заключение обеда подали груши, засахаренные фрукты, сладкую и сморщенную мушмулу, очищенные орехи, вафли и вновь гипокрас, сладкое вино с добавлением специй. Согласно медицинским воззрениям, сладкая пища «закрывала» желудок после еды и облегчала процесс пищеварения, подобно тому, как процесс варки идет быстрее в кастрюле, закрытой крышкой.
После соблюдения формальностей по отношению гостям Маргарет попрощалась с ними. К ней подошел Филиберт.
– Я так рад вас видеть, миледи. Маргарет! Мы сможем сегодня поговорить? Я привез новые книги и хотел показать их вам. Я смог достать копию карты Паоло Тосканелли, той самой, на которой показан весь мир. Там видно, как достичь берегов Индии через Атлантику – то, о чем говорили сегодня за столом. Говорят, именно этой картой пользуется Коломбо, работая над планом своей экспедиции. Я верю, что это будет величайшим событием нашего времени.
Маргарет улыбнулась над его мальчишеским восторгом. Она опять почувствовала себя его старшей сестрой, хотя и была немного младше годами.
– Я с удовольствием посмотрю эту карту, вы же знаете, как я люблю слушать про путешествия. И мне еще надо отыграться, я помню, что проиграла вам в шахматы в последний раз. Но все это не сегодня. Завтра сразу после службы мы сядем с вами на террасе. А после обеда обязательно поедем на охоту. Я очень рада видеть вас, Филиберт, – совершенно искренне добавила Маргарет.
Он и правда ей очень нравился – тихий, спокойный, читатель и мечтатель. Конечно, с ним было не так весело, как с Людовиком де Лонгвилем, не так захватывало временами дух от озорства, того самого, что было не свойственно самой Маргарет и оттого столь высоко ею ценимого. Но он был надежный и преданный, и ей было с ним интересно. Он знал об этом и старался каждый свой приезд удивить ее чем-нибудь, как в этот раз, например, новомодной картой. Сейчас все в высшем обществе увлекались путешествиями, картами, разного рода новинками, привозимыми из открываемых земель, и достать такую карту было непросто.
Последним Маргарет подошла к дядюшке Пьеру де Бурбону и попросила его кланяться тетушке, выразив надежду, что скоро сможет увидеть ее. К своему удивлению, она заметила колебание у него на лице. Вдруг он ласково приобнял ее и неожиданно сказал: «До свиданья, дорогая! Я уезжаю завтра рано утром, твоя тетушка нуждается в совете и помощи. Прошу тебя, помни, что иногда самые большие несчастья и разочарования приводят нас к новой жизни. И эта новая жизнь может оказаться великой. Счастье – удел детей, а ты теперь взрослая».
Маргарет прошла в кабинет, примыкавший к ее спальне, размышляя над словами дяди. Настроение, немного поднявшееся во время оживленного обеда, опять упало. Но расстроиться она не успела, на нее налетел вихрь: Луиза ворвалась почти без стука, опередив придворную даму. И хотя Маргарет старалась не нарушать этикет и сохранять достоинство во всех ситуациях, подруге она обрадовалась. Когда они остались вдвоем, Луиза выплеснула на свою внимательную собеседницу поток информации. Замок Коньяк, где ей предстояло жить, ей понравился. Она останавливалась в своей будущей комнате, специально отремонтированной и украшенной для нее, и она ей понравилась. Но, что самое удивительное, ей понравился и ее муж Карл: при королевском дворе он выглядел несколько потертым на фоне молодых придворных, но в своих владениях это был настоящий хозяин. И Луиза попала под его обаяние. Его внешность, первоначально отпугивавшая ее, стала казаться ей привлекательной: нос не кривой, а с горбинкой, глаза не маленькие, а глубоко посаженные, бородка и усы, немодные при дворе, удивительно шли ему, так же как и короткие волосы (вся молодежь сейчас увлекалась длинными, на итальянский манер). У них с Карлом оказалось и много общего: они говорили о книгах, о последних событиях во Франции, о живописи и музыке. Им нравились одни те же вещи, и это несмотря на то, что он старик и ему уже 31 год!
Маргарет радовалась за подругу. Она знала, какое это счастье – быть женой любимого человека, строить с ним планы будущей жизни, мечтать о нем и ждать встречи. С удивлением она увидела, что ее бойкая подруга покраснела и замялась:
