Анна Павловская
Пища богов, пища людей. Еда как основа человеческой цивилизации

Глава 3. Каин против Авеля

Подлинная история человечества начинается с того момента, когда она, эта история, научилась говорить. Сколько бы мы ни пытались восстановить события по немым памятникам, это всегда будут гипотезы и догадки. Даже творения устного народного творчества – мифы, легенды, сказания – становятся историческим фактом только после того, как фиксируются на бумаге (камне, папирусе, глиняной табличке, жестком диске). О том, что к сведениям из письменных источников надо относиться критически, написаны тома. Письменные источники наполнены и ошибками, и прямой фальсификацией данных, и неправильно понятой информацией, а иногда являются и просто поздними подделками, однако это уже «говорящая» история. Это уже реальные прямые свидетельства о жизни прошлого, живой голос древних людей. (Соврать может каждый!) Неслучайно именно с момента возникновения письменных источников ученые говорят о начале исторического периода, «немой» же этап носит название доисторического.

Трудно считать совпадением тот факт, что древнейшая письменность возникла в регионах интенсивного земледелия. Полумесяц оказался плодородным не только в прямом, но и переносном отношении. К числу первых известных нам систем письма относятся шумерская клинопись и древнеегипетские иероглифы, возникшие не позднее 3500 лет до н. э. На одну-две тысячи лет позже письменность появляется и в других земледельческих регионах Полумесяца: древнехананейская на территории Финикии (современные Сирия, Ливан, Израиль, Иордания), лувийская (Анатолия и север Сирии), эламская (Иран) и другие. Около 2000 лет до н. э. появляется китайское письмо. Начиная с IV тысячелетия ведут отсчет и великие мировые цивилизации древности.

Не углубляясь в споры вокруг многозначного и туманного термина «цивилизация», которые ведутся уже не одно столетие, примем его как условное обозначение для неких протогосударственных объединений древности, расположенных на единой более или менее замкнутой территории и характеризующихся рядом общих признаков. Среди них: наличие письменности, социальных групп и разделения труда, оседлый образ жизни, занятие земледелием, наличие городов и того, что принято называть еще более многозначным словом культура.

В период между отступлением ледника и появлением цивилизаций, который можно по аналогии со Средневековьем назвать «темными тысячелетиями», появляются все важнейшие слагаемые культуры сельского хозяйства, культуры питания и культуры в высшем смысле этого слова. Усложнение процесса приготовления пищи и в первую очередь приготовление зерновых культур вызвали к жизни керамическую посуду и разные виды печей. В III тысячелетии до н. э. появляется гончарный круг, и посуда становится предметом повседневным и обыденным. В IV–III тысячелетиях начинается обработка металлов и к керамике присоединяются последовательно медная, бронзовая и железная посуда, а сельское хозяйство обогащается металлическими инструментами: мотыгой, серпом, наконец плугом. Плужное земледелие, с использованием животных в качестве тягловой силы, совершает новый переворот в земледелии, делая его еще более продуктивным. И это тоже происходит где-то в конце IV – начале III тысячелетия до н. э.

Каждое объединение-цивилизация, помимо общих признаков, имеет уже и ярко выраженные региональные различия, в том числе и в традициях питания. Древнейшими цивилизациями считаются Месопотамия (последовательно Шумер и Аккад, Вавилония, Ассирия) и Древний Египет. Чуть позже возникают государства в Малой Азии – Хеттское царство, страны Леванта, в Европе – крито-микенская культура, древние цивилизации Китая и Индии. Они меняли свои названия, завоевывали друг друга, исчезали и возникали вновь под новым именем. Однако именно на этих территориях постепенно складывались основания нового мира и новой системы, основанных на победивших уже к этому времени земледелии и скотоводстве. Кровно связанные с наследием первобытного общества, они создавали новые ценности и идеалы, новые мифы и религии, новых богов и героев.

Два важнейших противоборства той поры связаны непосредственно с системой производства и потребления пищи. Борьба между различными «пищевыми системами» и связанными с ними образом жизни и мировоззрением была долгой и лишь к концу эпохи пришла к некоему логическому завершению, дав начало новому типу людей. Полностью она не завершилась и сегодня, а типы эти сыграли ключевую роль в последующей истории человечества.

Первое, изначальное, – это противостояние присваивающего и производящего хозяйства – охотников-собирателей и земледельцев. Второе, более позднее, – скотоводов-кочевников и оседлых земледельцев.

Образ «дикаря» – сильного, выносливого, живущего среди животных, мы встречаем в одном из первых литературных произведений в истории – «Эпосе о Гильгамеше»^[50]. Записанный примерно 4 тысячи лет назад (реальный Гильгамеш жил на тысячу лет раньше) на основании более древних шумерских сказаний, он является и незаменимым источником информации о жизни Древней Месопотамии, и замечательным художественным произведением. Герой Энкиду, созданный богами как «подобье» правителя Урука Гильгамеша, чтобы последнему было с кем меряться силой и отвагой, первоначально ведет дикий, полуживотный образ жизни:

 
Шерстью покрыто все его тело,
Подобно женщине, волосы носит,
Пряди волос как хлеба густые;
Ни людей, ни мира не ведал,
Одеждой одет он, словно Сумукан.
Вместе с газелями ест он травы,
Вместе со зверьми к водопою теснится,
Вместе с тварями сердце радует водою…
 

Сумукан – бог, покровитель диких зверей, так что Энкиду либо ходил нагой, либо в звериных шкурах. Обращает внимание и тот факт, что могучий герой был вегетарианцем, питался исключительно травою. Более того, он мешал охотникам (они же пастухи-скотоводы, так как ходят по степям со своими стадами), выступая защитником животных. Один из пастухов-охотников пожаловался Гильгамешу: «Я вырою ямы – он их засыплет, // Я поставлю ловушки – он их вырвет, // Из рук моих уводит зверье и тварь степную, – // Он мне не дает в степи трудиться!»

Приобщение Энкиду к благам цивилизации и отлучение его от дикого животного мира идет двумя путями. Во-первых, к нему посылают блудницу, перед которой он не может устоять, после чего от него разбегаются его прежние друзья-звери, он становится для них чужим. Довершает дело превращения его в нормального (т. е. цивилизованного) человека приобщение его к зерновой пище (сикера – род пива):

 
На хлеб, что перед ним положили,
Смутившись, он глядит и смотрит:
Не умел Энкиду питаться хлебом,
Питью сикеры обучен не был.
Блудница уста открыла, вещает Энкиду:
«Ешь хлеб, Энкиду, – то свойственно жизни,
Сикеру пей – суждено то миру!»
Досыта хлеба ел Энкиду,
Сикеры испил он семь кувшинов.
Взыграла душа его, разгулялась,
Его сердце веселилось, лицо сияло.
Он ощупал свое волосатое тело,
Умастился елеем, уподобился людям,
Одеждой оделся, стал похож на мужа.
 

Примечательно, что в целом отношение к дикарю вполне доброжелательное, люди восхищаются его силой, «могучей рукой», крепкими, как из камня, руками, его невинностью и неприхотливостью, хотя и боятся его непредсказуемости. Хлеб и пиво преобразуют его, меняют его взгляд на мир и себя самого. Он сохраняет свою силу, мощь и даже в некоторой степени наивность, но становится из полуживотного человеком.

Примечателен тот факт, что пастушество в шумеро-аккадских сказаниях принципиально отделено от земледелия. Земледельцы живут в городах, скотоводы бродят в степях или горах. При этом пастушество неразрывно связано с охотой, вытекает из нее. И преображенный Энкиду становится защитником пастухов: они теперь спокойно спят по ночам – «великие пастыри», а Энкиду в это время сражается со львами и «укрощает» волков, он теперь для пастухов «их стража, муж неусыпный».

Победа оседлого земледелия над охотничьим образом жизни отражена и в Библии. Отношение Ветхого Завета к земледелию неоднозначное, совершенно очевидно, что эта часть Священного Писания рождена в недрах скотоводческого уклада, так что земледельцы преимущественно представлены не в лучшем виде – обманщиками и лжецами. Однако их победа над первобытным образом жизни неоспорима.

История о двух сыновьях Исаака и Ревекки иллюстрирует противоборство между охотой и сельским хозяйством, между диким и оседлым образом жизни. Исав и Иаков – близнецы, но Исав был рожден первым и по закону являлся старшим. Еще когда оба сына были в утробе, Господь сообщил Ревекке, что два ее сына будут зачинателями двух племен и двух различных народов, при этом «больший будет служить меньшему» (Бытие, 25:22–24). Основные события этой истории изложены в Бытие, однако из других частей, в том числе и Нового Завета, мы узнаем, что Господь изначально «возлюбил Иакова, а Исава возненавидел» (Послание к римлянам, 9:10). То есть выбор оседлого хозяйства – Божий выбор, хотя история с братьями вызывает симпатию, скорее, к Исаву.

Исав родился «красный, весь, как кожа, косматый» и вырос «человеком искусным в звероловстве, человеком полей». Исаак любил его больше брата, причем по вполне практичным причинам, «потому что дичь его была по вкусу его». Иаков родился следом, держась за пяту Исава, и вырос «человеком кротким, живущим в шатрах». Он был любимцем матери. Дикий Исав – охотник, но и Исаак предпочитает еще его пищу, хотя сам и является скотоводом. С Иаковом сложнее, он, конечно, тоже скотовод, как и его отец, и в скором будущем ему придется долго служить пастухом у своего будущего тестя Лавана (он же дядя по линии матери). Однако очевидно, что он занимается и земледелием, на это указывает и эпизод с чечевичной похлебкой. Преимущественно скотоводческий род занятий соседствовал с земледелием как дополнительным источником пропитания, так же как земледельцы содержали скот для мяса и шерсти.

Первый обман, покупка первородства, строится на пищевой антитезе:

«И сварил Иаков кушанье; а Исав пришел с поля усталый. И сказал Исав Иакову: дай мне поесть красного, красного этого, ибо я устал… Но Иаков сказал [Исаву]: продай мне теперь же свое первородство. Исав сказал: вот, я умираю, что мне в этом первородстве? Иаков сказал [ему]: поклянись мне теперь же. Он поклялся ему, и продал [Исав] первородство свое Иакову. И дал Иаков Исаву хлеба и кушанья из чечевицы; и он ел и пил, и встал и пошел; и пренебрег Исав первородство» (Бытие, 27:34).

История эта подтверждает излюбленную версию современных ученых: охотничий промысел ненадежен и непостоянен, дичь вкусна, но не всегда достижима. Хлеб и «красное» кушанье из чечевицы, может, не столь привлекательны, зато доступны и хорошо насыщают. Земледельческая пища, пусть и обманом, но получила право первенства и вытеснила плоды охоты, оставив их как деликатес для особых случаев. Она показана здесь как пища повседневная, способная утолить голод в любой момент.

Борьба за первородство продолжилась, когда состарившийся Исаак, ожидая смерти, решил на всякий случай дать свое благословение заранее (вся история излагается в: Бытие, глава 27). И здесь происходит второй обман, теперь уже дичь на столе вытесняет домашний скот, причем на праздничном столе. Перед благословением, для поднятия настроения, Исаак решает хорошо, вкусно и празднично покушать и просит своего старшего сына Исава: «возьми теперь орудия твои, колчан твой и лук твой, пойди в поле, и налови мне дичи, и приготовь мне кушанье, какое я люблю, и принеси мне есть, чтобы благословила тебя душа моя, прежде нежели я умру». Ревекка же, подслушав разговор, уговаривает побаивающегося Иакова обмануть отца и так же получить обманом благословение, как и первородство.

Она велит младшему сыну: «пойди в стадо и возьми мне оттуда два козленка [молодых] хороших, и я приготовлю из них отцу твоему кушанье, какое он любит, а ты принесешь отцу твоему, и он поест, чтобы благословить тебя пред смертью своею». Иаков так и поступает, берет приготовленную матерью козлятину и хлеб и несет отцу. Исаак удивляется, что все готово так быстро, он хорошо знает, что охота требует времени. Он сомневается и, будучи почти слепым, ощупывает кожу сына, которую мать предусмотрительно обложила кожею козлят. Убедившись в косматости рук и шеи, Исаак верит, что перед ним Исав, и дает свое благословение. Интересно, что гурман и любитель дичи Исаак разницы в пище не замечает, хорошо приготовленное мясо домашнего скота не хуже охотничьих трофеев.

Последний «пищевой» обман Иакова показывает, что пастухи древности умели управлять рождаемостью скота и знали о принципах селекции, хотя и не раскрывает механизма их действий. Отслужив у своего дяди-тестя Лавана, Иаков просит себе весьма скромную плату – черных овец и пестрых коз, а сам вызывается еще немного послужить. Лаван радостно соглашается, так как знает, что такие животные в стаде редкость. Для безопасности он отсылает своих сыновей с отобранным в награду Иакову «цветным» скотом подальше, чтобы избежать в дальнейшем появления подобного приплода.

Иаков же оставшееся до ухода время занимается «селекцией». Он наделал прутьев из разных видов деревьев, снял с них кору, видимо достигнув таким образом пестроты, и в подходящее для размножения время клал их перед скотом у водопоя, «куда скот приходил пить, и где, приходя пить, зачинал пред прутьями». В итоге «рождался скот пестрый, и с крапинами, и с пятнами». Среди «пестрых» он также производил отбор: «Каждый раз, когда зачинал скот крепкий, Иаков клал прутья в корытах пред глазами скота, чтобы он зачинал пред прутьями. А когда зачинал скот слабый, тогда он не клал». В итоге Иаков забрал себе много крупного и сильного скота, а Лавану остался мелкий и слабый.

Роль прутьев в этой истории не совсем ясна, однако сам факт управления рождаемостью привлекает внимание.

Второе противостояние древности – между земледелием и скотоводством. Оно также сохранилось в древнейших источниках, относящихся к тем регионам, где оно было актуальным, вызывало проблемы, конфликты и, вероятно, было связано с различными религиозными культами.

Необходимо сразу оговориться, что речь идет о принципиально разных хозяйственных укладах, в которых зерно или скот преобладали, являлись основой существования и образа жизни. Это отнюдь не означает, что земледельцы не держали скота, а пастухи не пробовали хлеба. Более того, земледелие изначально было ориентировано на содержание животных, тех, кто потреблял побочные продукты земледельческих культур. Среди них всеядные свиньи, особо любимые зерноедами и презиравшиеся издавна настоящими скотоводами, не требовавшие особых условий содержания, коровы и быки, потреблявшие оставшуюся после сбора зерновых солому, первые давали молоко, сыр и масло, а вторые служили главной тягловой силой при обработке полей. Позднее к ним присоединились домашние птицы, которых кормили зернами. Помимо зерна, эта часть населения занималась и разведением садов и огородов: пресная и однообразная зерновая пища требовала обогащения вкусами и витаминами. Все это комплексное земледельческое хозяйство предполагало исключительно оседлый образ жизни, было привязано к дому и земле.

Под скотоводами, в древних источниках их называют пастухами, подразумеваются те, кто занимался кочевым или отгонным выпасом скота, т. е. постоянно или сезонно мигрировал вслед за своими стадами по пастбищам. Пасли они преимущественно овец или коз, животных, постоянно нуждавшихся в свежих источниках пропитания. Эти группы людей вели кочевой образ жизни, греки называли их «номады», и в их среде сложился особый уклад и мировоззрение. В силу особенностей образа жизни археологические источники их гораздо более скудные, чем те, которые остались от живших на одном месте земледельцев. Последние оставили и большую часть древнейших письменных свидетельств противостояния и взаимодействия двух хозяйственных и жизненных укладов.

Согласно мифологии Месопотамии, как было сказано выше, боги создали Ашнан-Зерно и Лахар-Овцу одновременно, после чего на земле наступило процветание и изобилие. Накормив и напоив богов и людей, Ашнан и Лахар устроили пир и для себя, они «сладко» испили вина, «вкусно» испили пива, после чего поссорились: кто из них главнее^[51]. Доводы Зерна сводились к следующему:

 
Герою героев я даю мою силу.
Я поддержка соседства и дружбы,
Я примиряю соседей в ссоре…
Я Ашнан-Зерно, Изумрудносверкающая,
я воистину дитя Энлиля!
В овечьем загоне, пастушьей хижине, под небом пустыни,
я – повсюду!
 

Овца отвечает, что она создана самим Ану, «владыкой всех богов», верховным богом неба. Она особо отмечает, что дает одежду всем, в том числе и царям: «В моем одеянье сияющей белой шерсти // Царь веселится на своем престоле». Не забывает и о том, что ее жертвенные подношения угодны богам, а еда мужчинам:

 
Я в полях мужей пропитанье.
Я мешок из кожи с водою прохладной,
я – кожаные сандалия…
Я сладкое масло, богам воскуренье…
 

Зерно возражает, что она – главная на столе, не в последнюю очередь благодаря пиву, которое из нее производится. К тому же и пастухи любят хлеб:

 
Когда пивной хлебец в печке прожарится,
Когда сусло в печке проварится,
Сама Нинкаси их для меня смешает!
И все козлы твои, все бараны
Окончат жизнь на моем застолье!
От моих даров зависит, как на столе их расставят!
К моим дарам под небом пустыни
твой пастух вздымает очи!
 

Зерно приводит гораздо больше убедительных доводов, чем Овца, которая в основном издевается над способами обработки зерна. Она перечисляет все этапы выпечки хлеба в древности: «Палками глаза твои бьют, уста твои бьют. // Когда колосья твои точно в ступке разбиты. // И ты вздымаема южным и северным ветром, // И каменные жернова по тебе гуляют. // И лик твой ручными камнями перетирают, // А потом ты собою квашню заполняешь. // Пекарь рубит тебя и швыряет, // Пекарка раскатывает тесто. // А потом тебя ставят в печку // И вынимают тебя из печки».

Зерно же указывает на то, что образ жизни пастухов заметно уступает земледельцам. Они скитаются по пустыням и горам, строят тростниковые хижины, которые легко уничтожаются ветрами и ураганами, вынужденно соседствуют со всяким сбродом:

 
А когда я встаю в борозде посредь поля,
Мой земледелец твоего подпаска дубинкою изгоняет!
С полей тебя отправляют в места безлюдья,
И тебе оттуда не выйти —
Скорпионы, змеи, разбойные люди —
все, что есть в пустыне, —
Твой приговор под небом пустыни!
 

Спор прекращают боги, отдав пальму первенства Зерну: «Пусть пред Зерном преклонят колени». Зерно объявляется символом власти и богатства. А те, кто владеют быками, овцами, серебром и «каменьями дорогими», должны служить тем, кто хозяин зерна – главной ценности. И чтобы почувствовать это, владелец стад, «В воротах того, кто Зерном владеет, пусть постоит».

Спор этот свидетельствует еще и о том, что в древности земледелие и пастушество были неразрывно связаны, хотя уже и имели разные функции в обществе и восприятии их места в жизни людей, о чем речь пойдет ниже. Процесс обособления и размежевания начался позднее, в эпоху складывания цивилизаций и разделения народов на разные культурные типы. Энке, защитник людей, просит: «Отче Энлиль, Овца и Зерно, // Пусть обе они ходят вместе». Пастухи и земледельцы часто сосуществовали бок о бок, а судя по сохранившимся записям, по-настоящему состоятельные люди владели в то время и землями, и стадами.

Острее противостояние земледелия и пастушества отражено в Библии. В ней особенно заметна борьба разных начал, основного семитского скотоводческого и поздних земледельческих влияний. Она составлена в более поздний период, шумерские сказания и размежевание двух культур в ней гораздо заметнее.

Адам, вынужденно обратившийся к сельскохозяйственному труду, добывавший пищу после изгнания из Рая в поте лица своего, родил двух сыновей: Каина и Авеля. История их жизни изложена в нескольких строчках, но за ней стоят тысячелетия человеческой истории, и ее моральное влияние на последующую историю оказалось весьма значительным. Итак, «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа. И еще родила брата его, Авеля. И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец. Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его… И сказал Каин Авелю, брату своему: [пойдем в поле]. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. И сказал Господь [Бог] Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему? И сказал [Господь]: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли; и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле» (Бытие, 4:1–13).

Милый, добрый Авель – пастух, злобный и лживый Каин – земледелец. Бог отвергает дары земли и принимает кровавые животные жертвы. Каин убивает брата, и не где-нибудь, а на поле, куда специально для этого ведет с места жертвоприношений. Невинная кровь пролита на землю, и Каин проклят от ее имени и обречен на изгнание. Предпочтения автора здесь не вызывают сомнения.

Интересно, что последующие толкователи Библейской истории, жившие в ту эпоху, когда приоритеты заметно поменялись местами, пытались объяснить это для них уже туманное место. Так, еврейский историк Иосиф Флавий в I веке считал, что виной всему корыстолюбие Каина, стремившегося только к своей выгоде: «Младший, Авель, старался быть справедливым и стремился к добродетели, так как был уверен, что Господь видит все дела его. По занятию своему он был пастухом. Каин же был во всех делах своих весьма порочен и имел в виду одну только цель – получать выгоды; он первый изобрел землепашество, а [затем] убил брата своего по следующей причине. Однажды они решили принести жертвы Господу Богу. Каин возложил [на алтарь] произведения своего земледелия и плоды деревьев, Авель же молоко и перворожденное из стад своих. Господу же последняя жертва понравилась более, так как Он отдавал предпочтение тому, что возникло самостоятельно сообразно самой природе, перед тем, что было насильно вызвано из земли по расчету корыстолюбивого человека»^[52]. Звучит несколько сомнительно, жертва зерном и плодами получается более жестокой, чем овечками и телятами.

В Коране история о двух братьях, сыновьях Адама, принесших жертву Аллаху, рассказана кратко и без подробностей. Коранические же истории предоставляют ее в пастушески-романтизированном виде. Кабил, старший сын, жестокосердный, грубый и ленивый, собрал для жертвоприношения колосья еще незрелой пшеницы, а поднявшись на холм, небрежно бросил их на землю. Налетевший ветер немедленно разметал их. Неудивительно, что его жертва была отвергнута. А Хабил, младший, добрый, вежливый, милосердный и трудолюбивый, выбрал из своего стада «самого большого, красивого и жирного барана» и с молитвой предложил его Аллаху. Убийство пастуха происходит в пасторальной идиллии: «Хабил погнал своих овец на выпас… Хабил пас овец, перегоняя их с одного пастбища на другое, и наблюдал за ними, любуясь творениями Господними и размышляя над Его могуществом… Мир был прекрасен!»^[53] Так он и принял смерть, окруженный мирными овцами, от руки злобного земледельца.

Интересно и продолжение библейской истории. Изгнанный Каин пошел на восток и, будучи земледельцем по призванию, основал там город, который заселили его потомки. Его потомки, как и следовало наследникам земледельческой оседлой культуры, освоили самые разные занятия и ремесла. Библия называет среди них и «отца всех играющих на гуслях и свирели», и «ковача всех орудий из меди и железа», и даже «отца живущих в шатрах со стадами», так как земледельческое поселение нуждалось и в продуктах скотоводства.

Разделение народов на скотоводов и земледельцев нашло свое отражение в тех жертвоприношениях, которые предпочитали их боги, разделявшие вкусы поклонявшихся им людей. Библейский Бог выбрал мясо жертвенных животных. Помимо упомянутого Авеля, есть и другие свидетельства. Ной, оказавшись на суше после Потопа, первым делом «взял из всякого скота чистого и из всех птиц чистых и принес во всесожжение на жертвеннике». Его жертва была принята весьма благосклонно, и человечество было прощено за грехи свои: «И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь [Бог] в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека» (Бытие, 8:20–22). Авраам был готов принести в жертву даже своего сына Исаака, подмененного в последний момент овном (Бытие, 22:10–13).

Есть в Ветхом Завете и прямые указания, весьма натуралистические, на то, какими должны быть жертвы и как их приносить. В Книге Левит Моисей получает их от самого Бога: «когда кто из вас хочет принести жертву Господу, то, если из скота, приносите жертву вашу из скота крупного и мелкого. Если жертва его есть всесожжение из крупного скота, пусть принесет ее мужеского пола, без порока… и заколет тельца пред Господом; сыны же Аароновы, священники, принесут кровь и покропят кровью со всех сторон на жертвенник, который у входа скинии собрания; и снимет кожу с жертвы всесожжения и рассечет ее на части… и разложат сыны Аароновы, священники, части, голову и тук на дровах, которые на огне, на жертвеннике; а внутренности жертвы и ноги ее вымоет он водою, и сожжет священник все на жертвеннике: это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу». Так же следует поступать и с мелким скотом, овцами или козами. С птицами же иначе: «Если же из птиц приносит он Господу всесожжение, пусть принесет жертву свою из горлиц, или из молодых голубей; священник принесет ее к жертвеннику, и свернет ей голову, и сожжет на жертвеннике, а кровь выцедит к стене жертвенника; зоб ее с перьями ее отнимет и бросит его подле жертвенника на восточную сторону, где пепел; и надломит ее в крыльях ее, не отделяя их, и сожжет ее священник на жертвеннике, на дровах, которые на огне: это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу» (Книга Левит, 1:1–17).

Новый Завет отменил животные жертвоприношения, Христос, как агнец Божий, провозглашается истинной искупительной жертвой человечества. В послании к Евреям прямо говорится, что «невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи» (Послание к Евреям, 10:4). Это новая вера и новая эпоха.

Животные жертвоприношения были изначально приняты повсеместно, среди всех народов и племен. Это память о далеком прошлом человечества, его охотничьей сущности, о былой тесной связи с силами природы. Как все суеверия, такие жертвы оказались крайне живучи. Однако с течением времени ситуация меняется.

Так, древние боги Месопотамии, основой процветания которой было земледелие, вполне довольствовались и зерновыми подношениями. Причем даже в самых экстремальных ситуациях. Один раз боги наслали на людей страшные болезни, мор, чуму и язву, и человечество оказалось на грани полного вымирания. Тогда бог Энки, всегда тайком помогавший людям, подсказал им: «Хлебы печеные пред ними поставьте, // Мукой сезама воздайте жертву!»^[54] И это помогло. В другой раз уставшие от «людского гомона» боги наслали страшный голод. И снова хлеб и мука сделали свое дело.

Древний Египет представлял собой комплексную культуру, этакую страну изобилия в пищевом вопросе. Деление на Верхнюю и Нижнюю части, несмотря на то что они были объединены под властью первых фараонов еще в начале IV тысячелетия до н. э., сохранялось в том числе и в хозяйственном отношении. Нижний Египет, местность заболоченная, хотя и знал земледелие, но специализировался на скотоводстве, виноградарстве, охоте, в частности птицеловстве. Верхний был царством зерна – ячменя и пшеницы. Обе части взаимно дополняли друг друга в хозяйственном плане. Смешанными были и жертвоприношения, масштабные, как и полагалось стране изобилия. Так, в храме, посвященном солнцу, неподалеку от современного Каира, на большом жертвеннике солнцу приносились бесчисленные жертвы, в том числе целые стада скота. Кровь закланных и рассеченных животных ручьями текла отсюда по отводным желобам. В новый год солнцу жертвовали свыше 100 000 трапез хлеба и пива^[55]. Оба вида жертвы были угодны египетским богам.

Интересно проследить и эволюцию в жертвоприношениях, связанную, вероятно, с изменениями в хозяйственном укладе и пищевых предпочтениях. Согласно мифологической истории первыми людьми, населявшими Древнюю Грецию, были легендарные пеласги, изначально проживавшие в Аркадии. Они были пастухами и охотниками, поклонялись соответственно козлоногому Пану и Артемиде-охотнице. Именно легендарные пеласги якобы впервые научились земледелию, а потом смешались с неким пришлым населением, которых Геродот называет эллинами. Хлеб постепенно стал главенствовать на древнегреческом столе (напомним, что на территории Греции находят древнейшие в Европе следы одомашненного зерна и бобов), но в своих обрядах греки придерживались древних традиций. Так же как и хранили память о древнем племени козопасов, когда-то населявшем эти земли. В мифологии и Зевс оговаривает у людей через посредничество Прометея свою мясную долю подношений, причем выбирает ту, что пожирнее.

В произведениях Гомера герои-воины еще питаются почти исключительно мясом и жертвы приносят мясные, причем с большим размахом. Правда, жертвенное животное посыпается солью и ячменем, существует и сопутствующий обряд «возлияния» богам медом и вином, также уходящий корнями в глубокую древность. Однако главным в жертвоприношении остается мясо – быков, коров, тельцов, овец, баранов, свиней. Одиссей, пытаясь проникнуть в царство мертвых и испросить совета, собственноручно совершает действо, несколько наспех и, так сказать, в походных условиях, но пообещав в будущем более серьезную жертву:

 
«Сам я барана и овцу над ямой глубокой зарезал;
Черная кровь полилася в нее, и слетелись толпою…
Души усопших, из темныя бездны Эреба поднявшись»
«Кликнув товарищей, им повелел я с овцы и с барана,
Острой зарезанных медью, лежавших в крови перед нами,
Кожу содрать и, огню их предавши, призвать громогласно
Грозного бога Аида и страшную с ним Персефону».
 

(Одиссея, песнь XI, перевод В. А. Жуковского)

Старец Нестор, принося жертву Афине, делает это неспеша и обстоятельно. Он выбирает годовалую телку, «под ярмом не бывавшую в жизни ни разу», велит позолотить ей рога:

 
Престарелый же Нестор наездник,
Руки омыв, ячменем всю телушку осыпал и, срезав
Шерсть с головы ее, бросил в огонь и молился Афине.
Все помолились потом и осыпали зернами жертву…
Ножом Фрасимед ее в шею ударил. Когда же
Черная вытекла кровь и дух ее кости оставил,
Тотчас на части ее разделили и, вырезав бедра
Так, как обычай велит, обрезанным жиром в два слоя
Их обернули и мясо сложили на них остальное.
Нестор сжигал на огне их, багряным вином окропляя.
Юноши, около стоя, держали в руках пятизубцы.
После, как бедра сожгли и отведали потрохов жертвы,
Прочее все, на куски разделив и наткнувши на прутья,
Начали жарить, руками держа заостренные прутья.
 

(Одиссея, песнь III, перевод В. В. Вересаева)

Римские боги, в значительной степени заимствованные из Греции, были менее привередливы и благосклонно относились к хлебным и мучным подношениям, заменявшим нередко мясные жертвы. Римская культура была менее склонна к традиционализму, более адаптивна и целиком зависела от хлеба и зерна. Даже злобного Цербера, охранявшего входы и выходы в царство мертвых, у римлян можно было подкупить только сладкими лепешками (см., например, Вергилий, Энеида, книга VI).