Анна Мезенцева
Вастум
Глеб вылетел из номера, завертел головой. Вместе с ним в коридор вырвалась треклятая грохочущая музыка, отбойным молотком бьющая по ушам. Лже-кибера нигде не было видно и уж точно не было слышно, прочие двери оставались плотно закрытыми. Налево или направо? В бар или дальше коридору?
– Вон он, падла! Вон, в галстуке!
Дверь со стороны общего зала распахнулась, впустив в коридор смешанную толпу: давешнего администратора с перекошенным ртом, двоих охранников, полицейского, на этот раз настоящего, какого-то неизвестного хрена в путающейся под ногами зелёной шубе… Вся эта компания, теснящаяся в узком помещении, смотрелась бы комично, если бы охранники не подняли пистолеты, а полицейский – укороченный автомат. На долю секунды опередив стрельбу, Глеб сиганул обратно в номер и хлопнул по замку, опуская елозящую дверь.
Глава 3
Октябрь 2038 г. За пять месяцев до авиакатастрофы над Балтийским морем. Испытательная база полного цикла №1.
Ритуалы и традиции много значили для людей. Они создавали иллюзию порядка в мире хаоса и вращающихся жерновов энтропии. Служили маленькими крючками, цепляясь за которые комочки мяса ползли по отвесной стене, не глядя на тех, кто с криком срывается вниз.
В тот день, когда Умный сказал: «Олег Фархатов собирается нас убить», у пятерых сложился свой ритуал. Каждый вечер накануне ухода в спящий режим они собирались в спальне, обсуждали подслушанный разговор, думали, стоит ли что-то предпринимать. И если да, то что.
Недавно они убедились, что Хозяева читали переписку на внутреннем канале. Поэтому общаться приходилось особым образом: рассевшись по комнате так, чтобы лица не попадали на камеру, и беззвучно шевеля губами. Хорошо, что Верную до сих пор держали у медиков – её связь с Хозяином, самим Олегом Фархатовым, была слишком сильна. Как показал последний эксперимент, она скорее навредила бы себе и всем остальным, чем пошла против приказа.
Сложись всё иначе, Забавному бы тоже ничего не рассказали. Его Хозяйка – дочь Фархатова. Все знали, что иногда она забирала его из спального блока и уводила на ночь к себе. Хозяйка часто работала допоздна и слишком уставала, чтобы ехать домой. На базе у неё имелись собственные апартаменты.
В этот вечер пятеро сидели в спальне, освещённой слабым ночником. Маленькая забралась с ногами на подоконник и смотрела на улицу. Её лицо в форме сердечка, с пухлыми щеками и маленьким подбородком, виднелось в отражении стекла. За окном скопилась густая, как расплавленная резина, чернота. В тёмное время суток база не освещалась, хотя вдоль дорог и возле построек имелись фонари. Были даже вышки с мощными прожекторами, но они никогда не включались на полную мощь. Мимо прошли двое патрульных в тепловизорах, старший докладывал по рации о результатах обхода.
Умный сидел на стуле, сложив руки на коленях и наклонив лицо так, чтобы его накрывала тень. Это было несложно, свет ночника выхватывал лишь маленький круг в центре комнаты. Ровно в одиннадцать он погаснет, сообщая, что свободное время подошло к концу.
– Мы можем сбежать.
– Куда? – Забавный устроился на койке-заряднике, повернувшись на живот и болтая в воздухе ногами. Менять позу не хотелось – по телу разливалось приятное тепло, а в приёмном резервуаре переваривалась свежая порция питательной пасты.
– Мир велик, – Умный шевельнул ладонью, обводя невидимую сферу. – Больше пятисот миллионов квадратных километров. В нём полно свободных, никем не заселённых зон.
– Будем, как Робинзоны? – предположила Маленькая.
– Койки с собой заберём или сошьём из козлиных шкур?
Слова Забавного погрузили пятерых в невесёлые думы. Ночной зарядки хватало ровно на шестнадцать часов. Немного энергии давала питательная паста, в теории заменяемая обычной едой, но её не хватит даже на поддержание работы мозга. О каком побеге идёт речь, если после заката двигательные функции откажут, а сознание отключится, переходя в энергосберегающий режим?
Забавному вспомнился персонаж одной из книг, подсунутых Хозяйкой для развлечения и не входивших в обязательную программу. Ментат Суфир Хават был не в силах покинуть плен, потому что злобный барон Харконан напичкал его отравой и каждый день подкармливал противоядием. Очень похоже на идею с зарядкой…
– А если мы улетим? – Тихий прервал молчанье. – Сами, без них?
– На тренажёре? – по привычке ухмыльнулся Забавный, но тут же призадумался. Раз имелся макет, значит где-то поджидал своего часа настоящий корабль. Огромный, мощный, устремлённый ввысь. И в нём должны быть свои, более компактные зарядники. Не койки же туда тащить, в самом деле. Воображение нарисовало картину: крошечное помещение жилого отсека, напичканное аппаратурой, чьи стены пестрят датчиками, связками кабелей и всяческими пультами, а посредине стоят кровати с тумбочками в два ряда. «Предварительная. Промежуточная. Всем заправить пододеяльники. Подъём». Он спросил, обращаясь к Умному:
– Разве это возможно? Ведь без поддержки центра управления не взлететь?
– Вообще-то, программу можно переписать так, чтобы управлять процессом с корабля. Запуск автоматизирован, участие людей в нём по большому счёту не требуется. Центр управления выступает скорее в роли подстраховки и предохранительного клапана. Главная сложность в подготовительном процессе: кто-то должен загрузить топливо и снаряжение, корабль надо вывезти на стартовую площадку, провести процесс вертикализации и так далее. Вот если бы запуск запланировали и в последний момент отменили, тогда можно было бы перехватить контроль. Но для этого должно произойти что-то невероятное, уникальное стечение обстоятельств. Надо искать другой способ избежать… – Умный не договорил.
Забавный тоже не знал, как закончить фразу – избежать деактивации? Отключения? Смерти? Ночник погас, помогая найти подходящие слова. Избежать погружения в темноту.
Утро следующего дня началось с диагностики. Пятеро по очереди усаживались на цилиндрический стенд, позволяя опутать себя бесчисленными проводами. Первым на очереди оказался Шустрый. Тонкая игла манипулятора вонзилась в радужку глаза, налаживая связь между компьютером и мозгом. На виртуальном экране запустилась шкала обработки данных, в воздухе зарябили сменявшие друг друга цифры.
– Проследишь? – Один из лаборантов поднялся со стула, прихватив из ящика электронную сигарету.
– Без проблем, – ответил его напарник, делая вид, что увлечён волнами диаграмм.
Забавный знал, что будет дальше. Так и произошло.
– Давай, Шустрила, помоги папочке заработать… – промурлыкал оставшийся лаборант, едва раздвижная дверь вернулась в пазы. В воздухе открылось дополнительное окно с длинной лентой таблиц, мелькнул заголовок «Статистика футбольного клуба Реал Мадрид, сезон 2038/2039». – Подскажи, родной, кто сильней: меренги или шахтёры. Не спеши, подумай хорошо.
Этот человек входил в число немногих работников базы, кто разговаривал с шестерыми не только шаблонными фразами из одобренного Хозяевами списка. Молчать он не любил, и во время техобслуживания пересказывал просмотренные на неделе матчи, поясняя, кто из игроков молодец, а кто косорукий дебил, которого гнать надо из команды ссаными тряпками, хотя чтоб ты понимал, буратино, сиди и не вертись… А ещё он носил сине-голубой шарф с надписью «Зенит», так и наматывал поверх халата, из-за чего с заведующим лабораторией велась бесконечная ленивая борьба.
Однажды Шустрый, сполна наслушавшись про футбол, взял и ответил на риторический вопрос: кто же выйдет в финал Российской Премьер-Лиги, со стопроцентной точностью обозначив первые строки турнирной таблицы. Шустрый любил работать со статистикой и большими массивами данных, для чего использовал собственные алгоритмы. С тех пор у них с лаборантом наладилось полное взаимопонимание. Секретный анализ оплачивался бумажными книгами с фальшивыми обложками, разрешением посмотреть на планшете фильм или даже пятиминутной ночной прогулкой за периметр базы. Мир за её пределами оказался совсем другим – вместо асфальта во все стороны простиралось травяное поле, пахнущее влажной землёй. Шустрому хотелось растянуться среди травы, позволить росткам щекотать кожу, почувствовать, как проминается почва, раскисшая после дождя… Но рядом крутился, поторапливая, лаборант. И всё равно было здорово, хоть и недолго.
Закончив читать с монитора, Шустрый взял протянутые ручку и листок и накидал короткий список фаворитов. За что получил журнал с надписью «Люди Икс», под которой волосатый гигант целовал женщину, запустив пальцы в пышную рыжую гриву. Ниже значилось: «Пока Циклоп не видит!». Развернул наугад – внутри обнаружилась масса картинок и немного слов. Интересно.
– Дай-ка, чуть не забыл, – лаборант надел на журнал обложку совсем иного вида – сплошь одного цвета, с заголовком, написанным простым серым шрифтом: «Буран. Основы проектирования интеллектуальной системы управления орбитальным кораблём».
Именно он рассказал шестерым о двух видах памяти в их головах. Первым был своего рода накопитель, куда данные закачивались напрямую, становясь доступными снаружи и изнутри. Там хранилась и переписка по внутреннему каналу. Другое дело – информация, прошедшая через органы чувств. Всё, что шестеро увидели, услышали, ощутили, попробовали и вдохнули синтетический мозг обрабатывал, сохраняя в цепочках нейронных связей. И заглядывать во второй вид памяти люди пока не научились. Да, у этого способа имелись недостатки. Часть данных со временем стиралась, если мозг находил их не слишком важными. Иногда возникали странные цепочки, соединявшие вместе разговор с другом и случайную песню, игравшую в тот момент. Или вкус пирожного «Мадлен» и один день из детства, как в знаменитом романе. Но эти воспоминания, пропущенные через призму собственных чувств, принадлежали только тебе и больше никому.
– Как дела? – Вернулся второй лаборант. Налил из кулера воды, устроился на рабочем месте, прихлёбывая из картонного стаканчика. От него пахло уличной сыростью и мятной отдушкой.
– Стандартно, – ответил приятель Шустрого, изо всех сил имитируя скуку. Даже изобразил что-то вроде зевка. Получилось неважно, но напарник лжи не распознал.
Чем ближе подходила очередь Забавного, тем неуверенней он себя ощущал. Это невозможно, но вдруг, стоит игле войти в глаз, поперёк рабочего окна вспыхнет тревожный баннер с перечнем его сомнений и страхов? Обнаружено: мысли о побеге – сто двадцать три, мысли о смерти – шестнадцать, ненависть к Хозяйке – один, любовь к Хозяйке – один. Но диагностика прошла без эксцессов, а выражение лица он контролировал куда лучше лаборанта.
– Порядок. Свободен!
Второй раз пришлось понервничать вечером, когда базу наводнила охрана. Причину переполоха выдал глуповато-раздражённый вид, с каким сотрудники обшаривали комнаты и коридоры. Понятно, Маленькая соскучилась по пряткам.
– Ай-я-яй, хорошие девочки так себя не ведут! – просюсюкал охранник, подсвечивая решётку вентиляции фонарём.
Его коллега, успевший перепачкаться в пыли и где-то расцарапать наколенники, пробурчал:
– Давно пора этой девочке маячок засунуть в…
Последнее слово шло с пометкой «грубая ненормативная лексика, к использованию не рекомендовано». Забавный догадался, что речь велась об установке датчика геолокации. Ими давно хотели снабдить шестерых, но Хозяин Маленькой не позволил. Он сказал: даже у собаки должно быть место, где та может спрятаться. Иначе личность со здоровой психикой не воспитать.
– Эй, пацан, где твоя подружка? – поинтересовался пыльный.
Забавный слышал дыхание Маленькой, затаившейся в соседнем помещении. Но, заглянув в злые глаза охранника, вместо ответа вернул грубое слово:
– В…
В спину полетела ругань, но Забавный не отреагировал. После долгой череды занятий и тренировок больше всего ему хотелось отдохнуть. Он вернулся в спальню, сел на койку и уставился на стену, выкрашенную белой краской. Было приятно оставаться в одной позе, не получая никаких сообщений. Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не хотеть. Но через некоторое время его захватили навязчивые мысли.
Почему стену оставили пустой? Она могла вместить так много информации, которую люди научились передавать не только текстом или кодом, но и визуальными образами. Цветок лилии, обычное растение, был больше, чем шестью лепестками и жидкой охапкой тычинок, он символизировал благородство и чистоту. В голове всплыли строки: «Я полевой цветок и долинная лилия…». Долинная лилия – как красиво это звучит. Он закрыл глаза и представил, что белая стена покрывается трещинами, откуда с шелестом пробиваются десятки лилейных соцветий, сбрасывая с лепестков набухшие хлопья краски.
Внутри живота скрутился узел. Это был зов Хозяйки, решившей не ехать в город. Забавный почувствовал, как натягивается несуществующая нить. Он ненавидел эту функцию, имевшуюся только у него, и в то же время испытывал какую-то постыдную радость. Если она звала сейчас, за полчаса до отбоя, значит, у них впереди целая ночь. Полная разговоров, смеха и вопросов, которые он не сможет произнести вслух.
Забавный проследовал знакомым маршрутом и переступил порог апартаментов, непохожих на другие помещения базы. Эти комнаты наполнял жизнерадостный хаос ненужных вещей. Валявшаяся повсюду одежда. Испачканные губной помадой кофейные чашки. Подсвечники с прогоревшими восковыми пеньками, запах лимонада и фруктовой жвачки. Запах радости, не испорченной мыслями о смерти.
Хозяйка стояла у зеркала и разглядывала отражение, приподняв обеими руками длинные волосы над головой.
– Как думаешь, мне пойдёт короткая стрижка?
– Прогони фото через приложение и посмотри.
– Ну представь меня с короткими волосами. Так будет лучше или хуже?
Забавный не ответил. Он не понимал, по каким критериям судить.
– Говорят, женщины выбирают новую стрижку, когда хотят перемен. Но мне нравится моя жизнь…
«А мне – моя. Только вас это не остановит».
– …и всё же со многими привычками придётся попрощаться. Нас ждут не просто перемены, а настоящая революция.
Забавный насторожился. Что она имела в виду? Разве окончание эксперимента – это революция? Скорее, отход на прежние рубежи. Или она намекала на что-то другое, не подозревая о планах отца? Или Умный ошибся, и фраза про двери была брошена сгоряча и теперь не значила ничего, как это часто случается у людей? Но Олега Фархатова не назовёшь пустозвоном, легко отказывающимся от своих слов.
– Совсем скоро о вас узнает весь мир. Это будет взрыв. Бум! – Она махнула руками, растопырив пальцы. Освобождённые волосы с шелестом рассыпались по плечам. – Знаешь, меня всегда восхищали одиночки, которые сияли так ярко, что уходили задолго до своего срока. Есть такой клуб – клуб двадцати семи. Через месяц мне исполнится двадцать семь лет, но я не Данко и не хочу сгореть. Я хочу поджечь весь мир, перевернуть его вверх дном!
Забавный ничего не понимал. Он попытался разгадать переносное значение фраз, но одна двусмысленность цеплялась за другую, затрудняя дешифровку. «Перевернуть мир вверх дном» – устойчивое выражение, означающее… «Данко» – персонаж третьей части рассказа Максима Горького…
– Я расскажу тебе об одном представителе этого клуба. Иди сюда.
Хозяйка шлёпнулась на диван и похлопала по мягкой обивке, призывая подопечного располагаться. Пока он развязывал шнурки и пристраивал обувь на коврике, достала изо рта обмусоленную жвачку и сунула в щель между диваном и стеной. За два года там скопилось немало подобных комочков, съежившихся и засохших среди обёрток от конфет и одиноких чулок. Забавный сел рядом, ощущая бедром исходящее от неё тепло.
– Это Жан-Мишель Баския. Он входит в сотню самых известных уличных художников.
На стене развернулся экран, под лучами проекторов вспыхнувший сумасшедшим калейдоскопом красок. Скакали кривые буквы, их безо всякого порядка перечёркивали линии, стрелки и закорючки. Щерили зубы чёрные и жёлтые головы с палочками вставших дыбом волос. Тела были деформированы и упрощены настолько, что распадались на мешанину цветных мазков.
– В нью-йоркских трущобах родился парнишка, рисующий так, будто не было никакой многовековой культуры. Сын диких улиц, слышавший их голоса, видевший их глазами…
Она говорила и говорила, а Забавный слушал. Поступающие данные и старые мысли крутились в его голове. Картины героинового наркомана Баския продавались на аукционах за миллионы юаней, а на базе для шестерых собирали новые блоки питания, стоившие ещё дороже. Им предстоял полёт на самолете – он никогда не летал – на какую-то конференцию. Общественные волнения, работы Баския и Уорхола, потёки краски на стене, трафареты, жёлтые пятна и красные звёзды.
Сумбур достиг апофеоза, когда Забавный нечаянно дотронулся до пальцев Хозяйки. И ощутил их лёгкую дрожь. Она не отодвинулась, осталась на месте, позволив продлить прикосновение на несколько секунд. Забавный впал в странный ступор, словно мозг переполнился и больше не мог вместить ни одного килобайта. Это было неправдой. Он проглатывал целые библиотеки, но от чего-то сходил с ума, когда внутри соединялись картины, звук её голоса и информация от сенсоров на кончиках пальцев.
Конец октября 2042 г. Санкт-Петербург.
Умный спустился по лестнице, ведущей в полуподвальное помещение. Миновал короткий тамбур, за ним – небольшую комнату с единственным окном, забранным железной решёткой. Справа и слева высились составленные штабелями коробки. В центре петлял проход во вторую комнату, где за офисным столом сидел человек, заросший бородой чуть не до самых глаз. Он не отрывал взгляда от вмонтированного в стену экрана, на котором крутился клип какой-то корейской поп-группы, и время от времени приговаривал: «Вай-вай-вай. Во дают, да?». Услышав шаги Умного, спросил с сильным акцентом:
– Это ты, малэц? Все прынёс?
– Как заказывал, – Умный снял рюкзак и придержал его коленом, уперев в стол. Он неплохо приноровился действовать одной рукой. Расстегнул молнию, выложил на стол жёсткий диск в пластиковом чехле. – Проверяй.
– Зачэм провэрять? Зачэм обыжать друга, да? – возмутился человек и даже покачал головой. Но футляр всё-таки взял и исчез под столом, шурша какими-то проводами и тихо ворча на своём языке.
Умный не удивился. Он давно привык, что люди говорили не то, что думали. Например, хозяева часто повторяли, как ценят Умного, что его ждет интересное будущее и полезная для общества жизнь. Вместо этого Умный получил месяц в морской воде, отчего во рту остался неистребимый привкус соли. Его невозможно было стереть. Как и картину, то и дело вспыхивающую перед глазами – синяя вода до горизонта, сколько ни вглядывайся, одна вода…
Умный сглотнул, напоминая себе, что язык во рту не мог распухнуть и покрыться шершавым налётом от одних только мыслей. Это правильно, что тот, кто засунул в него способности к психосоматике, утонул.
– Все харашо, дарагой! Бэри! – хозяин офиса вернулся на место и щедрым жестом указал на стоявшую перед ним коробку. Ногти у него были жёлтые и бугристые, как у семидесятилетнего курильщика. – Нэ тажэло нэсти будет? Вай, хилый такой, мама нэ кормит, да?
– Нормально, я привык.
Умный придвинул коробку, поднял крышку и обвёл содержимое внимательным взглядом. В шести отсеках, выложенных толстым поролоном, лежали бионические органы. Три сердца, две печени и один совсем уж незаконный имплант, вживляемый наёмникам для повышения эффективности в бою. Явных повреждений не видно, кое-где даже остались следы заводской смазки для длительного хранения.
– А чэго у Дамира своего нэ бэрёшь? У нэго хужэ, да? Товар ломаный-битый, ай, нэхарашо.
Ответа не последовало.
– Новый спысок. Пэрвой строкой – самый нужный база, за ним – как получэца, да? – Бородатый протянул бумажный листок. Затем наклонился, уставившись на Умного тусклыми чёрными глазами. – Никак нэ пойму, да? Тэбэ куда столько? На зыму солить?
– Надо, – коротко ответил Умный, не собираясь ничего объяснять.
– Надо так надо, – не стал настаивать бородатый. – Прыхади, дарагой!
– Приду, – пообещал Умный, надев рюкзак и зажав под мышкой объёмистую коробку. Но сам решил, что видит бородатого в последний раз. Он тоже научился врать.
***
На раздумье не было времени. Глеб пинком сбил накладку на сенсорном замке, обнажив электронную начинку. Ещё раз пнул, метя в середину, но механизм оказался прочным. Застрекотал автомат. Следом раздались одиночные выстрелы охранников, едва пробившиеся сквозь рёв вокалиста. Взметнулись фонтанчики асфальтовой крошки – целились по ногам. Едва успев отскочить, Глеб метнулся к куче щебня, подхватил обрезок железной трубы и несколько раз вдарил по замку, превратив внутренности в искрящийся винегрет. Дверь рухнула и заблокировалась в сантиметре над полом. Послышался грохот ударов, ругань, кто-то истерично звал подмогу, повторяя по кругу «Вастум», «срочно» и «Фархатова». Канья, хитрая, коварная ты дрянь! Судя по матерному лаю, администратор хоть в чём-то не обманул – рольставню им было не прошибить. Хорошо, что входная дверь непробиваемая. Плохо, что она – единственная.
Кто-то из преследователей принялся пинать рольставню в бессильной злобе. В щели показался зелёный мех и кусок ботинка из змеиной кожи. Глебу и самому захотелось обхватить голову руками, согнуться и долго орать благим матом, кроя стерву Фархатову и себя-дурака, но время для истерик было неподходящим. Комнату по-прежнему заливал бешеный дэт-метал, рвущийся из скрытых колонок. Шум пульсирующей в висках крови оказался единственным звуком, способным его перебить. Безумно хотелось тишины, но вместо этого Глеб скомандовал, перекрикивая барабан:
– Музыку на максимум!
На секунду показалось, что перепонки в ушах не выдержат и лопнут, как гнилые помидоры. Зато дальнейшие перемещения скрывала надёжная шумовая завеса. Людям в коридоре тоже приходилось несладко, но их истошные крики компьютер игнорировал. То ли потому, что источник приказов находился вне номера, то ли от того, что состояли они из нецензурной брани, не входившей в стандартный вокабуляр.
Глеб бросился в ванную, желая проверить идею, мелькнувшую в тот момент, когда он увидел раны на теле жертвы. Лужа на полу стала шире. Кровь растеклась по стыкам мраморных плит, создав узор из тёмных полосок и светлых прямоугольников. С поручня слетело махровое полотенце – белоснежное, геометрически верное пятно, медленно пропитывающееся красным. Картина Мондриана с криминальным уклоном… Тело женщины в жёлтой майке, с розовыми взлохмаченными волосами, выбивалось из трёхчастной палитры и казалось особенно чужеродным.
Глеб приблизился к раковине, перешагнув через вытянутые ноги трупа. Наскоро осмотрел разбитое зеркало, поколупал стену. Присел на корточки и изучил багровый кружок над переносицей. Одна бровь женщины была приподнята чуть выше другой, словно убитая принимала случившееся за шутку. Из раны выскользнул ручеёк цвета переспелой вишни и перетёк в глазную впадину, обогнув горошину пирсинга. Детектив повернул голову, придерживая её за макушку и подбородок. Красная линия продлилась дальше, достигнув щеки, а затем и татуировки на подбородке. Осмотрел выходное отверстие. Прямой канал. Кость в основании черепа превратилась в крошево из мелких осколков. Пуля пробила череп, прошла через стекло и плитку и застряла в пористом бетоне перегородки. Стреляли под прямым углом, практически без наклона, патронами не меньше девяти миллиметров. С близкого расстояния, судя по следам пороха на лбу.
Глеб принялся обыскивать комнату, выдвигая ящики и распахивая шкафы. Шлёпнулся на пол, заглянул под ванную на гнутых ножках, выругался и прикусил от злости губу. Сунутая в щель рука нащупала прохладный шероховатый пластик. Обхватив находку поудобней, детектив осторожно извлек её на свет. Так и есть – «Грач». Чёрный, с рифлёной поверхностью и небольшой выемкой под пальцы на передней стороне рукояти. Его собственный пистолет. Проверил магазин – не хватало трёх патронов из восемнадцати. Незнакомку застрелили именно из него.
У Глеба было два одинаковых пистолета. Один хранился в офисе, в несгораемом шкафу рядом с важными документами и куцым запасом наличности. Этим вечером он точно лежал на месте, Глеб хорошо запомнил этот факт. Убийца не успел бы выкрасть оружие и добраться до «Вастума» за те сорок минут, что детектив провёл в пути. А вот домашний «Грач» валялся в ящике прикроватной тумбочки, под стопкой старых журналов по криминалистике. И Пёстельбергер даже не помнил, когда в последний раз его доставал. Полгода назад? Больше? За исправность пистолета он не переживал: «Грачи», хоть и снятые с массового производства, славились надёжностью и неприхотливостью.
Если до этого сомнения оставались, то теперь отрицать очевидное стало глупо: его подставили. Да не просто, а с вывертом. Кто-то, сама Канья или её притворившийся кибером напарник, тщательно изучил детектива Глеба Пёстельбергера и поманил двойной наживкой, хорошими деньгами и роскошной, истомившейся в браке бабой. Скорее всего, у противника имелись и другие козыри помимо пистолета. Сдаваться полиции опасно, после шести лет службы Глеб не питал никаких иллюзий на этот счет. Судя по недавней пальбе, его хотели сделать козлом отпущения и убрать, не дав сказать и слова в свою защиту.
И откуда, кстати говоря, в «Вастуме» взялся полицейский? Тот, что примчался в сопровождении охранников и администратора? Да ещё так быстро? Никто из посторонних не мог услышать выстрелы, поглощённые барабанно-гитарной какофонией. Глеб-то их не услышал, а ведь он сидел в сраном шкафу в пятнадцати метрах отсюда!
Все эти мысли лихорадочно проносились в голове, пока детектив сканировал место преступления, лицо и отпечатки убитой. Приложение для снятия улик в часах было простеньким, не чета программам экспертов-криминалистов. Но лучше получить хоть какую-то информацию, чем убраться ни с чем. Да и вряд ли ему придётся выяснять личность жертвы самому. Интуиция подсказывала: очень скоро её имя раструбят по всем каналам, а сочные кадры из «Вастума» надолго заполонят вечерний эфир. Канья и её таинственный напарник не стали бы городить этакий огород ради случайной тусовщицы.
Пистолет Глеб забрал с собой, ствол в сложившейся ситуации пригодится. Подбирать гильзы не стал, чёрт с ними. Всё равно он не успеет выколупать пули из стен. Собранные данные переслал в облачное хранилище, а сам вернулся в разрисованное гетто. Воровато прижался ухом к двери: за ней администратор боролся с упрямой рольставней с помощью универсального ключа. Его оттеснили и принялись орудовать фомкой, со скрежетом пытаясь отжать края защитного короба.
Глеб достал кейс и запустил экстренный сбор камер. К счастью, производители оборудования для шпионажа понимали, что их покупатели не всегда работали по графику с девяти до шести. Иногда у этих покупателей возникала необходимость хватать шмотьё и рвать когти, что в инструкции обозначалось красивыми словами «внештатное завершение съёмки».
Запахло сваркой, в проёме под ставней посыпались рыжие искры. Значит, фомка не помогла, но в «Вастуме» нашёлся газовый резак. Время поджимало. Что дальше? Думай-думай-думай!
Детектив принялся нарезать круги, надеясь обнаружить запасную дверь, но кроме закусочной-ванной все остальные входы были бутафорскими.
Взгляд упал на куклу в чёрном худи, которая так и стояла с протянутыми руками. Глеб содрал с кибера широкую кофту с капюшоном и натянул её поверх пиджака. Поддавшись порыву, злобно пнул полураздетую куклу, опрокинув её на пол перед дверью, и побежал к выломанному электрощитку, за которым скрывалась ниша между двух номеров. Из-за грохочущей музыки зародившийся план имел шансы остаться незамеченным.
Перегородка, отделявшая нишу от номера, представляла собой профиль с листами гипсокартона. Похоже, когда-то гетто и японская открытка являлись частью одного помещения, разделённого пополам. А значит, стена в соседнюю комнату сделана из того же неубедительного материала.
Пёстельбергер с размаху пнул гипсокартон, ушиб палец и пнул другой ногой. Затем принялся колотить в стену острым углом увесистого кейса. Гипсокартон поддался с неслышным из-за музыки треском. В перегородке появилось отверстие размером с кулак, которое Глеб в несколько рывков расширил до солидной дыры. Обдирая плечи, ломанулся в соседний номер и очутился посреди цветущего сада. Как, блин, в старом фильме про телепортацию на другие планеты, только без этой… как её… гравицапы.
Вместе с детективом из стены вывалилось облако пыли, обломки и труха. В носу защипало, на глазах выступили слезы. Оглушительно чихнув, Глеб заметался по кукольной Японии, стараясь лишний раз не встречаться взглядом с оскалившейся гейшей. Казалось, монструозный кибер в изящном кимоно злорадно следил за его попытками спастись. Главный выход Глеб отмёл сразу. Во-первых, вёл он все в тот же узкий и длинный коридор, где его подстрелят раньше, чем он успеет крикнуть «Ку!». А во-вторых, запертая дверь наверняка не уступала по прочности рольставне – можно до конца жизни пинать и детям завещать.
Навернув по саду пару кругов, детектив наконец-то обнаружил спальню с лёгкими штрихами азиатской экзотики. Изголовье кровати, застеленной покрывалом с иероглифами, упиралось в высокое трёхстворчатое окно – самое обыкновенное окно, где вместо положенной дождливой ночи сияло солнце. Глеб прыгнул на кровать и прильнул к стеклу. Снаружи радовал взор погожий денёк: синее небо над кубами небоскрёбов, зелень деревьев, похожая сверху на пористую губку. На горизонте высилась заснеженная гора.
Чёрт побери, в этом сраном «Вастуме» что, вообще окон нет?! Он же не строился борделем, когда-то здесь была гостиница. И снаружи что-то такое виднелось! А что, если окно настоящее, только закрыто подвесным экраном? Подобным образом иногда поступали в районах поплоше – сразу и защита от воров, и красивый вид на пляж с фламинго вместо собравшихся у киоска алкашей.
Глеб выхватил пистолет и сделал выстрел. Стекло осыпалось, над горой появилась дыра с рябящим ореолом повреждённых пикселей. Экран! Детектив схватил подушку и сбил осколки. Затем всем своим весом обрушился на преграду. Та слегка прогнулась, но не поддалась. Глеб отступил на несколько шагов, покачнулся на пружинистом матрасе и снова атаковал монитор. Правое плечо резануло болью, зато экран не устоял и вывалился наружу, утягивая за собой провода и вырванные с мясом крепежи. Глеб сунулся следом, ухватившись за раму ушибленной рукой. Второй этаж, но потолки высокие, не спрыгнуть. Нужна верёвка, вот только откуда ей взяться в гостиничном номере?
Мозг Глеба работал с невероятной скоростью. Он начал понимать, что чувствовали люди с нейропротезом – в голове прокручивались десятки вариантов решения проблемы. Через секунду он уже стоял в искусственном саду, сдирая с кибера-гейши роскошный пояс, обмотанный вокруг талии в несколько слоёв.
