Анна Никольская
Апокалипсис Антона Перчика
© Анна Никольская, 2014
© «Время», 2014
Пролог
Я когда раньше на клоуна смотрел, еще в детстве, у меня волосы на руках вставали дыбом. Cерьезно, я нисколько не преувеличиваю. Помню, он ехал на двухколесном велосипеде, с огромной такой резиновой пищалкой, по проволоке ехал, а я смотрел на него и реально умирал от страха. Я смотрел на него, а видел только родинку. Эту его бородавку. У него на носу росла волосатая зеленая бородавка – я ее боялся больше всего. Сейчас смешно вспоминать. Еще помню запах клоуна – смесь нафталина и духов «Болгарская роза». Такими бабушка душилась, мне не нравились. Она сидела рядом, держала меня за руку, а я почему-то думал, что это пахнет от клоуна. Он ехал и тоненько хохотал, а меня просто уже тошнило от ужаса. Я сидел в первом ряду и боялся, что он сейчас ко мне подъедет. Из тысячи зрителей выберет именно меня. Я был абсолютно беззащитным перед ним, как будто голым… По-моему, при виде клоунов большинство людей начинают немного нервничать, нет? Есть в них что-то зловещее.
Когда видишь зараженного, первая твоя реакция – смех. Наверное, это внутренняя защита срабатывает. Просто мозг обычного, нормального человека не способен сразу такое переварить. Он не заточен под апокалипсис.
* * *
У Егора младшая сестра – он от нее уже на стену лезет. Один раз я наблюдал такую картину – хоть в «Сам себе режиссер» посылай. Я их на телефон снимал, пока меня не застукали. Короче говоря, сидит Егор, сидит его мелкая (не помню, как звать) и далее по списку: Винни-Пух, крокодил Гена и еще какие-то плюшевые перцы. Причем сидят так основательно, за столом, все у них чин чинарем – с фарфоровым сервизом и поролоновыми бананами. В общем, Егор берет чайник и Гене наливает. И типа такой: «Угощайся пряниками, Гена». А лицо у самого серьезное до предела. Я просто лежал там у них за дверью. Говорю ему: «Тебе надо в “Спокойной ночи, малыши” сниматься, вместо Оксаны Федоровой. Ты ее затмишь». А сестра его: «Мойте ручки, дядя Антон, я вам испекла пирог». Ага, пластилиновый.
Я все к тому веду, что у нас Игорек в этом плане вообще ненапряжный. В душу не лезет с паровозами и башнями до потолка. Раньше лез, но я его выдрессировал. По полной программе, не хуже Макаренко. Теперь врубаю планшет со cмешариками – и в путь. Брателла потерян для общества как минимум на три часа, а я пожинаю плоды трудов своих (и сотрудников «Apple»).
Но он тоже чудит иной раз, наш Игорек. Однажды запряг меня играть в прятки. Ну а мне, понятное дело, лениво. Я говорю: «Давай вон играй с Муськой. Считай до десяти или до скольки ты там умеешь. Во, давай до ста – она сейчас от тебя спрячется по-быстрому». Короче, сунул я Мусяндию в духовку и смылся с Анькой в кофейню. Прихожу часа через три, а мамик уже на кухне, затеяла стряпать хачапури. Я тоже балбес – сразу не врубился, к чему это все неумолимо ведет. Пошел, принял душ, выхожу. И тут чую – пахнет горелым. И орет кто-то – я Мусипундию сначала по голосу даже не узнал. Мамик спрашивает: «Ты не видел Мусю? А то она мяукает где-то, я не могу понять». И тут до меня доходит наконец. Вот, думаю, Игорек дебил, это надо же было в собственной квартире кошку потерять! Открываю духовку – мамик ее поставила на разогрев (как Муську не заметила, не знаю, может, уснула она там). Открываю, а Муська оттуда, как сбитый летчик, кааак сиганет и давай круги нарезать по паркету. Мамик стоит, смотрит, не может ничего понять. Игорек прилетел, закатил истерику: «Мусенька моя, бедненькая, лапки поджарила!». Муська носится по кухне – у нее шок: ей лапы здорово припекло. Потом выпустила когти и на цыпочках, на цыпочках ускакала по коридору. Я как увидел эти цыпочки, меня чертов смех разобрал. Понимаю, что ржать нельзя – не та ситуация, но не могу остановиться! Еще Игорек масла в огонь подливает: «Мамочка, она погибнет!». Ну правда смешно. Разве нет? А вообще, кошки – полезные. Они от стресса помогают. Когда гладишь кошку, частота пульса снижается на шестнадцать процентов, что-то типа того.
* * *
– Фамилия. Имя. Отчество.
Лицо у нее протокольное до жути, вся из себя. Не люблю важных. Я говорю ей, тоже так, знаете, с паузами:
– Перчик. Антон. Вячеславович.
И кашляю в кулачок. Кхе-кхе. Я пафоса органически не перевариваю. В любых его проявлениях. Такие люди на меня, знаете, как действуют? Как бык на красную тряпку. В смысле, наоборот, но вы поняли. Так и подмывает перед такой фифой комедию поломать. Чертов паяц, когда-нибудь она меня погубит, эта привычка.
– Полных лет?
– Восемнадцать.
– Образование?
Отец, кстати, в этом смысле – диаметральная моя противоположность. Яблоко от яблони, все дела – это не про нас. Сейчас-то над ним начальства нет, он сам себе и бог, и начальник, и все равно в нем подлая эта совковость сидит. Ее уже не искоренить, когда тебе под полтинник. Он в налоговую, знаете, как заходит? Прикол вообще. У порога минут сорок ноги вытирает. Стоит на коврике и вытирает лет пятьдесят, с мыслями собирается. В окошечко когда заглядывает, лыбу тянет до ушей, пока ему какая-нибудь старая кошелка бумажки проверяет. Она его пошлет, а он ей за это потом шоколадку. Плебей. Меня все это бесит до жути. Меня реально мутит, когда я это вижу.
– Гимназия № 486 с лингвистическим уклоном. Колледж делового администрирования имени Уолтера Хеллера, это в Нью-Йорке. МГМУ Сеченова, медицинский факультет. Сборная солянка – но это я искал себя. Правда, пока не нашел. Я в поиске, вы улавливаете мою мысль? В Сеченке я тоже долго не протянул, как видите. С первого курса выперли.
– Что так? – Она поднимает бровь. Густую и хорошо прокрашенную.
– Не переношу вида крови.
Я ухмыляюсь. Я всегда ухмыляюсь, когда чувствую подвох в голосе собеседника. Уменя такая защитная реакция. А еще я всегда обращаю внимание на детали. Мелочи, типа этих беличьих бровей. Или цвет стен. Они тут у них депрессивно-зеленые. Видимо, добивались приятного салатового оттенка, а добились обратного. Тоскливо-то ка-а-ак…
– Слушайте, у вас же мое резюме, да? На мониторе? Там все подробно написано – читайте!
Я откидываюсь в кресле и зеваю. Щелкаю челюстями. Она читает – я жду, пялюсь в окно. Но там ничего интересного. Киоск «Роспечать», и всё. Он весь уделан тополиными почками, как подошвы моих новеньких «патрулей». Семь штук стоят, между прочим, – теперь хоть выбрасывай. Пустая трамвайная остановка. Старуха в толстом малиновом пальто прет прямо по рельсам. Сзади трезвонит трамвай. В смысле, он у старухи сзади. Интересно, задавит или нет? У них тут кислой капустой воняет – туши свет, такое ощущение, что она прямо в воздухе у них висит. Как белье на веревках – повесили, и оно колышется. Я отвожу в сторону локоть и демонстративно зажимаю нос – чтобы она увидела. Но она на меня не глядит, ишь ты. Чем она тут вообще дышит? Внизу, видимо, варят щи, кастрюлями гремят, а на улице апрель. Нет, май уже вторые сутки. В мае я ем окрошку со свежими огурцами и редисом. Дороги давно сухие, а я только вчера резину поменял, последнее отдал за колеса. Янке клубешник обещал в субботу. Ладно, потерпит – в стране кризис. Или уже кончился? Не задавил, слава богу. В смысле, трамвай старуху. А лично мне противно, когда кто-то челюстями щелкает со спецом. Или еще бывает – прыщи при всех давит. У меня был одноклассник, некий Грибков – мы с ним мало общались, вернее, вообще не общались. Мы с ним существовали в параллельных мирах – он ходил в любимчиках, а я на камчатке всю жизнь сидел. Я не дебил ни в коем разе, просто там дышится легче. Так вот этот Грибков на уроках географии давил на носу прыщи. В зеркальце. Мне сзади все было видно. Достанет зеркальце из дипломата (он ходил с дипломатом) и давит. Главное, только на географии. Я уж потом понял почему. У нас географичка была старенькая, Мила Петровна. Нормальная старушенция, мы с ней ладили. Ну и вот, а по остальным предметам – молодые все. Короче, Грибок Милу Петровну вообще не стеснялся. Других стеснялся, а ее нет. Я когда это окончательно понял, нос ему чуть не разбил. Но потом не стал. Просто мы с Егором, другом моим, объяснили ему… Так… кое-что. Короче, он больше свой гнусный нос не трогал на ее уроках.
– Я внимательно ознакомилась с вашим резюме, – она улыбается.
Вежливая стала. Все-таки она ничегошная. Маникюр дорогой – я люблю ухоженных.
– Думаю, вы нам подходите. Осталось только…
– Еще бы я вам не подходил. – Оттолкнувшись от стола, я отъезжаю поближе к открытой форточке. – Мерчендайзер на собственном «Мини Купере», это за семьсот у. е. в месяц – вот вам счастье привалило!
– Кажется, вы именно тот, кого мы…
– …так долго искали. Общительный, уверенный в себе, язык подвешен, не урод, да? Вы сегодня вечером что делаете?
Она отгоняет от лица невидимую муху. Даже слона, судя по жесту.
– Еще один вопрос, последний. Почему вы хотите у нас работать? Ваша мотивация?
– Честно?
– Ну да, желательно.
– Вот если совсем по чесноку, мне ваша контора – не комильфо. Быть лицом куриных кубиков и красиво расставлять по полкам банки с тушенкой – это правда не мое. Ни разу не мое. А мотивация у меня – предки. Лишили доступа к семейной казне до осени, пока не восстановлюсь в универе. А жить на что? Кафешки, клубы, я люблю вкусно пахнуть – ну, вы понимаете. В общем, прижало.
– Хорошо, заполните тогда, пожалуйста, анкету.
– То есть это что? Вы меня берете, что ли?
Я опешил.
Как так?
Кажется, я сделал все, я из кожи вон лез, чтобы только не угодить в эту крысиную дыру (которую, кстати, мне подыскала мамик – как всегда, из самых благих побуждений). Отец, в конце концов, не законченный изверг – пока не устроюсь на работу, поить-кормить, поди, будет…
Я скольжу глазами по строчкам. Что-то чересчур мелко и букв много. Много букв.
– А зачем писать про семью? Это типа вступительного сочинения?
– Еще осталось несколько формальностей, – она игнорирует мою иронию. – Беседа со штатным психологом и анализ крови.
– Ну вы даете, люди. Серьезно? Кроме шуток? Я же вам справку из психоневрологического диспансера принес, свежую. А вы точно не в космонавты волонтеров набираете? А то зашлете меня на Марс вместо «Ашана».
Она хмурится. Черт, симпотная все-таки. А может… Может, все-таки перекантоваться тут у них какое-то время?.. Все при деле буду, пока отец гнев на милость не сменит.
– Ладно, валяйте, – говорю, – вид собственной крови я уж как-нибудь перенесу.
– Очень хорошо, – она снимает трубку с доисторического телефона и набирает номер.
– Только учтите, я у вас навек не зависну. Так мы пересечемся вечером?
* * *
А хотите еще байку? Курьезный случай из моей насыщенной жизни. Я познакомился с девушкой по интернету. Не, обычно я на улице знакомлюсь или в клубе – с этим у меня проблем никаких. Я, сколько себя помню, от женского внимания не страдал. Вернее, от его отсутствия – женщины меня любят. Улыбка у меня широкая, как и плечи, в этом все дело. Но тут просто разобрало любопытство, и фотку она прислала эффектную. Думаю, все равно делать нечего – схожу посмотрю, чего там. Мы в метро договорились встретиться. Нарисовался я с опозданием – пунктуальность не самая сильная моя сторона. Минут на двадцать меня дела задержали, думал, она уже отчалила. Но нет, смотрю – стоит. И даже вполне себе ничего: стройная, блондинка, волосы ниже плеч – все, как я люблю. Только с макияжем явный перебор и вообще видно – со вкусом у человека проблемы. Ботфорты и джинсовые шорты, как кот в сапогах. Хипстер и кот в сапогах – я представил, как мы со стороны смотримся, и чуть не свалил. Но неудобно было. Ладно, шорты – дело поправимое, ведь главное, что у человека внутри. Короче, я повел ее в кофейню. Идем, она шагнет – споткнется, шагнет – споткнется. Меня чуть не уронила на асфальт. Думаю, нетрезвая, что ли? Утро же еще, двенадцать часов. Но оказалось, что ей обувь велика. Доковыляли мы с грехом пополам до «Шоколадницы» – я «Бразилию Декаф» заказал (кофеин я не употребляю), ей – мороженое и горячий шоколад. Вот на этом мороженом она и прокололась. Сидим, я ей что-то такое увлеченно про последний фильм Балабанова втираю, про постапокалипсическую эстетику, она в окошко прохожих разглядывает. Чую, не клеится разговор. Внутри у нее тоже негусто. Дальше какао дело у нас точно не пойдет. Девушка какая-то не очень вменяемая, а что с ней не так, не могу понять. Думаю, сейчас она доест, и я по уважительной причине сруливаю. И тут вдруг она берет и достает изо рта зуб.
Жесть. Я был в шоке. Тут кровь у нее начинает капать на стол, сопли-слезы, я ей гигиенические салфетки протягиваю, она отказывается, словом – молодежный триллер в самом разгаре. Народ на нас оглядывается. И знаете, что это такое было? У нее последний молочный зуб в тот день, оказывается, выпал. Да, такое тоже бывает. Мороженое с карамельными чипсами – ну и. Ей было двенадцать лет, как потом оказалось. После этого шокировавшего мою неокрепшую психику случая я к старому доброму пикапу вернулся. На улицы родного города.
Тот фильм, кстати, «Я тоже хочу» назывался. Дурацкое название, типа «Американского пирога» – но там совсем не про это. Там про одного мужика, про музыканта – он все счастье искал… Да чего я буду рассказывать – скачайте да посмотрите сами.
