Анна Павловская
Русский мир. Часть 1

Полная версия

Русский мир велик и необъятен. Составить полный всеобъемлющий реестр особенностей русской жизни практически невозможно. К тому же, когда пишешь о родной стране, сталкиваешься с тем, что практически каждый имеет свое точное представление о том, что важно, а что нет, что хорошо, а что плохо и как интерпретировать те или иные явления. Из всего многообразия тем были выбраны те, которые представляются автору ключевыми для понимания русской жизни и раскрытия русского характера.

Глава 1. Народные сказки и русский характер

Значение сказки при изучении русского характера

Отличительные особенности русского характера и образа жизни нашли свое отражение в русских народных сказках. Сказки – источник древний и чрезвычайно важный для понимания культурных особенностей различных народов. Одновременно с этим они являются прекрасным подтверждением существования национальных характеров. Хотя сказки схожи по сюжетам, в разных странах у них свои герои, свои выходы из ситуаций, свои национальные идеи и идеалы. Они знакомы всем, и именно с анализа русских сказок надо начать знакомство с русским миром.

Корнями сказки уходят в далекое прошлое. Невозможно определить время их появления. До сегодняшнего дня многие из них дошли в смешанном виде: именно этим объясняется переплетение самых разных слоев и тем. Христианство, язычество и более древние и темные верования гармонично переплетаются в сказке в единое художественное целое, и это смешение никого не удивляет и не удивляло. Герой молится Богу перед дальней дорогой, так же естественно произносит магические заклинания и пользуется услугами сил природы. Из каких глубин истории приплыли чудо-юдо рыбы-киты, прилетели змеи горынычи, вылезли кощеи бессмертные, сказать трудно. Но очевидно, что они пришли из тех далеких времен, когда человек считал солнце, луну, ветер и деревья своими соседями и существами одушевленными.

Сказки стали записываться довольно поздно. Они представляют собой устное народное творчество, и в этом их важнейшая особенность. Проходя через различные эпохи, они впитывали их дух, настроения и интересы. Но многое потом снова уходило, а то, что оставалось, представляло собой те универсальные народные идеалы, которые не зависят от сиюминутности, вечны. Также и с местом: в разных регионах России сказки имеют местный колорит, где-то герой скачет по мхам и болотам, а где-то по лесам, но суть их от этого не меняется.

Еще одной особенностью сказок является тот факт, что они всегда были распространены повсеместно, в самых разных слоях общества. А значит, являлись своеобразным объединителем общества: носителем национальных идеалов, которые одинаково близки и понятны бедным и богатым, горожанам и деревенским жителям, людям образованным и не очень. Известно, что сказки были больше всего распространены в крестьянской среде. Большое значение они имели для артельных рабочих, солдат, охотников. Есть исторические сведения о том, что до XVIII в. сказочники состояли и в царской свите, развлекая высокородных особ своими историями, за что их щедро вознаграждали.

Даже в период повсеместного «офранцуживания» русского дворянства сказка возвращала к национальным основам, поддерживала связь поколений, объединяла столь отдалившиеся друг от друга слои русского общества. Хорошо известно высказывание А. С. Пушкина, которое содержится в письме к брату из Михайловского: «Знаешь мои занятия? До обеда пишу записки, обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки – и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма»⁹. Но не только знаменитая Арина Родионовна рассказывала вечерами сказки великому поэту, нянюшки и мамушки по всей стране приобщали своих господ, предпочитавших французский язык русскому, к сокровищам народной культуры. Множество дневниковых свидетельств говорит об этом, так же как и распространенность литературной сказки (т. е. авторски переработанного сказочного сюжета) в XIX в.

Воспитательную роль сказки трудно переоценить. Для большинства детей именно со сказки начинается знакомство с художественным словом и постижение основ человеческой премудрости. С младенчества усваиваются многие истины, которые незаметно, спрятав их за интригующим и таинственным сюжетом, преподносит народная сказка. И родители, рассказывая или читая сказки своим детям, как бы заново повторяют урок, освежают в памяти те идеалы, которые они, в свою очередь, слышали в детстве от родителей или соседей. В этом проявляется двойственная роль сказок: они не только отражают особенности национального характера, но и активно его формируют, с раннего возраста давая детям готовые формулы и идеалы.

Значение сказки высоко оценивали русские ученые и мыслители. Философ Иван Ильин, выступая в Берлине на «Вечере русской сказки» в 1934 г., подчеркнул ее значение как хранилища национальной мудрости. «В русских сказках русский народ пытался распутать и развязать узлы своего национального характера, высказать свое национальное мироощущение, наставить своих детей в первобытной, но глубокой жизненной мудрости, – разрешая лежавшие на его сердце жизненные, нравственные, семейные, бытовые и государственные вопросы. И сказки русские – просты и глубоки, как сама русская душа. Они всегда юны и наивны, как дитя; и всегда древни и мудры, как прабабушка…»¹⁰

Философ-эмигрант Б. П. Вышеславцев считал, что с помощью сказки можно проникнуть в подсознание народа. Для этого, по его мнению, надо проникнуть в его сны: «Но сны народа – это его эпос, его сказки, его поэзия… Многих возмущала пошлость и безнравственность сказки. Но сны бывают разные: прозаические, низменные, отвратительные и – возвышенные, божественные. Сны, как и сказки народа, не выбирают самого красивого и благородного, как это делают стихи поэта; они, напротив, неумолимо правдивы даже в своем цинизме»¹¹.

Советский исследователь В. Я. Пропп отмечал: «Универсальность сказки, ее, так сказать, повсюдность, столь же поразительна, как и ее бессмертие. Все виды литературы когда-нибудь отмирают. …Между тем сказку понимают решительно все. Она беспрепятственно переходит все языковые границы, от одного народа к другому, и сохраняется в живом виде тысячелетиями»¹².

Единого мнения о происхождении сказки и ее истоках нет, да и быть не может. Зародившись в древности и пройдя через многовековые устные пересказы, сказка трансформировалась, менялась, обрастала деталями из разных эпох и периодов. Основные концепции, существующие в науке, сводятся к следующему. Мифологическая школа, к которой относятся первые ученые-собиратели сказок – в Германии братья Гримм, в России – Ф. И. Буслаев и А. Н. Афанасьев, считает сказки осколком древних мифов. А. Н. Афанасьев писал: «Сравнительное изучение сказок, живущих в устах индоевропейских народов, приводит к двум заключениям: во 1-х, что сказки создались на мотивах, лежащих в основе древнейших воззрений арийского народа на природу, и во 2-х, что, по всему вероятию, уже в эту давнюю арийскую эпоху были выработаны главные типы сказочного эпоса и потом разнесены разделившимися племенами в разные стороны – на места их новых поселений, сохранены же народной памятью – как и все поверья, обряды и мифические представления»¹³. Поиски отголосков древних мифов в современных сказках составили в данном случае основу изучения сказочных сюжетов.

Первые исследователи сказок считали, что существовала некая единая индоевропейская основа, из которой происходят все сказки, подобно тому как признается в науке существование единой прародины европейских языков. Этот некогда единый пранарод, говоривший на одном языке и имевший общие мифы, ставшие основой для сказок, расселился со временем, и образовались отдельные народы, чьи языки (и сказки) хотя и отличны друг от друга, но сохраняют черты прежнего родства. Именно поэтому сказки разных народов имеют общие сюжеты и мотивы, но излагаются по-разному, в зависимости от характера рассказывающего их народа.

Компаративисты (к ним относятся немецкий ученый Т. Бенфей, чешский – Й. Поливка, русский – А. Н. Веселовский, финский – А. Аарне) искали совпадения в восточных и европейских сказках, исторические соответствия в их сюжетных построениях, именах героев, мотивах и образах. Сопоставлялись сказки самых разных народов, проводились соответствия, делались попытки выявить первоначальную основу, а главное, – найти древнейший первоисточник каждой сказки. Чаще всего его находили на Востоке, особенно в Индии, иногда в древнем Египте, реже в Европе.

Поиск первоначального источника и затем путей распространения сказки в европейских и других странах составляли основу научных исследований сторонников данного направления. В сущности, в основе его лежит идея заимствования: согласно ей большинство народов просто усвоили чужие сюжеты, пришедшие к некоторым из них достаточно поздно. Однако в трудах лучших исследователей отмечается тот факт, что подобное заимствование не могло быть механистическим: «Усвоение пришлого сказочного материала немыслимо без известного предрасположения к нему в воспринимающей среде. Сходное притягивается сходным, хотя бы сходство было и неабсолютное… С этой точки зрения в каждой сказке должно быть и свое и чужое, теория заимствования подает руку теории самозарождения»¹⁴. То есть с одной стороны, должен был проводиться отбор сказок, наиболее близких данному народу, а с другой – их творческая переработка в соответствии с особенностями национального характера.

В рамках антропологической школы складывается теория о единой бытовой и психологической основе самозарождения сказочных сюжетов (широкое распространение получила прежде всего в Англии, ее основателем считается Э. Тэйлор). Изучив сказки народов всего мира, ученые пришли к выводу, что ни единая первооснова, ни заимствования не играют никакой роли в том, что народы, проживающие в разных уголках планеты, имеют схожие сказочные сюжеты. По их мнению, дело просто в человеческой психике, законы которой едины для всех народов.

Согласно теории Тэйлора, все народы проходят одинаковый путь развития. Причем развитие идет эволюционным путем – от менее совершенного к более совершенному. «Совершенными», естественно, являются так называемые цивилизованные государства, т. е. в первую очередь европейские и американские, а «несовершенными» – дикари, живущие племенным сообществом. Таким образом, для того чтобы узнать, как выглядели европейские народы в древности, надо отправиться куда-нибудь к островам Полинезии или в глубину африканского континента и понаблюдать за поведением и обрядами живущих там народов.

Схожего направления придерживалась и возникшая после революции советская теория стадиального развития, ее активным пропагандистом был В. Пропп (заметим, кстати, что более поздняя советская и современная российская фольклористика предусмотрительно вообще предпочитали избегать темы происхождения сказок). Конечно, советские исследователи основывались на исторических концепциях классиков марксизма-ленинизма и отмежевывались от идеалистических концепций Тэйлора. «Отличие этих работ от английских состоит в том, – писал Пропп, – что сходство сказок объясняется не единством человеческой психики, а ее закономерной связью с формами материального производства, ведущими к одинаковым или сходным формам социальной жизни и идеологии»¹⁵. Сравнение русских народных сказок с мифами народов майя, верованиями папуасов Новой Гвинеи, сказаниями индейцев племени тлинкит или вадджагга, легендами острова Фиджи и т. д. забавно, впечатляет эрудицией и широтой знаний, хотя и представляется натянутым и бесперспективным.

Все эти школы и направления не дают окончательного ответа о происхождении сказок. Вместе с тем все они подтверждают возможность изучения сказок с точки зрения национальных характеров. Если источник сказок был единым, а потом они получили национальное наполнение, значит сопоставление вариантов, существующих в разных странах, дает возможность изучать национальные отличия. В случае заимствования ситуация не меняется: какие сюжеты заимствовались, как преобразовались характеры, образы и ситуации на иной почве, и здесь сравнение даст возможность выявить национальные черты. Если же похожие сказки возникали независимо друг от друга, то и в этом случае различие между ними демонстрирует особенности психического склада того или иного народа. В любом случае очевидно, что именно сказки, по каким бы то ни было причинам единые в своей основе, дают богатый, яркий и наглядный материал для изучения национальных характеров. В этом их огромное значение при изучении различных народов, особенно тех, у которых популярность и широкое распространение сказки сохранялись на протяжении многих веков и продолжают сохраняться. К их числу относится и русский народ.

Итак, популярность различных сюжетов в разных странах, герои и другие персонажи, ситуации, в которых они оказываются, – все это отражает национальные особенности тех народов, которые эти сказки рассказывают. Не случайно веселая сказка о трех поросятах, которые строят себе домики из соломы, хвороста и кирпичей, родилась в Англии, так же как и поговорка «Мой дом – моя крепость». В стране, где концепция дома занимает ключевое значение в культуре и характере, поросенок, построивший дом из кирпича, не мог не стать героем сказки. А дети получают с детства урок – когда строишь дом, ничего не жалей для этого, он не должен быть из соломы или хвороста, а самым что ни на есть прочным и настоящим.

Другой пример. Английская сказка «Дочь морского царя» рассказывает о морской деве-тюлене, которая, как и ее братья и сестры, раз в год сбрасывала тюленью шкурку и становилась прекрасной девушкой. Случайно ее увидел и полюбил рыбак, который украл ее шкурку. Не имея возможности вернуться в море, дева была вынуждена выйти за него замуж. Они прожили долгую жизнь на берегу моря, родили много детей, но однажды дева (напомним, теперь уже жена и мать) нашла свою старую шкурку. Страшно обрадовавшись и ни минуты не раздумывая, она надела ее на себя и уплыла в море. Щемящей нотой (для русского читателя) жалости к оставленной ею семье заканчивается сказка: «Только раз она оглянулась на домик, где хоть и жила против воли, но все же познала маленькое счастье. Шумел прибой, на сушу катились волны Атлантического океана, и пена их окаймляла берег. За этой пенной каймой стояли несчастные дети рыбака. Дочь морского короля видела их, но зов моря громче звучал у нее в душе, чем плач ее детей, рожденных на земле. И она плыла все дальше и дальше и пела от радости и счастья»¹⁶. Трудно представить такого рода «счастливый конец» для русской сказки, в которой незыблемы семейные устои, а тем более все, что связано с материнством. Но у англичан с морем особые отношения, и зов моря, его притяжение им понятны и близки.

А вот как выглядит вариант подобной сказки на русской почве¹⁷. В ней тоже участвует дочь морского царя – Василиса Премудрая. Ее одежду похищает герой, она вынуждена отстать от своих сестер. Но на этом сходство с английской сказкой заканчивается. Василиса сама предлагает Ивану-царевичу стать ее мужем, раз уж он похитил ее рубашку, видимо увидев в этом некий перст судьбы. Потом помогает ему выполнить задачи, которые ставит перед ним ее отец – морской царь. А когда его одолела тоска по родине, помогает ему бежать и сама бежит с ним к людям, хотя и знает, будучи Премудрой, что он ее там забудет. В русском варианте не свободная дочь морской стихии бросает своего земного мужа (а заодно и детей), как это было в английском варианте, а царевич забывает о морской царевне от радости, что вернулся на родину, на «святую Русь». «Пришел Иван-царевич во дворец, – рассказывает сказка, – увидали его родители, бросились ему на шею и стали целовать-миловать его; на радостях позабыл Иван-царевич про Василису Премудрую»¹⁸. Только любовь, преданность и сила его возлюбленной соединили героев, так что они «стали все вместе жить да поживать да добра наживать».

Итальянские сказки отражают особенности итальянской жизни. Искусство сопровождает итальянцев всю их жизнь. Поэтому естественно, что ни у какого другого народа нет такого обилия сказочных сюжетов, в которых участвуют произведения искусства, прежде всего статуи. В итальянских сказках герои магическими чарами превращаются в статуи, влюбляются в статуи и стремятся их оживить, получают советы от статуй, становятся статуями в наказание. Иногда статуи защищают своих создателей. В сказке «Тайна Флорио» бесчестный скульптор Фабиано присваивает себе шедевры, которые создает его подмастерье Флорио. Он подписывает свое имя на статуях, и все окружающие восхищаются его твореньями. Связанный словом, Флорио молчит и продолжает ваять прекрасные статуи. Так продолжается до тех пор, пока сами статуи не решают восстановить справедливость. В доме Фабиано собираются гости, чтобы восхититься новым шедевром. И тут происходит неожиданность:

«И вдруг статуя заговорила. Она не сделала ни одного движения. Только чуть приоткрыла изогнутые, словно лук стрелка, губы. Статуя сказала:

В тиши ночей медлительный резец

Меня из камня вывел к свету.

Не Фабиано, нет, мне Флорио отец,

Безвестный Флорио, хоть он молчит об этом.

Произнеся эти слова, статуя сомкнула губы. Но тут гневными голосами закричали другие статуи, ее сестры и братья: “Сотрите с нас неслыханный позор! Нас создал Флорио! А Фабиано – вор!”» После такого позора Фабио остается только бежать, а Флорио – купаться в лучах заслуженной славы.

Итальянский фольклор содержит небывалое количество сюжетов, посвященных преображениям и превращениям. Конечно, и в русских сказках есть свои царевны-лягушки и финисты – ясные соколы, на то они и сказки, чтобы происходили чудеса, но в итальянских их несравнимо больше, чем в каких-либо других. Практически в каждой все выглядит не тем, что есть на самом деле: апельсины оказываются прекрасными девушками, грязный поросенок – принцем, мальчик – рыбой. Еще Древний Рим проявил особый интерес к этой теме. Овидий собрал вместе все мифологические истории (их около 250), в которых происходят преображения, и назвал свое собрание «Метаморфозы». Люди в них во что только не превращаются – в животных, растения, созвездия и камни.

Полтора столетия спустя другой римский писатель, Апулей, написал роман «Метаморфозы», или «Золотой осел», в котором главный герой превращается в осла и в таком обличьи участвует в разного рода приключениях, в том числе и эротических (не случайно ведь юный Пушкин «читал охотно Апулея, а Цицерона не читал»).

Это литературное произведение содержит прекрасную народную сказку-легенду об Амуре и Психее (так же как наш фольклорный «Аленький цветочек», записанный писателем Аксаковым). Оба произведения, безусловно, имеют общую основу и несомненное сходство. В древнеримском варианте главная проблема Психеи – ее красота и доверчивость, враги – богиня Венера и завистливые сестры, спасение приходит от высшего божества Зевса, которого уговаривает влюбленный Амур. По воле богов ее отправляют в загадочный дворец, где живет невидимый дух, который немедленно вступает с ней в интимную связь. Когда, подзуживаемая сестрами, она освещает его лицо во время сна, он оказывается самым красивым юношей на свете – Амуром. Основа любви здесь – красота, спасение героев – в руках богов.

В русском варианте героиня сама напрашивается на неприятности, мечтая о таинственном аленьком цветочке. Хозяин дворца (трудно представить себе, чтобы они, как в случае с Психеей и Амуром, оказались в одной постели в первую же ночь) действует уговорами и разговорами, пробуждает жалость, завоевывает чувства девушки умом и порядочностью. Герой при свете дня оказывается настоящим чудовищем, и именно его любит нежное сердце героини. Основа любви здесь – судьба, суженость, вечный принцип русской женщины «хоть плохонький, но свой», спасение же героев – в преданности и стойкости. Только сестры в сказках разных народов завистливые и злые.

То особенное место, которое итальянский карнавал, с его традицией переодевания, масками, театральностью и игровой культурой, занимает в итальянском мире, отражено и в сказках. Сюжеты некоторых из них посвящены переодеваниям, когда персонаж становится тем, во что он одет. В известной сказке о генерале Фанта-Гиро в трудную для страны минуту младшая дочь короля, у которого не было сыновей, идет на войну. Ее старшие сестры не смогли переломить свою женскую натуру и не пошли воевать. Фанта-Гиро решает стать настоящим генералом. Для этого она прежде всего одевается соответствующим образом: «Она надела доспехи, подобрала длинные косы под шлем, опоясалась мечом да еще прибавила два пистолета. Генерал получился хоть куда»¹⁹. Одежда и звание диктовали и поведение. Ее противник-король, чутьем понимая, что перед ним девушка, никак не мог ее подловить. И оружие ее привело в восхищение, и ветку жасмина она по-мужски засунула за ухо, и ломоть хлеба по-солдатски маханула на весу. Переодевшись, она настолько вошла в роль, что узнать в ней девушку было невозможно, она ощущала себя генералом и вела себя как генерал. Только вернувшись в женское платье, женской ревностью и слезами разоблачила она себя.

Показательные результаты дает сравнение двух сказок с общей основой: немецкой «Метелица» и русской «Морозко». «Морозко» вообще является очень характерной для русской культуры сказкой и не только потому, что связана с морозной снежной темой, которую традиционно считают очень русской. Русскость ее гораздо глубже. Сюжет ее прост: живут дед с бабой и дочерьми, старшая – падчерица, нелюбимая мачехой и сестрами. Надоела она бабе своей красотой, послушанием и прилежанием, и велела мачеха деду отвезти ее в лес и оставить под сосной. Дело было в разгар зимы, так что судьба девушки была предопределена. Вот как описывает сказка дальнейшие события: «Девушка сидит да дрожит; озноб ее пробрал. Хотела она выть, да сил не было: одни зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на елке потрескивает, с елки на елку поскакивает да пощелкивает. Очутился он и на той сосне, под коёй девица сидит, и сверху ей говорит: “Тепло ли те, девица?” – “Тепло, тепло, батюшко-Морозушко!” Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощелкивать. Мороз спросил девицу: “Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная?” Девица чуть дух переводит, но еще говорит: “Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко!” Мороз пуще затрещал и сильнее защелкал и девице сказал: “Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?” Девица окостеневала и чуть слышно сказала: “Ой, тепло, голубчик Морозушко!”» После этого Морозко награждает девушку дарами, и она благополучно возвращается домой.

Завистливая мачеха решает отправить и своих дочерей за вознаграждением. Сели они под деревом, а мороз страшный, холодно, мерзнут. «Морозко все ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над девицами. Он девицам говорит: “Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?” – “Ой, Морозко, больно студено! Мы замерзли, ждем суженого, а он, окаянный, сгинул” Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощелкивать. “Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?” – “Поди ты к черту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмерзли”. Морозко еще ниже спустился, сильно приударил и сказал: “Тепло ли вам, девицы?” – “Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный!”» – и девушки окостенели. Наказал их Морозко до смерти.

Интересна реакция иностранных студентов на просмотр этой сказки в учебных целях (она была экранизирована в 1960-е гг.). Они никак не могли понять, в чем ее смысл. Одна девушка говорит неправду, обманывает старика и получает богатство. Другая – честная и искренняя, ей холодно, она так и говорит. А ее за это наказывают. Разве не загадочна эта русская душа?

Кстати, в начале 1990-х гг. на волне всплеска интереса к России фильм «Морозко» был переведен на английский язык и выпущен в Америке. Результат неожиданный и непредсказуемый – он оказался в числе 100 худших фильмов всех времен и вызвал жаркую дискуссию в Интернете, которая не прекращается по сей день²⁰. «Ужасный, отвратительный фильм», «наркотический бред», «никогда не смотрите его», «ничего нельзя понять в сюжете», «неудивительно, что мы выиграли холодную войну, если русские любят такие фильмы» – таковы комментарии американских зрителей. Начиная с 2000 г. к обсуждению горячо подключились российские и европейские пользователи Интернета, утверждающие, что только американцы, считающие весь мир одним большим Макдоналдсом, могли не понять эту прекрасную сказку (это далеко еще не самое обидное из высказываний). Словом, разгорелся настоящий конфликт культур.

Действительно, на первый взгляд в сказке отсутствует логика. Но русскому читателю, слушателю или зрителю понятно, что героиня сказки «Морозко» скромная, тихая, кроткая, т. е. воплощает любимые народные качества. Она не хочет утруждать своими проблемами пожилого человека, принимает свою судьбу такой, как она есть, не ропща и не жалуясь. Ее правда – в терпении и смирении. А мачехины дочки – эгоистки, думают только о том, что им холодно, шумят и ругаются, обзывают грубыми словами старика и не заслуживают снисхождения.

Совсем другие ценности мы находим в немецком аналоге «Метелица». В ней сразу появляются логика и рациональность. Русские сказки любят нелогичные и необъяснимые действия – жила себе падчерица, потом вдруг, безо всяких объяснений, ее отправляют умирать в лес, и все, хотя и огорчившись, понимают и принимают эту ситуацию. В немецкой сказке тоже нелюбимая падчерица совершает все-таки в начале пусть небольшой, но проступок – роняет веретено в колодец. Ухватившись за этот предлог (он все-таки нужен!), мачеха велит ей достать веретено из колодца. Неожиданно в колодце девушка встречает старушку, которая предлагает ей немного у нее пожить и поработать.

Девочка была прилежна и трудолюбива: «Она очень старалась угодить Метелице своей работой и взбивала перину так, что пух летел вокруг, будто снежные хлопья. Старушка полюбила прилежную девочку, всегда была с ней ласкова, и девочке жилось у Метелицы гораздо лучше, чем дома». Когда же она собралась все-таки вернуться домой, старушка наградила ее – полила золотым дождем.

Далее, как и в русском варианте, мачеха отправляет родную дочку за приданым. Та ныряет в колодец, встречает старушку: «Вот и стала ленивица жить у бабушки Метелицы. В первый день она еще скрывала свою лень и делала, что ей велела старушка. Уж очень хотелось ей получить награду! Но на второй день она начала лениться, а на третий даже встать утром с постели не захотела, она совсем не заботилась о перине Метелицы и взбивала ее так плохо, что из нее не вылетало ни одного перышка. Бабушке Метелице очень не понравилась ленивая девочка»²¹. В результате последовало наказание – лентяйку облили смолой, и она стала замарашкой.

В немецких сказках на первый план выходит труд как мерило ценностей. Хороший человек – тот, который хорошо трудится, а зло воплощено в лени. Хорошая девочка в немецком варианте трудолюбива и чистоплотна, она проходит испытание трудом (в русском варианте испытывают холодом на терпение и скромность). А плохая девочка – лентяйка и грязнуля, ничего не может и не хочет делать, за что и наказывается. И наказание вполне характерное – она становится на всю жизнь замарашкой и не может смыть с себя грязь. Что может быть неприятнее для немцев с их традиционным культом чистоты!

Французские сказки лучше всего известны в пересказе Шарля Перро. Конечно, они подверглись литературной обработке и отошли от первоначального народного оригинала. С другой стороны, несомненно, Перро отобрал наиболее популярные и понятные французскому читателю истории, так что их можно считать вполне представительными для французской культуры. Сказка «Ослиная шкура» начинается вполне традиционно: жили-были король с королевой, любили друг друга, но не было у них детей. Тогда они взяли на воспитание дочь своего умершего друга и полюбили ее как родную. Здесь все понятно и просто. Но дальше начинаются неожиданности. Королева умерла, и король очень сильно затосковал, потому что очень любил ее. Он и слышать не хотел ничего о новой женитьбе, пока ему не указали на его воспитанницу. Тут король потерял голову и стал вести себя совершенно неразумно, силой принуждая девушку выйти за него замуж. Охваченный страстью, он из хорошего доброго персонажа превратился в главного гонителя и преследователя. Подобного рода «греховная страсть» к своей почти дочери крайне редко встречается в русских вариантах.

Обращение девушки к тетке-волшебнице и следование ее советам не привело ни к каким результатам, кроме получения трех прекрасных платьев, цвета неба, луны и солнца, которые девушка предусмотрительно захватила с собой, убегая от короля. Такой практицизм также слегка шокирует русского читателя, привыкшего к сказкам, в которых героини всегда бескорыстны. Обернулась она, правда, в шкуру убитого по ее просьбе осла, чтобы ее никто не узнал и не поймал. Платья ей все же пригодились – в тот момент, когда она, скинув шкуру, примеряла одно из платьев, чтобы полюбоваться собой, ее увидел во всем великолепии королевич, влюбился и в конце концов женился. В русских сказках очень силен принцип «Полюбите нас грязненькими, а чистенькими нас каждый полюбит», а красота и великолепие невесты являются в конце наградой за любовь.

Национальные особенности заметны и во французской сказке «Рике с хохолком». Ее герой некрасив, но очень умен. Две сестры, королевны из соседней страны, родились одновременно, но совсем непохожи друг на друга: одна – прекрасная лицом, но совершенно глупая, другая – умная, но некрасивая. Казалось бы, ожидаешь некоего любовного треугольника с вытекающей финальной моралью, что красота – это не так важно по сравнению с умом и хорошим характером. Именно к этому, скорее всего, и пришла бы русская сказка. Во французской качества характера героинь вообще не упоминаются, а вот красота и ум имеют решающее значение. И определяющее. Вполне логично и объяснимо (хотя и не законам русской сказки) герой предпочитает красавицу, подарив ей частицу своего ума, а красавица выходит замуж за умника, предварительно убедившись, что он похорошел благодаря волшебству. Совершенно в стороне остается некрасивая, но умная героиня, ее полностью затмевает поумневшая красавица-сестра. Русский читатель, тайно сочувствуя некрасивой умнице, все ждет, что ее как-то наградят. Но нет – торжествует красота. А некрасивая сестра постепенно озлобляется от зависти (это остается за пределами сказки, но как-то напрашивается всей логикой повествования).